Глава 15. Оспа, или подвиг Дженнера

Оспа была настоящим «Божьим бичом» для всего известного в древности мира.

По некоторым данным – на территории Китая она свирепствовала уже за семнадцать веков до наступления нынешнего летосчисления, и первые упоминания об этом засвидетельствованы еще в 1112 году до новой эры. Оттуда, прямехонько из китайских земель, оспа переметнулась и на индийские земли.

Согласно другим предположениям – первоначально чума воз никла на африканском континенте, и время появления ее на африканской земле ученые отодвигают еще дальше в глубину веков, – уже куда-то на рубеж третьего тысячелетия до нашей эры.

Античная Эллада, вроде бы, совершенно не знала оспы, да только верится в это с большим трудом, поскольку контакты эллинов с индийскими государствами видятся нам уж очень серьезными. Взять хотя бы поход Александра Македонского, в разгаре которого его воины сражались непосредственно с индийскими войсками, руководимыми тамошним царем Пором.

Скорее всего, причем на протяжении весьма длительного времени, оспу не отличали от других подобных ей заболеваний (как это было, наверное, и в более поздней, сравнительно недавней русской действительности: в письменных памятниках, относящихся к XV веку, она выступает у нас под термином «чума»).

Об оспе, во времена античности, заговорили довольно поздно. Она как-то смутно упоминается в сочинениях известного нам знаменитого врача Галена.

Наряду с прочими, не менее грозными болезнями, оспа всегда воспринималась как инструмент в руках неведомых землянам, божественных сил, посылающих им кару за допущенные прегрешения. Примеров тому в античности – многие тысячи.

В Священном писании она, вероятно, фигурирует под употребляемым в русском переводе именем существительным «язва», под которым скрывается много разнообразных болезней, приводивших к язвам на теле.

Имеются более или менее достоверные данные, что эпидемии оспы в средиземноморском бассейне отмечались на исходе II, затем и III веков уже новой эры. Существует красочное описание событий, случившихся в 569 году, во время так называемой «войны слонов», когда арабская Мекка была осаждена некими абиссинскими племенами. Все эти племена явились к ее стенам на каких-то странных горбатых верблюдах, принятых арабами за подлинных. Причем – скопились они перед Меккой в таком невообразимом количестве, что закрыли собою всю линию малоазийского горизонта.

Однако, если верить тогдашней арабской легенде, у захватчиков ничего в ту пору не вышло. Из – за моря (имеется в виду Красное) налетело вдруг множество диковинных птиц, причем – исполинских размеров. Эти птицы стали осыпать захватчиков еле приметными горошинками, роняя их на головы осаждавших – непосредственно из своих громадных клювов. В горошинках таились болезнетворные начала. Это и была еще античная оспа.

Болезнь покосами выстилала умирающих в муках врагов, так что победа жителям Мекки досталась без малейших с их стороны усилий. Она была просто дарована высокими небесами.

В этом же году, кстати, эпидемия оспы добралась до Италии и Франции. Тогда-то как раз, и впервые возникло ее латинское название – variola, производное от известного в древнем Риме имени прилагательного varius – «пестрый», «разноцветный», «пятнистый», «блистающий», «полосатый». Нетрудно догадаться, что латинское название данного недуга тесно связано с изменениями цвета кожи, обусловленными этой коварной болезнью, оставляющей после себя, в случае выздоровления человека, цветные пятна, главным образом – на его лице.

В соответствии с другими данными, за словом variola скрывается латинское имя существительное varus, которое встречается уже в сочинениях Плиния Старшего и Авла Корнелия Цельса. Означает не более и не менее как «прыщ», какой-то «небольшой бугорок». Для более конкретной характеристики заболевания к слову variola со временем стали добавлять латинское же имя прилагательное naturalis (естественный, природный), и вместе получилось выражение variola naturalis, то есть, – естественная, натуральная оспа (синонимом служит также выражение «черная»).

В средние века, кажется, натуральная оспа не только не умерила свои аппетиты, но и обрела как бы второе дыхание. Этому, в известной степени, способствовали также пресловутые Крестовые походы на азиатские земли, предпринимаемые ради освобождения гроба Господня. В них, вдобавок ко всему прочему, участвовали также дети, куда более восприимчивые к разного рода инфекциям, нежели взрослые люди.

