Глава 11

Последующие дни не переставая дул ветер. Стыло, промозгло. Дождь сменялся мокрым снегом, который долетая до земли, моментально таял. Вся окружающая природа промокла насквозь. Недавно проклюнувшуюся травку затопили холодные лужи.

Егерь Афанасьев, предвидя весенние хляби, еще в марте обновил слеги из досок от домика охотника до сарая. Василий Митрофанович ступил на доску, прикрыл ворота сарая, с тревогой посмотрел на приближающуюся огромную тучу и недовольно покачал головой. Черные тучи, наполненные водой, шли и шли с Запада. Они вытесняли, выталкивали и поглощали уже излившиеся серые облака.

– Эх-хэ-хэ, как там мой Серьга? – посетовал Митрофанович и, переложив заряженный дробовик на сгиб левой руки, с опаской приблизился к месту содержания пленного.

Вчера весь день дул ветер, дождя не было, дорога малость подсохла. Тогда и решился егерь отправить сына за помощью. Без проблем завели старую «Ниву» Панкратова, даже пробились до грейдера с постоянным риском увязнуть по днище автомобиля, но все-таки пробились! Прошли самые трудные восемь километров бездорожья, но глянув на грейдер стало понятно – такую дорогу даже «Ниве» не осилить. Сам Афанасьев может быть и рискнул бы, но на заимке оставался Кирилл в бессознательном состоянии, и чуждый организм на цепи. Неизвестные риски и опасности егерь отчетливо понимал, поэтому на разбитую насыпь грейдера заезжать не решился. Но и объяснять сыну ничего не пришлось. Сергей открыл скрипнувшую дверь, вышагнул прямо в грязь, посмотрел на отца и сказал:

– Я дойду, папка. Тут недалеко. Ты не волнуйся.

– Сынок, участкового найди. А если не найдешь – к дяде Володе иди. Расскажи все – пускай там задницы с перин оторвут. А теперь главное – скажи, что если казенной помощи не будет – пущай мужики с оружием сюда идут. Хоть бы даже без документов оружие будет – не отниму. И фельдшера с сумкой пускай хоть на руках тащат.

– Да понял я, папа! Пошел я.

Провожая удаляющуюся долговязую фигурку сына, опытный егерь чуть было не всплакнул, но пора возвращаться. Опять закрапал дождик и этот факт не сулил ничего хорошего.

С трудом и на нервах вернулся к сторожке – всю «Ниву» от колес до крыши заляпал грязью. Даже сразу и не угадаешь теперь – какого она цвета!

Выключил мотор, перевел дух, и все оставленные было проблемы нахлынули на егеря с новой силой.

Инопланетянин по-прежнему выл, забившись под ось старого тракторного прицепа, затравленно зыркая своими противными белесыми глазками. При приближении человека ни одно звено цепи не шевельнулось и не звякнуло. Инорг не двигался. После того как егерь в сердцах избил рептилию оглоблей, тварь долго валялась без движения.

«А теперь, вот смотри-ка, очухалась! Как же они похожи на нас и одновременно на ящериц! – егерь неприязненно посмотрел на тварь и брезгливо сплюнул. – От этих паразитов всего можно ожидать. Человеки-амфибии поганые! И чего им на своей планете не жилось? За что Господь нам такие испытания послал?»

Пожилой охотник с застывшим на лице выражением крайней брезгливости так и вошел в дом, где лежал в испарине майор Панкратов.

Медленно, как будто бы из далеких удушливых джунглей сознание возвращалось к человеку. Видимо, ранее, переживая пиковые физиологические перегрузки, организм попросту отправил сознание в кратковременный отпуск – чтобы глупые мысли не мешали организму самому бороться за жизнь и восстанавливаться.

Панкратов выплыл.

Осознание самого себя пришло сразу, но Кирилл никак не мог идентифицировать место, где он находился. Простой интерьер комнаты с русской печью посередине навивали положительные воспоминания.

Тишина. Все спокойно, но почему-то охотник в своем внутреннем душевном пространстве не находил себе места.

И еще… Какой сейчас час? Утро или вечер?

Панкратов привычным жестом попытался вскинуть левую руку и посмотреть на часы и… не смог.

Слабость, разливающаяся по всему телу, пугала и удивляла.

