Два часа пополудни, палящее солнце затопляет Марсель в этот июньский день, когда начинается судебный процесс. Зал суда переполнен, атмосфера накалена до предела. Несмотря на то что под потолком работают вентиляторы, во Дворце правосудия очень жарко. С небритым угрюмым лицом, обхватив лохматую голову руками, в сером пиджаке, черных брюках и голубой рубашке, обвиняемый уже сидит в своем боксе, отгороженном от зала. В этом гуле, когда каждый норовит высказать свое мнение, начинается процесс. В зал входят председатель суда с двумя судьями, и судебный распорядитель объявляет зычным голосом: «Встать! Суд идет!» Все встают с мест. Воцаряется торжественное молчание. Протокольное облачение впечатляет: председатель в красной мантии, два члена суда – в черных. Они занимают места за столом на возвышении, который, словно крепостной бастион, нависает над залом. С него на голову подозреваемого скоро обрушится обвинительный приговор. В свою очередь, усаживаются прокурор в черном и адвокат-защитник. Девять присяжных – ремесленники, учителя, лавочники, отобранные по жребию, – уже сидят на отведенных им местах за барьером. На плечах этих простых граждан лежит ответственность судить человека, скорчившегося на скамье подсудимых.

Процесс начинается. Все по очереди что-то говорят. Во власти голоса обвинить невиновного или оправдать виноватого его вибрации служат оружием в бою. Власть этого голоса зависит от баланса между хаосом и гармонией, между согласованностью и непредсказуемостью, между конфликтом и компромиссом. Председатель просит обвиняемого встать, назвать себя, сообщить свою профессию, дату рождения, адрес проживания. Наступает напряженный момент. Присяжные познакомятся с обвиняемым, когда он заговорит; голос раскроет его эмоциональный мир суду и публике. Если его голос неприятен, все легко поверят в его виновность, если привлекателен – в невиновность. Вот обвиняемый оживляется и громко произносит свое имя. С этой минуты он начинает существовать.

Раздается еще один голос: это секретарь суда зачитывает обвинительное заключение, подготовленное прокурором на основании фактов, полученных от следователей марсельской полиции, от специалистов по судебно-медицинской экспертизе и некоторых свидетелей.

«Примерно в 6 часов вечера в своем доме, на кухне, г-н Поль Дюпон, 36 лет, вооружившись ножом, нанес им четыре удара своей жене: три – в живот, один – в грудь. Затем он взял пластиковый пакет и надел его на голову г-жи Дюпон, 32 лет. Пакет он затянул на шее ремнем, чтобы не слышать стонов умирающей жены, после чего дождался наступления ее смерти».

Свидетели у барьера сменяют друг друга. Их голоса, поведение, взгляды подтверждают доводы обвинения или защиты. Если возникнет необходимость, судебное разбирательство будет подкреплено демонстрацией нескольких фотографий.

Ни одна строка не должна оставаться непрочитанной. В этом контексте главное – модуляции голоса, интонация и паузы. В перерывах между показаниями свидетелей прокурор продолжает свой детальный агрессивный допрос. Его голос трибуна обрушивается на аудиторию, словно молот.

В 1912 году Андре Жид в книге «Воспоминания о суде присяжных» писал: «Присяжные вжались в сиденья под напором яростных прений». Наступает очередь обвинителя, он встает. У него внушительный и торжественный вид; его голос становится луком, а слова – стрелами, которые ранят, пронзают насквозь и стараются поразить насмерть. Председатель суда, защитник, обвиняемый, так же как и присяжные, слушают его в абсолютной тишине. Голос, носитель морали и эмоций, – вот его оружие. Он умеет им пользоваться. Властная речь всегда звучит как обвинение. Это стратегия: если выступать слишком долго, голос устает и теряет свое воздействие. Когда голос плохо поставлен, то речь не производит нужного впечатления, сила убеждения сходит на нет. Поэтому прокурор удерживает этот особенный вокальный тембр, переходя от гармонии к возбуждению, то нарушая ритм, то четко держа его. Обвинитель заканчивает свою речь с силой, энергией и убежденностью. В глубокой тишине, коей он полностью управляет, он требует наказания, которое считает соответствующим тяжести преступления.

Встает защитник. Начинается ораторский турнир. Каждое слово – это удар, попадающий в цель. Председатель, двое судей и обвинитель возвышаются над собранием, как на рыцарском турнире, где слово заменило шпагу. Шок от обвинительного заключения так силен, что всем не терпится услышать первые слова адвоката, или, вернее, первые обертоны его голоса. Будет ли он убедителен? Еще не наступил тот этап, когда положено приводить аргументацию. Адвокату нужно сначала подцепить аудиторию на крючок. Как это ни парадоксально, именно пауза, которая наступает после первых слов, показывает, правильно ли выбран тембр, чувствуется ли в голосе энергия: она должна быть не слишком сильной, но и не слишком слабой. Слишком сильная помешает пониманию и сделает болезненным восприятие. Слишком слабая не сможет удержать внимание слушателя, и он отвлечется на что-то другое. Судебное выступление – это только слова, ритм и паузы. Эмоции важны не меньше, чем аргументы. Нужно создать связь с присяжными, говорить на их языке, читать их взгляды.

Заканчивая свою речь, в которой преобладали риторика и красноречие, адвокат приходит к заключению, что жена обвиняемого ему изменяла, направляя тем самым мысли присяжных в русло убийства из ревности. Последнее слово предоставляется обвиняемому, который с необыкновенной уверенностью на всё находит ответ. Кажется, что это он ведет прения, и, однако…

В тот момент, когда суд удаляется в совещательную комнату, а публика в зале ждет вынесения приговора, каждый возвращается мыслями к чудовищному отчету судебно-медицинского эксперта. Этот медицинский отчет прозвучал в зале как похоронный звон: «По результатам вскрытия г-жи Колетт Дюпон, 32 лет, мы констатировали, что причиной смерти были не раны, полученные от ударов холодным оружием, а именно от четырех ножевых ранений, а удушение продолжительностью минуту и пять секунд». В этот момент помощник генерального прокурора дает знак, и в зал заседаний вносят стенные маятниковые часы в метр высотой. «Уважаемые дамы и господа присяжные, уважаемая публика, сейчас мы будем слушать эти часы в течение шестидесяти пяти секунд». Маятник начинает колебаться, отсчитывая секунды. В зале повисает тяжкое, почти пугающее молчание. Молчание говорит языком маятника, этим мерным «тик-так». Последние десять секунд оно становится невыносимым. Помощнику генерального прокурора остается только добавить: «Сейчас вы пережили агонию этой бедной женщины». Вердикт будет следующим: виновен без смягчающих обстоятельств.

Власть молчания – не это ли высшее проявление власти голоса?