XXXI
Дни проходят, а каменное здание суда высится все так же неизменно. В зале повторяются одни и те же движения, скрипят одни и те же, скамейки, разносятся одни и те же запахи, не слишком острые, но достаточно крепкие.
На второй день Клер явилась туда вся в чёрном, с узким зелёным пером на чёрной шляпке, плотно облегающей голову. Бледная, с едва подкрашенными губами, она сидела так неподвижно, что никто не решался с ней заговорить. Слова "Бракоразводный процесс в высшем свете" и «броский» заголовок "Ночь в машине" возымели должное действие: зал не мог вместить всех желающих. Динни заметила Крума: он сидел позади своего защитника. Она заметила также, что вид у женщины-присяжной с птичьим обликом менее простуженный, а старшина не сводит бесцветных глаз с Клер. Судья, казалось, сидел ещё ниже, чем раньше. Он слегка приподнялся, когда прозвучал голос Инстона:
— Итак, с позволения вашей милости и господ присяжных, ответом на обвинение в прелюбодеянии, якобы совершенном ответчицей и соответчиком, будет простое и полное отрицание. Попрошу ответчицу в ложу.
Динни подняла глаза на сестру с таким чувством, словно видела её впервые. Клер, как советовал ей Дорнфорд, стояла в глубине ложи, и тень балдахина, ложившаяся на её лицо, сообщала ему отрешённое и таинственное выражение. Однако говорила она ясным голосом, и, вероятно, только одна Динни заметила, что он несколько более сдавлен, чем обычно.
— Правда ли, что вы изменили мужу, леди Корвен?
— Нет, неправда.
— И вы готовы подтвердить это под присягой?
— Готова.
— Между вами и мистером Крумом не было никакой интимной близости?
— Никакой.
— Вы готовы подтвердить это под присягой?
— Готова.
— Здесь говорилось, что…
Вопрос следовал за вопросом, Динни сидела и слушала, не спуская с сестры глаз, восхищаясь отчётливостью её ответов, невозмутимым спокойствием её лица и жестов. Девушка с трудом узнавала голос Инстона, он звучал совсем по-иному, чем накануне.
— Теперь, леди Корвен, я должен задать вам ещё один вопрос, но прежде чем вы на него ответите, прошу вас принять во внимание, что от вашего ответа будет зависеть многое. Почему вы ушли от мужа?
Динни увидела, что сестра слегка откинула голову назад:
— Я ушла потому, что остаться с ним значило потерять уважение к себе.
— Понятно. Но не уточните ли вы, почему именно? Вы ведь не совершали поступков, которых могли бы стыдиться?
— Нет.
— Ваш муж признал за собою один проступок и сказал, что извинился за него.
— Да, так и было.
— В чём же он состоял?
— Простите, я органически не в состоянии говорить о своей брачной жизни.
Динни услышала, как отец буркнул: "Ей-богу, она права!" Затем она увидела, как судья вытянул шею, повернул лицо к ложе и задвигал губами.
— Вы сказали, что оставаться с мужем значило для вас потерять уважение к себе. Правильно я вас понял?
— Да, милорд.
— Вы считали, что, уйдя от него, вы сохраните уважение к себе?
— Да, милорд.
Судья слегка приподнялся всем телом, и, поводя головой из стороны в сторону, словно для того, чтобы не адресоваться ни к какому определённому лицу, произнёс:
— По-моему, всё ясно, мистер Инстон. Углубляться в этот вопрос бесполезно. Ответчица, видимо, твёрдо решила обойти его молчанием.
Его полузакрытые глаза по-прежнему словно присматривались к чемуто невидимому.
— Как угодно вашей милости. Ещё раз спрашиваю вас, леди Корвен: обвинение в прелюбодеянии, якобы совершенном вами с мистером Крумом, не соответствует истине?
— Ни в коей мере.
— Благодарю вас.
Динни перевела дух, воспользовавшись паузой, а затем медлительностью, с которой выговорил первые фразы неторопливый низкий голос справа от неё.
— А не кажется ли вам, что, когда молодая женщина приглашает молодого человека к себе в каюту, сидит с ним наедине у себя на квартире до половины двенадцатого, остаётся с ним на ночь в машине и в отсутствие мужа постоянно проводит с ним время, она тем самым совершает прелюбодеяние?
— Само по себе это ещё не прелюбодеяние.
