Возвращение Эди в камеру вызвало со стороны его обитателей громкие возгласы и пожелания не склонять головы перед мусорами. Особенно старался Слюнявый, которого в предыдущий день почему-то вообще не было слышно – то ли болел, то ли Долговязый попридерживал. Зато сейчас изгалялся так, что за его криком, порой переходящим в визг, остальных не было слышно.

Эди в знак благодарности покивал в разные стороны, изобразив на лице улыбку, и, не обращая внимания на шутовские выходки Слюнявого, прошел к себе, где на тумбочке, к своему удивлению, увидел кем-то припасенный для него обед. Чтобы как-то отреагировать на это, он демонстративно наклонился к тумбочке и негромко сказал:

– Вот спасибо тому, кто вспомнил о моем желудке.

– Это я, – услышал он голос Виктора, который до того лежал с закрытыми глазами.

– Благодарю, не ожидал, – улыбнулся Эди.

– Ты у нас теперь круче любого крутого. Даже мусора обломались. И потому мне не западло тебе помочь, хотя среди блатных это не поощряется – считается подхалимажем.

– Чего же вы себя подставляете, они вроде не прощают такие поступки?

– Я живу по своим правилам. Они мне не указ, к тому же насмотрелся на то, как ты посылаешь на три буквы и их, и ментов.

– Мне ничего другого не остается, как этим и другим кричать, что я не тот, за кого вы меня принимаете.

– Это у тебя здорово получается, хотя никто из них не верит, что не ты инкассаторов замочил. Так что жди, не сегодня, так завтра предложений от блатных. Они там что-то готовят.

– Говорите уж прямо, что именно.

– Скорее вытащат на встречу с паханом, а он скажет.

– Со Справедливым?

– Да, с ним. Они узнали, что тебя должны скоро выпустить и очень удивились. Потому и хотят узнать о твоей крыше, чтобы воспользоваться ею для решения каких-то своих проблем.

В этот момент со скрипом открылась кормушка, и кто-то невидимый крикнул, чтобы Виктор выходил с вещами, что вызвало у него раздражение и он резко присел на койке со словами:

– Вот падлы, ведь обещали не переводить.

– Видно, кинули вас, – заметил Эди, снимая кроссовки, чтобы прилечь.

Тем временем Виктор схватил в охапку свои пожитки и направился к выходу, бросив напоследок короткую фразу:

– Мы еще увидимся.

Эди отвечать не стал.

Через пару минут к нему подошел Долговязый и спросил, мол, как дела и не было ли давления со стороны администрации. Эди пояснил, что его адвокат написал протест и сейчас руководство разбирается с нападавшими надзирателями, которых, скорее всего, выгонят со службы.

– Ну, интеллигент, ты ваще! – только и выдавил из себя Долговязый и, растянув рот в улыбке, направился в свой угол, насвистывая мотив известной песни про Мурку.

Неожиданно откуда-то из неблатного угла послышалось веселое:

– Не свисти, а то срок насвистишь.

– Чё сказал? А ну покажи свою харю, остряк, чтобы я в нее плюнул, – ощерился Долговязый и остановился, как в замедленном кадре. Затем, неуклюже подтянув согнутые в локтях руки пальцами в растопырку к груди и развернувшись вполоборота в сторону, откуда донесся голос весельчака, прошипел, шаря глазами по койкам, – Где ты, падла, нарисуйся, ты понимаешь, на кого дух тянешь? Да я тебя сейчас в парашу окуну и вытащить забуду.

– А тише нельзя, а то голова и так раскалывается, – резко крикнул Эди, высунувшись из-за спинки койки. И, убедившись, что его крик произвел должное впечатление на участников гвалта, подвинулся к тумбочке с обедом. Нужно было хоть для вида поесть. Благо он мог часть еды переложить и в чашку Бизенко, проявляя в свою очередь заботу об отсутствующем соседе.

Долговязый же, осаженный криком Эди, погрозил неизвестному огромным кулаком и зашагал к себе, увлекая за собой только что выскочившего на середину камеры Слюнявого, успевшего к тому времени порвать на себе для устрашения сокамерников видавшую виды майку.

– Ой как страшно, ты бы ее лучше постирал, чем рвать, – послышался тот же голос.

Слюнявый рванулся было на остряка, но Долговязый остановил его, шепнув что-то на ухо.

Не успели блатные расположиться в своем углу, как в камеру вернули «Иуду». Не обращая внимания на вопросы сокамерников, он быстро прошел к своей койке. И, бросив мимолетный взгляд под койку, где виднелся угол его сумки, на тумбочку, на которой стояла чашка с едой, завалился на постель, уткнувшись лицом в подушку.

Эди, внимательно наблюдавший за ним с момента его появления в камере, обратил внимание на то, что за прошедшие пять часов он заметно сдал, даже плечи обвисли и подбородок безвольно лег на грудь, что свидетельствовало о перенесенном им сильном стрессе.

