Глава 11
Пятью годами ранее
Ожидание ответа от Семена Пожарского наполнило мое заточение в госпитале новой надеждой, возвратившейся ко мне после почти полугодичного отсутствия. Жаль только, она ни на йоту не улучшала моего по-прежнему стабильно ухудшающегося самочувствия. И все равно, страдать с уверенностью в будущем было куда приятнее, нежели просто страдать, лежа на больничной койке и кусая губы в бессильном отчаянии.
Я упорно убеждал себя, что, когда Мерлину расскажут обо мне и покажут мои фотографии, он уже не сможет спать спокойно, пока не добьется встречи со мной. Уж ему-то, с его обширными связями, такое наверняка под силу, думал я, созерцая бессонными ночами звездное небо из окна своей палаты. Нажмет на кого следует, а будут возражать – поднимет шумиху и растрезвонит обо мне всему миру, как до этого Семен рассказывал ему о других чудесах Зоны. И пускай попробуют заткнуть Пожарскому рот – узнают тогда, почем фунт лиха! И большие звезды на погонах не помогут, когда правда о злонамеренно обрекаемом на смерть лейтенанте Хомякове пойдет гулять по свету.
Однако миновала неделя, за ней – другая, а от Семена так и не пришло никакого ответа. Телепередачи Мерлина о его приключениях в Пятизонье выходили с прежней регулярностью. Старые их циклы повторялись ежедневно чуть ли не по всем каналам. В новостях рассказывали об идущей полным ходом подготовке к шестой экспедиции Пожарского и о новых, пока неизведанных рубежах, какие он на сей раз намерен покорить… А я по-прежнему все так же медленно умирал под неусыпным надзором охраны и томящегося от безделья аспиранта Аристарха Кукуева.
В последние пару месяцев этот раздолбай и вовсе взял в привычку появляться на службе два-три раза в неделю, подписывая свои научные отчеты задним числом. Я быстро смекнул, что в науку он подался лишь затем, чтобы кадрить наивных молоденьких лаборанток. Иных талантов, кроме как легко находить с людьми общий язык, у Аристарха, похоже, за душой не имелось.
Зато в этом деле он был большой мастак. По-моему, Кукуев мог запросто вести беседу с кем угодно и о чем угодно. Складывалось впечатление, будто он знает обо всем на свете и имеет воистину безграничный кругозор. В действительности же его знания были довольно поверхностны, и глубокой эрудицией он не блистал практически ни в одном вопросе. Даже в тех, что касались его непосредственной работы.
Очевидно, начальство Аристарха давно это поняло, оттого и спровадило его на эту бесперспективную в карьерном плане службу: вести хронологию моей медленной смерти. Дойти до степеней известных Кукуев мог, лишь обладая в научных кругах мощной протекцией. Но если у него и была когда-то таковая, то сегодня, похоже, все покровители от Аристарха отвернулись. И личное обаяние тут ему уже не помогло. Авторитетные ученые явно не желали рисковать своей репутацией и поручаться за младшего коллегу, чье отношение к работе было откровенно наплевательским.
Конечно, ни о чем таком конкретном великовозрастный аспирант мне не рассказывал. О его натянутых отношениях с начальством я догадался по ядовитым отзывам, какие он частенько отпускал в сторону всех этих «беспринципных карьеристов», «папенькиных ставленников», «чокнутых профессоров», «наглых мухлевателей» и «выклянчивателей бюджетных ассигнований». Сам Кукуев, по его словам, был среди них этаким благородным приверженцем старой ученой школы, ярым и убежденным искателем Ее Величества Истины. Он якобы всю свою жизнь радел исключительно за исследования и новые открытия. Отчего и состоял в немилости у современных дельцов от науки, которые нынче правили бал во всех научных отраслях страны.
За полгода нашего знакомства мы много о чем успели поговорить с Аристархом. Он высказывал мне свое мнение не только насчет курса научной политики государства и всего того, что творится в Зоне и вокруг нее. Мы не однажды обсуждали с Кукуевым перспективы развития российского вертолетостроения и авиации в целом; непростую обстановку в Военно-воздушных силах, что сложилась после назначения в них президентом нового главкома; животрепещущие аспекты медицинского страхования военнослужащих; насущные проблемы госпиталя имени Бурденко, в котором я и Аристарх очутились не по своей воле; новые методы врачебной компьютерной диагностики и даже – кто бы сомневался! – мировой рост цен на алмазы, вызванный введенным ООН эмбарго на их поставку из Южной Африки…
Разумеется, я прекрасно видел, что имею дело с велеречивым профаном во всех вышеперечисленных вопросах. Но в моем ли положении было выбирать себе собеседников? Спасибо Ее Величеству Науке хотя бы за такого! Она ведь могла и вовсе поручить приглядывать за мной какому-нибудь маразматику предпенсионного возраста, который наверняка взялся бы вдобавок к моим проблемам изливать мне свои горести и жаловаться на тяжкую стариковскую судьбину. Вот уж где действительно оставалось бы только лечь да помереть! А болтун Аристарх пусть ненадолго, но отвлекал меня от мрачных дум. Я мог просто, по-человечески, поточить с ним лясы о том о сем и, глядишь, мало-помалу повышал себе таким образом настроение.
За два дня до того, как наша дружба с Кукуевым решительно закончилась, мы с женой договорились подождать известий от Мерлина еще трое суток. И если ничего за это время не изменится, значит, на сей раз Лиза наведается к Пожарскому и не покинет его резиденцию до тех пор, пока лично не увидится с ним.
После этого свидания с женой все мои мысли крутились лишь вокруг ее грядущей – уже четвертой по счету – поездки в Балашиху. Думать о чем-либо другом у меня попросту не получалось. Я замкнулся в себе и потому в тот приснопамятный вечер был поначалу даже благодарен Аристарху за то, что он не надоедает мне дежурными тестами, какие ему поручалось надо мной систематически проводить.
Явившись, по обыкновению, на службу, когда ему вздумалось, мой надзиратель от науки сначала отметился у себя в лаборатории, а затем, по традиции, двинул на обход нашего госпитального крыла. Само собой, уже далеко не с научными целями… ну, если, конечно, чаевничание с охранниками, флирт с дежурными медсестрами и компанейские перекуры с врачами не помогали Кукуеву сдвинуть изучение моего феномена с мертвой точки.
Мне до этих блужданий Аристарха не было абсолютно никакого дела. Хоть торчи он у себя на посту как штык, хоть часами шатайся по госпиталю, прок от его работы оставался нулевым. После года моего сотрудничества с учеными я и сам уже мог бы проводить над собой те опыты, каким они меня подвергали. Жаль было только их дорогостоящее оборудование, которое, угодив в мои руки, потом отправится прямиком в утиль.