— Очень хорошо. Вы сказали, что никогда не видали соответчика до знакомства с ним на пароходе. Как вы объясните то обстоятельство, что на второй день плавания вы уже были с ним неразлучны?
— Сначала мы вовсе не были неразлучны.
— Вот как? Но ведь вы всегда проводили время вместе.
— Часто, но не всегда.
— Часто, хоть не всегда, — и это со второго дня?
— Да, пароход есть пароход.
— Совершенно верно, леди Корвен. И вы никогда с ним раньше не встречались?
— Насколько помню — нет.
— Разве Цейлон так уж велик с точки зрения человека, жаждущего общества?
— Нет, не велик.
— На всех развлечениях — состязаниях в поло, крикетных матчах и так далее — там, наверно, всегда присутствуют одни и те же люди?
— Да.
— И вы никогда не встречались с мистером Крумом? Несколько странно, правда?
— Нисколько. Мистер Крум жил на плантации.
— Но он как будто играет в поло?
— Да.
— А вы любите лошадей и вообще интересуетесь конным спортом?
— Да.
— И вы никогда не встречались с мистером Крумом?
— Я уже сказала, что нет. Спрашивайте об этом хоть до утра, — ответ будет тот же.
Динни затаила дыхание. Перед ней, как моментальный снимок, возник образ из прошлого: Клер девочкой отвечает на вопрос об Оливере Кромвеле.
Неторопливый низкий голос продолжал:
— Вы не пропускали ни одного состязания в поло, не правда ли?
— Когда могла, не пропускала.
— А не случалось ли вам однажды принимать у себя игроков в поло?
Динни увидела, как сдвинулись брови Клер.
— Да, принимала.
— Когда это было?
— По-моему, в июне прошлого года.
— Мистер Крум тоже участвовал в состязании, не так ли?
— Даже если это так, я его не заметила.
— Принимали у себя дома и не заметили?
— Да, не заметила.
— Очевидно, так принято у дам, живущих в Канди открытым домом?
— Я помню, что было очень много народу.
— Вот программа этих состязаний, леди Корвен. Взгляните, — быть может, она освежит ваши воспоминания.
— Я прекрасно помню эти состязания.
— Но не запомнили мистера Крума — ни на поле, ни у себя дома?
— Нет, не запомнила. Я болела за местную кандийскую команду, а потом ко мне явилось слишком много народу. Если бы я его помнила, я сразу же сказала бы об этом.
Пауза, наступившая перед новым вопросом, показалась Динни бесконечной.
— Я продолжаю настаивать на том, что вы уже были знакомы, когда встретились на пароходе.
— Настаивайте на чём угодно, но мы были незнакомы.
— Предположим.
Динни уловила шёпот отца: "Чтоб ему пусто…" — и коснулась его локтя своим.
— Вы слышали показания стюардессы? Это был единственный случай посещения соответчиком вашей каюты?
— Единственный, когда он пробыл в ней больше минуты.
— Ага, значит, он заходил ещё?
— Раз или два, чтобы взять или вернуть книгу.
— А в данном случае он зашёл и просидел у вас… Сколько именно? Полчаса?
— Минут двадцать.
— Двадцать минут… Чем же вы занимались?
— Я показывала ему фотографии.
— Вот как! А почему же не на палубе?
— Не знаю.
— Вам не приходило в голову, что это нескромно?
— Я об этом просто не думала. У меня была с собой куча фотографий любительские снимки и карточки моих родных.
— Но ни одной, которой вы не могли бы показать ему в салоне или на палубе?
— По-моему, нет.
— Вы, видимо, полагали, что его визит останется незамеченным?
— Я уже сказала, что не думала об этом.
— Кто из вас предложил зайти к вам в каюту?
— Я.
— Вы знали, что находитесь в двусмысленном положении?
— Да, но это знала только я, а не посторонние.
— Вы же могли показать ему эти фотографии где угодно. Не находите ли вы, оглядываясь теперь назад, что совершили несколько необычный и весьма компрометирующий вас шаг, причём без всякой к тому необходимости?
— Показать их, не вынося из каюты, было проще всего. К тому же это были мои личные фотографии.
— И вы утверждаете, леди Корвен, что за эти двадцать минут между вами ничего не произошло?
— Расставаясь, он поцеловал мне руку.
— Это тоже важно, но это не ответ на мой вопрос.
— Не произошло ничего, о чём вы хотели бы услышать.
— Как вы были одеты?