«Конечно, при мне он не станет осматривать сумку, чтобы убедиться, что ампула с ядом подменена. Это он сделает позже. Сейчас его мозг усиленно анализирует сложившуюся ситуацию, пытаясь понять, как и когда мог ошибиться и заинтересовать собой контрразведчиков. Наверняка «обсосет» все свои связи. Начнет вспоминать, кто и как вел себя в последнее время, чем интересовался, какую работу выполнял, выискивая тем самым признаки, могущие в той или иной степени свидетельствовать о том, что кто-то из них провалился и вывел на него контрразведку. Несомненно, ему предстоит о многом подумать, а для этого требуется и много времени. Так что я спокойно могу отдохнуть», – заключил Эди и растянулся на койке. Скоро его склонило ко сну.

Проснулся от того, что почувствовал движение на соседней койке. Чуть приподняв веки, увидел, как «Иуда», свесившись вниз, возится со своей сумкой. Наконец он со вздохом выпрямился и, бросив продолжительный взгляд на Эди, поднес к глазам маленьких габаритов предмет, который в какой-то момент блеснул в его руках. Эди сразу понял, что это ампула.

– Сволочи, и до нее добрались, – еле уловимо произнес «Иуда» и, сунув ампулу в карман брюк, присел, обхватив голову руками. Посидев в такой позе некоторое время, подвинулся к тумбочке и неторопливо стал есть, периодически поглядывая в сторону Эди.

«Если ест, то хочет жить, если хочет жить, то нам можно рассчитывать на успех», – заключил Эди, медленно прикрывая напряженные веки.

Между тем ложка в руках «Иуды» пару раз стукнулась о дно пустеющей чашки, что объективно должно было разбудить Эди, имеющего чуткий сон, о чем прекрасно знал шпион по прежним аналогичным случаям. Отчего-то Эди даже был уверен, что это «нечаянное» постукивание было произведено специально для него. Поэтому открыл глаза и, как бы спросонок бросив взгляд на соседа, как на причину своего пробуждения, перевернулся на живот.

– Эди, извините, что нечаянно разбудил вас и спасибо за обед, – произнес «Иуда», вставая с чашкой в руках.

– Ничего, еще высплюсь, – буркнул Эди сонным голосом.

– Надо бы поговорить, если вы не против, я только помою.

– Я за, – коротко ответил Эди тем же голосом.

– Прекрасно, я сейчас, вы только не усните.

– Хорошо, – натужно произнес Эди, переворачиваясь на спину.

Помыв посуду, «Иуда» тут же вернулся и, вытирая руки полотенцем, нетерпеливо спросил:

– Вам удалось увидеться с адвокатом?

– Удалось, обещал заехать к вашему знакомому и, если его застанет, сегодня же вернуться со сберкнижкой. Завтра он не может – у него какие-то неотложные дела.

– А его пустят в тюрьму, ведь…

– Этого не остановить, он сегодня здесь такой кордебалет устроил из-за нового нападения на меня, что местные пытались ублажить и отговорить его от обращения в прокуратуру, – весело промолвил Эди, нарочно прервав собеседника и обнажив при этом предплечья, на которых отчетливо проступило несколько ссадин.

– Это было сегодня?! – спросил «Иуда», пристально оглядев ссадины.

– Да, меня почти вслед за вами вызвали, но повели не к следователю, а попытались вновь…

– Вот сволочи, – не дал договорить «Иуда», – ну что они так взъелись на вас.

– Со слов адвоката, это закончится в ближайшие дни. Ему следователь по секрету сказал, что против меня у них ничего нет, – в оптимистичном тоне сообщил Эди и поднялся с койки, а затем сел в ее середине в позе лотоса.

– Это здорово, поздравляю вас, – вмиг отяжелевшим голосом сказал «Иуда».

– Лучше постучите по дереву, чтобы не сглазить, – весело произнес Эди, сделав вид, что не заметил происшедшее в собеседнике изменение.

Иуда, улыбнувшись, дотянулся до тумбочки и, три раза стукнув кулачком по ее дверце, спросил:

– А Юры не было?

– Он будет завтра.

– Да, вы же говорили.

– А как у вас, скоро ли завершится следствие?

– Откровенно говоря, Эди, у меня все хуже и хуже, – процедил сквозь зубы «Иуда», нервно подернув плечами, будто пытаясь сбросить с них навалившуюся тяжесть. – Они, я уже говорил об этом, с самого начала играли со мной… Ничего не скажешь, толково сработали, а я оказался самым настоящим лопухом. Так мне и надо, доверился фраерам, которые дальше носа ничего не видят и делать ничего не умеют. И, естественно, вляпался по самые уши.

