Глава 16

Новая вражеская атака разразилась сразу после обеда, но ее начало здорово нас обескуражило. Вместо живых раскольников – в смысле тех, что еще напоминали живых людей, в дверь начали врываться… мертвецы. Не сами, разумеется, а при помощи парочки громил, забрасывавших их внутрь поочередно, словно мешки с песком. Семь изуродованных безжизненных тел были свалены у лестницы в неживописную груду с непонятными нам пока намерениями, а боеспособные остатки врага так и не показались. Мы в недоумении взирали сверху на устроенную свалку и гадали, зачем перед этим Искатель почти пять часов возился с мертвецами за стенами гостиницы. Догадки рождались, как рифмы у прожженного стихоплета, и все они были одна мрачнее другой. Только вот которой из них предстояло оказаться истинной?

– Смотри-ка, а жмурики действительно белеют или это у меня уже в глазах рябит? – полюбопытствовал я у майора, когда вдруг обнаружил происходящую с мертвыми «буянами» метаморфозу.

– Белеют, – подтвердил Кальтер, тоже заметивший, как лица и прочие открытые участки вражьих тел постепенно наливаются подозрительной белизной. – И вряд ли это к добру. Давай лучше уйдем с лестницы от греха подальше.

– Не возражаю, – ответил я и, глянув напоследок на превратившихся в альбиносов громил, поспешил за Тимофеичем прочь из шахты.

Предчувствия его не обманули. Не успели мы вернуться на запасные позиции в коридоре шестого этажа, как внизу словно паровой котел прорвало. С оглушительным шипением и свистом в потолок от подножия лестницы ударил фонтан густого, как молоко, не то перегретого пара, не то похожего на него газа. Окна лестничной шахты оказались слишком узкими, чтобы позволить ему напрямую вырваться наружу, и он хлынул на этажи. И в первую очередь на наш, потому что вверху – там, где его напористый восходящий поток сталкивался с преградой, давление летучей субстанции было наибольшим.

– Газы! – скомандовал Кальтер, торопливо отстегивая притороченную к комбинезону защитную маску. Я также не мешкая облачился в противогаз, поскольку быстро заполняющее гостиницу парообразное вещество могло содержать ядовитые примеси.

Но едва дыхание этой аномалии докатилось до нас, тут же выяснилось, что оно не обжигающее и не едкое, а очень холодное, как антарктический буран. Защитные фильтры масок от такой напасти не спасали. За считаные секунды в коридоре воцарился лютый мороз. Он быстро проник под мой облегченный летний комбинезон и вызвал нешуточный озноб. Нас с компаньоном будто швырнули в рефрижератор, столбик термометра в котором стремительно падал.

– «Ледяной гейзер»! – прокричал я на ухо Кальтеру. – Помнишь, я тебе о нем по пути в Припять рассказывал? Так вот, значит, чьей энергией Искатель заряжал трупы все это время!

– Надо выдвигаться к выходу, пока мы вконец не продрогли и задницы к полу не приморозили! – уверенно заключил Куприянов.

– Золотые слова, старик! – поддержал я компаньона. – Валим нахрен отсюда, а то придется мне у тебя помимо Слитка еще северную надбавку вытребовать!

Отвратительное, доложу я вам, ощущение – чувствовать себя клопом в вынесенном на мороз диване. Разве только мелким кровососам при таком катаклизме бежать совершенно некуда, а у нас еще был шанс вновь подставить лица теплому сентябрьскому солнышку. Но следовало поторапливаться. Перспектива воевать с окоченевшими от холода руками меня совершенно не грела, как в прямом, так и в переносном смысле.

Спуск по главной лестничной шахте отнял у нас не более пары минут. Первым вниз отправился Кальтер. Пристегнувшись к своей компактной альпинистской лебедке, он, словно паук по паутине, вмиг соскользнул с шестого этажа на завал из обрушенных лестничных пролетов. Верхушка этой бетонной груды, как я ранее упоминал, находилась почти вровень с выходом на третий этаж, с которого нам предстояло прыгать на плоскую крышу примыкающего к «Полесью» одноэтажного ресторана. Отцепившись от лебедки, майор нажал на ней нужную кнопку, и спусковое устройство отправилось обратно, двигаясь вверх по автоматически сматываемому тросу. Мне оставалось лишь поймать лебедку и снова переключить ее в спусковой режим. Благо мой вес и вес компаньона были примерно одинаковы, поэтому никакой дополнительной регулировки настроенный под Тимофеича механизм от меня не потребовал.

Мое нисхождение в шахту выдалось уже не столь безупречным. Мне пришлось прицепить лебедочный карабин к поясу, пряжка которого не была рассчитана на такие экстремальные нагрузки. Мало того что она едва не лопнула при спуске, так вдобавок меня чуть было не перевернуло при этом вверх тормашками. В спешке я забыл ослабить лямки ранца и перевесить его пониже, как еще утром советовал майор. Неправильно размещенная на спине поклажа отклонила мое тело в воздухе от вертикального положения, а суматошные попытки сохранить его лишь еще больше раскачали трос и никакой пользы не возымели.