В лучшем случае, болезнь уносила в могилу каждого второго, ей поддававшегося. А заболевали, конечно, чуть ли не все люди подряд. Порою дело доходило до таких грандиозных масштабов, что в живых оставалась только какая-нибудь пятая часть переболевших оспой людей. Иногда же полностью исчезали жители весьма значительных населенных пунктов или даже очень крупных европейских городов.

Повальная болезнь не щадила ни богатых, ни бедных, ни царей, ни нищих. От нее нельзя было защититься ни искренними молитвами, ни самой благочестивой жизнью. Нельзя было также откупиться от нее ни золотом, ни драгоценностями.

Чаще всего ее избегали только лишь те среди зрелых людей, кому выпадала довольно короткая жизнь, кто даже не успевал дождаться прихода очередной эпидемии. А те, кто выходил победителем в сражении с нею, тот почти непременно оставался либо глухим, либо слепым, безнадежно искалеченным, подчас лишенным подвижности.

Большинство людей в средневековых городах, кстати, в первую очередь в Лондоне и в Париже, – отличались из – за этой, перенесенной болезни, с сильно искаженными оспой лицами.

Особенно страшные опустошения приносила оспа в отдаленные от европейской цивилизации земли, к тому же – еще и подвергшиеся нападению европейских завоевателей. Такое происходило в странах американского континента, где массами вымирали многие индейские племена. Так было и за Уральским хребтом, в глубинах бесконечной Азии. Там, случалось, бесследно исчезали не только отдельные племена, но даже и целые народы…

Поскольку же оспа представляла собою давно знакомое землянам лихо, то со временем люди сумели накопить весьма значительный эмпирический опыт по предотвращению ее итогов.

Особенно актуально звучит данное утверждение по отношению к странам древнейших цивилизаций – к Китаю и к Индии. Жители этих земель первыми заметили, что данной болезни более всего подвержены дети, и что переболевший ею однажды человек оказывается как бы защищенным от повторного заражения ею. В итоге последовал весьма правильный вывод, насколько важно для человека выдержать первый натиск болезни, первую встречу с нею.

Результаты подобного опыта вылились в особое явление, которое в научной литературе стали обозначать специальным термином «вариоляция» (от уже приводимого нами латинского слова variola).

Заключалась же эта вариоляция в следующем: содержимое гнойных пузырьков, вздувшихся на кожных покровах переболевших оспой людей, вводилось в организм здоровым человеческим индивидуумам, что вызывало в их организмах довольно легкое заболевание, а тем самым совершался процесс активизации всех их защитных сил. В их телах вырабатывались соответствующие антиначала. Происходило то, что в науке получило впоследствии название иммунизация.

Осуществлялась же эта искусственная вариоляция практически по-разному. Содержимое оспенных пузырьков, будучи высушенным, чаще всего вдувалось в ноздри совершенно здоровым людям. В жидком виде его вводили также непосредственно в кровеносные сосуды, используя ради этого острый кончик иглы. В некоторых краях считалось достаточным поместить под мышку ребенку монетку, щедро смазанную гноем уже переболевшего оспой, а то и только что заболевшего ею.

У других народов предпочитали надеть на здорового человека, чаще всего – на ребенка, одежду умершего от оспы. Она должна была быть лишь щедро испещренной его гнойными выделениями.

В индийской Бенгалии, в африканской Абиссинии широко распространен был обычай глотания отпавших от ран уже переболевшего оспой какого-нибудь индивидуума, – так называемых «струпов» кожи. В России помогало также бичевание метлой, щедро обрызганной гноем из лопнувших оспенных пузырьков.

Как бы там ни было, подвергавшийся искусственному заражению человек обязательно должен был находиться на пике своего телесного здоровья, следовательно, – заражать его надлежало лучше всего с наступлением бодрой осенней погоды.

Но как было определить этот, крайне необходимый момент?