— К сожалению, должна уведомить вас, что я была совершенно одета.
— Милорд, я вынужден просить, чтобы меня оградили от таких саркастических выпадов.
Динни восхитило спокойствие, с которым судья бросил:
— Отвечайте, пожалуйста, только по существу вопроса.
— Хорошо, милорд.
Клер вышла из тени, отбрасываемой балдахином, и, встав у самой решётки, взялась за неё руками; на щеках её выступили красные пятна.
— Я предполагаю, что вы стали любовниками ещё до конца плавания.
— Нет, не стали — ни тогда, ни потом.
— Когда вы снова увиделись с соответчиком после высадки?
— Примерно неделю спустя.
— Где?
— Около поместья моих родителей в Кондафорде.
— При каких обстоятельствах?
— Я ехала в автомобиле.
— Одна?
— Да. Я возвращалась домой к чаю после предвыборной агитационной поездки.
— А соответчик?
— Он тоже ехал в автомобиле.
— То есть сразу вскочил в него?
— Милорд, прошу оградить меня от саркастических выпадов.
Динни услышала смешки в зале; затем голос судьи, опять, казалось, ни к кому не обращённый, произнёс:
— Как аукнется, так откликнется, мистер Броу.
Смешки усилились. Динни не удержалась и украдкой глянула на Броу. Приятное лицо адвоката стало неповторимо бордового цвета. Рядом с девушкой "очень молодой" Роджер всем своим видом выражал удовольствие и некоторую озабоченность.
— Каким образом соответчик оказался на просёлочной дороге в пятидесяти милях от Лондона?
— Он приехал повидать меня.
— Вы это признаете?
— Он сам так сказал.
— Не можете ли вы точно повторить слова, которые он при этом употребил?
— Не могу, но помню, что он спросил, нельзя ли ему поцеловать меня.
— И вы ему разрешили?
— Да. Я высунулась из автомобиля, он поцеловал меня в щёку, сел в свою машину и уехал.
— И тем не менее вы утверждаете, что не полюбили друг друга ещё на пароходе?
— В вашем смысле слова — нет. Но я не отрицаю, что он меня, любит. По крайней мере он мне так говорил.
— А вы утверждаете, что не любите его?
— Боюсь, что не люблю.
— Но поцеловать себя вы всё-таки позволили?
— Мне стало его жаль.
— Как вы находите, такое поведение подобает замужней женщине?
— Вероятно, нет. Но я не считаю себя замужней, с тех пор как порвала с мужем.
— О!
Динни показалось, что это "О!" выдохнул весь зал. "Очень молодой" Роджер вытащил руки из кармана, посмотрел на предмет, извлечённый им оттуда, и сунул его обратно. Доброе широкое лицо присяжной, похожей на экономку, огорчённо нахмурилось.
— Что же вы делали после этого поцелуя?
— Поехала домой пить чай.
— Ив хорошем настроении?
— В прекрасном.
В зале снова раздались смешки. Судья повернул лицо к свидетельской ложе:
— Вы говорите серьёзно?
— Да, милорд. Я хочу быть до конца правдивой. Женщина всегда благодарна за любовь, даже если не любит сама.
Глаза судьи опять устремились поверх головы Клер, присматриваясь к чему-то невидимому.
— Продолжайте, мистер Броу.
— Где вы встретились с соответчиком в следующий раз?
— В Лондоне, в доме моей тётки, у которой я остановилась.
— Он пришёл к вашей тётке?
— Нет, к моему дяде.
— Он поцеловал вас при этой встрече?
— Нет. Я сказала, что, если он ищет встреч со мной, они должны быть платоническими.
— Очень удобное выражение!
— А какое же я должна была употребить?
— Мадам, вы здесь не для того, чтобы задавать мне вопросы. Что он ответил?
— Что согласен на все!
— Он виделся с вашим дядей?
— Нет.
— Это именно тот случай, который имел в виду ваш муж, показав, что заметил, как соответчик выходил из дома, где вы остановились?
— Думаю, что да.
— Ваш муж пришёл сразу же вслед за его уходом?
— Да.
— Он говорил с вами и спросил, кто этот молодой человек?
— Да.
— И вы ответили?
— Да.
— Мне кажется, вы назвали соответчика "Тони"?
— Да.
— Это его настоящее имя?
— Нет.
— Значит, такое ласкательное имя дали ему вы?
— Вовсе нет. Его все так зовут.
— А он, наверно, звал вас «Клер» или "дорогая"?