К счастью, я все-таки приземлился на спину, а не на голову, что могло неминуемо случиться, будь завал пониже. Кальтер помог мне освободиться от спускового устройства, и пока я, костеря собственную неуклюжесть, поднимался на ноги, компаньон смотал трос и спрятал лебедку в поясной чехол. Свирепый холод успел проникнуть и сюда, так что нам нужно было поспешать, а иначе скоро в гостинице станет невозможно дышать. «Ледяной гейзер» продолжал свистеть и фонтанировать, покрывая ее стены инеем и неумолимо вымораживая в них все живое.

Перебравшись по завалу в фойе коридора третьего этажа, мы бегло осмотрелись и, не обнаружив угрозы, рванули прямиком к окнам, что располагались над ресторанной крышей. Окажись мы этажом ниже, то попросту выбрались бы на нее, как на террасу, но сейчас нам предстояло прыгать примерно с четырехметровой высоты. Тоже не слишком высоко. И вряд ли мы испытали бы в связи с этим трудности, если бы они сами не застали нас врасплох. Короткая, почти мимолетная утрата нами бдительности обернулась трагическими и, к несчастью, непоправимыми последствиями…

Не выпуская винтовки, Кальтер уселся на подоконник и собрался было перекинуть ноги наружу, дабы сигануть на крышу. Но тут из номера, дверь которого выходила в фойе, с грохотом вывалилась гигантская фигура, едва протиснувшаяся из-за своих габаритов через косяк. Я топтался у окна, дожидаясь своей очереди прыгать, и очутился прямо на пути громилы. Оба пистолета у меня были наготове, но все произошло настолько молниеносно, что я даже не успел ими воспользоваться. Раскольник – а кому еще, кроме него, здесь ошиваться? – с ходу саданул мне ногой в грудь, что было практически равносильно удару бампера разогнавшейся легковушки. Я пролетел, не касаясь ботинками пола и растеряв по пути оружие, через все неширокое фойе и врезался спиной в пожарный стенд, разбитый, правда, задолго до моего вмешательства. После чего сполз по стене на пол, жадно хватая ртом воздух. Удар пришелся в нагрудную кевларовую пластину, но мощь его была такой, что дыхание у меня все равно перехватило, а перед глазами засверкал калейдоскоп разноцветных всполохов.

Но все мои нечаянные страдания были пустяком по сравнению с теми, что выпали на долю бедолаги-майора. Не успев еще выбраться наружу, он вскочил с подоконника и навскидку выпустил во врага длинную очередь. Какое там! С тем же успехом Тимофеич мог стрелять в катящийся с горы валун. Приняв в себя град пуль, раскольник даже не пошатнулся, а развернулся и в ярости набросился на стрелка.

Возможно, тому все же удалось бы применить против гиганта нашу проверенную тактику и перебить ему ноги, но слишком мало времени оставалось в запасе у Кальтера. «Буян» одним прыжком сократил дистанцию и, зажав жертву в угол, отрезал ей все пути для маневра. Компаньон в отчаянии рискнул поднырнуть противнику под руку, но тот не позволил ему вырваться на свободу. Сграбастав Тимофеича своими ручищами, громила без видимых усилий оторвал его от пола и швырнул в окно. Ботинки майора проскребли по подоконнику, но зацепиться за него Кальтеру не удалось, и он вылетел вниз головой с третьего этажа вместе с оружием и всем снаряжением.

Превозмогая боль в груди, я вскочил на ноги и схватил первое, что подвернулось под руку: валявшуюся рядом напольную вешалку. Ее длинная стойка и зубастая верхушка для вешания шляп показались мне сейчас более надежной защитой, нежели верное мачете. Так оно, в общем, и получилось. Раскольник налетел на мое орудие, словно медведь на рогатину, и попытался отбить его в сторону, да не тут-то было. Зубья вешалки крепко зацепились за вражеский комбинезон, а ударивший по стойке громила лишь сильнее вогнал их в прорехи. Отступить на шаг назад, чтобы освободиться, он и не подумал. Так и продолжал переть напролом, игнорируя ненужные ему при такой силище и живучести финты и уклоны.

Только теперь я смог опознать преградившего нам путь раскольника. Череп, он же полковник Борис Черепанов, чей братец пал от руки Кальтера в том проклятом лесу двое суток назад! Главарь раскольничьей клики и раньше был достаточно могуч, а перейдя в услужение Искателю, обрел такое тело, что мог бы сегодня голыми руками придушить взрослую гориллу. Изуродованное почти до неузнаваемости лицо полковника не выражало ничего, кроме полной невменяемости. Жаль, нельзя спросить, помнит ли он еще о своей мести. Утратив дар речи, подобно прочим своим соратникам, Череп лишь беззвучно разевал рот, будто рыба. Но как бы то ни было, желание, которое пригнало командира «Буяна» в Припять, осуществилось: он получил шанс поквитаться с нами за брата Веню. Правда, цена, заплаченная Черепановым за это, оказалась слишком высокой даже для такого целеустремленного мстителя, как он.