Подвергавшиеся вариоляции, как правило, не заболевали в период следовавших за нею повальных эпидемий. Однако далеко не всем среди них удавалось с успехом преодолеть саму вариоляцию, отделаться легкой формой болезни. Порою искусственное заражение оспенным началом оборачивалось не только смертью людей, стремившихся от нее уберечься, но становилось причиной нового, очередного разгула эпидемии. А еще, спасаясь от оспы, можно было запросто заразиться какой-нибудь иной болезнью, которой страдал уже заболевший оспой. Можно было также получить заражение крови и тому подобное.

В определенные периоды, уже с наступлением новых времен, вариоляция, позаимствованная европейцами из соседствующих с ними азиатских стран, рассматривалась как единственная, безальтернативная надежда на скорое спасение. В благодатную пользу ее вынуждены были поверить аристократические верхи, царствующие особы.

А все же отрицательные, как бы побочные результаты искусственной вариоляции – достигли, наконец, такого уровня опасности, что ее пришлось законодательно запрещать. Причем – даже в таких высокоразвитых странах как Англия, Франция и прочие европейские земли.

Круг замкнулся. Люди содрогались уже при одной только мысли, что своими руками они могут учинить невероятное зло, убить своих близких, своих малолетних детей. С другой стороны – они корили себя за упущенные предохранительные меры.

Неумолимая болезнь, между тем, продолжала свирепствовать во всех почти странах и землях.

Человеком, которому удалось разорвать этот ужасный круг, набросить узду на коварную болезнь, так и не разгадав при этом, правда, ее истинной причины, – стал английский врач Эдвард Дженнер.

Попутно скажем, что разгадать причину оспы не удалось даже гениальному Авиценне, который четко описал ее проявления, сделал даже дифференциацию ее с другой болезнью – с корью. Однако и сам он, уже догадываясь о существовании в природе инфекционных начал, истинную причину натуральной оспы все же усматривал… в брожении менструальной крови, которой вынашиваемый плод обменивается с питающим его материнским организмом.

Эдвард Дженнер родился в 1749 году, в маленьком британском городке Беркли, в графстве Глостершир. Он был третьим сыном в семье своего отца, совсем небогатого тамошнего священника. Уже в раннем детстве мальчик обнаруживал удивительные способности, особенно – в поэзии и музыке. Современникам это казалось верным залогом его далеко не простого будущего. В нем они видели будущего поэта или выдающегося музыканта, а то и – знаменитого композитора.

Естественно, каждому человеку дорог его ребенок, но еще более дорог для каждого отца его наделенный талантами сын. Родительские заботы стократно усиливаются, когда подрастающая кроха время от времени подвергается смертельной опасности, когда вокруг него то и дело умирают другие дети, – пусть и по совершенно непонятной врачам причине. А тут еще – эти страшные эпидемии, которые регулярно накатываются одна за другой, да все еще с возрастающей силой.

В восьмилетнем возрасте Эдварда тоже подвергли вариоляции, которую считали тогда особенно эффективной. Данный метод завезли из Турции, по инициативе леди Марии Вортгель Монтегю, супруги находившегося там в продолжение многих лет британского посла.

Эта энергичная женщина, по совсем непонятному для нас велению судьбы оказавшись в мусульманском Константинополе, где постоянно грозила опасность стать жертвой смертельной инфекции, – отнюдь не впала в отчаянье. Она принялась отыскивать способы, как обезопасить себя и своего малолетнего сына. Наслушавшись о вариоляции, практикуемой в народных массах, заручившись при этом поддержкой со стороны греческих врачей (в турецкой столице они пользовались особой репутацией, следовавшей за ними еще со времен Гиппократа), – леди Монтегю отважилась на этот весьма рискованный шаг.

Но все обошлось благополучно.

В 1721 году, возвратясь на родину, смелая женщина позволила то же самое проделать и со своей малолетней дочерью. Опять же все обошлось как нельзя лучше.

И тогда она, имея постоянный и беспрепятственный доступ к королевскому двору, поведала там о своем очень удачном предприятии. Более того, ей удалось убедить правительство в необходимости апробировать этот традиционный для Востока метод.

Натуральную оспу, правда, каким-то щадящим образом, привили нескольким осужденным на смерть преступникам, предварительно пообещав им прощение в случае удачного исхода. Опыт удался, вариоляцию признали единственно спасительным выходом.