– Вы, Александр, обо всем и ни о чем. Надо понимать, что тот тип в больнице вас заложил? – отреагировал Эди на монолог шпиона.

– Не знаю, он ли или еще кто-нибудь, но факт налицо, иначе… – начал было развивать мысль «Иуда», но неожиданно прервался и спросил: – Вы сказали, что адвокат должен сегодня появиться?

– По крайней мере, обещал, если сможет встретиться с вашим знакомым.

– Это было бы здорово, но только не пойму, как он сможет вас вытянуть отсюда на вечер глядя.

– Я тоже сомневаюсь, но то, что он для меня уже сделал, заставляет верить. Тем более его нашел и рекомендовал Юра, а он местную публику хорошо знает. Так что остается надеяться и ждать.

– Хорошо, будем ждать, – согласился «Иуда», внимательно посмотрев Эди в глаза. А после, сделав некоторую паузу, произнес: – Эди, у меня сложилось впечатление, что вы стараетесь жить, как это в свое время советовал один всемирно известный человек.

– Вы меня заинтриговали, скажите, что советовал этот человек и как я стараюсь жить по нему, – усмехнулся Эди.

– Он учил, что надо уметь встать на позицию другого человека и понять, что нужно ему, а не вам, и с тем, кто сумеет так поступить, будет весь мир. По-моему, вы стараетесь так жить, и потому я уверен: у вас многое в этой жизни получится, чего не скажешь обо мне, – с грустью в голосе выдавил из себя «Иуда», отчего-то в последний момент, закрыв глаза, на ресницах которых засверкали слезинки.

Эди знал цену этим слезам – это были слезы загнанного в угол шпиона, знающего, что у него нет никакой перспективы на будущее. И, чтобы поддержать начатую тему сказал:

– Мне больше импонирует его наблюдение о том, что все мы мечтаем о каком-то волшебном саде роз, который находится за горизонтом, вместо того чтобы наслаждаться розами, которые цветут прямо за нашими окнами, – улыбнулся Эди, процитировав Дейла Карнеги, которого в свое время читал с упоением. Ему тогда наряду с другими запомнилось именно это его изречение, поскольку о чем-то подобном в постижении красоты мира и его восприятии высказывался и Мабуни, но в свойственной японцам утонченной манере.

Иуда слушал Эди, кивая в знак согласия, а потом поднял на него глаза, стряхнув с ресниц слезинки, и произнес, ухмыльнувшись:

– Карнеги попал в десятку, когда сказал, что людьми правят гордость и эгоизм, а движут тщеславие и предрассудки. Я, читавший его книги в американском варианте, не сделал в свое время нужных выводов и потому нахожусь сейчас на краю пропасти, точнее, лечу в нее, на острые камни. И главное, ничего нельзя исправить, переделать заново. Все, о чем думал, на что рассчитывал, надеялся – в один миг рухнуло. И что трагичнее всего, о боже мой, подвел дочь, которую растил, оберегая от всех бед, разрушил ее жизнь… – сдерживая рыдания, проговорил «Иуда», сжав кулаки до хруста в суставах.

– Я искренне сочувствую вам, особенно, когда говорите о дочери. Видно, что вы очень ее любите. Поэтому нужно искать какой-нибудь выход, чтобы ее поддержать, помочь, если вас осудят. Наверняка у вас имеются друзья, близкие, с которыми делились куском хлеба и которые могут в таком случае подставить плечо.

– Есть такие люди. Но, как только представлю, что Леночка останется одна в этом огромном и жестоком мире, я начинаю сходить с ума, теряю самообладание и бываю готов наложить на себя руки. Был бы уверен, что с того света не стану видеть ее страдания, сейчас удавился. А то может так случиться, что именно такую меру наказания вынесет мне небесный суд за суицид. Я верую в Бога, невзирая ни на какой большевистский атеизм, как, впрочем, верует и моя дочь.

Эди слушал «Иуду», зная, что перед ним исповедуется убийца и враг, но отчего-то ему было жалко его, раздавленного и кающегося. Но еще больше ему жалко было его дочь, виноватую только в том, что родилась от семени этого изверга, убитую им жену, которая наверняка хотела жить, возможно, и любила его за какие-то достоинства. Очевидно они были в нем, иначе бы не полюбила, не стала выходить за него замуж, ведь не с человеком же с лентой через плечо, на которой написано «шпион», она венчалась.

«Иуда» еще долго говорил о своих переживаниях, любви к дочери и о том, что хотелось бы жизнь заново начать, которую он строил бы по законам любви и согласия. Но неожиданно открывшаяся кормушка и вслед за этим вброшенный в камеру почтовый конверт, который пролетев пару метров шлепнулся на пол, заставили всех, в том числе и наших героев, несколько напрячься. Быстрее всех у конверта оказался Слюнявый, который хапнул его с пола и, поднеся к лицу начал рассматривать. В этот момент из угла с блатными донесся голос Долговязого:

– Канай сюда, чё уставился, малявы не видел?

