Рубикон

Таргабад упрямо карабкался по насыпи. Серый камень крошился под его пальцами и скатывался вниз. Мускулы и сухожилия, растянутые и напряжённые, словно вопили от боли. И всё же он лез вверх.

Перед самой вершиной, прежде, чем зацепиться за гранитный козырёк, он остановился и, как смог, затаил дыхание. Резкие всхрипы всё равно прорывались, но в перерывах чуткий слух не улавливал ни малейшего звука. Таргабад ухватился за край и одним слитным боковым движением запрыгнул наверх. Тут же откатился, вытаскивая кинжал и горизонтальным полукружьем чертя линию поражения. Противник успел уйти в самый последний момент, и оружие только разрезало край его странной туники.

– Неплохо, – бросил человек в чёрном, стирая каменную пыль с меча. Рядом, на краснозернистой поверхности темнела аккуратная канавка, оставшаяся после удара. Чёрный человек мог позволить себе разговор, Таргабад не мог даже слушать. Горсть камней в лицо – и атака.

– Не пройдёт, – смеётся чернотоговый, прикрываясь широким лезвием. Кувырок, переворот: не назад, не прямо, в надежде проскочить под меч – не пройдёт – а в сторону. Вновь выпад, откат. Вновь аккуратный проруб и новый разрез на тоге. Теперь уже кровавый… Его противник хитёр и быстр – сталь свистит, выписывая восьмёрки и дуги, притягивает остротой. Отход, медленно, не суетясь. Он хитёр, но самоуверен. Вот так, ближе к краю. Теперь вновь атака, звон меча и кинжала, переворот вбок. Таргабад начал разворачиваться, но совсем в другую сторону. Человек почувствовал ловушку, но, видя открытую спину, заколебался и упустил момент. Разматываясь, свистнула верёвка, несколькими оборотами плотно обхватив ноги на уровне колен. Таргабад уже был рядом. Клинки столкнулись, будто пытаясь разрезать друг друга. Чтобы понять и почувствовать нечто безликое за своей спиной надо немного – секунды… Подсечка – и чёрный летит в пропасть. Да, он был быстр. Лодыжку Таргабада оплели дрожащие пальцы, и глаза просяще взглянули вверх. Тот неприятно усмехнулся и со всей силы ударил по кисти.

Он лежал на скальном уступе и смотрел вдаль, туда, где полыхая багровым, заходило солнце. В голову лезли никчёмные мысли. Пустые раздумья о вечном, о прошлом и будущем никогда не впечатляли его.

Можно было лишь гадать, что ждало его впереди. Он никогда сознательно не пытался припомнить, что было с ним раньше. Воспоминания оставались за спиной точно так же, как все те лиги пути, которые он уже одолел. Однако они имели неприятное свойство плестись позади, и иногда догоняли его на таких вот привалах. В этот раз Таргабад припомнил свою последнюю схватку. Это случилось около деревни, которую местные звали Воронье прибежище.

Таргабад упрямо шёл к цели. Склон холма. Лёгкий прыжок – и вверх. Глинистая тропинка среди зарослей лопуха. Таргабад шёл по ней, оставляя в глине чёткие следы. Из сырого тумана, застрявшего меж белых дубов, клёнов и ольхи, пришли мысли. «Опять эта дорога. Почти одна и та же. Почти всегда сквозь туман – по склону вверх, среди остро пахнущего осенью леса, и так до самой ночи. Огонь костра в канаве у дороги. Корни лопуха и женьшеня – они всегда под рукой. А следующим утром снова вверх. Туман висит перевёрнутым серым пологом над головой. Тучи, косматые, как волосы старух, бегут на юг. Ему – вслед за тучами. Холодный ветер у вершин. Каменистые пики, вырастающие из песчаных осыпей. Деревья, трава – остаются внизу. Дальше только камень. Над камнем – на вершине – враг. А над ним – серое небо…»

Таргабад очнулся от мыслей. В этот раз они так затянули его, что он очнулся лишь у отвесной скалы, возносящейся вверх на двести локтей.