– Что со мной? – одними губами слабо прошептал человек. – А где?

И тут он все вспомнил. Старшего и младшего Афанасьевых, скоротечный бой с черными пришельцами, пленение и допрос инорга, пойманного в сеть.

Рана! Он забыл, что ранен. Отодвинул тулуп и увидел тугую повязку на ноге. Повязка была свежей – без нелицеприятных пятен и крови. Видимо, кто-то наложил ее на место ранения не менее часа, может быть, двух назад.

Панкратов, как древний старик, медленно протянул руку к близкому подоконнику, где у егеря Афанасьева лежал крупный осколок старого зеркала. В зеркальном отражении Кирилл не сразу узнал землистого цвета физиономию с темными кругами под глазами.

– Господи! – вновь прошептал он. – Какое лицо грязное.

Панкратов попробовал вытереть круги, но не смог. Несчастное зеркало выпало из рук и разбилось, звонко тренькнув на прощание. Кирилл опустил голову на серую подушку и тихо смотрел в побеленные известью черные доски потолка. Никаких умных мыслей не было, да и слов тоже.

Так и пролежал два безмолвных часа, слушая шум дождя и завывания ветра в печной трубе.

Наконец-то в сенках послышались звуки – топот, похлопывания и кашель.

Афанасьев ввалился в комнату, улыбаясь и отряхивая воду с плаща. Бросил взгляд на друга, нахмурился было, но быстро согнал с себя тревожное выражение, отвернулся к стене, повесил на крюк «дождевик» и ружье, кашлянул.

– Ну как ты? Как самочувствие?

Панкратов зашевелился и медленно ответил:

– Слаб что-то. Голова болит, как будто после контузии.

Егерь согласно покивал головой.

– Кушать будешь? У меня тут бульончик из чирка сварен. В печке вон томится – тебя дожидается. Ты, Кирюша, почитай, три дня в горячке промаялся. Все бредил и бредил. Стонал.

– Как это – три дня? – удивился Панкратов. – Мы же с тобой вместе, Василий Митрофанович, вчера пилота допрашивали. Он рассказал, что его зовут Метус. Он из Серой Семьи. И это… Ну, это такой отряд у них из конгломерата «Бегущих впереди». И еще много чего.

Афанасьев выпрямился, с подозрением посмотрел на своего гостя, вытер руки полотенцем и принялся хлопотать, собирая на стол. При этом хозяин ворчал и тараторил, как недовольная бабка на деревенской ярмарке:

– Вот и в бреду ты тоже самое повторял. Лоб, как кипяток! Одного пота из тебя целый тазик вышло. Мы с Серьгой тебе уколы ставили – антибиотики. Сколько было – целых три! Тряпицу влажную на голову накладывали, повязки меняли. Уж мы и так, и эдак. Боялся одного только – чтоб не помер. А ты бредишь и бредишь. Потом Серега мой возьми и скажи, мол: «Папка, а вдруг на дядю Кирилла захваченный инопланетянин воздействует!» И правда! Я-то психованный, хватаю старую оглоблю в сарае и давай зверюгу лупасить по кумполу, пока не успокоился! Глядь, а ты на поправку сразу пошел – уже спишь сном праведника. Испарина пропала и бред сам собой затих.

Афанасьев налил в глубокую миску темный утиный бульон, из матерчатого мешка насыпал малость сухариков, подул на суп, помешал ложкой.

– Нако. Испей. Прямо через край. Сразу оживешь!

Панкратов молчал, думая о своем. Что-то не стыковалось, что-то не складывалось.

– Давай, говорю! – напирал егерь. – Взял миску – ешь!

Кирилл послушался, запричмокивал – потек теплый жирный супчик по подбородку. Полегчало сразу, даже ноги на нарах свесил:

– Это, что же, я тут три дня без сознания валялся?

– Четыре, Геннадьевич, четыре. Но в бреду – три.

– И что я тебе в бреду этом рассказывал?

– А я не записывал. Лечить тебя надобно было, поить постоянно от обезвоживания. Лихорадило тебя шибко! Метался по лежанке, думали – все, конец приходит герою нашему. Отваром из сбора травушек поили, дежурили по очереди.

Панкратов пристально посмотрел в глаза Афанасьеву и требовательно спросил:

– И допроса не было?

