XXXII
Динни отклонила все приглашения позавтракать и, взяв сестру под руку, вывела её на Кери-стрит. Они молча обошли Линколнз-Инн-Филдз.
— Скоро конец, дорогая, — не выдержав, заговорила старшая. — Ты держишься замечательно. Броу ни разу не сумел тебя запутать, и, помоему, судья это почувствовал. Он вообще нравится мне гораздо больше, чем присяжные.
— Ох, Динни, как я устала! Если человека всё время подозревать во лжи, ему просто выть захочется.
— Броу только того и нужно. Не поддавайся на его уловки.
— А каково бедному Тони! Я чувствую себя форменной скотиной!
— Как насчёт чашки горячего крепкого чаю? Времени хватит.
По Чансери Лейн они вышли на Стрэнд.
— Только чаю, дорогая. Есть я не могу.
Есть не могла ни та, ни другая. Они взболтали чайник, чтобы чай получился как можно крепче, выпили его и молча направились обратно в суд. Клер, даже не обратив внимания на тревожный взгляд отца, заняла прежнее место на передней скамье, сложила руки на коленях и потупилась.
Динни заметила, что Джерри Корвен о чём-то тихо беседует со своим поверенным и защитником. "Очень молодой" Роджер, пробираясь к своему месту, бросил:
— Обвинение собирается ещё раз вызвать Корвена.
— Зачем?
— Не знаю.
С видом сомнамбулы вошёл судья, слегка поклонился суду и сел. "Ниже, чем обычно", — отметила про себя Динни.
— Милорд, прежде чем продолжить допрос ответчицы, я, с вашего позволения, хотел бы ещё раз допросить истца по тому пункту, которому мой коллега придаёт такую важность. Ваша милость, вероятно, помнит, что, подвергая истца перекрёстному допросу, мистер Инстон приписал ему намерение развестись с женой, которое тот якобы возымел сразу же после её отъезда. В этой связи истец имеет сделать дополнительное заявление, и мне удобнее всего вызвать его именно сейчас. Я буду предельно краток, милорд.
Сердце Динни неистово заколотилось: она увидела, с каким выражением лица Клер внезапно подняла глаза на судью.
— Пожалуйста, мистер Броу.
— Сэр Джералд Корвен.
Следя за движениями зятя, неторопливо направлявшегося в ложу, Динни успела заметить, что Клер тоже не сводит с него глаз, словно пытаясь поймать его взгляд.
— Вы сказали, сэр Джералд, что первого ноября, когда вы в последний раз виделись с женой перед возвращением на Цейлон, ваша встреча состоялась в её квартире на Мелтон-Мыоз?
— Да.
Динни глотнула воздух. Вот оно!
— Эта встреча сопровождалась только разговорами или ещё чемнибудь?
— Да. Мы опять стали мужем и женой.
— Вы хотите сказать, что между вами восстановились супружеские отношения?
— Да, милорд.
— Благодарю вас, сэр Джералд. Я полагаю, что это окончательно проливает свет на пункт, затронутый моим коллегой. Вот и всё, что я хотел выяснить.
Настал черёд Инстона вмешаться.
— Почему вы умолчали об этом факте при первом допросе?
— До того как вы подвергли меня перекрёстному допросу, я не придавал ему значения.
— Вы готовы присягнуть, что не выдумали его?
— Разумеется, готов.
Динни откинулась на спинку деревянной скамьи и, закрыв глаза, не шевелясь, думала о молодом человеке, сидевшем сзади, в четвёртом ряду от неё. Какая жестокость! Но кому здесь до этого дело? Здесь у человека вырезают самый сокровенный кусок души, холодно и даже не без удовольствия разглядывают его, а затем, истерзав, вставляют на место.
— Леди Корвен, не соблаговолите ли вы снова пройти в ложу?
Когда Динни открыла глаза. Клер уже стояла у решётки, высоко подняв голову и пристально глядя на адвоката.
— Ну, леди Корвен, — начал неторопливый низкий голос, — вы слышали новые показания истца?
— Да.
— Они соответствуют истине?
— Я не буду отвечать.
— Почему?
Динни увидела, как сестра повернулась к судье.