Он положил руки на камень, жёсткий и холодный, как и он сам – только молчаливый и неподвижный – и, как и всегда перед схваткой, его охватило мгновенное оцепенение, сменившееся невероятным, почти нечеловеческим спокойствием, пронизывающим всё его существо. Чувством правильности бытия. Таргабад подтянулся и полез вверх. Трещины, скальные площадки, выходы разноцветных рудных жил. Ровное плато на самой вершине. Ещё не видя, он уже знал. Ногу на ступеньку, выточенную водой у самого уступа, и тело, подброшенное мускулами, словно катапультой, летит вверх… Воин приземлился на четвереньки, но правая рука уже держала выхваченный из-за спины в полёте меч.

Враг – песчаный спрут – хлестнул парой длинных щупалец, оплетя ими лодыжки. Таргабад ударил мечом, отсекая щупальца. Левой рукой он достал и размотал цепь с крюком на конце. Взмах – и крюк летит в середину куста шуршащих щупалец. Упираясь конечностями в землю, спрут попробовал перетянуть цепь на себя. Чудовищу не удалось сделать резкий рывок, чтобы сбить врага с ног, ну а в игру мышц Таргабад не собирался вступать.

Чуть отпустив цепь, он выгадал пару мгновений, прицелился и запустил меч над самой землёй. Оружие, вращаясь, как вертушка-мельница, подсекло спруту нижние щупальца. И тут Таргабад рванул. Туша спрута взлетела над ним метров на пять и со всего маху ударилась о скальные пики за краем плато. Одним прыжком воин оказался у меча, схватил его и развернулся в сторону спрута. Враг был мёртв. Освободив крюк, Таргабад сплюнул и начал спуск в долину.

Запахи Долины – чаровали, манили. Эдельвейсы – они первыми встречали его на камнях.

Серые звёздочки цветков вырастали прямо из камней, и Таргабаду казалось, что это не растения, а сами скалы исторгают из себя суровую, лишь им ведомую красоту.

Дальше. Вниз. Под ногами тюльпаны, дикий лук, камнеломка, коршунник и рыжеватый мох. Как хорошо дышится. Таргабад спустился к началу тропы, уводящей вглубь леса. По эту сторону гряды тропа была песчаной, светло-светло-серая как утреннее небо, щедро покрытая коричневой прошлогодней хвоёй.

«Сколько их здесь прошло до меня? – размышлял Таргабад. – Или это только моя дорога? И у каждого воина она своя?»

Тропинка петляла, огибая стволы рухнувших деревьев, полуистёртые холмы и груды валунов. Если встречалась река, то тропа неизменно выводила к броду. И всегда – он хорошо помнил – лишь стоило ему погрузиться по пояс в быструю ледяную воду, тучи над головой раздавались в стороны, отгнанные взмахом Великой Ладони, и яркий солнечный свет заливал всё вокруг. Камни под ногами словно растворялись, и он ощущал плотный песок дна. Тогда он вставал на колени и окунался с головой – и вода смывала с него прошлое и будущее – оставляя только настоящее, обновляя, словно удивительного водного феникса. А он всё шёл и шёл дальше, вслед за облаками.

Город заблестел полоской огней у самых предгорий. Каждый раз они возникали у него на пути – отпорные стены, улицы и дома – то каменные, то деревянные, то глиняные. Домов триста – иногда чуть больше. На главной улице, в самом сердце города он отыскивал большой пахнущий временем трактир и устраивался на ночлег. Утром следующего дня, или второго, или третьего – Таргабад не считал – он уходил в горы. Уходил, чтобы пройти по тропе до вершины, на которой ждал враг. Уходил, чтобы победить врага и продолжить путь. Уходил, чтобы, преодолевая одну гряду за другой, приближаться к цели. Уходил, чтобы уходить. Уходил. Чтобы, прикасаясь к холодному камню, граниту, ощущать правильность бытия.