— И так и так.
Динни увидела, как глаза судьи опять устремились на что-то невидимое.
— У современной молодёжи, мистер Броу, принято запросто называть друг друга "дорогой".
— Мне это известно, милорд… Вы тоже называли его "дорогой"?
— Может быть, и да, но вряд ли.
— Вы виделись с мужем в тот раз наедине?
— Да.
— Как вы вели себя с ним?
— Холодно.
— Потому что как раз перед этим расстались с соответчиком?
— Одно с другим совершенно не связано.
— Муж просил вас вернуться?
— Да.
— И вы отказались?
— Да.
— И этот отказ тоже не стоит в связи с соответчиком?
— Нет.
— И вы, леди Корвен, всерьёз утверждаете перед лицом присяжных, что ваши отношения с соответчиком или, если угодно, ваши чувства к нему нисколько не повлияли на ваш отказ вернуться к мужу?
— Да, нисколько.
— Ну, посудите сами: вы проводите три недели в тесном общении с молодым человеком; вы позволяете ему целовать себя, после чего приходите в прекрасное настроение; вы знаете о его чувствах к вам, расстаётесь с ним перед самым появлением мужа и ещё уверяете присяжных, что это не повлияло на ваш отказ?
Клер опустила голову.
— Отвечайте, пожалуйста.
— Думаю, что не повлияло.
— Все это как-то не по-людски, правда?
— Не понимаю, что вы хотите сказать.
— Только то, леди Корвен, что присяжные несколько затруднятся вам поверить.
— Я не могу их ни в чём уверить. Я могу одно — говорить правду.
— Очень хорошо! Когда же вы снова увиделись с соответчиком?
— Следующие два вечера он приходил на квартиру, которую я сняла, но ещё не отделала, и помогал мне красить стены.
— Вот как! Довольно странная причина визита, не правда ли?
— Может быть. Но у меня не было денег, а он на Цейлоне сам красил свои бунгало.
— Понятно: обыкновенная дружеская услуга с его стороны. И в течение тех часов, что вы провели вместе, между вами не возникло никакой интимной близости?
— Между нами её никогда не возникало.
— В котором часу он уходил?
— Оба раза мы уходили вместе около девяти часов, чтобы где-нибудь поесть.
— А после еды?
— Я шла ночевать к тётке.
— Никуда не заходя предварительно?
— Никуда.
— Очень хорошо! Встречались ли вы ещё с вашим мужем до его отъезда на Цейлон?
— Да, дважды.
— Где в первый раз?
— У меня на квартире, после того как я уже переехала.
— Вы сказали мужу, что стены вам помогал красить соответчик?
— Нет.
— Почему?
— А зачем? Я вообще ничего ему не сказала, кроме того, что не вернусь. Я считала, что наша жизнь с ним кончена.
— Он и в этот раз просил вас вернуться?
— Да.
— И вы отказались?
— Да.
— В поносных выражениях?
— Простите, не понимаю.
— Грубо?
— Нет, решительно.
— Дал вам муж повод предполагать, что хочет развестись с вами?
— Нет. Но я не знала его истинных намерений.
— И сами, очевидно, не открыли ему своих?
— По возможности старалась не открывать.
— Встреча была бурная?
Динни затаила дыхание. Разогревшиеся щеки Клер разом побледнели, лицо увяло и осунулось.
— Нет, тяжёлая и горькая. Я не хотела его видеть.
— Вы слышали, как ваш защитник утверждал, что вы своим отъездом с Цейлона уязвили гордость вашего мужа и что он якобы решил развестись с вами при первом же удобном случае. У вас тоже создалось такое впечатление?
— У меня не создалось и сейчас нет никакого впечатления. Впрочем, такая возможность не исключена. Я не претендую на умение читать его мысли.
— Хотя прожили с ним без малого полтора года?
— Да.
— Во всяком случае, вы и на этот раз наотрез отказались вернуться?
— Да, наотрез.
— Как по-вашему, он был искренен, когда просил вас вернуться?
— В тот момент — да.
— У вас была ещё одна встреча до его отъезда?
— Да, но минутная и не наедине.
— Кто при ней присутствовал?
— Мой отец.
— Муж опять просил вас вернуться?
— Да.
— И вы отказались?
— Да.
— А после этого, перед самым отъездом из Лондона, он прислал вам записку и вновь просил вас изменить решение и уехать с ним?
— Да.
