У многих исламских мистиков мы находим то же чувство глубокого единства всего человеческого рода. Например, у Фаридуддина Аттора, знаменитого персидского поэта XII-го века. В одном из самых знаменитых своих произведений, о котором я скажу еще чуть позже, он так описывает «долину единства»: «Хотя ты видишь великое множество людей, на самом деле их совсем немного; да что я говорю? Всего-то один человек. Поскольку все это количество людей сводится в итоге к одному, то этот человек полон в своем единстве».

Такие тексты часто очень убедительно призывают читателя к преодолению любых разновидностей индивидуализма: «Пока ты живешь индивидуальной жизнью, добро и зло существуют для тебя; но, как только ты потеряешь себя, все станет любовью». Однако, дальше авторы обычно не идут. Мы можем, например, обнаружить у Джалаладдина Руми своеобразную поэтическую идентификацию со всем, что он видит, даже с морем, дождем и солнцем, но это никогда не становится предлогом для внутренней работы по изменению других или всего мира в целом.

Можно также многие аспекты мысли Ибн Араби понимать, как своеобразную устремленность к большему присутствию Бога через посредничество воплощенного. Джалаладин Руми также отводил своим друзьям роль посредников, являющих собой ностальгию по воплощению Бога. Однако не нужно тут приписывать авторам того, от чего они сами бы категорически отказались. И, к тому же, ничего из вышеперечисленного ни на йоту не приблизит нас к тому, что мы видим у христианских мистиков.