Подошвы моих ботинок заскользили по кафелю. Вешалка помогала сдерживать врага на безопасном расстоянии, но долго так продолжаться не могло. Еще чуть-чуть, и я окажусь намертво прижатым лопатками к стене. А если Череп после этого не остановится, так он и вовсе придушит меня моим же оружием. Как ни жаль мне было его бросать, это требовалось сделать по возможности скорее, пока позади меня оставалось достаточно свободного места.

Выпустив из рук стойку, я шарахнулся вбок и выхватил из ножен мачете. Бешеное усилие, с каким Черепанов налегал грудью на «рогатину», не позволило ему мгновенно остановиться, и он рухнул вперед, приперев основание вешалки к плинтусу. Зубчатая верхушка стойки вонзилась полковнику в ребра и наверняка пробила легкие и сердце. Которые, впрочем, до этого уже были пробиты пулями майора, что ничуть не мешало моему противнику сражаться. Нанесенные мной травмы также остались им не замеченными, ибо жизнь, что бурлила сегодня в «буянах», была совместима и не с такими смехотворными по их нынешним меркам увечьями.

И отсечение головы, как было доказано ранее, не умертвляло искательского прихвостня. Мало того – даже не лишало его навыка ориентации в пространстве! С коленными суставами тоже не все было гладко. Отлично дробясь пулями, для легкого мачете, да еще в движении, они были чересчур неподатливыми, равно как и прочие кости могучих вражеских ног. Оставалось рубануть клинком по рукам громилы, который выдернул-таки из груди вешалку и собрался прищучить ею меня. И, в отличие от неистребимого Черепа, я уже вряд ли переживу такое членовредительство.

Я сильно рисковал, взявшись размахивать мачете в опасной близости от противника, но проку от одного моего удара попросту не оказалось бы. Мне удалось нанести их полдюжины, прежде чем полковник развернулся, решив наотмашь огреть меня вешалкой. Но дальше намерений дело у Черепанова не пошло. От резкого замаха тяжелым предметом надрубленные кости на обеих руках врага с хрустом сломались, после чего он был уже не в состоянии удержать вешалку. Она выпала из разжавшихся полковничьих пальцев, а болтающиеся на недорезанных сухожильях предплечья калеки стали напоминать крестьянские цепы для обмолота колосьев. Вложив в удар все силы, оплошавший Череп крутанулся на месте и, потеряв координацию, сначала упал на колени, а потом, не сумев опереться на руки, завалился ниц.

Вскочить без их помощи полковнику оказалось непросто, но, как говорится, терпенье и труд все перетрут. К тому же слуга Искателя не испытывал боли и потому не утратил ни самоконтроля, ни своей звериной силы. Перекатившись на спину, Череп сначала принял сидячее положение, а затем с раскачки неуклюже, но резво вскочил на ноги. Я в этот момент, забыв про брошенные пистолеты, уже перелезал через подоконник. Сражаться врукопашную в тесном помещении с мутировавшей Венерой Милосской, где она имела надо мной неоспоримое превосходство, меня совершенно не тянуло. Крыша ресторана – еще куда ни шло, хотя и на ней безрукий раскольник мог заставить меня изрядно побегать. А если к нему подтянутся собратья, тогда вообще полный кабздец. Эх, не получилось у нас смотаться по-тихому, да еще Кальтер угодил в передрягу…

Кстати, а где он?

Все оказалось гораздо хуже, чем я предполагал. Гостиничный корпус был немного шире одноэтажной пристройки, и под окном, из которого выпал майор, располагался самый край ресторанной крыши. Упади компаньон метром правее, возможно, ему повезло бы отделаться ушибами, но Тимофеич грохнулся аккурат на ограждающий крышу железный парапет, а с него – на землю. В общей сложности Кальтер пролетел не четыре метра, а все восемь и сейчас лежал на асфальте у входа в ресторан, не предпринимая даже слабых попыток подняться. В лучшем случае майор потерял от удара сознание, в худшем – свернул себе шею. Если бы не чертов парапет, о который он просто не мог не удариться, его шансы выжить выглядели бы не столь плачевными. Но чтобы навернуться с высоты спиной или головой о швеллер и не пострадать, надо иметь прямо-таки фантастическое везение. Которое, похоже, от Кальтера сегодня отвернулось.

– Дерьмо! – в отчаянии выругался я, когда выпрыгнул наружу, из жуткого холода в тепло, и глянул через парапет на недвижимого компаньона. Отсюда нельзя было определить, жив он или мертв. Но даже если Тимофеичу подфартило отделаться легкими повреждениями, ему придется немного потерпеть. Я не мог сейчас прийти ему на помощь, поскольку неугомонный Череп уже маячил у окна, собираясь перемахнуть через подоконник и поквитаться со мной теперь еще и за свои отрубленные руки.