— И вы не согласились?
— Нет.
— Теперь напомню вам такую дату, как… э-э… третье января.
Динни облегчённо вздохнула.
— …то есть день, когда вы провели с соответчиком время с пяти часов вечера почти до двенадцати ночи. Вы признаете этот факт?
— Да, признаю.
— И никакой интимности?
— Никакой, если не считать того, что, придя в пять часов к чаю, он поцеловал меня в щёку, так как мы не виделись почти три недели.
— Вот как! Опять в щёку? Только в щёку?
— К сожалению, да.
— Не сомневаюсь, что он сожалел об этом.
— Вероятно.
— И после такой разлуки вы истратили первые полчаса на чаепитие?
— Да.
— Если не ошибаюсь, вы снимаете квартиру в бывших конюшнях — комната внизу, лестница и ещё одна комната наверху, где вы спите?
— Да.
— И ванная, так? Вы, наверное, не только пили чай, но и беседовали?
— Да.
— Где?
— В нижней комнате.
— А затем, продолжая беседовать, вы отправились в Темпль, затем зашли в кино, пообедали в ресторане, опять-таки продолжая беседовать; наконец взяли такси и, беседуя, поехали к вам на квартиру, так?
— Совершенно точно.
— Где вы решили, что, проведя с соответчиком почти шесть часов, вы ему сказали ещё далеко не все и вам необходимо пригласить его к себе? Он зашёл к вам?
— Да.
— А ведь был уже двенадцатый час, верно?
— По-моему, самое начало.
— И долго он у вас пробыл?
— Примерно полчаса.
— Никакой интимности?
— Никакой.
— Глоток вина, пара сигарет, ещё немножко разговоров — и все?
— Именно.
— О чём же вы столько часов подряд беседовали с молодым человеком, которому позволялось целовать вас в щёку?
— О чём вообще люди разговаривают?
— Прошу отвечать прямо на вопрос.
— Обо всём сразу и ни о чём в частности.
— Поточнее, пожалуйста.
— О лошадях, кинофильмах, моих родных, его родных, театре… да я уж и не помню.
— Тщательно обходя любовную тему?
— Да.
— От начала до конца сугубо платонически?
— Увы, да.
— Оставьте, леди Корвен! Неужели вы надеетесь убедить нас, что этот молодой человек, который, как вы сами признали, влюблён в вас и который не виделся с вами почти три недели, ни разу за долгие часы не намекнул вам на свои чувства?
— Кажется, он раза два сказал, что любит меня, но вообще-то он идеально держал своё обещание.
— Какое?
— Не добиваться от меня любви. Любить — не преступление, а только несчастье.
— Вы говорите с таким чувством на основании личного опыта?
Клер промолчала.
— Вы серьёзно заявляете, что не были влюблены раньше и не влюблены сейчас в этого молодого человека?
— Он мне очень нравится, но не в вашем смысле слова.
В Динни вспыхнула острая жалость к Тони Круму, который должен всё это выслушивать. Щеки у неё запылали, её синие глаза впились в судью. Тот как раз кончил записывать ответ Клер, и Динни вдруг заметила, что он зевает. Он зевнул по-старчески — так долго, что казалось, рот его никогда не закроется. Настроение девушки разом изменилось: она преисполнилась странного сострадания. Ему ведь тоже приходится целыми днями выслушивать нескончаемые нападки одной стороны на другую и смягчать их!
— Вы слышали, как сыскной агент показал здесь, что после вашего с соответчиком возвращения из ресторана у вас горел свет в верхней комнате. Что вы на это скажете?
— Видимо, так и было. Мы там сидели.
— Почему там, а не внизу?
— Потому что там теплей и уютней.
— Это ваша спальня?
— Нет, гостиная. Спальни у меня нет. Я сплю на кушетке.
— Понятно. Словом, вы пробыли там с соответчиком от начала двенадцатого почти до полуночи?
— Да.
— И вы не усматриваете в этом ничего плохого?
— Нет, не усматриваю, но это, разумеется, чрезвычайно неблагоразумно.
— То есть вы не поступили бы так, если бы знали, что за вами следят. Вы это имеете в виду?
— Да, конечно.
— Почему вы сняли именно эту квартиру?
— Из-за дешевизны.
— А ведь она неудобна, правда? Ни спальни, ни людской, ни швейцара?
— Все это роскошь, которую нужно оплачивать.