– Братан, малява интеллигенту, – небрежно крикнул Слюнявый в ответ и тут же, сделав несколько быстрых шагов, передал конверт Эди, встретившим его коротким: «спасибо», после чего Слюнявый, бросая презрительные взгляды в сторону наблюдавших за ним зэков, вернулся в свой угол, в котором сразу же завязался приглушенный разговор блатных, скорее всего, связанный с весточкой для интеллигента.

Эди, аккуратно надорвав конверт, извлек из него конверт поменьше, адресованный Бизенко, и сберкнижку с короткой запиской адвоката: «Информация о скором освобождении подтвердилась. Протест получил ход, буду, как обещал, послезавтра. Конверт передаю через своего знакомого из конвоя, которого потом нужно отблагодарить». Эди, прочитав записку, положил ее раскрытой рядом с собой на постель и приступил к изучению сберкнижки.

– Молодец адвокат! Он и на самом деле человек слова, – восхищенно вымолвил «Иуда», смотря на лежащую рядом с Эди записку.

– Купил надзирателя, здесь они работают на блатных и купцов, а прямыми своими обязанностями занимаются так, на всякий случай, – жестко произнес Эди и, кивнув на записку, предложил: – Почитайте, в ней об этом написано.

После чего «Иуда», наклонившись к записке адвоката, быстро пробежал ее глазами и в свою очередь протянул Эди письмо Глущенкова.

– Зачем мне это?

– Почитайте для интереса, это один из тех, о ком я говорил.

– Ну, если только из этих соображений, – сказал Эди, беря в руки лист, на котором прочитал написанное размашистым почерком: «Ты, даже находясь в тюрьме, умудряешься транжирить деньги. О каком ист. фонде речь идет, не понимаю, их сейчас столько развелось. Ну, бог с ними, не волнуйся, выдал я этому франту, как ты просил 2 штуки. От дачи расписки он отказался, сославшись на то, что не в долг берет и к этой фин. операции отношения не имеет: выполняет лишь просьбу своего подзащитного. Толковый человек!» – и вернул его «Иуде» со словами: – Нормальное деловое письмо, написанное грамотным человеком.

– Письмо, согласен, лаконичное и по делу. Но в нем нет никакой информации о том, кто к нему на самом деле приходил, как он выглядел, чтобы сейчас мы могли определить – у него был ваш адвокат или другой человек. Ведь чекисты могли направить и своего? Такое вполне могло быть, если Глущенков находится под их контролем.

– Вы опять пугаете меня кознями вездесущих чекистов, ну просто какой-то детектив получается – Юра под контролем, адвокат мог не дойти, чтобы получить деньги, – пошутил Эди.

– Я это к тому, что уже говорил, – о бестолковости моих приятелей, из-за которых пострадал, – заметил «Иуда», кладя записку в карман брюк.

«Удивительно, он даже не допускает, что сам мог ошибиться. Или специально разыгрывает сценку для меня. Как бы то ни было, хорошо соображает, даже находясь под таким прессингом. Интересно, когда будет читать тайнопись и как это сделает?» – размышлял Эди, поддерживая разговор с собеседником.

Между тем окрыли кормушку, в этот раз уже возвещая, что пришло время ужина, и зэки по привычке потянулись к ней за арестантской пайкой.

Спустя где-то полтора часа оживление в камере стало затухать. Лишь из угла с блатными, которые в этот час обычно готовили чифирь, доносился громкий жаргонный треп и вспышки нахрапистого смеха.

– Вот неугомонные люди, пойду к ним за кипятком, чая хочется, – неожиданно промолвил «Иуда», потянувшись к тумбочке за кружкой, – может, дадут?

– Дадут, скажите, для меня, – посоветовал Эди, уже понявший, что шпион сейчас будет искать место, где проявить и прочитать тайнопись.

– Хорошо, так и сделаю, – согласился тот и направился к блатным.

Не прошло и тридцати секунд, как «Иуда» вернулся с полной парящей кружкой.

– Дали, никто из них не кочевряжился, не подначивал, хотели даже чифирем угостить. Ваше имя работает безотказно. Не знаю даже, как без вас буду, – в сердцах промолвил «Иуда», доставая из тумбочки пачку чая.

– Не беспокойтесь, я вас буду навещать со своим адвокатом, а перед выходом предупрежу блатных, чтобы не доставали, – сказал Эди вполне серьезным тоном, чем вызвал у собеседника удивленный взгляд и вопрос:

– А разве вы не вернетесь домой?

– Нет, пока не сделаю задуманную работу, останусь здесь, иначе нельзя, получится, что зря потратил деньги на дорогу. Да и вас, нашего спонсора, хоть некоторое время надо поддержать.