Я суматошно огляделся и задержал взгляд на валявшемся поблизости фрагменте вывески, обрушившемся с гостиничного корпуса. «ЛЬ» – две метровой высоты буквы и часть удерживавшего их на крыше каркаса, сваренного из металлического уголка (целиком вывеска некогда являла собой украинское название гостиницы: «ГОТЕЛЬ „ПОЛIССЯ“). Кто сбросил сверху этот обломок – ветер, мутанты или аномалия, – можно было лишь гадать. Но у того вандала хватило сил разорвать на каркасе сварные швы и деформировать уголки так, что теперь они топорщились во все стороны, будто шипы огромного моргенштерна. Вряд ли сталкерский комбинезон обезопасит от падения на них с высоты – эта мысль пришла мне в голову сразу, как только я заметил лежащий лицевой стороной книзу „ЛЬ“. Вся его крепежная фурнитура, соответственно, торчала вверх, и валялся обломок не там, где он был, а под нашим окном…

А в чем, собственно говоря, загвоздка? Что мешает моей мечте сбыться прямо сей же момент? Я кинулся к фрагменту вывески и, ухватив его за один из шипов, попробовал сдвинуть «ЛЬ» с места. Запросто! Гладкая поверхность букв и небольшой вес обломка позволяли буксировать его по ровной крыше даже в одиночку. Чем я без промедления и занялся, едва понял, что это осуществимо.

Болтая недорубленными предплечьями, Череп поставил ногу на подоконник и, кое-как протиснувшись в оконный проем, сиганул вниз следом за мной.

– Мягкой посадки, сучара! – процедил я, подкатывая под окно шипастый обломок вывески. Я спешил что было мочи и все равно едва не опоздал. Раскольник уже находился в полете, когда мне удалось завершить свою жестокую каверзу. Враг напоролся сразу на два торчащих уголка: один угодил ему в пах и вышел наружу из поясницы, заодно выдрав правую почку, а второй вонзился под ложечку и застрял где-то в грудной полости. Центр тяжести у «ЛЬ» моментально сместился, и нанизанное на каркас тело, перевернув обломок, упало на крышу. Не ощущающий боли Череп попробовал было встать и стянуть себя с шампуров, но они так крепко застряли промеж полковничьих костей, что все его старания были тщетны. Он мог только еле-еле ползти на четвереньках и волочить за собой фрагмент вывески подобно тому, как муха волочит соломинку, воткнутую ей в брюшко юным сорванцом… да простит меня храбрый полковник Борис Черепанов за столь циничное сравнение.

Спустя еще четверть минуты кожа на теле раскольника начала лопаться и бурно кровоточить – это означало, что вместо отвоевавшего свое Черепа на крыше ресторана должна возникнуть аномалия. Я не стал дожидаться ее рождения и поспешил спуститься к не подающему признаков жизни Кальтеру. Судя по хлопку, что раздался вскоре наверху, и брызнувшим фонтаном кровавым ошметкам, тело полковника тоже разродилось «трамплином». Не слишком достойный для нашего мстителя финал. В отличие от брата, Веня Черепок погиб гораздо менее мучительной и более человеческой смертью. Что ж, каждому свое. Неизвестно еще, насколько мне повезет в таком деликатном деле, как отход в мир иной. За последние дни Всевышний не завизировал ни один из моих смертных приговоров. Неужто они показались ему чересчур щадящими? В таком случае какую же тогда эксклюзивную смерть он для меня приберег?

Зато Тимофеич, кажется, отмучился. Однако и впрямь до слез обидно за старика, сошедшего с пути раньше срока. Вот уж не думал, что буду жалеть своего двуличного компаньона, но поди ж ты – жалею. М-да, парадокс…

С момента, как мне удалось выпрыгнуть из окна, и до той поры, как я склонился над скрюченным телом компаньона, прошло минуты три (две из них ушли на спуск с ресторанной крыши, поскольку лихо прыгать с нее на асфальт я побоялся). За это время майор так и не пошевелился – плохой, очень плохой знак. Ну да что теперь поделать – чьи-то мечты сбываются, чьи-то нет. Оно ведь не только в Зоне так, но и везде. Жестокая, слепая рулетка жизни…

Разорвавший тишину протяжный вопль Искателя был исполнен почти человеческого ликования. В суете последних минут я не обратил внимания на то, что свист «ледяного гейзера» прекратился и центр Припяти вновь окутала мертвая тишина. Бегло оглядев округу с крыши ресторана, я решил, что пожиратель аномалий и четверка выживших раскольников все еще отирается у пожарного выхода. Однако Искатель орал сейчас практически за углом, причем совсем не там, откуда я ожидал нападения. Или даже не за углом, а… в ресторане! Точно! А я расселся прямо перед входом, в то время как апостол Монолита наверняка меня заметил и уже готов полыхнуть своей промывающей мозги вспышкой!

Святые угодники! Но зачем он орет? Явно неспроста! Не уверен, что сумеет подкрасться ко мне исподтишка, и хочет меня спугнуть, чтобы я пустился бежать от него со всех ног? Прямиком на притаившихся в ближайших кустах раскольников? Ходячий глист любит охотиться подобным образом на тех врагов, которых побаивается. И все еще надеется, что мы попадемся на его дешевую уловку.