Время близилось к полуночи. Я лежал на кровати без сна и думал о завтрашнем дне. И о Лизе, которую за ее настырность могли выставить из резиденции Пожарского взашей, как какую-нибудь сумасшедшую возмутительницу спокойствия. Тем временем в коридоре, за дверью, запертой на кодовый замок, раздавались приглушенные голоса. Все – хорошо знакомые. Один, бубнящий почти без умолку, принадлежал Кукуеву. Два других – дежурящим у моей палаты охранникам. Обычное явление: Аристарх вешает лапшу на уши изнывающим от безделья слушателям. Да, здесь он настоящий виртуоз, а скучающая охрана только тому и рада.
Однако что это за странные звуки? Размеренная беседа и сдержанный смех вдруг сменяются коротким яростным вскриком и грохотом падения на пол чего-то большого и грузного. А затем – тишина. Такая же внезапная, как и предшествующий ей шум.
Сейчас поздний вечер – время, когда накапливающаяся в моем теле за день усталость дает о себе знать особенно остро. Мне лень даже оторвать голову от подушки, но непонятный шум и воцарившееся затем молчание вынуждают превозмочь ломоту в мышцах. Я уселся на кровати, продолжая прислушиваться к происходящему за дверью. Можно было подумать, что кто-то из охранников или аспирант обварился по неосторожности кофе, а потом споткнулся и упал, но вряд ли после этого его собеседники и он сам дружно прикусили бы языки. Наоборот, взялись бы обсуждать этот маленький инцидент вдвое оживленнее, чем разговаривали прежде.
Хотя нет, кое-какие звуки оттуда все же доносятся. Неуклюжая возня. Такое впечатление, что тот, кто упал на пол, после этого не поднялся и теперь его куда-то волокли. Натужно и медленно, с частыми остановками на кратковременные передышки. Так, как может волочить один не особо крепкий человек другого, более крупного и тяжелого.
Черт побери!
Я перевел взгляд с двери на пульт вызова дежурной медсестры – допотопный, как и все оборудование в моей палате. Но что-то – видимо, успевшая развиться к тому моменту паранойя – порекомендовало мне сделать вначале кое-что другое. Какая бы катавасия ни происходила за стенами палаты – дурная или безобидная, – будет нелишне подстраховаться и блокировать вход стулом, подсунув его спинкой под дверную ручку. А уже потом связываться с медсестрой и выяснять, правильно я поступил или у меня просто-напросто разыгралось воображение.
Взяв свою пижонскую бамбуковую трость, с которой я ходил теперь вместо костылей, и опершись на нее, я поднялся с кровати и поковылял к стоящему у тумбочки стулу. Но прошел лишь три шага, когда замок на входной двери щелкнул, открывшись, после чего она распахнулась, и на пороге нарисовался растрепанный и взъерошенный Кукуев. Лицо его раскраснелось, глаза горели безумным огнем, а в руке был зажат пистолет. И не успел я ни испугаться, ни удивиться, как явно спятивший Аристарх шагнул мне навстречу и грубым толчком в грудь уронил меня обратно на кровать.
Будь я в прежней физической форме – такой, в какой пребывал еще год назад, – черта с два этот несчастный аспирант так легко уложил бы меня на лопатки. Но сейчас я не мог дать ему сдачи. Да что там: даже увернуться или отмахнуться от него тростью был не в силах. А двинь меня Кукуев вдобавок пистолетной рукояткой по лбу, я, наверное, и вовсе испустил бы дух.
Рухнув как подкошенный навзничь поперек кровати, я пришел в себя лишь через полминуты – сразу, как только унялось головокружение и ко мне возвратился дар речи. И когда это случилось, моим глазам предстало весьма удивительное зрелище: Кукуев, стоящий надо мной с перекошенным от злобы лицом и целящийся мне в лоб из пистолета.
– Ты!.. Ты!.. – только и сумел вымолвить я осипшим и едва слышным голосом.
– Заткнись! – повелел Аристарх, гневно насупив брови. – Заткнись, полудохлый ублюдок, и слушай меня очень внимательно! Повторять некогда, поэтому хорошенько запоминай все с первого раза! Сейчас твоя семья находится у очень плохих людей. Стоит мне сделать лишь один звонок, как твоей жене и дочери сразу придет конец! Ты меня понимаешь?
«Страйк» в его руке ходил ходуном. Кукуев дрожал, но его страх был совсем иного толка, нежели мой. Это был страх человека, который только что пересек прежде запретную для себя грань и явно не испытывал восторга от случившегося.
– Что ты творишь, Кукуев? – сплел я наконец-то худо-бедно внятную фразу. – И на какого хрена тебе сдалась моя семья, профессор недоделанный?
– А сам не догадываешься? – истерически хохотнул Аристарх. – Впрочем, если ты сделаешь все в точности как я тебе скажу, никто твоих близких не обидит, обещаю… Тем более что многого от тебя и не потребуется.
Конечно, я мог бы в ответ пригрозить ему, что если упомянутые им негодяи хоть пальцем тронут Лизу и Аню, то Аристарх об этом крупно пожалеет. Вот только как при этом убедить его, что «полудохлый ублюдок» не блефует?
Да никак! При взгляде на меня все было очевиднее некуда. Поэтому я и не стал демонстрировать гонор, предпочтя унять его и начать рассуждать трезво. В смысле настолько трезво, насколько я вообще был сейчас на это способен.
– Давай, говори, чего хотел, – смирившись со своей незавидной участью, пробурчал я. – Сам видишь: ты со мной и без оружия запросто справился, так что перечить тебе я вряд ли стану.
– Это хорошо, что ты решил быть покладистым, – с довольным видом заметил шантажист. – Даже очень хорошо! Правильно: не надо меня нервировать, а то я за себя не ручаюсь… Короче говоря, напяливай свою пижаму и пошли за мной. На все про все тебе… – он глянул на наручные часы, – пять минут. Шевелись!
Не сводя с меня ствол пистолета, Кукуев встал так, чтобы видеть одновременно, что происходит и в палате, и в коридоре.
– Охрана будет здесь через две минуты, – сказал я, беря сложенную на тумбочке одежду. – В этой палате небось скрытых видеокамер понатыкано больше, чем в залах Алмазного фонда.
– Верно – понатыкано, – поигрывая «страйком», согласился злодей. – Только все они транслируют картинку в офис к твоим охранникам, а они сейчас дрыхнут, как младенцы, и проснутся еще о-о-очень не скоро. Не надейся: никто тебе на помощь не придет. Ну а придет, сам знаешь, что случится, если я не позвоню в нужное время кому следует. Так что копаться не в твоих интересах. Чем быстрее переоденешься, тем будет лучше и тебе, и твоей семье.
– Мне нужно в туалет, – попросил я. Без какой-либо задней мысли, ибо действительно от волнения у меня скрутило живот. – Правда, нужно, Аристарх. Ты ж не хочешь, чтобы я по дороге обделался, так?
Лицо Кукуева перекосила презрительная гримаса. Очевидно, он собирался сказать мне что-то обидное, но промолчал и, открыв дверь в уборную, придирчиво осмотрел ее. Разумеется, что никакого оружия он там не нашел. Однако все равно смел мои туалетные принадлежности с полочки над раковиной в мусорную корзину, после чего выставил ее в палату. Затем поскреб макушку, гадая, не упустил ли он случаем что-нибудь из виду, еще раз окинул взглядом все подозрительные уголки туалета и лишь потом махнул рукой, дав мне «добро» на свидание с унитазом.