– Вот за это спасибо, я в долгу не останусь, – утвердительно произнес «Иуда», демонстративно возвращая чай на прежнее место.

– Что, передумали? – удивленно спросил Эди.

– Вспомнил, из какого обугленного чайничка они налили кипяток, и расхотелось, лучше использую эту воду для бритья. Надо же завтра перед чекистами предстать без щетины, а то их щеки всегда отдают синевой от тщательного бритья…

С этими словами он взял из сумки немецкого производства разовый бритвенный станок, названный в народе из-за своей изогнутой формы рожком, повесил на шею полотенце и, прихватив мыльницу и кружку с водой, пошел к умывальнику, где в очереди стояла пара зэков.

«Чего ж он не дождался, пока освободиться умывальник?» – подумал было Эди, но, быстро сообразив, что шпиону надо успеть подержать письмо над горячей водой, пока не остыла, стал неявно наблюдать за ним. А тот побыл некоторое время в очереди и, что-то сказав впереди стоящему сокамернику, зашел за перегородку с туалетом.

«Как просто и логично действует шпион, а ты, майор, думал, как он выкрутится, как сможет», – мысленно покритиковал себя Эди и лег в ожидании бреющегося «Иуды», чтобы попробовать уловить, какие впечатления он вынес от прочтения тайного послания Глущенкова.

Минуты тянулись долго, и на смену переживаемому моменту, связанному с «Иудой», откуда-то из непонятных глубин мозга принеслась мысль: скоро придет свобода и что ты с нею будешь делать?.. Отчего-то серьезно воспринявший этот вопрос Эди начал действительно подумывать о первом дне на воле и улыбнулся: он понимал, что какая-то мозговая инстанция, контролирующая состояние его здоровья, сигнализировала ему о необходимости отдыха, но он сопротивлялся и ждал.

Наконец «Иуда» вернулся. Молча поставив кружку на тумбочку и повесив полотенце на спинку койки, он присел тут же на углу с отсутствующим взглядом.

«Причиной этого может быть только что прочитанная записка. Другого раздражителя у него после возвращения с допроса не было», – успел подумать Эди до того, как весело произнес:

– Александр, вы помолодели лет на десять.

– Что вы сказали? – переспросил «Иуда», несколько встрепенувшись, видимо, чтобы освободиться от одолевающих его мыслей.

– Говорю, после бритья молодо стали выглядеть.

– Ну да, я должен быть в порядке, ведь готовлюсь к встрече с чекистами, – брезгливо заметил тот, пересаживаясь напротив.

– Понятно, хотите им показать, что вы оптимист?

– Нет, просто решил побриться, как-никак я интеллигентный человек.

– В этом вам никто не откажет, бриты вы или не бриты, – заметил Эди, обратив внимание на то, что «Иуда» начинает отходить от полученного шока.

– И вам тоже.

– Но если я задержусь здесь еще некоторое время, то стану жаргонами сыпать и мои друзья будут удивленно гадать, мол, что с ним произошло, – пошутил Эди.

«Иуда» глянул Эди в глаза и в извинительном тоне промолвил:

– Не по-товарищески это прозвучит, но я бы хотел, чтобы вы хоть на какое-то время задержались здесь.

– Понимаю, но, увы, меня ждут дела. Однако можете быть уверены, я буду навещать вас, мы же договорились.

– Но вам могут просто не давать встреч со мной, ведь вы же не адвокат?

– Наймусь помощником вашего адвоката.

– Он не мой, и вам с ним лучше не общаться. Я же говорил, что его чекисты мне подсунули. Вот, если бы ваш согласился защищать меня, тогда, может, что-то и получилось.

– Это интересная идея, хотя с ним надо прежде поговорить, не могу же я за него решать.

– Ну конечно. Кстати, можно ли его попросить еще раз навестить Глущенкова, чтобы он организовал передачу мне? Еще лучше взять у него деньги и самому купить фрукты, а то как-то неудобно, все, кроме меня, что-то получают с воли.

– Почему бы и нет?!. Вот сегодня он без раздумий согласился отнести письмо, – ответил Эди, уловив в его просьбе желание передать своей связи новое секретное послание.

– Вам он не откажет, – растянуто произнес «Иуда». – По его записке видно – хорошо относится, но Юра вне конкуренции. Ведь это он все организовал и, соответственно, потратился. Поэтому я Глущенкову напишу, чтобы передал через адвоката еще денег.

– Да вы и так помогли.

– Ничего, мне не жалко для хороших людей. Пусть только отнесет ему записку, я ее сегодня или завтра напишу.

– Хорошо, попрошу, думаю, не откажется. Что ему стоит передать бумажку, тем более за это дадут деньги, – не дожидаясь, когда «Иуда» закончит начатую фразу, бойко сказал Эди.