Вернее, я попадусь, а Кальтеру об этом уже можно не переживать. Впрочем, кое-какой посмертный подарок он мне оставил. Выроненная им при падении винтовка лежала неподалеку на асфальте. Не спуская глаз с темных провалов окон, я подобрал оружие и изучил в оптический прицел видимые с улицы помещения ресторана. Ну же, трусливая тварь, покажись! Не волнуйся, убежать Леня Мракобес всегда успеет. Однозначно ты меня видишь и знаешь, что я вооружен, а иначе с чего бы вдруг ты так внезапно заткнулся?

Разгромленный зал ресторана просматривался снаружи почти полностью, но спрятаться в нем тощий и темнокожий Искатель мог где угодно. Пока между нами сохранялась приличная дистанция, он был мне не опасен. Напротив, это я со своей винтовкой представлял для него угрозу. Но не станешь же палить наобум в каждое из множества потенциальных укрытий противника, надеясь, что тебе повезет отыскать верное? В разгрузочном жилете Кальтера еще оставались один или два запасных магазина, но я не хотел бездумно растрачивать дефицитнейшие боеприпасы. Потому что пока не планировал умирать, а это означало, что все мои выстрелы должны поражать конкретные цели. В идеале одна пуля – одна цель. И если я начну мазать по ним из такой хорошей винтовки, которая перешла мне в наследство от Тимофеича, винить в промахах надо будет исключительно себя и свою криворукость.

Значит, Искатель, тебе нравится орать и шарахать красными вспышками? А что, если мне использовать против тебя твою же тактику устрашения? Разумный хищник – он ведь способен не только удивляться, но и испытывать страх. Например, слыша рычание более грозного хищника. Я, конечно, не умею начинять людей аномальной энергией и превращать их в бомбы, но когда нужно устроить светопреставление – тут меня хлебом не корми. Дайте только в руки необходимый инструмент, а уж за мной не заржавеет.

Опустив оружие, я аккуратно, не делая резких движений, отстегнул на ранце клапан нижнего кармана и извлек оттуда последнюю пару оставшихся у меня «сигналок». Затем положил винтовку на сгиб руки и распутал на ракетных пеналах шнурки для ручного запуска. Далее огляделся и, не обнаружив несущихся ко мне через площадь раскольников, поочередно, без паузы, выпустил обе ракеты в ресторанные окна. После чего вновь схватил винтовку и нацелил ее туда, куда только что с пронзительным свистом умчались «сигналки».

Предупредительные надписи на их пеналах гласили: «Не для использования в закрытых помещениях!» Оно и понятно: страшно представить, какой переполох разразится, например, в Баре, выстрели я там такой штуковиной в самый разгар ежевечернего веселья. Хорошо, если мечущаяся в четырех стенах, как насмерть перепуганная птица, ракета не выжжет кому-нибудь глаза и не устроит пожар. Однако что являлось недопустимым для «Ста рентген», в ресторане «Полесье» могло оказать мне огромную услугу. Свистящие и рассыпающие за собой снопы искр «сигналки» заметались по темному залу, словно светлячки-мутанты, которые, по слухам, водятся с недавних пор в «Агропроме». Только те пугали сталкеров, не издавая при этом ни звука, а мои светляки шумели в полете так, что от их свиста едва не лопались барабанные перепонки. Куда там Искателю с его жалкими воплями! Сверкал он, бесспорно, намного ярче, зато по уровню шума «сигналки» легко обскакали вой пожирателя аномалий.

И это паскуднику здорово не понравилось. Неизвестно, за что он принял мои ракеты, но не успели они затихнуть и сгореть, а апостол Монолита уже бежал прочь от воцарившейся вокруг него свистопляски. Памятуя о мерзкой привычке Искателя слепить своих врагов, я крепко зажмурил левый глаз, а правый поднес к оптическому прицелу, на котором предварительно выставил самый мощный светофильтр. И потому когда уносящая ноги тварь ударила по мне своим коварным оружием, я был к этому полностью готов.

А бежала она, судя по всему, туда, откуда пришла – назад, в гостиницу. Пригнувшись, чтобы не шоркать макушкой о потолок, и комично задирая длинные костлявые ноги, объятый пламенем дылда спешил к двери, что вела в гостиничный корпус. Спешил и даже понятия не имел, что световая маскировка сейчас его не спасает, а, наоборот, только вредит.

Глядя сквозь затемненную оптику, я отчетливо видел в центре ослепительного пятна вражеский силуэт и ни в коем разе не собирался упускать такую удачу. Единственное, что мне мешало хорошенько прицелиться, – это колонны, что подпирали потолок зала и за которыми то и дело пропадала моя мишень. Поэтому я поступил рациональнее: взял на прицел дверь, к какой стремился беглец, и когда его отделяли от выхода считаные шаги, пальнул из подствольного гранатомета в стену возле дверного проема.