— Милорд, я уже отказалась говорить о моей семейной жизни, когда меня спрашивал о ней мой защитник; не буду говорить о ней и теперь.
Судья на мгновение устремил взгляд в сторону свидетельской ложи, затем снова перевёл его на что-то невидимое.
— Заданный вам вопрос вытекает из показания, сделанного с целью опровергнуть предположение вашего защитника. Вы обязаны на него ответить.
Ответа не последовало.
— Повторите ваш вопрос, мистер Броу.
— Правда ли, что в случае, о котором рассказал ваш муж, между вами восстановились супружеские отношения?
— Нет, неправда.
Динни, которая знала, что это правда, подняла глаза. Судья по-прежнему смотрел поверх её головы, но ей было видно, что он слегка выпятил губы. Он не верит Клер!
Опять раздался неторопливый низкий голос, и девушка уловила в нём скрытое торжество.
— Вы даёте в этом присягу?
— Да.
— Таким образом, ваш муж, утверждая это, совершил клятвопреступление?
— В данном случае приходится верить нам обоим на слово.
— И мне кажется, я знаю, кому поверят. Вы отрицательно ответили на мой вопрос только для того, чтобы пощадить чувства соответчика. Разве это неправда?
— Да, неправда.
— Есть ли у нас основания больше верить всем вашим предыдущим ответам, чем последнему?
— Я нахожу постановку вопроса неправомерной, мистер Броу. Ответчица не может знать, есть у нас основания верить ей или нет.
— Хорошо, милорд. Я поставлю его по-другому: вы с начала до конца говорили правду, леди Корвен, и только правду?
— Да.
— Очень хорошо. Больше вопросов к вам у меня нет.
Пока Клер отвечала на несколько дополнительных вопросов защиты, тщательно избегавшей всякого упоминания о последнем пункте, Динни не думала ни о ком, кроме Тони Крума. Она сердцем чувствовала, что процесс проигран, и хотела одного — незаметно увести отсюда Клер. Не попытайся человек с крючковатым носом, сидящий сзади неё, ошельмовать Корвена и доказать больше, чем было нужно, тот не пустил бы в ход свой последний козырь. Но ведь в шельмовании противной стороны и заключается смысл судебной процедуры!
Когда обессиленная и бледная Клер вернулась на своё место, девушка шепнула:
— Не уйти ли нам, дорогая?
Клер покачала головой.
— Джеймс Бернард Крум.
В первый раз за все дни процесса Динни как следует разглядела Тони и еле узнала его. Вид у него был измождённый: загорелое лицо исхудало и поблекло, серые глаза запали, у крепко сжатых губ пролегла горькая складка. Он постарел по меньшей мере на пять лет, и Динни сразу догадалась, что отрицательный ответ Клер не обманул его.
— Ваше имя Джеймс Бернард Крум, вы проживаете в Беблок-хайт и заведуете там конским заводом? Есть ли у вас частные источники дохода?
— Никаких.
Допрос вёл не Инстон, а какой-то более молодой остроносый адвокат, сидевший за его спиной.
— До сентября прошлого года вы состояли управляющим одной из цейлонских чайных плантаций. Встречались вы с ответчицей на Цейлоне?
— Никогда.
— И никогда не бывали у неё дома?
— Нет.
— Вы слышали здесь о состязании в поло, в котором вы участвовали и после которого она устроила приём для всех игроков?
— Да, но я на нём не был. Мне пришлось вернуться на плантацию.
— Значит, вы впервые встретились с ней на пароходе?
— Да.
— Вы не делаете секрета из своей любви к ней?
— Нет.
— И невзирая на это, обвинение в прелюбодеянии не соответствует истине?
— Ни в какой мере.
Крум давал суду показания, а Динни не отрывала глаз от его лица, словно зачарованная сдержанной и горькой скорбью, которую оно выражало.
— Теперь, мистер Крум, поставлю вам последний вопрос. Вы, конечно, отдаёте себе отчёт, что, если обвинение в прелюбодеянии соответствует истине, вы попадаете в положение лица, соблазнившего жену в отсутствие мужа. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Скажу, что, если бы леди Корвен питала ко мне те же чувства, какие я питаю к ней, я немедленно написал бы её мужу о положении вещей.