– Замечательно, – отреагировал «Иуда», – необходимо, чтобы он обязательно дождался ответа. Я буду очень благодарен ему, и особенно, если возьмется за мое дело. Знаете, Эди, ваша положительная оценка его как человека и специалиста меня вдохновляет и настраивает на сотрудничество с ним. Прошу вас, так и передайте. Да, еще скажите, что его труды мной будут оплачены достойно.

Эди слушал эмоциональную речь «Иуды» и думал о том, как будет строить дальнейшую работу с ним. При этом старался понять логику последних действий шпиона, наверняка допускающего, что Глущенков находится под наблюдением чекистов, а то и сотрудничает с ними.

«Чего в таком случае он добивается, направляя к нему адвоката с новым поручением, – проверяет меня, чтобы озадачить более серьезной просьбой? Вроде нелогично, ведь в таком случае я тоже оказываюсь в поле зрения контрразведки в качестве передаточного звена в наметившейся цепочке связи от «Иуды» к Глущенкову, правда, как ничего не понимающий участник происходящего…».

В итоге он пришел к выводу, что шпион настроен продолжать борьбу, пытаться наладить устойчивую связь с волей, искать того, кто его подставил, а это объективно может затянуть процесс его склонения к сотрудничеству, что не укладывалось в планы контрразведки.

«В таком случае «Иуде» нужно дать однозначно понять, что все его усилия наладить связь с кем-нибудь за пределами камеры и сообщить о себе хозяевам потерпели неудачу. Очевидным свидетельством тому будет мое появление на допросе. Но это следует сделать после очередного послания Глущенкову, которое может как расширить представления о последнем, так и раскрыть новые обстоятельства их отношений и представляющие интерес связи», – заключил Эди, по-прежнему внимательно слушая не в меру разговорившегося собеседника.

Они проговорили до самой ночи. «Иуда» словно на исповеди рассказывал о своей учебе в институте, родителях, командировках за границу и полученных впечатлениях, не забывая при этом спрашивать Эди о его жизни в Центральной Азии, на Кавказе и городах, в которых он бывал как спортсмен и в научных целях.

Без устали рассказывал о достоинствах дочери. Даже предложил Эди по пути домой заехать к ней и познакомиться. Когда же Эди пояснил, что его маршрут пролегает через Харьков, улыбнулся и сказал:

– Ой, я просто выпустил из головы. Но вы все-таки подумайте над моим предложением, о расходах не беспокойтесь, я их беру на себя. Очень хотелось бы, чтобы вы свое доброе отношение ко мне перенесли и на нее.

Эди, естественно, согласился, заметив при этом, что он готов помочь, поддержать ее, но одной его готовности недостаточно, нужно, чтобы Елена с пониманием отнеслась к такому вниманию с его стороны.

Обрадованный «Иуда», заверил Эди, что записка отца с необходимой аттестацией разрешит все возможные сомнения и она воспримет друга отца как своего друга.

– Главное, чтобы она потом на деле могла ощутить, что у нее действительно появился надежный друг, на которого она может рассчитывать при любом стечении обстоятельств, – с хрипотцой в голосе промолвил «Иуда», делая над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие.

– Можете не сомневаться. Я не подведу, – твердо сказал Эди, глядя на то, как «Иуда» продолжает бороться с нахлынувшими на него эмоциями. Наконец, не выдержав очередной их волны, он быстро встал и направился под окно.

Эди проводил его взглядом и мысленно вновь восстановил в памяти детали произошедшего разговора, делая своего рода зарубки в памяти для учета в предстоящих разговорах с ним… При этом внутренний голос подсказывал ему: «Имей в виду, то, как «Иуда» построил разговор, на какие вопросы пытался получить ответы и на чем акцентировал внимание, свидетельствует о том, что он преследует цель дорисовать свою картину о тебе. Он поставил себе целью перепроверить кое-что из ранее тобой сказанного и, главное, до конца прощупать отношение к строю в стране и происходящим в ней изменениям. А монолог о дочери и призыв быть для нее другом – это есть сделанное в скрытой форме предложение подключиться к каким-то его делам, о которых, возможно, знает Елена. И твое решительное согласие может подтолкнуть «Иуду», осознавшего свой провал, сделать ставку на тебя в решении какого-то крайне важного для него вопроса.

Что это за вопрос, скорее всего, выяснится, когда он точно будет знать о дне твоего выхода на волю.

Между тем, надышавшись свежим воздухом, «Иуда» медленно, будто продолжая раздумывать над чем-то, вернулся к своей койке и, садясь на прежнее место, как бы между прочим проронил:

– Что-то Виктора долго нет?

– А его перевели в другую камеру, где, наверно, он больше нужен.