Он вступил в город под вечер. За лесом, который он пересёк по змеистой песочной тропе, где в пыли росли коричневые боровики, за оврагом, где обрывалась дорога тропа, простиралось огромное поле. Там были травы – все травы мира. Таргабад утонул в них, а ветер погнал миллионы волн ему навстречу, то дразня терпким ароматом, то убаюкивая медовыми запахами, то бодря холодным чистым глотком. Как хорошо было идти в океане трав, среди серо-зелёных, бурых и пшенично-соломенных волн и островов. Ступая по песчано-подзолистому дну, он чувствовал тепло летнего дня, и всеми клетками впитывал эту живительную радость, кожей головы ощущая холодное дыхание гиперборея.

Это была радость, не наносная и не эфемерная, а осязаемая и почти видимая.

Старик Кукушк в этот вечер задержался на своём топчане. Внуки вынесли его за ворота, за самую отпорную городьбу – благо, недалеко – и теперь дед тёплыми вечерами сидел и смотрел на тёмнеющий вдали лес. Смотрел и вспоминал молодость. Когда-то он был охотником, ходил в дальние леса по обе стороны восхода… Теперь ноги не ходят. Только до топчана. Этот вечер выдался прохладным. Дед уже собрался уходить – небо темнело – но по-молодому зоркий глаз заметил в поле человека. Не охотник и не из города: воин – меч за плечами. Значит одно – Тот, Кто в Пути. В разных языках они звались по-разному, но везде и всюду смысл был одинаков.

Все знали этих странников, появляющихся с севера, из-за гор, где нет дорог, и уходивших на юг. И никогда не возвращавшихся назад. Никто не смел трогать Тех, Кто в Пути – на местном наречии их называли «рагны»: не потому, что запрещал закон, или что среди рагнов все как один непревзойдённые мастера оружия. Убивший рагна займет его место и уйдёт навсегда от дома, от семьи, от всего, что дорого. И, конечно, погибнет где-то вдали. Его кости лягут белой трухой на скалах, и никто никогда не узнает…

Кукушк вздрогнул. Рагн был уже недалеко. Кряхтя, дед заспешил к дому – он не собирался попадаться ему на дороге.

Таргабад вступил в город. Он шёл, легко отталкиваясь от земли. Красота леса и радость трав ещё переполняли его, и от этого хотелось запеть. «Дома, здесь они каменные, – подумал воин. – А вот и трактир». Огромный дом, сложенный до второго этажа из серых тысячелетних валунов, выходил на центральную площадь. Третий этаж когда-то построили из брёвен, сверху по северному обычаю устроили земляную крышу, где сейчас буйно разрослась зелень. В окнах всех трёх этажей приветливо горел свет. С кухни плыли аппетитные запахи, а до слуха доносилась тихая мелодия флейты и мандолины. Юношу так и потянуло внутрь, забыться немного среди людей. Хоть какое-то время не видеть бесконечных горных гряд. Не думать о том, что за ними.

Таргабад вошёл, втягивая на всю глубину лёгких сытные запахи жареной свиной шеи с луком и пряностями, тушеной свёклы с черносливом, фаршированной сладкими фруктами индейки. Он сел за стол и заказал всё это и многое другое. И, глядя в раскрытое окно на темнеющий закат, ел с аппетитом, запивая холодной водой, горячим взваром из солодки, терновника и секки, вином… Ему становилось спокойно в обществе людей, которым никуда не нужно идти. Его желудок принимал еду и питьё на несколько недель вперёд. Таргабад сожалел лишь, что запахи он не мог скопить так же.