Я надел пижаму и, опираясь на трость, поковылял в уборную. Шагал я не то чтобы быстро, но и не медленно, дабы аспирант не счел, будто мне нарочно хочется потянуть время.
Прикрыв за собой дверь, я оседлал унитаз и, приняв позу роденовского «Мыслителя», крепко призадумался. Отыгранные у шантажиста минуты нужно было потратить с умом. Иными словами, взять себя в руки и взглянуть бесстрастно на собственное горестное положение. Эмоциями и гневом делу не поможешь. Лишь абстрагировавшись от них, я мог раскрыть замыслы Кукуева и отыскать в его стратегии уязвимое место.
Значит, Аристарх решил продать меня со всеми моими алмазными потрохами мафии либо кому-то еще. Что ж, неудивительно. Этому безнадежному неудачнику вполне могла прийти в голову подобная идея. Но вряд ли у него хватило бы ума разработать для моего похищения гениальный план. Наверняка Кукуев пошел по пути наименьшего сопротивления, выбрав простейший и самый быстрый способ переправить меня в Москву.
Двух охранников у моей палаты злоумышленнику, по его словам, удалось усыпить; у одного из них он, вероятно, и отобрал пистолет. Но есть еще несколько громил, которые несут караул в холле первого этажа нашего больничного отделения. А также посты охраны на выездах с территории госпиталя. Каким образом Аристарх намеревался разобраться с этими проблемами, неизвестно, но он наверняка действовал не в одиночку.
Нет, черт побери, не о том думаю, совсем не о том!..
Раз Кукуев начал действовать, стало быть, у него уже все договорено и схвачено. И все-таки кое-что не дает мне покоя: для чего охотникам за алмазами нужно так рисковать, сначала беря в заложники моих жену и дочь, а затем похищая меня из госпиталя? Неужели мое сокровище нельзя было вырезать из моего тела прямо здесь, подослав сюда под видом доктора какого-нибудь мафиозного живодера?
Ага, а ведь данный факт в действительности о многом говорит! Сам Аристарх провести такую хирургическую операцию не может – явно боится, что упадет в обморок при виде крови. Компаньоны Кукуева тоже не всесильны, раз не сумели приставить к нему помощника. Получается, он выдал меня не настоящей мафии, а преступникам более мелкого пошиба, которые не дерзнули пробраться в охраняемый военный госпиталь. И которым совершенно незачем заниматься киднепингом, поскольку на этом деле можно ненароком очень серьезно погореть. А оно им надо, в особенности когда на кону стоит такой притягательный куш?
Зачем, спрашивается, лишний раз подставляться, похищая людей, когда меня достаточно всего-навсего хорошенько припугнуть. Что я скажу в ответ на эту угрозу? Попрошу, чтобы мне дали поговорить с женой по коммуникатору? Никто мне этого не разрешит. Не хватало еще, чтобы нас засекла милицейская программа-пеленгатор, если вдруг от отчаяния я прокричу в эфир что-нибудь вроде «Здесь заложена бомба!» или «Помогите, убивают!». Начну артачиться? Тоже не вариант. Насколько ни был брезглив Кукуев, в безвыходном положении он вполне может преодолеть свою гемофобию и извлечь из меня алмазы собственноручно.
Выход один: быть покладистым и делать вид, что я поверил в то, будто моя семья находится у подельников Аристарха. Пусть почувствует близость победы и станет самоуверенным. А дальше поглядим. Возможно, в холле или на выезде из госпиталя мне удастся поднять тревогу и привлечь к нам внимание охраны…
– Эй, ты что там, заснул? – угрожающе спросил Кукуев, стукнув кулаком в дверь уборной. – Или, может, повесился?
– Уже иду! – отозвался я, поднимаясь с унитаза. Но прежде чем спустить воду, снял с трости резиновый наконечник и, с опаской обернувшись, засунул ее до упора в сливное отверстие ванны.
Шум ватерклозета заглушил треск, который издала бамбуковая палка, когда я, загнув ее книзу, расщепил ее конец на пять неодинаковых лепестков длиной в полтора десятка сантиметров каждый. Выбрав наиболее широкий, я немного оттянул его в сторону, надорвав и сделав вдвое длиннее остальных. Чтобы отодрать его окончательно, нужно было приложить совсем немного усилий, но я предпочел остановиться на этом. После чего собрал щепки в пучок и снова надел на них наконечник. Теперь придется опираться на трость лишь для видимости, а то, не ровен час, растрескавшийся бамбук подогнется и сломается, а я мало того что упаду, так еще лишусь своего единственного оружия.
Хорошо, что я много практиковался гулять без костылей и потому покинул уборную тем же относительно ровным шагом, каким в нее вошел. Это потребовало от меня на порядок больших усилий и концентрации, но чего ни сделаешь ради собственного спасения, верно?
– Поклянись, что вы отпустите Лизу и Аню, когда… все это закончится! – потребовал я у шантажиста, продолжая старательно отыгрывать роль смирившейся с неизбежной смертью жертвы. – Господом поклянись, Аристарх, и всем, что для тебя на этом свете дорого!
– Клянусь Господом и всем, что мне свято: не доставишь мне хлопот, твои жена и дочь останутся целыми и невредимыми, – глазом не моргнув, побожился Кукуев. И для пущей убедительности добавил: – Ты не думай, Гена, – мы же, в конце концов, не звери. И тебя, поверь, убьем самым гуманным способом. Сделаем укол, как старому больному псу, и ты уснешь навек без судорог и мучений. Можно сказать, окажем тебе одолжение, так что ты нам еще и благодарен за это будешь.
Я тоскливо усмехнулся и, дабы не тратить понапрасну силы, оперся на стену в ожидании дальнейших распоряжений.
– Ну что, готов? – осведомился аспирант. Я кивнул. – Ладно, тогда пошли. Топай вперед и слушай, куда я тебя стану направлять.
Велев мне ковылять прямо по коридору, Аристарх запер палату, чтобы открытая дверь не вызывала лишних подозрений, и, догнав меня, поплелся в трех шагах позади.
– Ага, вот куда ты закатился! – пробормотал он и, подобрав валявшийся на полу пневматический инъектор, сунул его в карман халата. Как следовало догадаться, в этом шприце было то самое сильнодействующее снотворное, коим злоумышленник нейтрализовал охранников.
На диване, мимо которого мы прошли, виднелось свежее пятно от пролитого кофе. Эта косвенная улика вполне объясняла то, как не слишком воинственный аспирант умудрился в одиночку разделаться с двумя вооруженными крепышами. Очевидно, по ходу беседы с ними Аристарх вызвался сбегать за кофе к стоящему у лифта автомату. Там «сонная фея» запросто могла незаметно для охранников впрыснуть в их стаканчики немного своего «колдовства».