К ней стали прибегать и прочие члены королевского семейства. За ними последовали и другие европейские монархи (в частности, наша императрица Екатерина II, которая позволила сделать прививку не только себе, но и своему сыну, будущему императору Павлу I).

Монархам, естественно, подражали придворные, а также более или менее состоятельные обыватели.

Вариоляция обретала в Англии все большее и большее распространение. К ней прикладывали руки лучшие английские врачи. Они разработали специальную методику подготовки человеческого организма: ребенку (а дело, в первую очередь, касалось совсем малолетних детей) делали многократное кровопускание. Ребенка пичкали всевозможными слабительными средствами и назначали ему томительную многодневную диету без мяса – с целью сохранения столь притягательной худобы, так что, в конце концов, добивались превращения всех детских органов почти в настоящий скелет. Считалось, что все это, как никогда, способствует укреплению растущего организма и, следовательно, не допускает развития «полноценной» натуральной оспы.

Оспопрививательная техника вариоляции также тщательно отрабатывалась. Выделились особые ее мастера, своеобразные ассы.

История сохранила даже имена самых выдающихся среди них – Джеймса Суттона и Гатти (итальянца, которого в самом дела звали Анджелло Джузеппе).

Говорили даже, будто на семнадцать тысяч привитых у Суттона случилось всего лишь шесть смертельных случаев. Замечательным мастером своего дела считался также Томас Димсдаль (Димсдейл), – именно ему было поручено провести вариоляцию Екатерины II и ее наследника на русском престоле…

Правда, при всех соблюденных даже очень тщательных предосторожностях, – результаты вариоляции не всегда оказывались на высоте, и на ее проведение решались совсем немногие люди. В России, для примера, с 1768 по 1779 год ей подверглись всего 1844 человека, да и то – главным образом, преимущественно из числа воспитанников сиротских домов.

Именно такую процедуру искусственной вариоляции перенес в 1757 году и восьмилетний Эдвард Дженнер. Зато она на всю жизнь запала ему в душу и, быть может, во многом поспособствовала даже выбору его жизненного пути.

Начальное образование нашего героя, пожалуй, ничем не отличалось от того, что предоставлялось большинству его сверстников, пока он не приступил к изучению хирургии под руководством местного врача. Вот Тогда-то, наконец, и почувствовал он, что́ именно увлекает его больше всего: искусство врачевания! В его занятиях оно выступило на первый план, потеснив все прочие интересы: к музыке и к поэзии.

Наконец, уже в двадцатилетнем возрасте, юноша отправился в Лондон, где занялся изучением медицины более основательно, под руководством тамошнего научного светила Джона Гунтера, с которым он очень сдружился, несмотря на большую разницу в возрасте. Полагают, однако, что сблизил их, скорее всего, даже не интерес к медицине, но любовь к музыке, – все-таки они оба были людьми, в душах которых горел огонь средневекового любопытства и ненасытного знания.

Впрочем, Дженнер сразу приметил, что ненасытная страсть к музыке нисколько не мешает его наставнику Гунтеру быть весьма выдающимся врачом.

И это было действительно так. Своими достижениями Гунтер оказал огромное влияние на создателя антисептики, знаменитого Джозефа Листера, о котором подробнее говорилось нами в предыдущей главе, который отыскал в его трудах теоретическое подтверждение своего метода, научно обоснованное задолго до внедрения проповедуемой им антисептики в привычную практику.

Этому-то Гунтеру, чаще всего именовавшемуся шотландским врачом, анатомом и хирургом, начинавшему свою жизненную карьеру в должности мастера плотницкого дела и лишь затем, под влиянием своего старшего брата приступившего к изучению хирургии и добравшемуся в медицине к ее истинным вершинам, – было чем поделиться со своими учениками.

Сам он долго служил военным врачом, затем был назначен даже главным хирургом британской армии, исполнял обязанности инспектора надо всеми английскими госпиталями. Как ученый, Гунтер плодотворно работал на стыке физиологии и патологии, но в историю медицины, все-таки, вошел благодаря своим выдающимся достижениям в области хирургии.

