Книга: Русский гигант КВ-1. Легенда 41-го года
Назад: Глава 8 Разведка лейтенанта Астахова
На главную: Предисловие
Глава 9
Удержать переправу
Если для бойцов старшего лейтенанта Федора Ерофеева короткая схватка с немецкой разведывательно-штурмовой группой была рядовым эпизодом в череде летних и осенних боев, то красноармейцы батальона Морозова продолжали возбужденно обсуждать бой.
– Фрицы, они убегающих и безоружных убивают, и в плен берут. А здесь толпой да с танками на пост наткнулись и по зубам получили.
– Ребята молодцы. И мотоцикл вместе с экипажем уделали, и танк сожгли.
– А броневик удрал, когда увидел, как их хваленые «панцеры» горят.
– Я штыком фельдфебеля или офицера пропорол. Только вонь пошла, а мне часы и пистолет достались.
Великодушно признали, что один немецкий танк подбил из своей пушки лейтенант Астахов, и его танкисты тоже молодцы. Рассматривали трофейные автоматы, примеряли их к плечу.
– В ближнем бою штука незаменимая. Очередь – и сразу двоих или троих фашистов наповал.
– Немец-гад двоих ребят из взвода охранения за секунду уложил.
– Не спас его автомат. Башку прикладом расшибли.
Больше всего хвалили рыжего здоровяка Лариона, который поджег немецкий танк, догнал его, выдернул из люка и прикончил танкиста.
– Ну-ка покажи пистолет, Ларька!
Массивный «вальтер» удобно ложился в ладонь, а тонкий ствол помогал удобно ловить цель. Но главным трофеем был пулемет МГ-34. Его уже опробовали и признали между собой, что это штука посильнее, чем ручной пулемет Дегтярева с его неуклюжим круглым диском.
– Хороший пулемет, – согласился майор Морозов. – На Гитлера вся Европа работает, к войне подготовились. Но и наш «дегтярев» неплохой. Будем воевать, чем есть.
Успешный бой, в котором экипажу Астахова пехотинцы отвели второстепенную роль, обошелся недешево. В братской могиле похоронили семь красноармейцев и сержанта, старшего поста. Над могилой дали три прощальных залпа, и бойцы разошлись по местам.
– Углубляйте окопы, – напутствовал их Морозов. – Фрицы наверняка авианалет устроят, прилетят отомстить за своих.
Эту привычку немцев знал и Ерофеев. Обошел еще раз позиции. Непросто замаскировать КВ-1 с его габаритами: длина почти семь метров, три – ширина, и без малого три метра высота.
Маскировочных сеток не хватало, а с ветвей, наложенных поверх, ветер сдувал остатки листьев. Да и пушки Ф-22 довольно громоздкие, с длинными стволами. Как не маскируй, а пикируя, немцы их разглядят.
По совету командира саперного взвода Леонтия Сочки, за ночь вырыли с десяток ложных капониров. Подручных материалов не хватало, капониры получились так себе, но хоть в какой-то степени отвлекут, распылят внимание немецких пилотов. Теплилась надежда, что появятся наши истребители, но в это мало кто верил.
Зато на рассвете, как и ожидали, налетели две тройки пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» под прикрытием четырех «Мессершмиттов». Основной удар обрушился на группу Ерофеева. Хотя это была не первая бомбежка, под которую попадали танкисты, страх и оцепенение охватывали многих.
«Юнкерсы» пикировали с включенными сиренами, которые своим завыванием так били по нервам, что хотелось выскочить наружу и бежать куда глаза глядят. Поначалу Ерофеев, Шевченко и другие командиры пытались шутить, как-то успокоить экипажи, но пронзительный вой сирен и грохот взрывов глушили людей.
Заряжающий Костя Савушкин тщетно пытался свернуть самокрутку, махорка рассыпалась на колени. Когда ему удалось наконец это сделать, близкий взрыв так встряхнул машину, что зажженная самокрутка разлетелась в клочья, рассыпая крупные искры.