Оставленная Кальтером на черный день, последняя граната влетела в ресторанное окно, пронеслась по залу между колоннами и угодила чуть ниже той точки, куда я целился. Впрочем, для моего выстрела такая погрешность не играла особой роли. Обладающий повышенной мощностью снаряд (дорогая игрушка – Тимофеич явно не экономил в Зоне на хороших боеприпасах) врезался в стену над плинтусом и рванул, отколов от стенной панели внушительный кусок. В приближающегося к двери Искателя ударил шквал гранатных и бетонных осколков. Он шутя отбросил худосочного дылду назад и припечатал его спиной к оказавшейся у него на пути колонне. Сияющий вокруг монстра ослепительный ореол тут же погас, а сам он отлепился от колонны и шмякнулся на пол, будто марионетка, у которой разом оборвались все нити.

– Кукар-р-рача! – победоносно прорычал я, чувствуя, как внутри меня просыпается натуральный первобытный варвар, который только что поставил ногу на грудь поверженному врагу и занес над ним свою окровавленную дубину. В сегодняшней пляске смерти я уже не выглядел идиотом, как вчера, когда мне пришлось ломать комедию перед Скульптором. Жаль, Кальтер не дожил, а так хотелось доказать ему, что Мракобес может сражать наповал апостолов Монолита не только танцем, но и огнестрельным оружием.

Достигнутый успех следовало немедля закрепить. Это было крайне рискованно, потому что даже умирающий Искатель мог собраться с силами и сверкнуть мне напоследок в глаза психотропной вспышкой. Но вдруг он сейчас всего лишь оглушен? Тогда я совершаю еще более крупную ошибку, оставляя его в живых. Я убрал с прицела светофильтр, присмотрелся к распластанному у колонны телу, не заметил, чтобы оно билось в агонии, и, собравшись с духом, вошел в ресторан. Приближаться к апостолу вплотную, однако, не дерзнул. Остановившись неподалеку от него, я положил ствол винтовки на край поставленного на попа стола, упер оружие покрепче, дабы не ходило ходуном в моих дрожащих руках, затем снова приник к прицелу и, наведя его на Искателя, тремя точными выстрелами начисто снес ему голову. А для гарантии пустил еще три пули в сердце, хотя и сомневался, что оно у монстра есть. Затем подхватил винтовку и поспешил прочь, не желая больше ни секунды задерживаться рядом с теперь уже окончательно мертвым пожирателем аномалий…

Четверо его прихлебал продолжали околачиваться где-то неподалеку, и я о них не забыл. Но сейчас меня больше интересовал Тимофеич. Если он погиб, надо окончательно в этом убедиться. Чем я и занялся сразу, как только вышел из ресторана.

Перво-наперво я проверил у Кальтера пульс и обнаружил, что таковой имеется. Причем достаточно уверенный. Наружных кровотечений, не считая нескольких ссадин, не наблюдалось, но майор выглядел очень бледным. На фоне его серого, как папиросная бумага, лица маскировочная татуировка смотрелась вдвойне чужеродно и походила на тень нависшей над компаньоном смерти. Я начал переворачивать его с правого бока на спину, желая осмотреть пострадавшего со всех сторон, и в этот момент он очнулся.

– Время и место! – процедил Кальтер сквозь глухой стон и открыл глаза. Взор его был мутным, но худо-бедно осмысленным.

– Как себя чувствуешь, старик? – поинтересовался я, уложив майора на ровном асфальте лицом вверх. – Говори, где что болит. Попробую тебе помочь.

– Время и место! – еще настойчивее повторил Куприянов, чуть приподняв голову и хватая меня правой рукой за запястье. Правда, пальцы компаньона оказались слишком слабы и почти сразу же сорвались. А вот его левая рука и нижняя часть тела при этом рывке остались совершенно неподвижными. Даже мало-мальски не шевельнулись. Хреново.

– Три тридцать пополудни, ресторан «Полесье», полкилометра южнее главной цели. – Дабы успокоить пострадавшего, я решил, что лучше все-таки ответить на его вопрос.

– Плохо, боец! – проговорил Кальтер, брызжа слюной и скрипя зубами от боли. – Отстаем от графика! Коли мне морфин и помоги встать. Мы выдвигаемся немедленно!

– Нельзя тебе вставать! – помотал я головой. – Слишком дерьмово выглядишь. Лежи пока. Время еще терпит. Лучше попробуй взять себя в руки и расскажи, где у тебя болит.

– Возражать?! – Он снова рванулся, но, видимо, испытал вслед за этим дикий приступ боли и зарычал как зверь. Лицо у майора перекосило, и он, уронив голову на асфальт, так и остался лежать с застывшей гримасой, похожей на гипсовую маску мучительной агонии. Я расстегнул лямки куприяновского ранца, подтащил его повыше и соорудил из него для компаньона подушку. Потом осмотрелся, убедился, что все спокойно, и достал обе аптечки. Морфин имелся и у меня, и у Кальтера, но пока мне не будет известен хотя бы приблизительный характер полученных им травм, с обезболивающим лучше повременить. Хотя кое в чем Тимофеич прав: нам не следует задерживаться на площади, и лучше поскорее покинуть ее. Убраться отсюда с глаз долой в парк или, на худой конец, за ресторан. Одна проблема: майор грохнулся оземь с большой высоты и, возможно, получил повреждения, которые при неосторожном перемещении могут его запросто убить.