Впоследствии говорили, будто как раз Джон Гунтер и убедил Дженнера в необходимости вплотную заняться изучением оспы. А произошло это, якобы, в один из тех знаменательных дней, когда Дженнер поделился с наставником своими воспоминаниями о подслушанном когда-то рассказе одной крестьянки, встреченной им в почтовом дилижансе, курсирующем между Глостерширом и его родным городком. Женщина страстно уверяла попутчиц, будто она навсегда обезопасена от этого страшного заболевания, поскольку уже переболела коровьей оспой. Попутчицы – кто верил ей, а кто лишь скептически ухмылялся…

Однако все это было очень похоже на истинную правду. Дженнеру самому не раз доводилось видеть пузырьки на вымени у фермерских коров, и он знал, что именно так проявляется коровья оспа, по – научному – variola vaccina. Знал также, что животные, в отличие от людей, на удивление легко переносят это заболевание, – как человек, к примеру, переносит не слишком-то удручающий его, но все же какой-то надоедливый насморк.

Во всяком случае, так ему казалось.

Но какая взаимосвязь существует между натуральной оспой, убивающей человека, и коровьей, ничуть не страшной для животного? Родственницы они, нет ли?

Со своими вопросами Дженнер обратился непосредственно к Гунтеру.

Маститый ученый, выслушав сомнения своего ученика, не стал и раздумывать долго.

– Опыт решает все. Надо действовать, мой друг, пока ты молод…

Дженнер так и поступил.

Он стал собирать сведения обо всех разновидностях оспы и настолько увлекся своим новым занятием, так ему захотелось разгадать замаячившую на горизонте тайну, – что после окончания учебы отверг даже заманчивое предложение участвовать в кругосветном плавании адмирала Кука… Хотя, что говорить, ему очень хотелось повидать неведомые страны. Хотелось сделать, быть может, массу открытий, одним словом, – войти каким-нибудь образом в мировую историю. Но еще больше хотелось ему приступить к практической медицине.

Он возвратился в родные края. Он помнил свои обещания, высказанные в адрес его сурового наставника Гунтера…

Опыт накапливался медленно, хотя случаи заболевания оспой не заставили себя долго ждать.

Впрочем, о возвращении эпидемий уже как-то не было речи. От его внимания не ускользнуло одно очень красноречивое событие. Когда натуральная, черная, оспа поразила семейство одного знакомого ему фермера, то она не посмела коснуться находившейся в его доме в услужении одной молодой девушки.

Как выяснилось позднее, эта девушка длительное время проработала на ферме дояркой. Любознательный Дженнер выспросил у нее, что она чувствовала, когда все-таки заболела коровьей оспой. Оказалось, заболевание проявилось у нее лишь в виде небольших пузырчатых пятен на пальцах рук, как раз в тех местах, которыми она прикасалась к пузырькам на вымени у заболевших коров…

«У меня там были довольно маленькие царапинки», – добавила девушка совсем уже тихо.

Дженнер сразу же сделал вывод, что этот случай стоит в ряду потребных ему доказательств, что он и является ярким подтверждением его собственных предположений. За это следовало ухватиться, чтобы окончательно решить вопрос о взаимосвязи всех разновидностей оспы.

Наблюдения его продолжались и дальше…

Минуло целых двадцать лет, когда Дженнер, врач уже с очень солидным стажем, приступил, наконец, к решительным экспериментам. Попутно заметим, что наставника Гунтера к тому времени уже не было в живых. Он умер в еще 1793 году.

День 14 мая 1796 года запомнился Дженнеру уже навсегда. Именно эта дата обеспечила ученому мировую известность, которую, быть может, он упустил, отказавшись отправиться в экспедицию Кука. Как известно, экспедиция эта завершилась весьма плачевным исходом…

Что же, именно в этот день он начал такое дело, за которое ему впоследствии воздвигнут памятник в лондонском Трафальгар – сквере. Но только в этот день он меньше всего мечтал о каком-нибудь памятнике.