Егерь взгляда не отвел:

– Какого допроса, Кирюша? Мы, как притащили иноземца сюда, как заковали в кандалы, там ты и упал в беспамятство. Первый денек самый страшный был, а третий самый тяжелый. Умаялись мы с тобой. А сына я в Новоникольское за помощью отослал. Сам знаешь, нет теперь сотовой связи, а в Новоникольском проводной телефон есть и рация. Может, вызовут кого-нибудь на подмогу. Дорога плохая, но Серега и раньше до деревни бегал. Бог даст, после обеда с подмогой вернется.

– А инорг где?

– Какой такой «инорг»? – вопросом на вопрос ответил егерь. – Это ты про плененную тварь? На цепи сидит, из ведра рыбу жрет, объедками не брезгует, как и положено дикой твари.

– Ты ошибаешься, Василий Митрофанович! Он не дикая тварь! Он разумен и ждет твоей ошибки!

– Эх, Кирилл, Кирилл! Да он тупее кошки. Ведро переворачивает, гадит там, где спит.

– Да как же ты не поймешь, – горячился Панкратов. – Он тебя специально обманывает. Он время тянет. У него корабль один на болоте остался. И он, корабль этот, вроде бы как голодный и одинокий, при этом беременный вроде!

Услышав из уст своего товарища, что «корабль беременный», Афанасьев уселся на противоположную лавку, поставил на стол закопченный чайник с отваром и по-настоящему растерялся. «Что делать? Кирилл от лихорадки-лиходейки совсем разум потерял!»

Сильно уж много возникло сомнений в отношении физического и умственного здоровья Панкратова. Насчет физического здоровья теперь опасения небольшие – откормим, на ноги поставим! Лишь бы рана зарубцевалась и не гноилась. А вот с умственным здоровьем сложнее – он настаивает на том, что видел и узнал то, чего на самом деле могло и не быть, а попросту говоря и не было вовсе.

– Нам нужно срочно найти корабль на болоте! У меня на карте в сумке точка обозначена. Пока корабль не понял, что экипаж погиб, что никто не вернется на борт! Если мы не успеем, то…

– Тихо, тихо, Кирилл. На вот! Выпей отвара на травках. С тимьяном и душицей. Сразу полегчает!

– Если корабль поймет, что он один, то все, наступит полный…

– Да ты сам себя послушай! – перебил его Афанасьев. – Как корабль может что-то там понять? Это ты спал и тебе все пригрезилось. Ты бредил!

– Где мое оружие и одежда?

– Тихо, Кирюша. Скоро помощь придет. Все станет ясно. Нам помогут. Ты болен!

Панкратов закрутил головой в поисках своей амуниции. Он взволнованно соскочил, непроизвольно выбил из рук протянутую Афанасьевым кружку с отваром. Выплескивая содержимое на стол, простая солдатская кружка брякнулась на пол и укатилась под нары.

Бывший командир разведроты кинулся к двустволке егеря, висевшей возле печи на стене. Схватил, переломил стволы – патроны есть!

– Стой, Кирилл! – закричал егерь. – Не трожь ружье!

Но Панкратов, похудевший за четыре дня лихорадки, но полный решимости принимать активные действенные меры, на непослушных ногах быстро поковылял на улицу – туда, где, по его мнению, сидел на цепи закованный пилот-пришелец. И откуда только взялись силы. Не обращая никакого внимания на то, что он раздет и шлепает босиком по ледяным лужам, Панкратов дошел.

– Сейчас, Василий Митрофанович! – хрипло шептал он. – Сейчас! Я докажу!

Егерь не ожидал такой прыти от слабого больного человека. Спохватился, кинулся догонять, выскочил из домика, сразу увидел, что Панкратов уже занес ногу в опасный, ничем не обозначенный сектор, где человек мог подвергнуться атаке пленника. Туда, где бледная тварь сможет легко достать зазевавшегося человека. Возвращаться за вторым ружьем не было времени.

– Стой!!! – Афанасьев кинулся вперед в попытке остановить Кирилла.

