Эпилог

Впусти кота в дом — и скоро сам не заметишь, как он станет в нем хозяином.

Нет, Мартин не пытался командовать, был абсолютно ненавязчив и не рвался ко мне в спальню ночью, желая стребовать супружеский долг. Последнее было даже немного обидно. Иногда мы с мужем встречались за завтраком. Генрих просыпался ни свет ни заря, и мне приходилось вставать с ним. Изредка ужинали вместе. Несколько раз я обнаруживала Мартина в детской задумчиво наблюдающим за сыном. Но при моем появлении он тут же уходил.

И все же дом постепенно принимал нового хозяина. В гостиной пахло вишневым табаком, в прихожей лежали трости и зонты, на десерт стали готовить любимый мужем яблочный пирог. Новые слуги чем-то упорно напоминали бывших подчиненных Мартина, а в кабинете деда, который я любезно уступила канцлеру, постоянно разрывался телефон. Порой, выходя с Генрихом на прогулку, мы сталкивались с вежливыми доброжелательными господами, которые непременно интересовались, как у меня дела. В некоторых я потом узнавала министров, баронов и графов.

Даже присутствие Марты и ее близнецов чувствовалось не так сильно. Целительница, когда не пропадала в университете, проводила время с Эдмундом и Петрой. Близнецы были презанятными, но совершенно не похожими на моего Генриха. Эдмунд, пухлощекий рыжеволосый крепыш, почти все время спал, хорошо кушал и благодаря своей очаровательной улыбке и кроткому нраву был любимчиком всех домочадцев. Петра… Полагаю, характером она пошла в отца. Малышка родилась совсем крохотной и часто болела, но, несмотря на это, обладала любознательным и стойким характером и значительно опережала в своем развитии как родного брата, так и «дядю» Генриха.

Сама Марта с удовольствием общалась со мной, но избегала Мартина. Присутствие моего мужа вызывало у нее противоречивые чувства. Менталист не отказал вдове своего племянника в поддержке, но его снисходительность касалась только Марты. Не ее отца. Не знаю и не хочу знать, в чем уличил мэра Торнема канцлер, но Тиоли не только лишился должности, но был вынужден распродать все свое имущество и уехать из страны. С внуками ему увидеться так и не дали. Думаю, Мартин счел это лучшим наказанием для того, кто подверг опасности его беременную жену.

Но даже наша с целительницей немного неловкая, но искренняя попытка найти общий язык не могла заполнить пустоту в душе. Мне было мало случайных встреч с мужем. Быть просто соседями, но не возлюбленными оказалось… невыносимым.

В один из дней я внезапно, неожиданно для самой себя оказалась на пороге спальни Мартина. Его в это время дома не было, а дверь он не запирал. Было неловко вторгаться вот так, без спроса, но любопытство оказалось сильнее.

В комнате вроде ничего особо не изменилось, однако же все здесь было таким… мартиновским. Бумаги на столе — с торопливыми пометками, но сложенные в аккуратную стопку. На стуле — детская погремушка с облупленным боком. Старая, быть может, принадлежавшая еще Петеру. Наверное, Мартин решил ее подновить и отдать Генриху. Под кроватью — несколько книг и очки, скорее всего потерянные и забытые. Муж запрещал слугам перекладывать его вещи, а если я что-то брала, он потом показательно страдал из-за того, что не может ничего найти.

Не удержалась и открыла гардероб. Потрогала вещи и, увидев любимый халат мужа, закрыла глаза, уткнувшись в мягкий ворс. Потерлась лицом. Глупая. Мартин рядом, протяни руку и коснись. И все же я не могу сделать шаг вперед. Не убегаю, но и не приближаюсь. Сколько я так вытерплю? А мужа, казалось, все устраивало. Или же он прекрасно притворялся. Или завел любовницу…

Так, стоп. Вот о последнем точно не стоило думать. Как и об отслеживающих артефактах. Не думать о них, не думать… Нужно занять себя чем-нибудь другим. Тогда точно отпустит.

Когда в дверь мастерской постучали, я ожидала увидеть кого угодно, но только не Мартина.

— Это не мой халат на тебе? — спросил он.