Конечно, этому событию предшествовали многочисленные подготовительные опыты по проведению предохранительных прививок людям, которые уже переболели коровьей оспой. Болезнетворное начало, действительно, на них не действовало нисколько, – народная молва ничуть не ошибалась и ничуть не врала. Затем, окрыленный надеждами, он стал прививать коровью оспу здоровым людям. И опять же все получалось в точности так, как и предполагалось. Люди оставались практически здоровыми, если не считать едва ощутимого, легкого недомогания, которому подвергалось их здоровье.

И вот наступил этот замечательный для медицины, но такой мучительный для самого Дженнера день. Содержимое пустулы, взятое не у коровы, но соскобленное с руки молочницы Сарры Нельмс, которая заразилась коровьей оспой при доении коров, Дженнер нанес на две насечки на коже в области плеча восьмилетнего мальчика Джеймса Филипса (иначе Фиппса), – и с замиранием сердца стал дожидаться дальнейших результатов.

Трудно представить, что творилось в эти дни у него на душе. Трудно воспроизвести и те многочисленные молитвы, которые он произнес и вслух, при всех, и наедине, перед распятием, лишь на мгновения забываясь в коротком и тяжком сне.

А результаты не замедлили проявиться. Все было так, как бывает на коровьем вымени: обе насечки на теле мальчика Фиппса лишь слегка воспалились. Температура тела у малыша при этом почти не повысилась, но появилась легкая болезненность под мышкой. Фиппс даже пожаловался на головную боль и временную потерю аппетита, – однако все это выглядело вполне умеренным, и все эти признаки, при самом пристальном наблюдении за ними, исчезли на десятый же день.

Но это было только полдела.

Точнее – это была только сотая часть того дела, на которое отважился Дженнер. Через полтора месяца он заразил Джеймса натуральной оспой, уже, правда, интуитивно чувствуя свою правоту, – и снова не ошибся. Мальчик оставался абсолютно здоровым. Через пять месяцев Дженнер повторил свою попытку, – все так же сошло благополучно и без малейших ухудшений в его здоровье. Филипс Джеймс улыбался и по – детски радовался всему на свете.

Затем последовал еще целый ряд опытов, уже значительно осложненных: Дженнер использовал свой прививочный материал, взятый непосредственно из пузырьков на коровьем вымени. Он заразил им другого, уже пятилетнего мальчика, и, поскольку результаты оказались вполне предполагаемыми, – прививочный материал из пузырьков на теле мальчишки он перенес на тела других людей, от тех людей – на тела уже третьих, но результаты ни разу не подвели его.

Измученный напряжением, Дженнер крепко уснул, – все так же упрямо сидя за своим рабочим столом…

А все это, в своей совокупности, означало лишь то, что, наконец – то, найдено верное средство, которое способно предохранить человечество от грозного заболевания!

Придя в себя, окончательно собравшись с мыслями, Дженнер описал проведенные им опыты в специальном сочинении, которому предпослал замысловатый заголовок: «Исследования о причинах и последствиях вариоляции – вакцинации болезни, обнаруженной в некоторых западных графствах Англии и, в частности, в Глостершире, и известной под названием коровья оспа».

Свои предупредительные мероприятия, как видим, ученый назвал словом «вакцинация», образовав его от латинского имени прилагательного вакцина (коровья). Рукопись получившейся в итоге книги автор представил на суд Королевского общества.

Однако в этом ученом обществе все его старания сочли пустейшей «фантазией». Даже рукопись ему возвратили с очень нелестными для автора замечаниями и какими – то в корне пустыми советами: не заниматься впредь подобными пустяками!

Но Дженнер был уже совершенно не тот. Он не сложил оружия, будучи крепко уверенным в собственной правоте. Свое сочинение он издал на собственные деньги. Оно увидело свет в 1798 году.

Правда, и этот шаг вовсе не означал еще полной победы.

На Дженнера набросились не только коллеги, которые даже грозились исключить его из Всебританского сообщества врачей.

Они смеялись над ним, заявляя, что человеку, заведомо Божьему творению, зазорно пользоваться прививочным материалом, взятым… у животных. Они ужасались, то ли притворно, то ли на самом деле, ослепленные страхом перед неизвестностью. Одни из них утверждали, что так, чего доброго, люди, это чудо природы, homo sapiens, могут снова превратиться в диких кентавров. Другие даже дошли до того, что человечеству в таком случае грозит опасность снова возвратиться в леса, обосноваться в темных пещерах…

Высказывания специалистов будоражили общественное мнение. Появлялось немало карикатур, листовок обличительного, даже оскорбительного для Дженнера содержания.