— Вы хотите сказать, что предупредили бы его, прежде чем сблизиться с ответчицей.
— Этого я не говорил, но написал бы я как можно скорей.
— Но она не чувствовала к вам того же, что вы к ней?
— К сожалению, нет.
— Так что случай известить мужа вам не представился?
— Нет.
— Благодарю вас.
Чуть заметная скованность, появившаяся в облике Крума, возвестила, что сейчас раздастся неторопливый низкий голос Броу. Адвокат начал подчёркнуто сдержанно:
— Подсказывает ли вам ваш опыт, сэр, что любовники непременно питают друг к другу одинаково сильное чувство?
— У меня нет опыта.
— Нет опыта? А вам известна французская поговорка: всегда есть тот, кто целует, и тот, кто подставляет щёку?
— Я слышал её.
— Вы находите её верной?
— Как всякую другую пословицу.
— Судя по высказываниям вас обоих, вы в отсутствие супруга преследовали замужнюю женщину, которая этого вовсе не хотела. Не слишком достойная позиция, не так ли? Не совсем то, что называется "соблюдением правил игры", а?
— Очевидно.
— Ну, а я полагаю, мистер Крум, что ваша позиция отнюдь не была недостойной и что, подтверждая французскую поговорку, ответчица хотела, чтобы вы её преследовали.
— Нет, не хотела.
— И вы утверждаете это невзирая на эпизод в каюте, невзирая на выкрашенные вами стены её комнат, приглашение к чаю и ваше более чем получасовое пребывание в её удобной квартире около полуночи; невзирая на её предложение провести с ней ночь в машине, а утром позавтракать у неё дома?.. Оставьте, мистер Крум, не старайтесь быть рыцарем сверх меры! Помните, что вы доказываете свою правоту перед лицом мужчин и женщин, знающих жизнь.
— Могу сказать одно: если бы она чувствовала ко мне то же, что я к ней, мы бы сразу же уехали вместе. Вина за случившееся целиком лежит на мне, а леди Корвен просто была со мной добра, потому что жалела меня.
— Если вы оба говорите правду, ответчица заставила вас в автомобиле, — прошу прощения, милорд, — пройти через адские муки. Какая же это доброта?
— Тот, кто не любит, вряд ли поймёт, каково тому, кто любит.
— Вы человек холодного темперамента?
— Нет.
— Но она, конечно, да?
— Откуда соответчику это знать, мистер Броу?!
— Хорошо, милорд, спрошу по-другому. Кажется ли вам, мистер Крум, что она женщина холодного темперамента?
— По-моему, нет.
— А вы ещё хотите нас убедить, что она из добрых чувств проспала целую ночь, положив голову вам на плечо? Так, так! Вы говорите, что сразу же уехали бы с ней, если бы она разделяла ваши чувства? А на что бы вы уехали? У вас были деньги?
— Двести фунтов.
— А у неё?
— Двести фунтов годовых плюс жалованье.
— Словом, бежать и питаться воздухом?..
— Я нашёл бы работу.
— Не такую, как сейчас?
— Наверно, нет.
— Вы, очевидно, оба сознавали, что совместное бегство было бы совершенным безумием?
— Я так не думал.
— Зачем вы опротестовали иск?
— Жалею, что мы это сделали.
— И всё-таки опротестовали. Почему?
— Она и её родители считали, что, раз мы ни в чём не виноваты, нужно защищаться.
— Но вы-то сами так не считали?
— Я не надеялся, что нам поверят, но я хотел, чтобы она стала свободной.
— А репутация её вас не заботила?
— Конечно, заботила, но я полагал, что жертвовать ради неё свободой слишком высокая цена.
— По вашим словам, вы не надеялись, что вам поверят. Почему? Чересчур неправдоподобная история, да?
— Нет. Просто чем правдивей человек, тем меньше шансов на то, что ему поверят.
Динни увидела, что судья повернулся и смотрит на Крума.
— Вы имеете в виду мир вообще?
— Нет, милорд, то место, где нахожусь.