Очевидно, вспышка боли привела Кальтера в сознание, потому что когда жуткая гримаса сошла у него с лица, оно немного порозовело, а взгляд компаньона еще больше прояснился. Дышал он при этом часто, тяжело и хрипло, к тому же взмок, будто кто выплеснул ему на голову ведро воды. Я не мог сказать, хорошо это или, наоборот, очень плохо. Но так или иначе, после приступа он наконец-то заговорил адекватно, чем, разумеется, облегчил стоящую передо мной задачу.

Когда одышка у майора немного улеглась, он не сразу, но все же собрал волю в кулак и выполнил мою просьбу. По словам Тимофеича, его дела обстояли следующим образом. Он помнил, как сильно ударился нижней частью спины о бордюр на крыше ресторана, после чего полностью отключился, пока я не взялся его тормошить. Сейчас главный источник боли терзал Кальтера в пояснице – ее словно медленно перепиливали тупой пилой. Ног он совершенно не ощущал и потому был почти уверен, что сломал позвоночник. Зато хорошо чувствовал боль в левом плече, на котором – я проверил – действительно оказался закрытый перелом. Дыхание компаньона также сопровождалось сильной болью – явно имели место сломанные ребра. Но кровью страдалец не кашлял, а значит, его легкие остались целы. Наверняка у него было еще немало переломов, ушибов и внутренних кровотечений, но выявить их ни он, ни я в настоящий момент уже не могли.

– Видишь, Мракобес, как погано все обернулось, – тяжко дыша, подытожил майор беглый анализ собственных повреждений. – Теперь у меня нет обратной дороги, и помочь тебе больше я ничем не могу… Так ты со мной? Или уходишь?

– Я доставлю тебя на «Авангард», – пообещал я. – Моя клятва по-прежнему в силе. Но не могу дать гарантии, что в таком дерьмовом состоянии ты переживешь путь до стадиона.

– Ты, главное, действуй, – напутствовал меня Тимофеич. – А за меня не переживай – как-нибудь сдюжу. А нет так нет. Тогда просто дотащи мое тело до «Авангарда», оставь его там на самом видном месте, и твоя клятва будет исполнена. Больше ни о чем не прошу…

Я вколол Кальтеру морфин, отцепил и выбросил отслуживший свое протез, затем жестко обездвижил калеке сломанное плечо бинтом и отправился на поиски материала для волокуши, попутно гадая, куда подевались оставшиеся в живых «буяны». То, что они до сих пор не дали о себе знать, было странным, хотя в целом обнадеживающим признаком. Или свита покойного Искателя не нападала без его приказа, или разбежалась без поводыря по округе, напрочь забыв о своей боевой задаче. Ну да бог с ними – буду решать проблемы по мере их поступления. И без того они выстроились передо мной в длинную очередь, и каждая наперебой требовала приоритетного внимания.

В разгромленных служебных помещениях ресторана удалось отыскать все, что мне сейчас было необходимо. И даже больше. Помимо крепкой доски, нескольких тонких металлических труб и проволоки я нашел также широкий электромонтажный пояс, немного длинных гвоздей и одноосную тележку для перевозки фляг. Стаскав все это ко входу, я связал из труб раму для волокуши – такой же, на какой я год назад вез хоронить Бульбу, закрепил на ней доску, потом отломал от тележки ось и приделал ее загнутыми из гвоздей скобками к нижней кромке плахи. Теперь ей предстояло не волочиться по земле, а катиться на колесиках. Это облегчало работу мне и страдания Кальтеру, поскольку иначе он чувствовал бы своей больной спиной каждую встреченную нами в парке выбоину. А колесное шасси – это уже совсем другой уровень дорожного комфорта. Так что если майор все-таки выживет, пусть не говорит потом, что я не отплатил ему за позавчерашнее спасение. Вера определенно знала, кого выбрать в компаньоны своему дяде Косте. Хотя и призрак, а в людях разбирается, факт.

На сооружение волокуши у меня ушло больше полутора часов. За это время Кальтер трижды отключался, но неизменно очухивался после того, как я, беспокоясь, не впал ли он в кому, совал ему под нос нашатырь. Выглядел Тимофеич малость получше, чем когда я впервые привел его в чувство, но все равно теперь от прежнего Кальтера осталась, пожалуй, одна его уродливая татуировка. Я с ужасом глядел на бледного осунувшегося калеку и видел перед собой немощного старика-паралитика, стоящего практически в двух шагах от могилы. Никогда не сталкивался с таким явлением, чтобы человек состарился всего за час, причем без посредства здешних аномальных выкрутасов. Впрочем, едва Куприянов приходил в сознание, эта иллюзия пусть не до конца, но рассеивалась, а морфин придавал потухшим было глазам компаньона блеск. Жаль только, отнюдь не жизнерадостный.