Однако случилась небольшая накладка: один из собеседников Кукуева от угощения отказался. Впрочем, это Аристарха не остановило. Заправив снотворным лишь одну порцию кофе, злоумышленник угостил ею сидящего на диване громилу, а сам занял позицию рядом с его напарником и приготовился к решительным действиям. И когда испивший сонного зелья охранник отключился, выронив недопитый стакан, аспирант змеей кинулся ко второй своей жертве и ужалил ее инъектором в шею.
Шум их короткой борьбы меня и переполошил. А устранивший помеху Аристарх разжился пропуском и пистолетом, после чего поочередно уволок обоих охранников в их офис, расположенный дальше по коридору. И не забыл, разумеется, уходя, запереть за собой дверь.
Дежурная медсестра также отсутствовала на своем посту. Когда Кукуев успел ее усыпить – до или после устранения охранников, – неизвестно, но где она находилась, было в принципе понятно. Плотно прикрытая дверь ординаторской, располагающейся позади медсестринской стойки, указывала на то, что Аристарх побывал и там.
– Прямо! – приказал он, когда мы достигли холла. Находящийся по правую руку от нас лифт явно не был нужен Кукуеву. Похоже, он гнал меня к двери в дальнем конце коридора, что выходила на пожарную лестницу. Разумный тактический ход. Разъезжать на лифте нам было гораздо опаснее, а появление на любом из этажей могло вызвать массу нежелательных расспросов.
Год назад я спустился бы по лестнице не только с пятого, но и с пятидесятого этажа, преодолев весь этот путь с резвостью молодого архара. Сегодня десять лестничных пролетов – именно столько их отделяло нас от первого этажа – почудились мне нисхождением в саму Преисподнюю.
Впрочем, на поверку все оказалось не столь ужасно. Подойдя к перилам, я оперся на них и, сунув трость под мышку, неспешно, ступенька за ступенькой, начал свой спуск в неизвестность. Кукуев брел следом, нервозно поигрывая пистолетом, но меня не понукал. Видимо, пока что мы укладывались по времени в намеченный шантажистами график.
Я же полз по перилам ненамного быстрее слезающего с пальмы ленивца и задавался вопросом, каким будет следующий шаг Аристарха. Вход на пожарную лестницу он разблокировал отобранной у охранника электронной карточкой. Насчет расположенного на первом этаже выхода злоумышленник тоже, кажется, не волновался. Пост охраны там отсутствовал – все выходящие в лестничную шахту двери были оборудованы надежными замками и всегда держались запертыми. Открывались они охранниками лишь по пожарной тревоге или иной служебной необходимости.
Но что случится, когда мы выберемся во двор госпиталя? Ночью по его территории в открытую не побродишь, поэтому смею предположить, что внизу нас поджидают подельники Кукуева на служебной машине. И когда меня запихнут в нее, вполне вероятно, что живым я оттуда уже не выберусь.
– А ну пошевеливайся! – прикрикнул на меня Аристарх. Догадка насчет машины и близкой смерти была столь очевидной, что я поневоле замедлил шаг. Это сразу разозлило шантажиста, безусловно, смекнувшего, о чем я думаю. – Давай-давай, не стоять! Чем быстрее дойдем до места, тем раньше твоя семья окажется на свободе!
Я с замиранием сердца отмеривал последние шаги по лестнице, пытаясь высмотреть через окна припаркованный у выхода автомобиль. Но сколько я ни напрягал зрение, так и не обнаружил там никакого транспорта. Очень странно. Неужели компаньоны Кукуева выбились из графика или вовсе не сумели организовать нашу эвакуацию? Тогда почему Аристарх не запаниковал, а ведет себя по-прежнему как ни в чем не бывало?
Впрочем, когда мы спустились на площадку первого этажа, выяснилось, что я опять ошибся в своих прогнозах.
– Вниз! – скомандовал конвоир, указав пистолетом на ведущие в подвал два дополнительных лестничных пролета. Я был вынужден подчиниться и, немного переведя дух, поковылял дальше.
Прежде я никогда не интересовался, что располагалось на подвальном уровне нашего госпитального отделения. И вот теперь, по милости Кукуева, был вынужден совершить туда предсмертную экскурсию. Миновав предпоследний пролет, я узрел в конце лестницы массивную дверь с застекленным смотровым окошечком. За ней угадывался полутемный вестибюль, просматриваемый лишь за счет тусклого света, падающего в него из прилегающих к нему помещений.
Вряд ли я определил бы на глаз, что находится за дверью, если бы не приделанная к ней табличка, на которой было написано коротенькое, состоящее всего из четырех букв, слово. Однако стоило мне прочесть его, и весь коварный замысел Кукуева вмиг стал для меня ясен как божий день.
«Морг»!
Вот куда мы сейчас направлялись и где меня – дорогого в буквальном смысле гостя, – очевидно, уже в нетерпении поджидали.
Надо отдать должное Аристарху: его план был действительно хорош. Препроводить меня в прозекторскую, усыпить, извлечь алмазы, спрятать труп в холодильник, а затем, положив добычу в кейс, удрать без лишнего шума и не вызывая у охраны ни малейшего подозрения… При условии, что в сговоре с Кукуевым состоит дежуривший этой ночью патологоанатом, – практически безупречная схема. Уже через четверть часа эти двое преспокойно покинут территорию госпиталя, после чего только их и видели. А мое бездыханное, замерзшее тело будет обнаружено лишь утром, когда поднятая по тревоге служба безопасности начнет оперативное расследование и вычислит маршрут нашего с Аристархом бегства.
Преградившая нам путь дверь была своеобразным Рубиконом. Перейдя его, я лишусь последней надежды на спасение, ведь в морге мне придется иметь дело как минимум с двумя противниками, а это – верная погибель. Она такая же верная и при драке с вооруженным Кукуевым один на один. Но здесь я еще мог пойти на хитрость и напасть на него исподтишка. Надо только срочно – всего за несколько секунд! – придумать, как это сделать, принимая во внимание то обстоятельство, что конвоир идет позади меня.
– Добро пожаловать в царство мертвых! – злорадно провозгласил Аристарх, когда я сошел с лестницы и приблизился ко входу в мертвецкую. – Заходи, не стесняйся. Мы почти пришли.
Я взялся за дверную ручку. Нужно лишь повернуть ее, и дверь откроется. Я понял, что она разблокирована, но поступил иначе: всего лишь подергал за ручку и отпустил ее, делая вид, будто мне не удается совладать с замком.
– Не может такого быть! – усомнился Кукуев, явно уверенный, что на нашем пути невозможны подобные трудности. – Что, совсем силенок не осталось? А ну посторонись!
И, отпихнув меня плечом, ухватился за ручку сам.
А я тем временем наступил тапочкой на наконечник трости, который теперь снимался гораздо легче, чем раньше, и, стянув его, приподнял палку за спиной Аристарха так, чтобы незаметно оторвать нужную мне щепку. Будучи надломанной и держась на одном честном слове, она легко отделилась от палки и превратилась в импровизированный нож – тридцатисантиметровый бамбуковый стилет. Не слишком острый, зато довольно крепкий и вполне подходящий для рукопашного боя.