– Я об этом же подумал, – буркнул себе под нос «Иуда». – Бедолага все пытался мне в душу залезть, обещал помочь, но я ему не поверил, склизкий типчик. Теперь все прояснилось – ни я, ни вы его не подпустили к себе и потому живчика кинули на другой фронт.

– По-моему вы точно определили его роль в камере, – согласился Эди, изначально остерегавшийся их общения, которое могло перерасти в шпионские просьбы к Виктору со стороны «Иуды», что могло лишить контрразведчиков своевременной информации об их содержании.

– Скажу честно, только его липучесть остановила меня, – загадочно промолвил «Иуда».

– Опять начали загадками говорить, Александр? – ухмыльнулся Эди.

– Какие там загадки, я хотел воспользоваться его услугами, чтобы передать записку в больницу, но, слава богу, вовремя одумался. Представляешь, что было бы.

– Продал бы?

– Вне всякого сомнения.

– Но в ваших записках, насколько я заметил, ничего такого не было, что могло вам навредить, окажись они в руках ментов.

– А почему ментов? Он может быть человеком КГБ, – с напряжением в голосе сказал «Иуда».

– Не исключено, но в таком случае непонятно, почему его убрали отсюда.

– Из-за того, что не справился с поставленной задачей.

– Тогда будем ждать нового Штирлица, – пошутил Эди.

– Скорее всего, меня самого к штирлицам переведут.

– Опять загадки, я же просил.

– Никакие это не загадки, а сущая правда. Чекисты с первых дней должны были меня поместить в свою тюрьму, но отчего-то держат в ментовской.

– Александр, если надумали меня запутать, то у вас это прекрасно получилось, – недовольным тоном заметил Эди.

– Я же говорил, что валюта – их статья, значит, и меня должны были упечь в чекистский СИЗО, – пояснил «Иуда».

– Но вас же за нанесение ножевого ранения затолкали сюда, – высказал другую точку зрения Эди, чтобы как-то раззадорить собеседника.

– Вначале я тоже так думал, но потом, при допросах, понял, что не только за это, и потому уверен, что переведут.

– А какая разница, где сидеть – все равно неволя? – удивленно спросил Эди.

– Разница большая, но я не о том. Меня волнует, почему и с какой целью изначально засадили сюда, если знали о валюте.

– Александр, вот вы задаетесь вопросом, почему, но не допускаете, что вас милиция задержала за нож, а чекисты пронюхали об этом и навалились со своими претензиями. В законы логики вполне укладывается, – предположил Эди, отметив для себя, что шпиону не отказать в умении анализировать и делать правильные выводы.

– Нет, Эди, все не так. Чекисты появились на первом же допросе, я их сразу почувствовал. Они, понимаешь, отличаются от ментов своей манерностью, напыщенностью, что ли.

– Вас послушаешь, и можно предположить, что вы с ними, как в народе говорят, пуд соли съели, – улыбнулся Эди.

– Пуд не пуд, но общаться пришлось. Ведь дорога за границу лежала через них, так что приходилось притворяться, что уважаешь и тому подобное, – задумчиво промолвил «Иуда».

– О-о, как все непросто, – удивленно произнес Эди. – Выходит, что чекисты давно могли вас посадить на крючок, но вы об этом ничего не знали. Надо было с ними делиться, и все было бы в ажуре.

– О чем вы?! С этими сухарями! Да они в загранкомандировках вели себя как папа римский на виду своей паствы. Поэтому тамошние контрразведчики их сразу вычисляли в наших группах и обставляли своими людьми так, что они и шага без контроля ступить не могли, – с металлом в голосе выговорил «Иуда».

– Александр, вы говорите, будто сами наблюдали это со стороны, – удивленно произнес Эди.

– У меня наметанный глаз, я же с ними ездил не один раз, да и они меня кое-чему научили.

– Вот откуда ноги растут у ваших мудреных просьб – это сделай так, а это иначе, – ухмыльнулся Эди, глянув в зрачки собеседника, в которых уловил искорки воспоминаний о счастливом былом.

– Знаете, Эди, из вас получился бы неплохой разведчик, конечно, надо было бы подучиться, попрактиковаться на деле, – то ли вопросительно, то ли утвердительно промолвил «Иуда». – И вообще жалко, что мы ранее не были знакомы. Думаю, что некоторых этих придурков, о которых я вам говорил, близко бы к себе не подпустил.

– Я насмотрелся всяких там кино о разведчиках и откровенно скажу: мне это не нравится. В них много вымысла и фантазии, а как это в реальной жизни происходит, может знать только живущий такой жизнью человек, – продолжил Эди, решивший, что «Иуда» пытается выяснить, как его собеседник относится к тайной работе.

– Вот это в вас мне и нравится – имеете на все свой взгляд. Но поверьте, я был знаком с разведчиками, и потому могу утверждать, что у вас получилось бы.