Он почти успел, схватил его за плечи, развернул, вытолкнул, не обращая внимания, что тот может упасть в лужу или выстрелить, хотел вновь закричать. Бледное, затравленное существо, до этого момента испуганно прятавшееся под старой тракторной арбой, дождалось своего часа. Инопланетянин метнулся с проворством хищника, цепь зашелестела по мокрой траве, выдавая движение врага. Егерь похолодел от ужаса и понимания того, что сейчас произойдет. Он хотел повернуться к монстру лицом, отмахнуться от него или как-то иначе защититься, завалиться на спину, отбиться ногами, отползти…

Инопланетная амфибия не упустила своего шанса. Когти вонзились в бок человека, разрывая плоть и чувствуя, как хлынула горячая кровь. Другой конечностью инопланетянин схватил своего тюремщика за шею и, проткнув когтями такую мягкую, такую податливую кожу, не дал вырваться предсмертному крику. Подтянул к себе падающее в агонии тело, поволок под арбу. Он рвал и кусал уже бездыханное тело и наслаждался своей маленькой победой! Теперь он может сбежать. Он уже нашел слабое звено в цепи, удерживающей его в плену. Инорг перестал кромсать мертвого человека, быстро зашарил по мокрой от крови и воды одежде. Он нашел то, что искал. Инструмент! Это был нож егеря – выкованный из многослойной стали, охотничий нож. Инопланетянин быстро извлек его из ножен на поясе. Он ненавидел все металлическое, но в этот раз человеческое оружие могло помочь освободиться из плена.

Инорг потянул цепь – он искал то самое слабое звено, где нашел тонкую, не запаянную щель. Вогнал лезвие ножа в тонкий разрыв звена. Напряг все свои силы, нажал, продвигая лезвие дальше и дальше, по миллиметру расширяя зазор. Еще несколько мгновений и он высвободит соседнее кольцо.

Панкратов упал на мокрую весеннюю травку, выронил ружье егеря. Холод, а может быть, и прекратившееся ментальное чужое влияние привели его в чувство. Он принял сидячее положение и все осознал.

– О, боже!

Он видел, что Афанасьев погиб! Его старый друг принял страшную смерть. Как в замедленном действии Панкратов смотрел на пришельца, проводившего какие-то манипуляции с удерживающей его цепью. Все встало на свои места – сейчас инорг вырвется на свободу и, скорее всего, сразу атакует. Нужно что-то срочно предпринять! Надо уничтожить врага, пока он не напал, а за тем не растворился на просторах Больших Донков. Но почему инопланетянин не ранен? Он же стрелял в него и попал… вчера…

Кирилл попробовал встать, поскользнулся, дополз до заряженного ружья. Сразу снял с предохранителя, нервно оглянулся на врага. Инорг откинул цепь и ненужный теперь нож егеря, встал на задние конечности, выпрямился во весь свой рост и защелкал.

Панкратову удалось подняться, его бил озноб. Легкая двуствольная «горизонталка» почему-то показалась такой тяжелой и неподъемной! Майор не стал поднимать оружие в горизонтальное положение, держал параллельно правой ноге и ждал. Ждал, когда тварь начнет атаку.

В какой-то момент их взгляды встретились, и в бельмах чуждого организма Кирилл рассмотрел разгорающийся огонь бешенства. Но ему не было страшно. Бывший командир разведчиков знал, что когда-то он встретит свой последний бой и, глядя в глаза врагу, нельзя будет показать слабость или страх. Смерть необходимо встречать с гордо поднятой головой. Погибнуть с оружием в руках – это честь и не надо разменивать ее трусливым повизгиванием и предательским малодушием.

Инорг посмотрел по сторонам, оценивая ситуацию, и внезапно прыгнул в сторону противника. Он не учел одно важное обстоятельство – он по-прежнему был стреножен металлическими кольцами, соединенными все той же цепью. Да, он смог бы покинуть место заточения, но прогуливаться по бульвару, широко расставляя ноги, ему не давал короткий фрагмент злополучной цепи.

Прыжок не удался.

Инопланетянин запнулся и покатился к ногам Панкратова, широко раскинув когтистые, измазанные кровью конечности – он намеревался схватить и растерзать врага. Как бы ни готовился к этому майор запаса, слабость дала о себе знать. Он дрогнул, потерял драгоценный миг, пошатнулся, даже отступил на шаг, увеличивая дистанцию до рептилии, попытался поднять ружье, не успел и произвел выстрел чуть позже, чем хотелось. Выстрел получился неприцельным и под ноги, но некоторых результатов удалось достичь. Инорг был уже рядом и увернуться от картечи не успел. Крупная дробь прошла рядом с телом подкатившегося по траве инопланетянина, но две свинцовых горошины зацепили и ошеломили врага.