Жаль только, лишних сил на него, в отличие от оружия, взять было уже негде. И потому я вложил в свою атаку всю энергию, какая еще во мне не оставалась…
Само собой, что у Кукуева замок открылся без малейших проблем. Однако выдать очередную злорадную шутку насчет моей слабости Аристарх не успел. Приоткрыв дверь, он отшагнул в сторону, собираясь пропустить меня вперед, но вместо этого я подступил к нему вплотную и с размаху вогнал щепку ему в кадык. А затем, не останавливаясь, навалился на шокированного противника и уронил его на пол задней подножкой.
Это был единственный посильный мне сегодня борцовский прием, простота которого, впрочем, ничуть не умаляла его эффективности. Тем более что Кукуев был к нему явно не готов. Падая, он все же успел инстинктивно схватить меня за плечо и увлечь за собой. Только ничего он этим не выиграл. Я так и так собирался насесть на него, словно ковбой на заарканенного теленка, дабы любой ценой не дать шантажисту пустить в ход пистолет.
Щепка выдернулась из вражеской шеи, но не отлетела в сторону, а осталась у меня в кулаке. Боясь лишиться своего защитного аргумента, я стискивал его чуть ли не до судороги в пальцах. И пока борьба не выжала из меня последние соки, я спешил воспользоваться своим оружием столько раз, сколько повезет.
Аристарх раззявил рот, намереваясь закричать, но у него ничего не вышло. Щепка проколола ему гортань, и потому аспирант издал лишь булькающий хрип. Из пробитой у него в горле дыры вместе с воздухом вырвались брызги крови. Зрелище было вдвойне омерзительным еще и от того, что именно я, а не кто-то другой изувечил этого человека. Вот почему для второго удара мне пришлось собирать в кулак не столько физические, сколько моральные силы, что также стало для меня серьезным испытанием.
Прижав коленом к полу сжимающую пистолет вражескую руку, я ухватил самодельный нож обеими руками, прицелился и, вложив в удар всю массу своего исхудалого тела, вогнал щепку правее от уже нанесенной мной раны. Туда, где, по моим подсчетам, у врага должна была пульсировать сонная артерия. В глазах у меня помутнело, а к горлу подступила тошнота. Хорошо, что после ужина миновало несколько часов, поскольку иначе мой желудок вмиг исторг бы его сейчас наружу.
В артерию я не попал, но хрипящий и выпучивший глаза Кукуев стал заходиться в жутком кашле, а его сопротивление заметно ослабло. Аристарх захлебывался попадающей ему в разодранную трахею кровью, поток которой было не остановить. Растопырив левую пятерню, он попытался вцепиться мне в лицо, но лишь оцарапал ногтями нос и щеку – мелочь на фоне всего того, что вытворял со своим противником я.
Если бы не мое колено, прищемившее ему пальцы держащей «страйк» руки, бьющийся в конвульсиях аспирант разнес бы пулями всю лестничную площадку. Дрыгая ногами, он лягал бетонные стены, но этот шум был не чета тому, который Кукуев учинил бы пистолетной пальбой. Мы находились на дне лестничной шахты, за запертыми дверьми пожарных выходов, поэтому расслышать нашу возню мог лишь находящийся в морге прозектор. Мне ни в коем случае не стоило забывать о подельнике Аристарха, но сейчас все мое внимание поглощала борьба с непосредственной угрозой. Борьба, в которой я, несмотря на мою слабость и отсутствие опыта убийств голыми руками, мало-помалу одерживал победу…
Что ни говори, а расстреливать с воздуха ракетами окопавшихся в горах террористов было не в пример проще. Раньше я чаще всего даже не видел воочию тех своих врагов, коих уничтожал, участвуя в армейских боевых операциях. Засек предупреждающие метки на радаре или вышел на отмеченную заранее цель, выбрал необходимое бортовое оружие, дождался доклада Марги о боеготовности и разобрался с противником одним нажатием пальца на спусковую кнопку… И никакой вам крови, предсмертных хрипов, агонии и прочих мерзостей, которые в полной мере сопровождали мой нынешний бой. Смехотворный, в сравнении с масштабами моих боевых вылетов, но требующий от меня не меньшей выдержки, чем самые сложные из них.
Бамбуковый клинок стилета переломился пополам на третьем ударе, но мне все же удалось рассечь Кукуеву сонную артерию. Теплая и пронзительно-красная кровь брызнула мне в лицо, и, казалось, весь мир вокруг мгновенно окрасился в этот яркий, но отнюдь не жизнерадостный цвет. Не различая почти ничего за этим багряным маревом, я, однако, сумел сосредоточиться и вырвать пистолет из слабеющей руки Аристарха. После чего практически вслепую встал на четвереньки, отполз в противоположный угол площадки и, привалившись спиной к стене, уселся, чтобы перевести дыхание. Поверженный враг все еще бился в агонии, но жить ему оставалось очень недолго, и причинить мне вред он уже не мог.
За мной тянулся по полу кровавый след, но виной тому была всего лишь моя перепачканная в пылу боя одежда. Иных ранений, кроме вышеупомянутых царапин, я, к счастью, получить не успел. Хотя окажись на месте аспиранта противник более стойкий и привычный к виду крови, я бы с ним уже не справился. Неведомо, насколько решителен ожидающий нас в морге шантажист-прозектор, но гемофобии у него точно нет. И слух в полном порядке. И сейчас, привлеченный шумом борьбы, этот враг спешил к пожарному выходу морга, окликая приконченного мною подельника.
– Кукуев, это ты? – громко вопрошал, приближаясь, мой гипотетический убийца. Его голос и гулкие шаги были отчетливо слышны в приоткрытую Аристархом дверь. А я, будучи не в состоянии подняться на ноги, снимал «страйк» с предохранителя дрожащими, окровавленными пальцами; оказывается, дебютант на поприще шантажа угрожал мне невзведенным пистолетом, а я в горячке даже не обратил на это внимания. – Эй, Кукуев, чего ты там топчешься? Перекур, что ли, решил с пациентом устроить? Нашел время! Давайте, заходите быстрей! Я ж тебя предупреждал: там курить запрещено! Еще не хватало, чтобы пожарная сигнализация сработала!..
Борец с курением в неположенных местах переступил одной ногой через порог, да так и застыл в этой позе, загороженный от меня полуоткрытой дверью. Разумеется, его напугал не изувеченный мертвец как таковой, а то, что он валялся не там, где полагалось лежать всем здешним мертвецам. И вдобавок – что лишь усугубляло жуткую картину – изумленный прозектор взирал на труп человека, которому, по всем расчетам, следовало быть сейчас живым и здоровым.
Да, тут было с чего опешить даже тому, кто повидал в своей жизни немало умерших насильственной смертью людей, причем часть из них он успел изучить как снаружи, так и изнутри.
Подельник Аристарха был ошарашен, но в ступор не впал, и потому быстро заметил тянущийся через всю площадку кровавый след. Дабы выяснить, куда он ведет, патологоанатому нужно было лишь выглянуть из-за двери. Но он поступил практичнее: повернул голову и уставился на меня через смотровое окошко.