К его столу подошла девушка и подсела, смело глядя в глаза. Они всегда приходили. Всегда. Тех, Кто в Пути нельзя было убивать, даже ранить, но их дети никогда не перенимали отцовского проклятья. Словно в насмешку, они рождались крепкими и здоровыми, жили долго со счастливой судьбой. Вот только рагнам никогда не хотелось женской близости, поэтому и детей от них почти не рождалось.

– Ты красивее всех, что приходили раньше, – с удивлением обнаружил Таргабад. Девушка на несколько мгновений застыла в напряжении. Заготовленные ею доводы, чтобы остаться за столом, не понадобились. Ребёнка мог зачать и глубокий старик. Таргабад выглядел лет на двадцать – двадцать пять. Он был некрасивым, но высоким, поджарым, с голодным взглядом и широкими мозолистыми ладонями. Девушке он нравился.

– Меня зовут Иника, – сказала девушка.

– Я уйду послезавтра утром, – пытливый взгляд блуждал по русым волосам, перетянутым шнурочками и лентами, по небольшой груди, скрытой холщовой рубахой, по стройной талии и животу, подчеркнутых зауженным сарафаном.

– Если Тот, Кто в Пути готов принять меня, я буду с ним всё это время.

Слова вылетели легко, но как бесцветные камешки, упали на пол. Иника повторяла их слишком часто, и теперь, не желая того, просто повторила в тысячный раз. Как обычно.

– Если спросить рагна, почему Те, Кто в Пути – только мужчины, и почему они не хотят женщин, он соврёт. Любой. Если ответит, разумеется. Знаешь почему? – вдруг спросил Таргабад.

Иника медленно мотнула головой, не отводя глаз. Это она тоже затвердила себе – не отводить глаз.

– Потому что мы ничего не знаем. Ничего.

Таргабад встал из-за стола, подошёл и потянул к себе Инику. От девушки шло приятное тепло. Она прижалась решительно, не закусывая губ, не показывая смущения.

– Если ты не зачнёшь от меня ребёнка, будешь меня ненавидеть? – спросил Таргабад.

– Нет. Не буду.

Они поднялись в одну из комнат на третьем этаже, которую Иника заранее сняла на три дня. Там рагн зажёг свечи и без слов удержал девушку, спешившую сбросить одежду. Вместо этого он разделся сам. Река смывала с него грязь и кровь – каждый раз. Лишь запах трав впитался в волосы. Он стоял так некоторое время, будто ожидал очередного сражения. Но девушка перед ним не нападала. Тогда Таргабад опустился на колени и начал медленно поднимать её одежду, обнажая свежие упругие ноги. Он скользил по ним щекой, поражаясь гладкости. Красно-белый льняной ворох он снял одним движением и бросил вниз. Прикоснулся к соску, как к неизвестному магическому артефакту, ожидая удара. Но там размещалась лишь мягкость, соединённая с долей упругости.

Рагн продолжил вести руками вверх и вниз, не отрывая от тела, зарываясь в ложбины и поднимаясь на бугорки. «Зачем я это делаю?» – вопрос звучал отдалённо, с расстояния в тысячу дневных переходов. Он не чувствует желания, о котором столько говорят. Он не может остаться с ней. И с ребёнком, если зачнёт его. Всё вокруг – просто ещё одна боевая площадка, которую он устроил сам себе. Испытание: а что будет, если я сделаю это?

– Мой… – Таргабад глянул вниз. – Как в вашей местности его называют?

– Фаллос, – девушка с легкой паникой ощутила растущую в груди нежность. – Он пока не готов…

– Похоже, он должен стать намного больше, – задумчиво пробормотал Таргабад. – Нужно достать сюда?

И он легонько ткнул в солнечное сплетение девушки.

– Ох! Что?! Нет… Не настолько… Я… буду помогать.

– Хорошо.