— Вы хотите сказать, что сняли эту квартиру именно из-за отсутствия в ней указанных помещений?
— Именно. Я еле свожу концы с концами.
— И мысль о соответчике никак не повлияла на ваш выбор?
— Никак.
— И вы даже не подумали при этом о нём?
— Милорд, я уже ответила.
— Я думаю, она уже ответила, мистер Броу.
— В дальнейшем вы постоянно виделись с соответчиком?
— Нет, от случая к случаю. Он жил не в Лондоне.
— Понятно. Но приезжал повидать вас?
— Мы всегда виделись, когда он приезжал. Он бывал в городе раза два в неделю.
— Чем вы занимались, когда виделись?
— Шли в картинную галерею или в кино, один раз были в театре. Обедали обычно вместе.
— Вы замечали, что за вами следят?
— Нет.
— Он заходил к вам домой?
— До третьего февраля — нет.
— Да, я имел в виду именно эту дату.
— Я так и думала.
— Вы так и думали? Значит, этот день и эта ночь навсегда остались в вашей памяти?
— Я прекрасно их помню.
— Мой коллега детально допросил вас о событиях дня, который, если не считать часов, затраченных на осмотр Оксфорда, был целиком проведён вами в машине. Это так?
— Да, так.
— Автомобиль был двухместный, милорд, — так называемый "малютка".
Судья пошевелился.
— Я не ездил в "малютке", мистер Броу, но знаю, что это такое.
— Вместительная, удобная и небольшая машина?
— Совершенно верно.
— И, кажется, закрытая?
— Да. Верх не опускается.
— Вёл мистер Крум, а вы сидели рядом?
— Да.
— Вы сказали, что на обратном пути из Оксфорда у вас отказали фары. Это случилось около половины одиннадцатого в лесу, не доезжая мили четыре до Хенли?
— Да.
— Авария?
— Разумеется.
— Вы осмотрели аккумулятор?
— Нет.
— Вам известно, когда аккумулятор в последний раз перед этим был в зарядке?
— Нет.
— Вы заглянули в него после перезарядки?
— Нет.
— Тогда почему вы сказали "разумеется"?
— Если вы полагаете, что мистер Крум нарочно посадил аккумулятор…
— Отвечайте, пожалуйста, прямо на вопрос.
— Я вам и отвечаю: мистер Крум неспособен на такую грязную уловку.
— Ночь была тёмная?
— Очень.
— Лес большой?
— Да.
— Словом, на всём пути из Оксфорда в Лондон не выбрать места удачней?
— Удачней для чего?
— Для того, чтобы провести ночь в машине.
— Чудовищное предположение!
— Ну, что вы, леди Корвен! Скажите, вы считаете неисправность фар только случайностью?
— Конечно.
— Повторите нам, что сказал мистер Крум, когда фары погасли.
— Кажется, он сказал: "Вот тебе и раз! Освещение отказало". Потом вылез и осмотрел аккумулятор.
— У него был с собой фонарь?
— Нет.
— Но ведь было темным-темно. Как же он его осмотрел? Вас это не удивило?
— Нет. Он чиркнул спичку.
— Что же оказалось неисправно?
— Помнится, он сказал, что сгорел какой-нибудь контакт.
— Затем, согласно вашим показаниям, он пытался вести машину, но дважды съезжал с дороги. Было, вероятно, очень темно?
— Страшно.
— Мне кажется, вы говорили, что провести ночь в машине посоветовали именно вы?
— Да, я.
— После того как мистер Крум предложил другое решение вопроса?
— Да. Он предложил дойти пешком до Хенли, откуда он, достав фонарь, опять вернулся бы к машине.
— Он горячо отстаивал свой план?
— Горячо? Не очень.
— Настаивал на нём?
— Н-нет.
— По-вашему, он предложил это всерьёз?
— Конечно.
— Вы, видимо, безгранично доверяете мистеру Круму?
— Безгранично.
— Ясно. Вам знакомо выражение "вынужденный ход"?
— Да.
— Вы понимаете, что оно означает?
— Оно означает, что вы заставляете человека сделать нужный вам ход.
— Совершенно верно.
— Думать, будто мистер Крум добивался, чтобы я сама предложила провести ночь в машине, и глубоко ошибочно и низко.
— Почему вы решили, что я так думаю, леди Корвен? Может быть, вы сами так подумали?
— Нет. Когда я предложила провести ночь в машине, мистер Крум пришёл в смущение.