– Да кто сына бывшего спецпереселенца туда пустил бы? Меня даже в комсомол принимали с оговорками, мол, смотри не подведи, мы за тебя ручаемся, – процедил Эди. – В науке проще, ты докапываешься до искомой истины и выдаешь ее в виде научного трактата, который имеет право на жизнь, так как он содержит в себе научно обоснованную позицию ученого по исследуемому предмету.

– Эди, вам пришлось несладко в жизни: тяжелое детство, да и сейчас непросто живется. К примеру, чинимая от имени власти несправедливость… Поэтому знаю, что все это наложило свой отпечаток на ваше настроение и будущие жизненные планы. И я как никто другой хорошо понимаю вас, поскольку сам имею глубокие борозды шрамов на сердце от пережитых унижений и несправедливостей. Каждый раз при принятии какого-то важного решения они дают о себе знать, как и много раз запечатленные в моей памяти слезы родителей, которые непослушно лились из их глаз, когда заходила речь о прошлой жизни.

– Согласен, это невозможно забыть, поскольку несправедливость оставляет свои ржавые отметины в наших душах и порой проявляется набатным боем. Но мне кажется, что человек должен быть сильнее, иначе можно сгореть в пламени злобы и ненависти, – искренне произнес Эди, глядя «Иуде» в глаза.

– Скажите честно, вы простили извергам то, что они сделали с вашими родителями и вашим народом, загнав в сибирские резервации на вымирание? Я об этом знаю больше, чем вы мне рассказали, так как читал Солженицына, – выпалил «Иуда», уставившись взглядом в Эди.

– Что им мое «простил» или «не простил»?! – с горечью в голосе произнес Эди. – Они были рабами власти, а на рабов, чья участь не лучше истязаемых ими людей, чего обижаться. Другое дело – власть и люди, принимавшие такие судьбоносные решения от ее имени, подлежат наказанию. Но кто это будет делать и кто имеет на это право? Народ?! Не дай бог – еще неизвестно, кого он предпочтет во власти.

– Будучи в поездках за границей я встречался с людьми, которые серьезно борются против власти коммунистов в нашей стране. Они говорят, что происходящие сейчас перемены – это только начало конца.

– О чем вы говорите? Откуда могут знать эти ваши люди, что происходит у нас и что от этих перемен можно ожидать, если затеявшие их нынешние партийные лидеры сами не знают, с чем и с кем имеют дело, – усмехнулся Эди, чем вызвал широкую улыбку у собеседника.

– Знаете, я с вами согласен. Вы очень емко и точно отобразили сложившуюся ситуацию. Но не могу признать того, что эти люди, о которых я только что сказал, не знают наших реалий. Они знают, потому что дотошно отслеживают, и для этого у них есть определенные возможности.

– Извините, Александр, но вы опять начали напускать туман, а я человек конкретный. И потому спрашиваю, какие у них могут быть возможности для проведения масштабного исследования экономической и социально-политической обстановки в такой огромной стране, каким является СССР?

– А этого и делать не надо. Как говорят они, колосс на глиняных ногах, державшийся в последние годы за счет нефти, вот-вот рухнет и похоронит под своими обломками коммунистов, – сказал «Иуда», испытующе глядя на собеседника.

Эди, знающий о плачевном состоянии дел в стране из различных закрытых докладов партийных и советских руководителей, и того, что видел собственными глазами, был несколько смущен нарисованной «Иудой» перспективой развития событий в ней. Но дать ему надлежащего отпора по известным причинам не мог, поскольку необходимо было закрепить у шпиона впечатление о своей идеологической и политической «воспитуемости». И поэтому оставалось лишь высказать свои сомнения в возможности такого развития ситуации:

– Мне тяжело даже представить, что это возможно, и, главное, не хочу, чтобы такое произошло, ведь только начали подниматься на ноги. А тут какие-то непонятные пророчества, ведь под этими обломками можем погибнуть прежде всего мы с вами, Александр.

– Согласен, но услышанное в разных партийных и советских кабинетах, в том числе и минских, позволяет мне делать худшие прогнозы.

– Оказывается, у вас большие связи и вообще богатая биография, – восхищенно отметил Эди, чтобы поменять тему разговора. – А рассказали-то самую малость, особенно о загранице.

– Это – правда, надеюсь, еще расскажу…, – многозначительно заметил «Иуда», мечтательно вздохнув.

– Я тоже, – коротко сказал Эди, решив, что обязательно напомнит шпиону об этом обещании на его допросе со своим участием.

После чего «Иуда», сославшись на то, что ему завтра предстоит тяжелый день, предложил поспать, но сам через некоторое время начал возиться со своей сумкой.

Эди, догадавшись, что шпион готовится к написанию очередного послания, отвернулся к стенке и вскоре уснул.