Иника лежала на кровати, обернувшись одеялом и крепко прижавшись к мужчине. Она не спала, но лёгкая дрёма накатывала, голова кружилась в ночном небе. Она знала, что засыпать нельзя, потому что он может что-то спросить или даже просто уйти. Она не хотела пропустить ни одно из его слов. И тем более не хотела, чтобы он уходил. Это оказалось так глупо и просто: он удовлетворял её раз за разом, нежно, находя новые пути, которые она ему подсказывала. Она не давала воли стонам, боясь оскорбить его, но потом уже не могла сдерживаться. Потом она кричала, царапала напряжённую спину и ягодицы партнёра, мечтала расплескаться по его телу, впитаться и слиться.

– Иника?

– А?

– Не зови меня больше рагн. Называй Таргабад.

– Да. А ещё – любимый…

– У тебя, наверное, будут синяки.

– Я бы хотела, чтобы они подольше не проходили.

– Это невозможно, ты же знаешь.

– Что?

– Чтобы я остался. Ведь не в этом дело. Скоро утро. Мне надо в путь.

Таргабад быстро оделся и вышел, не прощаясь и не оглядываясь.

Он прошёл всю деревню, вышел в поле, где цветочные ароматы сплелись с запахом Иники. Пересёк густой подлесок, выйдя к знакомой тропе.

Вверх. Покидая Долину. К сгущающимся тучам. Огибая груды валунов, полуистёртые холмы и стволы рухнувших деревьев. Ступая по песку, щедро покрытому коричневатой прошлогодней хвоёй. К осыпям, где пробились рыжеватый мох, коршунник, камнеломка и тюльпаны. На скалы, где серые звёздочки эдельвейсов прорастают сквозь известняковые глыбы и сколы. Прочь от запахов Долины. Вверх.

Человек в чёрном безнадёжно помотал головой:

– Парень, знаешь, в чём твоя беда? Тебе даже в голову не пришло попробовать остаться. Да, и больше не пытайся поймать меня цепью.

Таргабад молча достал стеклянную бутыль и кинул под ноги врагу. В пробке от удара пробежала искра, и жидкость ярко полыхнула.

– Ха! – только и успел сказать человек в чёрном. Таргабад бросился к нему со скоростью кобры. Враг успел чуть уклониться, но Таргабад рассчитал и это. Его меч точно вошёл под сердце. От резкого толчка человек в чёрном вылетел за край плато и упал в пропасть. Но в последний миг крепкая рука подхватила его за ногу.

– А? – крикнул человек в чёрном. – Неужели?! Что за шутки, мальчик?!

– Мой меч, – равнодушно сказал Таргабад, вытащил клинок из пылающей груди и сбросил человека в чёрном живым факелом вниз.

То, что что-то пошло не так, Таргабад понял, когда низкие туманы предгорий стали медленно отступать. Раньше он пробивал туманный слой, и у самых ног уже зеленел лес, бугрились привычные валуны, текла река, шумели полевые травы. Их пряный запах и встречал его первым. Ещё в тумане.

Теперь Таргабад спускался медленно. Тропа была видна на несколько десятков шагов, ни оползней, ни круч, но воин крался, как волк. Неизвестность придавливала к земле. Неизвестность острила кромку меча. Неизвестность стучала в висках. Неизвестность пахла солью и йодом, шипела и бормотала.

Неизвестность была морем.

Он вышел на берег, пригибаясь, выставив меч перед собой.

– Где враг?! – вдруг закричал он. – Где враг?!

По лбу катился холодный пот, прокушенные губы кровоточили, горло сжималось при крике.

– Где вы?! Гдеее?!

Лишь пустой белый туман, каменные осыпи и море.

Он пробежал вдоль берега в одну сторону, призывая врагов, потом в другую. Затем упал на колени. Сил стоять не было.

– Где… – он выдохнул, набрал полную грудь и отчаянно выкрикнул: – Врааааааааааааг!!!

Голова кружилась, и он упал на мокрые окатыши.

– Враг, враг, враг, – шептал Таргабад. – Ведь он должен быть здесь.