Судья повернул голову в прежнее положение и опять уставился поверх Динни на что-то невидимое:
— Я задаю себе вопрос, не следует ли мне привлечь вас к ответственности за оскорбление суда.
— Прошу прощения, милорд. Я хотел только сказать, что любые показания человека всегда оборачиваются против него.
— Вы говорите так по неопытности. На первый раз я вам этого не вменю, но в дальнейшем воздержитесь от подобных реплик. Продолжайте, мистер Броу.
— Опротестовать иск вас побудило, разумеется, не требование возмещения ущерба.
— Нет.
— Вы сказали, что у вас нет частных доходов. Это правда?
— Безусловно.
— Тогда почему же вы заявляете, что денежные соображения никак на вас не повлияли?
— Голова у меня была так занята всем остальным, что мне было безразлично, объявят меня несостоятельным или нет.
— Вы заявили на предварительном допросе, что не знали о существовании леди Корвен вплоть до отплытия в Англию. Известна вам на Цейлоне местность, называемая Нуварелья?
— Нет.
— Как!
Динни увидела, что по складкам и морщинам лица судьи поползла чуть заметная улыбка.
— Поставьте вопрос по-другому, мистер Броу. Обычно это название произносится Нувара-Элия.
— Нувара-Элию я знаю, милорд.
— Были вы там в июне прошлого года?
— Был.
— А леди Корвен?
— Вполне возможно.
— Разве вы остановились не в той же гостинице, что она?
— Нет, я жил не в гостинице, а у приятеля.
— И вы не встречали её ни на гольфе, ни на теннисе, ни на верховой прогулке?
— Нет.
— Как! Нигде?
— Нигде.
— А ведь курорт вроде бы невелик?
— Да, не очень.
— А леди Корвен, мне кажется, заметная личность?
— Я тоже так думаю.
— Словом, вы никогда не встречались с ней до парохода.
— Нет.
— Когда вы впервые почувствовали, что любите её?
— На второй или третий день плавания.
— Значит, любовь с первого — взгляда?
— Да.
— И вы даже не подумали, что должны избегать её, поскольку она замужем?
— Думал, но не мог.
— А смогли бы, если бы она дала вам отпор?
— Не знаю.
— Но ведь она не дала вам отпор?
— Н-нет. По-моему, она некоторое время не догадывалась о моих чувствах.
— Женщины быстро разбираются в таких вещах, мистер Крум. Вы всерьёз убеждены, что она не догадывалась?
— Я этого не знаю.
— А вы дали себе труд скрывать ваши чувства?
— Вас интересует, объяснился ли я ей во время плавания? Нет.
— А когда же?
— Я признался ей в своём чувстве перед самой высадкой.
— Были у вас серьёзные причины смотреть фотографии именно в её каюте?
— Думаю, что нет.
— А вы их на самом деле смотрели?
— Конечно.
— Чем вы ещё там занимались?
— Наверно, разговаривали.
— Ах, вы не помните! А ведь случай был неповторимый. Или таких случаев было много, но вы о них здесь умолчали?
— Это единственный раз, когда я зашёл к ней в каюту.
— Тогда вы должны помнить.
— Мы просто сидели и разговаривали.
— Ага, начинаете припоминать! Где вы сидели?
— Я на стуле.
— А она?
— На койке. Каюта была маленькая, стул всего один.
— Бортовая каюта?
— Да.
— Значит, заглянуть в неё никто не мог?
— Нет. Впрочем, и видеть-то было нечего.
— Это по-вашему. Вы, наверно, всё-таки волновались, правда?
Лицо судьи высунулось вперёд.
— Не хочу прерывать вас, мистер Броу, но ведь свидетель не делает секрета из своих чувств.
— Хорошо, милорд, я спрошу яснее. Я полагаю, сэр, что прелюбодеяние произошло именно тогда.
— Его не произошло.
— Гм! Объясните присяжным, почему после возвращения сэра Джералда Корвена в Лондон вы не отправились к нему и не признались откровенно, в каких вы отношениях с его женой.
— В каких отношениях?
— Оставьте, сэр! Ведь из ваших показаний следует, что вы проводили с ней время, любили её и желали, чтобы она уехала с вами.