— Нет, просто похож, — ответила с достоинством. А пусть докажет!

— Вензель на воротнике точно мой, — задумчиво продолжил менталист.

Если уж врать, то до конца.

— Наверное, перепутали после стирки. А я и не заметила. Ты за ним?

— Нет. Хотел поговорить. И… предложить тебе один эксперимент. Ты ведь их любишь?

— С некоторых пор начинаю сомневаться.

Спустившись в мастерскую, муж с любопытством оглянулся и задержал взгляд на моем нынешнем проекте.

— Это что? Какое-то оружие?

— В доме ребенок! Какое оружие?! Это детский манеж. Но ты посмотри, что я придумала!

Я закрепила сеть, провела рукой по мягкой окантовке и активировала чары. С легким шорохом площадка для игр поднялась в воздух и зависла в метре от пола, мягко покачиваясь.

— Нравится? — с гордостью спросила. — Он, правда, еще… — Манеж внезапно закрутился, а затем с грохотом упал на пол. — …Не доработан, — закончила я, стараясь не смотреть на Мартина. — Наверное, переделаю его во что-нибудь другое. А Генриху куплю обычный. Так что за эксперимент?

— Хочу кое-что показать. Помнишь, ты просила открыться тебе? Позволить узнать, что творится у меня на душе.

— Ты готов раскрыть мне все свои тайны, а с ними и государственные? — недоверчиво спросила я. — Нет, спасибо. После этого я точно окажусь в подвалах СБ. Да и сон лучше поберечь.

— Это была ложь. Ментальное заклинание не приведет к тому, что ты будешь знать все, что знаю я. Оно работает иначе. Тебе откроются не воспоминания, а я сам, наверное, — Мартин беспомощно пожал плечами. — Хотя меня это всегда пугало гораздо больше. Обнажить свою душу, всю, без прикрас. Только теперь уже терять нечего.

— Походит на ловушку.

— Клянусь, нет! Это не займет много времени, к тому же твою собственную личность заклинание не затронет. Хотя тебе ведь нечего скрывать.

Я промолчала. Конечно, мне хотелось быть самым честным человеком, но стоило представить, что все мои желания, порывы, чувства доступны другому… и становилось неуютно. Муж заметил мои колебания.

— Это не только для того, чтобы вернуть тебя. Мне нужно самому… хоть раз довериться кому-то. Иначе я окончательно потеряюсь.

Мартин предлагал себя целиком и полностью. Прямо сейчас. Слишком соблазнительно, чтобы я могла удержаться и не заглянуть ему в душу.

— Что нужно сделать?

— Просто посмотри мне в глаза. Все остальное я сделаю сам.

Темно-карие радужки в полутьме мастерской казались черными. Под глазами залегли тени, морщинки в уголках стали еще заметнее. Мартин обычно немного щурился, не желая носить очки, но сейчас его глаза были широко распахнуты. Взгляд напряженный, тревожащий. Мне захотелось отвести свой взор, но отчего-то приблизилась еще плотнее…

Обрывки образов. Шаги на снегу. Теплая улыбка высокого мужчины. Старый скрипучий пол. Маленький мальчик — Петер. Красивая светловолосая женщина у окна. Не я. Другая. Но и я здесь есть — улыбающаяся, тянущаяся за поцелуем. Тот самый день у озера. Подвал. Опять Петер, уже взрослый. Петер с разорванной грудью в луже крови. Ряды свинцовых гробов в коридоре больницы. Пустая спальня с осколками артефактов под ногами. Кровь на кружевном платке с инициалами. Моими инициалами.

Меня выкидывает.

Обрывки звуков. Чей-то грудной смех. Капли воды. Тихий вздох, полный страсти. Стук трости. Голос, порывистый и звонкий. Мой. Много голосов, разных, перебивающих друг друга, презрительных, испуганных, ласковых, гневных.

Снова резко выдергивает и несет дальше. Ощущения и запахи. Боль в плече. Привкус железа во рту. Запах машинного масла. Тяжесть и мягкость женского тела, прикосновение влажных губ к шее, груди. Прижавшиеся к бедрам длинные ноги…

Передо мной закрывается еще одна дверь. И будто даже щелкают по носу. Лишь в последний момент я успеваю ощутить неприятный сладковатый запах. Так пахнет смерть.