Первая свинцовая горошина вошла в предплечье, пробив шкуру, мягкие ткани и зацепив кость в миллиметре от сустава. Там и застряла, причиняя обжигающую боль и вызывая кровотечение. Вторая нанесла иноргу более критичные повреждения, она пропахала заметный след через левую часть лица (скорее – морды) и прошла ниже, к подобию подбородка. Но главное, картечь в своем неостановимом полете уничтожила глаз противника.

Инопланетный тритон заверещал так, что у майора Панкратова заложило уши. Видимо, боль существа была непереносима.

Пришелец вращался на одном месте, разбрызгивая в разные стороны подобие крови и чего-то еще, пахучего и омерзительного.

Панкратова обдало черными брызгами, и он, словно в некоем ужасном ступоре, завалился на правый бок. От весеннего холода босые ноги свела судорога, пальцы рук почему-то тоже не слушались. В последнем порыве Кирилл навел ружье на раненного врага, нажал на спусковой крючок второго ствола и… выстрела не произошло. Только сухой щелчок осечки возвестил о том, что огнестрельная война закончилась.

Кирилл попробовал встать на непослушные ноги, но не смог и тогда пополз. Он полз к дому, который так опрометчиво покинул. Он страдал и полз, полз и страдал.

Из-за него погиб его друг. Из-за его недоверия и вспыльчивости. Так глупо! Друзьям надо доверять, что бы ни случилось. Во что бы ни стало! А теперь Василий Митрофанович погиб и погиб страшно.

Тем временем инорг пришел в себя. Нет, он не успокоился, он рвал и метал, но теперь тварь единственным оставшимся глазом искала своего противника. Увидев фигуру человека, инопланетянин вскинулся, вновь поскользнулся и тоже пополз, пытаясь здоровой правой верхней конечностью подтягивать себя быстрее, отталкиваясь стреноженными ногами. Он почти настиг ослабленного человека.

Панкратов оглянулся.

Как старый воин он сразу оценил ситуацию и понял, что ему не успеть доползти до спасительного домика охотников. Там, в доме, можно было забаррикадировать дверь, там можно было, выиграв время, отогреться, найти свое оружие и получить передышку, все обдумать. Но теперь уже поздно. Бледная тварь скоро его настигнет.

Кирилл решил изменить свой маршрут. Невзирая на боль от ранения в ногу и судороги, он рванулся к столу под навесом, за которым они в первый вечер так славно и душевно праздновали начало весенней охоты. Там на столе, Панкратов знал об этом, лежал большой деревенский самодельный нож егеря. Этим ножом Афанасьев-старший любил чистить дрыгающихся карасей и потрошить подстреленных уток. Нож был старый, почерневший, но хорошо заточен рачительным хозяином. Большой точильный брусок всегда находился рядом.

Вот за этим ножом и пополз бывший разведчик. Чем-чем, а ножом Кирилл умел пользоваться. Даже пришлось поучаствовать в свое время в смертельной и стремительной рукопашке.

До скамеек и стола оставалось доползти пару метров. Лишь бы нож был на месте, лишь бы егерь не убрал его в дом или сенки.

Майор дополз, успел, подтянулся на руках, ухватившись за крепкую скамью, затем за стол, принял сидячее положение. Мельком бросил взгляд на приближающуюся смерть, оглянулся на большой точильный камень – нож был здесь, лежал на своем месте.

Панкратов схватил нож, за долю секунды оценил его вес и длину. Когда ты режешь колбасу или сыр, ты же не думаешь о том, как будешь орудовать кухонным ножиком в бою. Теперь же майор оценил работу сельского слесаря, смастерившего это холодное оружие. В деревнях частенько колют скот, и длинные надежные ножи здесь всегда были в почете.

Вооружившись, Панкратов поднялся выше – уселся на стол и недобро ухмыльнулся приближающейся верещащей твари.

– Вот теперь посмотрим, кто кого! – скрипя зубами, со злостью и какой-то глубинной обидой медленно проговорил он и встал прямо на стол.