— Но она не желала уезжать со мной. Я охотно отправился бы к её мужу, но не осмеливался сделать это без её разрешения.
— А вы просили, чтобы она вам это разрешила?
— Нет.
— Почему?
— Потому что она предупредила меня, что наши встречи будут только дружескими.
— А я полагаю, что она вам ничего подобного не говорила.
— Милорд, меня спрашивают, не лжец ли я.
— Отвечайте.
— Я не лжец.
— Я нахожу, что ответ достаточно ясен, мистер Броу.
— Вот вы слышали здесь показания ответчицы, сэр. Скажите, они, на ваш взгляд, целиком правдивы?
Динни увидела, как судорожно передёрнулось лицо Крума, и попыталась убедить себя, что другие этого не заметили.
— Насколько я могу судить — да.
— Допускаю, что мой вопрос был не совсем деликатен. Но я поставлю его по-другому: если ответчица утверждает, что она совершала то-то или не совершала того-то, считаете ли вы долгом чести подтверждать её показания, если можете это сделать, или хоть верить в них, если не можете?
— Ваш вопрос представляется мне не совсем деликатным, мистер Броу.
— Милорд, я считаю, что для решения по настоящему делу присяжным существенно важно уяснить себе душевное состояние соответчика с начала и до конца процесса.
— Хорошо, я не прерву допрос, но напомню вам, что для подобных обобщений есть известный предел.
Динни увидела первый проблеск улыбки на лице Крума.
— Милорд, я вовсе не затрудняюсь ответить на вопрос. Я не знаю, что такое долг чести вообще, в широком смысле слова.
— Хорошо, перейдём к частностям. По словам леди Корвен, она вполне полагалась на вас в том смысле, что вы не станете домогаться её любви. Это правда?
Лицо Крума помрачнело.
— Не совсем. Но она знала, что я старался, как мог.
— Но иногда не могли с собой справиться?
— Я не знаю, какой смысл вы вкладываете в выражение "домогаться её любви". Знаю только, что иногда обнаруживал свои чувства.
— Иногда? А разве не всегда, мистер Крум?
— Если вы имеете в виду, всегда ли было видно, что я её люблю, отвечаю: безусловно да. Такого не скроешь.
— Это честное признание, и я не стану говорить обиняками. Я имею в виду не влюблённое выражение лица и глаз, а нечто большее — прямое физическое проявление любви.
— Тогда нет, кроме…
— Чего?
— Кроме трёх поцелуев в щёку и время от времени пожатий руки.
— То есть того, в чём созналась и она. Вы готовы подтвердить под присягой, что между вами не было ничего другого?
— Готов присягнуть, что больше ничего не было.
— Скажите, вы действительно спали в ту ночь в автомобиле, когда она положила вам голову на плечо?
— Да.
— Это несколько странно, если учесть ваше душевное состояние, не так ли?
— Да. Но я с пяти утра был на ногах и проехал сто пятьдесят миль.
— Вы всерьёз надеетесь убедить нас, что после пятимесячного ожидания вы не только не воспользовались таким неповторимым случаем, но даже заснули?
— Да, не воспользовался. Но я уже сказал вам: я не надеюсь, что мне поверят.
— Неудивительно!
Неторопливый низкий голос так долго задавал вопросы и Динни так долго не отрывала глаз от расстроенного, полного горечи лица Крума, что под конец впала в странное оцепенение. Её вывели из него слова:
— Мне кажется, сэр, все ваши показания от начала до конца продиктованы убеждением в том, что вы обязаны сделать всё возможное для этой дамы независимо от того, насколько правдивыми представляются вам её показания. Видимо, ваше поведение здесь определяется ложно понятыми рыцарскими чувствами.
— Нет.
— Отлично. Больше вопросов не имею.
Затем начался повторный допрос, после которого судья объявил заседание закрытым.
Динни и Клер встали, отец последовал за ними; они вышли в коридор и устремились на воздух.
— Инстон все испортил, без всякой нужды придравшись к этому пункту, заметил генерал.
Клер промолчала.
— А я рада, — возразила Динни. — Теперь ты наконец получишь развод.