Трудно было понять по перекошенному лицу шантажиста, как он на все это отреагирует. Струсит и убежит? Поднимет тревогу и станет потом оправдываться, что он тут абсолютно ни при чем? Или схватит какое-нибудь оружие и доведет дело до конца, раз уж я так и так находился в двух шагах от прозекторского стола?
Не будь мои нервы на пределе, а тело вконец ослаблено, возможно, я позволил бы врагу сначала сделать выбор и лишь потом решил бы его участь. Но поскольку, даже вооружившись пистолетом, я не чувствовал себя защищенным, то и милосердие мне теперь было чуждо.
Моя расправа над компаньоном Кукуева оказалась бескомпромиссной и скорой. Не успел он толком разглядеть меня и определить, жив заляпанный кровью пациент или тоже окочурился, как я вскинул «страйк» и всадил охотнику за алмазами пулю в лоб прямо сквозь дверное окошко.
Само по себе импульсное оружие стреляет практически беззвучно, но его пули, попадая в твердые препятствия, наносят по ним довольно мощные удары. Находясь в бетонном подвале, я, однако, умудрился не наделать своим выстрелом много шума. «Страйк» начисто снес вражью голову и мог бы заодно разворотить половину дверного косяка. Но пуля прошла мимо него и закончила свой полет в стене, угодив в нее под острым углом. Оставив на ней глубокую борозду, мелкокалиберный снаряд с противным визгом завяз в бетоне и остановился.
Впрочем, с перепугу и этот незначительный, в общем-то, грохот показался мне едва ли не концом света.
«Ну, сейчас сюда точно сбежится весь госпиталь! – успел подумать я, прежде чем сознание мое затуманилось, руки обмякли, а голова безвольно поникла на грудь. – И здесь такое начнется! Такое!..»
Когда я пришел в себя, ничего «такого» в подвале еще не началось. Да и в обмороке я провалялся минуты три, не больше. Упавшее поперек дверного проема обезглавленное тело прозектора все еще конвульсивно подергивало ногой, а выбитая пулей из стены пыль оседала на бездыханного Кукуева. Его глаза уже остекленели, а рот оставался открытым в немом вопле, который так и не вырвался из растерзанного горла аспиранта. В морге же теперь стояла вполне соответствующая этому заведению гробовая тишина.
Надо отметить, что тайм-аут, взятый моим организмом без моего на то согласия, оказался хоть и рискованным, но весьма своевременным. Несколько минут полной отключки избавили меня от головокружения и нормализовали дыхание. Сил при этом, увы, не прибавилось, но минимальный двигательный потенциал в мышцах восстановился. Я со стоном поднялся на ноги и, опираясь на стену, направился к месту учиненной мной бойни. Мой спасительный пистолет был при этом нацелен вперед, готовый и дальше защищать меня от врагов.
Итак, что мы на данный момент имеем? В плюсе: оружие и относительную свободу дальнейших действий. В минусе: два трупа за душой (все равно ведь предстоит доказывать следователям, что меня похитили насильственно и что инициатором моего побега был не я, а убиенные мной люди) и перспективу перевода в закрытую тюремную больницу или на отдаленную военную базу. Там и охраны будет гораздо больше, и скомпрометировавших себя ученых теперь не подпустят ко мне даже на пушечный выстрел. И Мерлину, если он, конечно, снизойдет до встречи со мной, устроить наше свидание станет на порядок сложнее. Короче говоря, возвращение в палату не сулит мне ничего, кроме целой лавины новых, куда более серьезных проблем.
То же самое обещает мне побег из госпиталя. Но, согласитесь: если я слиняю из-под надзора и замету за собой следы, решить неразрешимые прежде вопросы станет для меня уже не такой непосильной задачей. И потому даже с наполовину помутившимся рассудком – а именно так я ощущал себя после двух совершенных смертоубийств – мне не составило труда сделать правильный выбор.
Перво-наперво стоит вывернуть вражеские карманы и посмотреть, не окажут ли мне мертвецы на прощанье безвозмездную помощь. Все пригодится: кредитки, наличные деньги, голографические коммуникаторы, ключи от машин… Но самое главное – одежда! Беготня по улицам в залитой кровью больничной пижаме была бы сродни экстремальному виду спорта, в котором я вряд ли обрету единомышленников. А особенно – среди наводнивших Москву военных.
Цивильные шмотки, что были надеты под медицинским халатом Аристарха, также пришли в негодность, кроме, пожалуй, обуви. Но это не беда. Во избежание лишнего риска Кукуев и его подельник наверняка планировали смотаться прямо отсюда, а значит, их верхняя одежда должна висеть в раздевалке морга. Туда-то нам и дорога. А пока проверим, чем удалось разжиться новоиспеченному мародеру Хомякову на оставленных им за собой трупах.
Кукуев предоставил мне свой коммуникатор – архаичный ретроналадонник, – кредитки и единый проездной на все виды общественного транспорта. Последний трофей был сомнителен в плане полезности – мне ли теперь соваться в московские автобусы? – но я на всякий случай приберег и его. Мало ли? А вдруг придется в безвыходной ситуации пойти на такой риск?
Патологоанатом, который, как выяснилось по найденным у него документам, являлся капитаном Виктором Чертуховым, преподнес мне прощальный подарок куда весомее: ключи от допотопной, небось еще отцовской «Лады-Каприфоли». Она же служила косвенным доказательством тому, что с деньгами у Чертухова было не ахти, и, как следствие этого, у него имелся веский повод возжелать себе парочку моих алмазов. Также я позаимствовал у безголового капитана его кроссовки. Они, в отличие от лакированных туфель Кукуева, пришлись мне аккурат по размеру. Ну и сами документы – все, какие наличествовали у Виктора, – тоже прихватил, поскольку они должны были помочь мне выехать с госпитальной автостоянки.
Настал черед проверить шкафчики с одеждой. Ну и заодно потренировать уверенную походку, которая должна была во мраке выдавать меня за Чертухова. Добиться полной ее аутентичности было невозможно в принципе, ведь я не успел рассмотреть, как двигается капитан. Но каждодневная практика ходьбы без трости вновь пришла мне на выручку. Немного поэкспериментировав, я вскоре наловчился шагать так, как ходят люди, подвернувшие ногу: слегка прихрамывая, но вполне уверенно.
Это, кстати, была весьма удобная отговорка, почему прозектор покидает дежурство раньше времени. Служебная травма – вывих стопы. Скользкий пол в душевой, черт бы его побрал. Говорил же регистратору, чтобы мылся аккуратнее, не расплескивая воду. Нет, все понапрасну, и вот вам, нате, полюбуйтесь! Теперь месяц, а то и больше хромать придется!..
Догадка о наверняка имеющемся в морге регистраторе осенила меня сразу, как только я увидел шкафчик, располагавшийся рядом с тем, на котором висела табличка «к-н Чертухов». Капитанская кабинка была заперта, дверца же этой, наоборот, распахнута. А находившиеся в ней вещи беспорядочно разбросаны по полу. Кажется, тот, кто порылся в шкафчике – неважно, хозяин или воришка, – искал в жуткой спешке нечто конкретное. И произошла эта возня тогда, когда я пребывал без сознания, поскольку иначе мне удалось бы ее расслышать.