Обрывки мыслей и чувств. Они обрушиваются на меня вместе. Много страха. Давно уже выцветшего и совсем свежего. Не думала, что Мартин умеет бояться. Черная ненависть, расцветшая будто цветок, в средоточии которого неутолимая жажда смерти. Месть. Ревность. Сожаление.

Сияние прорывается сквозь пелену тьмы. В отражении карих глаз я снова гляжу на свое лицо. Растерянное, изможденное. Красивое как никогда. Так выглядит любовь.

Мое лицо теряет четкость, размывается. И исчезает.

Когда тает свет, пропадает и тьма. Остается свинцово-серое небо и такая же земля. Когда исчезают любовь и ненависть, питающие душу, остается одиночество.

Когда ментальная связь оборвалась, я тут же вскочила. Сердце колотилось как безумное. Мартин, напротив, скорчился, прижимая руки к груди. Поднял залитое слезами лицо.

— Ты здесь. Здесь… — Он хрипло и надсадно засмеялся. — Нет ничего хуже, чем встреча с самим собой. Я действительно чудовище. Жалкое, не заслуживающее счастья.

Все пошло не так. Заклинание и правда показало мне его душу. Место, в котором так легко заблудиться и потерять себя. Зеркальный лабиринт. Из искаженного, где-то потускневшего, где-то оскалившегося острыми осколками стекла…

И я отражалась в этих зеркалах, вспыхивая в них цветными бликами. Как и Мартин тоже отражался во мне, был уже моей частью. Навсегда, чтобы я ни делала. Не нужно было заклинаний, чтобы понять это.

Когда-то я выбрала судьбу идти рядом с этим человеком. Стать ему спутницей по дороге жизни. Мне хотелось быть равной, а не ведомой. Но то, что он предлагал на самом деле… Была ли я к этому готова? Способна ли была позволить ему не только изменить меня, отразиться во мне?

Мы оба оказались не готовы к правде, о которой, впрочем, давно догадывались. Он не сможет без меня. А я… Никогда не сумею по-настоящему сиять без него.

Поэтому я опустилась рядом и прижалась так крепко, как могла. Чувствуя, как расслабляются напряженные мышцы, как уходит из тела дрожь.

— Ты прекрасен. И заслуживаешь счастья. Не знаю, почему ты так уверен, что оно зависит от меня. Но… я тоже не хочу отпускать тебя. Поэтому давай попробуем.

Мы долго стояли, просто обнявшись. Наши тела соскучились друг по другу, но еще больше соскучились души. Когда мы встретились, я была просто студенткой, думающей лишь о карьере, а он главой СБ, которому совсем не нужны были серьезные отношения. Как много изменилось за это время! Как сильно изменились мы…

Мартин Шефнер. Самый молодой канцлер в истории Грейдора. Хитроумный менталист, блистательный политик. Человек, способный победить демона.

София Шефнер. Чародейка, приближенная к императору. Мастер артефакторики, наследница славного рода чародеев, бесстрашный экспериментатор и талантливейший изобретатель.

И в то же время мы были просто мужчиной и женщиной.

У мужчины седые виски и горькие складки у рта. Морщинки от улыбок и внимательные, полные интереса к жизни карие глаза. Он умел быть понимающим и мягким, но чаще с трудом сдерживал свой властный и собственнический характер. А еще он был папой чудесного мальчика и мужем самой невыносимой женщины на свете. И самой прекрасной, конечно же.

Эта женщина совсем не считала себя прекрасной. Но и невыносимой, конечно, тоже. Глаза ее были серыми, улыбки — редкими, а на ладонях постоянно появлялись мозоли и царапины. Упрямая, легко увлекающаяся и так же легко разочаровывающаяся. Она была матерью чудесного мальчика и женой самого невыносимого мужчины на свете. И самого достойного. А как же иначе?

У меня не было ни малейшего представления, как два подобных человека могут ужиться вместе. Но тем интереснее была задача, в которой слишком много переменных, но константа всегда одна — наша любовь.