Как насекомое, он пополз к воде, захлебнулся, соль разъела глаза, крутанулся, нашаривая дно. Пополз по кромке прибоя, почти зарываясь в камни и песок. Зачем он здесь?!

– Мы ничего не знаем! – безумно зашептал Таргабад. – Мы ничего-ничего-ничего-ничего не знаем о себе! Кто мы?! Зачем мы собрались… здесь!

Преодолевая себя, как самое страшное испытание, он встал и, шатаясь, пошёл. Он не помнил, сколько шёл, но очень долго. Ничего не менялось. Ровный утренний свет, белёсый туман, край моря шагов на двадцать. Лишь кусты у камней всё-таки были разными.

И однажды он услышал.

– Враг! – кричал отчаянный голос. – Покажись! Враг!

В тумане виднелся мужчина в мокрой кожаной куртке и с железными наплечниками. Странного вида шлем с рёбрами по бокам покрывал голову. Сев на колени, он плакал и кричал:

– Враг! Стой! Я здесь!

Затем он заметил Таргабада, вскочил и пошёл к нему крадучись, отведя меч. И внезапно остановился.

– Ты не враг! – словно прозрев, закричал мужчина. Он боязливо, будто собирая росу, протянул безоружную руку.

– Я не враг! – закричал Таргабад, также медленно протягивая руку.

– Ты не враг! Ты не враг! – кричал мужчина, словно боясь, что, если замолчит, Таргабад исчезнет.

– Я не враг! Не враг! – то шептал, то кричал Таргабад, осторожно протягивая пальцы вперёд.

Наконец, их пальцы сплелись. Они кинулись друг другу в объятья, и незнакомец зарыдал на груди Таргабада.

– Я Гридон, Гридон я. А… ты кто? – бормотал мужчина в шлеме.

– Я Таргабад. Я шёл по берегу.

– Врагов не было, – сквозь слёзы пробился голос Гридона. – Врагов не было. Только море. Даже моря почти не было. Только этот туман. Я всё шёл и шёл…

– Но теперь… – Таргабад сжал его плечо. – Теперь мы пойдём вместе!

– До конца. Слышишь? Я убью тебя, если дашь себя прикончить и оставишь меня одного! Парень! Ты слышишь?!

– Слышу! Я слышу! – закричал, вытирая слёзы Таргабад. – Теперь я могу это слышать!

Так, обнявшись, они стояли, когда в тумане показалась что-то тёмное. Оно хрустело окатышами, перешёптывалось, смеялось, кашляло, звенело сталью и булькало вином. Десятки мужчин шли к ним. Измождённые лица, пропитанные кровью повязки – но радостные взгляды, полные надежды. Впереди шагал человек в чёрном. Он задорно подмигивал и кривил губы в тонкой усмешке.

– Рубикон перейдён! – крикнул он. – Осталось забрать только вас двоих – и отплываем!

Таргабад уже что-то знал. Он знал, но не мог дать знанию объяснения. И всё же!

– Что за Рубиконом? – спросил Таргабад.

– Новый день и новые земли.

– И новые битвы, – усмехнулся Таргабад.

– Без числа! Но теперь, – человек в чёрной тоге постучал по груди Таргабада, – теперь ты слышишь, как оно бьётся! И в один хороший день оно укажет место, которое ты сможешь назвать домом. Может быть, деревня той девчонки!

Со стороны моря показался корабль: высокий и мощный. С борта матросы скинули верёвочную лестницу.

Раздался звук. Он вобрал в себя гудение турьего рога, горн на дозорной башне графского замка, вой баныни под полной луной и яростный рёв атакующей фаланги. Он пронзил скалы, воду и туман, и каждого из людей. Он воспламенял кровь, заставляя бороться и идти к возвышенному и удивительному.

– Это Зов Эпигона! – крикнул человек в чёрном.

– И я иду! – ответил Таргабад.