А может, она случилась и раньше. Может, перед нашим с Аристархом появлением Чертухов устранил нежелательного свидетеля и, будучи меркантилистом, проверил, чем можно поживиться в его гардеробной кабинке. Любопытная, однако, деталь: вся выброшенная на пол одежда – мужская, а возле нее валяется футлярчик губной помады. Золотистый, под ретро сработанный. А неподалеку от него – второй, точно такой же. На один из них я наступил, вот почему и заметил эти штуковины в тусклом свете дежурных ламп.
Хм… Если этот регистратор не гей, он что, спекулировал среди сослуживцев косметикой, а жадный Чертухов умыкнул у него напоследок партию товара? Или все-таки это не губная помада, хотя и похожа? Футлярчик не захрустел под ногой и не сломался – так, словно был сделан из железа…
Боже праведный! Да ведь это старинные револьверные патроны крупного калибра! Сорок четвертый, не меньше! Оружейный антиквариат, но за его нелегальную продажу такой срок светит, что уж лучше действительно косметикой спекулировать. А где антикварные патроны, там под стать им можно встретить и оружие!
Вот что, значит, искал в шкафчике сослуживца Чертухов! Или нет, не он! В этом случае капитан держал бы револьвер при себе, но нас он встретил безоружным…
Все предыдущие версии о том, куда подевался регистратор, вмиг рассыпались в прах. А им на место пришла новая – четкая и ясная, какой и полагается быть истине. На самом деле заговорщиков было не двое, а трое! И один из них втайне прихватил с собой на дежурство старый пороховой револьвер – возможно, семейную реликвию. Револьвер был слишком громоздок и тяжел, чтобы носить его под одеждой, поэтому регистратор – прапорщик Коркин, как гласила табличка на шкафчике, – и оставил его в кабинке.
Наверное, он все же доверял подельникам и был уверен, что они его не обидят, ибо иначе держал бы ствол наготове. Однако до дележа добычи дело не дошло. Находясь на своем посту – или, говоря воровским языком, стоя на стреме, – Коркин заслышал из морга подозрительный шум, заглянул туда и, узрев мертвого Чертухова, метнулся к своему шкафчику. Волнуясь, регистратор откопал впопыхах из-под одежды револьвер и патроны и приготовился защищать свою жизнь при помощи этой столетней реликвии.
Задержавшись из-за обморока на лестнице, я явно заставил притаившегося Коркина понервничать. Однако то, что он не поднял тревогу и не попытался себя выгородить, говорило о многом. Судя по всему, коварного прапорщика удержал от этого выпавший ему шанс стать единоличным хозяином добычи, на которую охотились трое злоумышленников. И сейчас он, наученный на ошибках Кукуева и Чертухова, продолжал таиться в одном из темных углов прозекторской, дожидаясь, когда я попаду в прицел его револьвера.
Коркин ничуть не сомневался, что рано или поздно я войду в морг. Шантажисты явно знали о том, что я слишком слаб и не могу подниматься по лестницам, так что обратный путь для меня отрезан. И не исключено, что мне слишком поздно искать себе укрытие, поскольку палец врага уже нажимает на спусковой крючок…
И все же кротко встречать нависшую надо мной гибель я не желал. Так быстро, как только смог, я подковылял к стене и притаился за крайним шкафчиком. Вряд ли он пуленепробиваемый, но иного подходящего укрытия поблизости не имелось.
Гром не грянул, но я все равно мысленно перекрестился и возблагодарил Бога за то, что еще жив. Все ясно: значит, прапорщик меня не видит или видит, но боится промазать и взбудоражить госпиталь грохотом напрасного выстрела. А если мне из моего угла попробовать расстрелять все предполагаемые убежища Коркина? Патронов у меня еще предостаточно. Даже не попав в противника, я припугну его и, возможно, заставлю выдать мне свое местоположение.
Мысль была здравая, но она, к несчастью, безнадежно запоздала.
Вскинув «страйк», я с ужасом обнаружил, что на нем погасли все до единого индикаторы.
– Только не это! – пробормотал я, с дрожью в коленях осознавая, что стряслось с моим оружием. – Только не сейчас! Ну почему именно сейчас, а не минутой позже?
Несколько безрезультатных нажатий на спусковой сенсор лишь подтвердили мои опасения. Находившийся у меня в руке около десяти минут «страйк» вышел из строя, подобно любому другому современному оборудованию. Да, я знал, что рано или поздно это случится, но надеялся, что к тому моменту оружие мне уже не понадобится. Увы, у судьбы имелось на сей счет иное мнение.
Осерчав, я собрался было шарахнуть со злости пистолет об пол, но вовремя одумался. Какого дьявола? Это мне доподлинно известно, что теперь я безоружен. А вот робкий регистратор таких подробностей пока не знает. И потому продолжает считать, что в данную минуту я все еще являюсь для него крайне опасным противником.
– Эй, Коркин! – прокричал я. Речь моя звучала сипло и надтреснуто. Но надрывать голос в пустом, отделанном кафелем помещении было вовсе не обязательно. – Слушай сюда, прапорщик! Я знаю, что ты еще здесь и что ты решил меня убить! Только это не так просто, как тебе кажется! Не веришь – спроси у Кукуева и Чертухова, если, конечно, ты умеешь разговаривать с мертвецами! Но лучше вместо этого реши-ка одну задачку! У меня в руке импульсный пистолет, в котором почти полсотни патронов. У тебя – какая-то ржавая хренотень с пятью или шестью зарядами в барабане. Каждая моя пуля может запросто продырявить толстую бетонную стену. Твои не пробьют насквозь даже холодильник. А теперь, внимание, вопрос: у кого из нас больше шансов дожить до рассвета, когда через десять секунд я начну расстреливать здесь все подряд?.. Девять секунд, Коркин!.. Восемь!..
Я блефовал и поэтому шел на немалый риск. Если регистратор меня видел, он мог броситься сейчас в отчаянную атаку, ведя на бегу пальбу, а я был совершенно не в состоянии отстреливаться. И мне останется лишь пуститься наутек, уповая на то, что, войдя в морг, Коркин оставил двери незапертыми. Вот только при моей нерасторопности я вряд ли успею доковылять до них, не получив в спину револьверную пулю…
Ситуация сдвинулась с мертвой точки при счете «четыре». И, к моему вящему облегчению, не в сторону нового кровопролития.
– Л-ладно-л-ладно! – послышался из дальнего угла морга сбивчивый и дрожащий голос. Похоже, мой незримый враг засел или в трупомойке, или за стеллажами с анатомическими образцами и видел оттуда разве что мою бледную тень. – Н-не стреляйте, н-не надо! Я… н-не хотел причинять вам зла! И Кукуеву говорил, что его затея ничем хорошим н-не кончится! Давайте это самое… просто разойдемся по-мирному, без стрельбы, хорошо? Берите все, что вам нужно, и уходите! А я тут потом… разберусь!