— Вот как! В чём же оно проявилось?
— Он спросил меня, полагаюсь ли я на него. Я ответила ему, что нельзя быть таким старомодным. Конечно, я знала, что могу на него положиться.
— Положиться в том смысле, что он поступит так, как вы захотите?
— В том смысле, что он не станет домогаться меня. Сколько раз я с ним ни встречалась, я всегда могла на него положиться.
— Но до этого вам не случалось проводить с ним ночь?
— Конечно, нет.
— Вы несколько злоупотребляете словом «конечно» без достаточных на то оснований. Вы не раз имели полную возможность провести с ним ночь. Вспомните пароход и квартиру, где не живёт никто, кроме вас.
— Имела, но не воспользовалась ею.
— Допустим. Но не странно ли, что в данном случае вы ею всё-таки воспользовались, хотя раньше этого избегали?
— Нисколько. Я думала, это будет забавно.
— Забавно? Разве вы не знали, что мистер Крум страстно любит вас?
— Позднее я пожалела об этом. Поступать так было нехорошо по отношению к нему.
— Леди Корвен, для чего вы, замужняя опытная женщина, пытаетесь убедить нас, будто не понимали, на какое испытание огнём вы его обрекаете?
— После я поняла и страшно раскаивалась.
— Ах, после!.. А я говорю о том, что было сперва.
— Боюсь, что сперва я не понимала.
— Напоминаю, что вы дали присягу. Вы по-прежнему утверждаете, что ночью третьего февраля, в лесу, между вами ничего не было ни в машине, ни вне её?
— Утверждаю.
— Слышали вы, как сыскной агент показал, что, подкравшись к машине около двух часов ночи и посветив туда фонарём, он увидел вас обоих спящими, причём ваша голова лежала на плече соответчика?
— Да, слышала.
— Это правда?
— Откуда мне знать, раз я спала? Впрочем, вполне возможно, я положила голову ему на плечо ещё до того как заснуть.
— Значит, вы это признаете?
— Разумеется. Так было удобнее. Я спросила, не возражает ли он.
— И он, конечно, не возражал?
— Вам как будто не нравится слово "конечно"? Да, он во всяком случае не возражал.
— Ваш молодой и страстно влюблённый в вас поклонник, вероятно, на редкость хорошо владеет собой?
— После той ночи я тоже так думаю.
— Вы и тогда должны были это знать, если ваша версия правдива. Но правдива ли она, леди Корвен? Все рассказанное вами похоже на фантастику.
Динни увидела, как руки сестры стиснули решётку; краска прихлынула к её щекам, отлила опять, и лишь тогда Клер ответила:
— Может быть, похоже, но это правда. Всё, что я сказала здесь, правда.
— А утром вы проснулись как ни в чём не бывало и объявили: "Едем домой завтракать!" И вы поехали. К вам на квартиру?
— Да.
— Долго он у вас пробыл?
— Полчаса или около того.
— И ваши отношения остались такими же невинными?
— Такими же.
— А потом вам вручили копию прошения вашего мужа?
— Да.
— Вы были удивлены?
— Да.
— И даже оскорблены в сознании своей полной невиновности?
— После того как всё обдумала — нет.
— Вот как! Вы все обдумали? Что конкретно вы имеете в виду?
— Я вспомнила, как муж предупреждал, чтобы я остерегалась, и я поняла, какую глупость совершила, не предусмотрев возможной слежки.
— Скажите, леди Корвен, почему вы опротестовали иск?
— Потому что мы не делали ничего дурного, хотя, по видимости, и виноваты.
Динни увидела, что судья взглянул на Клер, записал её ответ и, держа в руке поднятое перо, спросил:
— В ту ночь вы ехали по шоссе. Что помешало вам остановить другую машину и, следя за ней, доехать до Хенли?
— Мы просто не сообразили, милорд. Правда, я посоветовала мистеру Круму следовать за одним автомобилем, но тот проскочил слишком быстро.
— А что помешало вам добраться до Хенли пешком, оставив машину в лесу?
— Конкретно ничего, но в Хенли мы пришли бы не раньше полуночи, а я считала, что лучше остаться в машине, чем явиться так поздно и возбудить подозрения. Кроме того, я давно уже мечтала провести ночь в машине.
— Вам и теперь хочется того же?
— Нет, милорд, я переоценила прелесть такого развлечения.
— Мистер Броу, объявляю перерыв на завтрак.