Активизировались и клерикальные круги.

Особенно ощутимым выглядело мнение Папы Римского Льва XI, в специальной булле которого было сказано: «Всякий, делающий прививку, – уже не раб божий, но революционер. Оспа – суд божий над грехами людей. Прививка – вызов небу и Божьей воле».

И все же, несмотря ни на что, новому виду оспопрививания, в конце концов, получившему твердое терминологическое название вакцинация, был дан ход, и многие люди увидели в нем вернейшее средство спасения.

Они делали прививки себе и своим детям.

Их правота, а вместе с тем и правота Эдварда Дженнера, подтвердились в очень скором времени. И подтвердила ее новая волна инфекции, ринувшаяся на Британские острова.

Тут-то и обнаружилось, что эпидемия черной оспы, как правило, щадит абсолютное большинство людей, которым проводилась вакцинация по методике Дженнера, тогда как с другими людьми, не подвергавшими себя этой профилактической мере, она разделывалась с уже привычной для нее жестокой свирепостью.

Лучшего доказательства придумать было нельзя.

Однако противники Дженнера все равно не унимались. Переменив акценты в слишком затянувшемся споре, они с той же горячностью стали утверждать, что не видят за Дженнером никакой заслуги во внедрении метода вакцинации, поскольку она является не чем иным, как давно известной всем вариоляцией, которой в Азии пользовались уже с незапамятных времен.

А если уж надо говорить о чьих-то заслугах в этом плане, – то можно говорить разве что о смелости отчаянной леди Монтегю, которая первой обрекла на риск здоровье и саму жизнь своих детей.

Для разрешения спора в Англии была создана специальная парламентская комиссия. Авторитетные ученые тщательно изучили все необходимые материалы и очень скоро пришли к неоспоримому выводу: Дженнер на самом деле создал новый, действительно оригинальный и безопасный метод предупреждения страшного заболевания, а что касается самого метода вариоляции, то он лишь подтолкнул его к решительным действиям.

Английское правительство, приняв во внимание заключения комиссии, возместило Дженнеру все расходы, понесенные им за годы его неустанных поисков, и даже дополнительно выдало весьма значительные суммы уже в качестве награды за его научный и гражданский подвиг.

Более того, ему предоставили возможность основать в Лондоне так называемое Общество оспопрививания, которому предстояло усовершенствовать приемы и тактику метода вакцинации.

А само оспопрививание по методу вакцинации между тем уже вырвалось за пределы Британских островов.

Приоритет принадлежал здесь венским врачам. Затем новый метод прижился в городах Германии, Италии, России.

Первая прививка по методу вакцинации была проведена в России профессором Московского университета Евграфом Осиповичем Мухиным, тем самым, который впервые заронил мысль о медицинской карьере в голову московского отрока Коли Пирогова, будущего гениального хирурга.

Мальчишку же, которому Евграф Мухин нанес на кожу прививочный материал, полученный им лично от Дженнера, звали Антон Петров. Однако, после столь успешного этого мероприятия он получил новую, вполне соответствующую указанному событию, звонкую фамилию – Вакцинов.

Метод оспопрививания все время совершенствовался.

Ученые, наконец, открыли его возбудителя, узнали, что натуральная оспа variola vera (вариоля вера) вызывается особым вирусом из семейства так называемых поксвирусов, которые характеризуются исключительно высокой контагиозностью, что возбудителем коровьей оспы является другой вирус, генетически очень близкий к первому. Узнали также, что в природе существует масса родственных им обоим ее возбудителей, вызывающих весьма схожие болезненные процессы у лошадей, верблюдов, овец, свиней, ослов и прочих как домашних, так и диких, животных.

В 1980 году Всемирная ассамблея здоровья (ВОЗ) с явным удовлетворением заявила, что оспа на земном шаре, наконец – то, полностью ликвидирована.

Это произошло почти через двести лет после того, как Эдвард Дженнер отважился сделать свою первую предупредительную прививку.