– Договорились! – отозвался я, весьма довольный покладистостью Коркина. – Но сначала ты отдашь мне свое оружие! Все, какое у тебя есть. Швыряй его сюда! И поторопись – у тебя осталось на это всего четыре секунды!
Регистратор засуетился – как я и предполагал, он прятался в трупомойке, за пластиковыми занавесками – и, показавшись мне на глаза, перебросил через анатомические столы сначала револьвер, а затем длинный ампутационный нож, взятый, видимо, про запас из инструментов покойного Чертухова.
Держа «страйк» нацеленным на прапорщика, я покинул убежище и доковылял до револьвера, пнув попавшийся мне по дороге нож под шкаф. После чего подобрал длинноствольный «кольт-анаконда», взял его в левую руку и приказал испуганно выглядывающему из-за занавески и держащему ладони на виду Коркину:
– Выходи и ложись на пол лицом вниз! Живей!
– Мы же договорились!.. – обиженно загнусавил он. Но я его успокоил:
– Не бойся, все будет нормально! Сам посуди: на кой мне тебя на пол укладывать, если с пулей во лбу ты ляжешь на него без моей команды. Просто хочу, чтобы ты был все время на виду, пока я не переоденусь… И руки вперед вытяни! Их я тоже должен все время видеть!
Прапорщик с протяжным, мученическим стоном повиновался. Уперев ему в затылок ствол «страйка», я прошелся по карманам капитулянта и тоже выгреб из них все ценное. Плюс к этому разжился пачкой патронов «магнум 44», от которой Коркин попросту не успел избавиться за тот короткий срок, что был отпущен ему на разоружение.
– Это не оружие! – поспешил оправдаться регистратор, почувствовав, как я вынимаю у него из кармана запасные патроны. – Вы сказали только про оружие, и я вам отдал все, какое у меня было!..
– Расслабься, все в порядке, – отмахнулся я, не став придираться к несущественным мелочам. Хоть не отыщи я у прапорщика ничего, хоть обнаружь у него второй, сокрытый от меня револьвер, участь Коркина была бы одинаковой. Переложив патроны в карман пижамы, я взял «анаконду» за ствол и будто молотком огрел ею регистратора по макушке. Не изо всех сил, а так, чтобы вырубить его на некоторое время. Коркин хрюкнул от неожиданности, обмяк и, уткнувшись щекой в кафель, замер без движения, ничем не отличимый от трупа.
Два смертоубийства или три – по-моему, для меня это уже не имело принципиального значения. Но я все равно счел нужным удостовериться, что прапорщик дышит. Забавное, согласитесь, проявление гуманизма после той бойни, какую я здесь учинил. И тем не менее это несостоявшееся убийство – а Кукуев, к счастью для него, дышал – стало для моих нервов чем-то вроде успокоительного и одновременно тонизирующего лекарства. Причем довольно эффективного – по крайней мере, эффективнее тех препаратов, какими меня пичкали в госпитале.
Головокружение не исчезло окончательно, но стало вполне терпимым, отступив от той обморочной грани, на которой я балансировал после выхода из последней отключки. Руки-ноги тоже не перестали дрожать, но позволили мне переодеться в один присест, без передышек, и застегнуться на все пуговицы. Не прошло и пяти минут, как я был готов покинуть морг и отправиться на автостоянку госпиталя, к ожидающей меня трофейной «Ладе-Каприфоли».
Ретроналадонник Кукуева приказал долго жить, как и «страйк», поэтому их пришлось без сожаления оставить в морге. Подельники Аристарха, очевидно, пользовались более современными коммуникаторами – вшитыми в череп имплантами, – потому что иных мобильных устройств я больше нигде не обнаружил. Что ж, придется обойтись без средств связи. Как, очевидно, и без денег. Интуиция подсказывала мне, что все отобранные у охотников за алмазами кредитки, побывав в моих пальцах, уже не пройдут проверку.
И лишь ключи от старенькой «Лады-Каприфоли» вселяли уверенность, что этот тарантас прослужит мне хотя бы ближайшие двенадцать часов. Вся техника, сделанная в России не позже двадцатых-тридцатых годов нынешнего века, демонстрировала при контакте со мной рекордную живучесть. Также я был уверен насчет неожиданно угодившего мне в руки раритетного револьвера. Пускай он не такой мощный, точный и многозарядный, как импульсный пистолет, зато его простая и проверенная временем механика не подведет меня в самый ответственный момент, как это случилось со «страйком».
Повешенный на грудь идентификационный пропуск Чертухова и закрывший алмазный глаз медицинский монокль-анализатор (треть врачей госпиталя расхаживала с такими, не снимая их даже в столовой) позволили мне без проблем дойти до автостоянки и отыскать там нужную машину. Я больше года не сидел за рулем, но навыки вождения никуда не исчезли. Доехать до ворот госпиталя оказалось для меня ненамного сложнее, чем выпить стакан воды. Пристроившись в конец короткой очереди из трех автомобилей, я, как и их водители, так же небрежно выставил пропуск в приоткрытое боковое окошко. После чего, притворившись смертельно усталым (что не потребовало от меня больших усилий, ибо я и впрямь был вымотан до предела), подкатил к пропускному пункту.
Столь же усталый и позевывающий в кулак охранник считал сканером информацию с моего пропуска и окинул беглым взором пустой салон. Я не сомневался, что, планируя перевозку алмазов, Чертухов сделал все возможное, чтобы охрана не придралась к нему в воротах. Внешне же мы с капитаном походили лишь в одном: наши лица были одинаково простыми и неприметными, разве что чертуховское на пропуске выглядело чуть поскуластее. Впрочем, сейчас, в ночи, этого было вполне достаточно. Я стал для охранника всего лишь очередным заурядным служащим – одним из тех, которым он сегодня уже махнул и еще не раз махнет рукой, давая «добро» на выезд или въезд.
Я был готов в случае чего ударить по газам и сломать шлагбаум, но тот поднялся передо мной сам, выпуская меня в ночную Москву – ныне мрачную, холодную и нелюдимую. Я вырулил из госпитальных ворот и покатил на восток – туда, где жили в предоставленной моим командованием квартире жена и дочь. Нужно было убедиться, все ли с ними в порядке, а потом забрать их с собой и ехать прямиком в резиденцию Пожарского. После моего кровопролитного побега моя семья могла уже завтра лишиться помощи здешних властей, которые, скорее всего, быстро выдворят Лизу и Аню назад, в Саратов. Туда, где их никто и ничто не защитит от участи наживки, в какую их непременно превратят ищущие меня охотники за алмазами.
Перед нами лежал лишь один путь – к Пожарскому. И если он ничем не сумеет помочь нашему горю, даже ума не приложу, на чью еще помощь мне тогда уповать…
Гора не соизволила явиться к запертому в четырех стенах Магомету. И потому Магомет был вынужден с боем вырваться из своей тюрьмы и двинуть на поклон к горе… Или, учитывая мое свирепое состояние, – на битву с горой, пусть даже наши с ней силы были откровенно не равны…