На часах было начало шестого, когда для нас с Тимофеичем наступил крайне ответственный момент: перекладывание больного на подготовленный для него транспорт. В одиночку я при всем старании не проделал бы это так, как предписывают правила оказания первой помощи при переломе позвоночника. Одно неловкое движение, и я мог запросто убить компаньона или усугубить его травму. Но по-другому было никак нельзя. Без жестких носилок или как в нашем случае – волокуши – в таком деле не обойтись. Хорошо еще, что защитные пластины комбинезона выполняли для беспомощного тела Кальтера функцию фиксирующего бандажа, а иначе и не знаю, как я справился бы с этой задачей.

Впрочем, даже несмотря на осторожность, мне не удалось переместить пациента безболезненно. Когда я буквально по сантиметру уже почти втащил майора на волокушу, его лицо опять перекосила гримаса боли, а из горла вырвался сдавленный хриплый стон. После чего глаза Тимофеича закатились, и он в очередной раз лишился сознания. Я поспешил завершить перекладку пострадавшего и взялся приводить его в чувство, но все мои старания оказались тщетными. Судя по наличию нитевидного пульса и слабого, но стабильного дыхания, Кальтер не умер, а, похоже, все-таки впал в кому. Что для него в его нынешнем состоянии было фактически равнозначно смерти.

Я выругался и обессилено плюхнулся на обломок бетонного блока. Возня с парализованным компаньоном вымотала меня до предела, а мне еще предстояло волочить его через весь парк к стадиону. А тут вдобавок из видимой отсюда вентиляционной трубы Саркофага начал подниматься столб свинцового дыма. Достигнув высоты птичьего полета, он остановился, будто уперся в незримый щит, и начал равномерно растекаться во все стороны, при этом раскручиваясь, подобно циклону. Плотность и размеры формирующегося на глазах облака увеличивались с каждой минутой. Нависнув над ЧАЭС, мрачная громада вращающегося небесного «жернова» уже в ближайшие полчаса грозилась накрыть собой Припять и ее окрестности. Зарождающийся катаклизм можно было по незнанию списать на внеочередной выброс, но я не ощущал предшествующих этому явлению аномальных возмущений атмосферы. Зато отлично помнил пророчество сектантов, в котором говорилось еще об одном апостоле Великого Очищения – Буревестнике. И обреченно понимал, что вряд ли нам повезет выиграть третий раунд нашей эпической битвы с Хозяевами Зоны.

Я перевел взгляд с затмевающей небо тучи на не подающего признаков жизни Кальтера, тяжко вздохнул и произнес:

– Подонок ты все-таки, Тимофеич. Ну кто так делает, скажи на милость? Заварил грандиозную бучу, втравил в нее нас с Черепом, затащил к черту на рога, а сам в конце хоп – и не при делах! Что, не мог другой отмазки придумать, кроме как взять и умереть?

– Типун тебе на язык! – не открывая глаз, еле слышно проговорил майор надтреснутым голосом. – И вообще, какого черта ты все еще топчешься на месте? Ждешь повторного приказа?

– Слава Господу – оклемался! – несказанно обрадовался я и даже ощутил приток невесть откуда взявшихся сил. – А я уж решил, что нечаянно тебя прикончил!

– И не мечтай! Много будет чести какому-то паршивому мотострелку угрохать майора Куприянова! – проворчал Кальтер, с трудом разлепляя веки. – Почему так рано стемнело? Или пока я был в отрубе, настал вечер?

– Кажется, старик, грядет большая буря, – ответил я, крепко привязывая майора к доске найденным в ресторане электромонтажным поясом, а также снятыми с куприяновского ранца ремнями. – Так что на легкую прогулку не рассчитывай.

– Нашел, чем удивить, – заметил Тимофеич. Он потрогал здоровой рукой затянутые мной ремни, ощупал доску, потом поднес ладонь к глазам и сжал ее в кулак. После чего с уверенностью добавил: – Есть еще силы. Пусть приходит твоя буря – справлюсь и с ней.

– Мне бы твой оптимизм, – пробормотал я, надевая ранец. Затем повесил на шею винтовку и, бросив последний взгляд на разрастающийся циклон, впрягся в волокушу.

Над Саркофагом блеснула первая молния, а вслед за ней пророкотал раскат грома. Буревестник прочищал горло, собираясь прокричать нам свою жуткую песнь. Край свинцового небесного жернова достиг площади, и мне на лицо упали первые дождевые капли. Обычная вода, пресная и холодная. Я приналег на ручку волокуши и, стронув тяжелую ношу с места, потянул ее к парковым воротам.

До заката оставалось два с половиной часа, и то, что мы оба были до сих пор живы, являлось чересчур щедрым подарком Небес. Между которыми и нами уже распростер крылья Буревестник, готовый сорвать на нас злобу за гибель Скульптора и Искателя. А заодно устроить в центре Зоны генеральную уборку, закрыв ею четвертый сезон Великого Очищения. И впрямь, почему бы нет: одно другому не мешает. Тем более теперь, когда разделаться с нами стало проще пареной репы…