– Сто килограммов, – пробормотал механик-водитель Басов.
– «Сотки» сбрасывают, – подтвердил Ерофеев. – Метрах в тридцати рванула.
– Если в машину попадет, разлетимся на клочки, как самокрутка у Савушкина.
– Накаркаешь, – бормотал сержант Лукьянов. – Прямые попадания редко случаются. Правильно я говорю, Федор Михайлович?
– Редко, – согласился старший лейтенант Ерофеев, напряженно вслушиваясь в свистящий звук очередной авиабомбы.
К бомбежкам привыкнуть невозможно. Да, прямые попадания случаются редко. Но если немецкий пилот вложит «сотку» даже в пяти-семи шагах, то удар получается такой силы, что ломается металл внутри машины, а людей калечит или отбивает внутренности. Такое случалось с «тридцатьчетверками». Убеждаешь себя, что твой «Клим Ворошилов» почти неуязвим, но знаешь, что случиться может все.
Бомбежка закончилась так же внезапно, как и началась. «Юнкерсы», а следом и «Мессершмитты», по своей привычке сделали последний заход, расстреливая окопы из пушек и пулеметов.
В звенящей после грохота тишине отчетливо раздался крик раненого бойца. Лейтенант Астахов, командир легкого БТ-7, не выдержав, открыл башенный люк и высунулся наружу. Все вокруг застилала пелена гари и дыма.
Так, где находилась батарея пушек Ф-22, виднелись языки огня, кто-то продолжал кричать, а затем сдетонировали сразу несколько орудийных патронов. В разные стороны разлетались гильзы с горящим внутри порохом. Кувыркаясь, пронеслась раскаленным клубком бронебойная головка.
Орудийной батарее досталось больше всего. Одна пушка была разбита близким попаданием. Другую завалило землей, ее торопливо откапывали, догадываясь, что скоро последует немецкая атака. Шесть артиллеристов погибли, человек двенадцать получили ранения и контузии различной степени.
Взорвался и сгорел один из складов со снарядами. Другой уцелел. Если бы командир батареи не оборудовал два склада, то артиллеристы лишились бы большей части боезапаса, который был не так и велик.
В танковой роте близким взрывом «стокилограммовки» была повреждена «тридцатьчетверка».
– Гусеница порвана, некоторые соединения лопнули, – докладывал взводный. – Думаю, за полдня все восстановим, а вот командира машины уже не вернешь, и стрелка-радиста сильно контузило.
Лейтенант, командир Т-34 погиб от сильного удара о броню. Его заменили Павлом Ютовым, который потерял свой танк в предыдущем бою, но Ерофеев захватил «безлошадного» командира на всякий случай с собой. Молодой, но уже имевший опыт боев, младший лейтенант Ютов сразу взялся за ремонт.
На грузовик «ЗИС-5» и несколько повозок погрузили три десятка раненых и контуженых. Комбат Морозов курил и с досадой рассказывал Ерофееву, что часть молодых бойцов и ополченцев, не выдержав воя сирен, выскочили из окопов и бросились разбегаться.
– Сержанты их за ноги вниз тянут, а они кричат: «Нас здесь заживо бомбы похоронят!» Одних погибших четырнадцать человек, а двое пропали без вести. Или в степи затерялись, или разорвало в клочья. Воевать еще не начали, а вместе с ранеными полсотни человек из строя выбыли.
– Ладно, чего теперь, Василий Иванович, – успокаивал комбата Ерофеев. – Людей подготовить толком не успели, а ополченцы вообще с гражданки пришли. Некоторым по семнадцать лет, не представляли, что такое война.
– Да разве только ополченцы? Генералы ни хрена не ожидали такого удара. Непонятно, о чем в Москве думали. Гитлер половину своей армии у границы собрал, а кто-то считал, что это все игрушки.
– Многое и мне непонятно, – согласился с бывалым комбатом Ерофеев. – Знали ведь, что ударная сила у фрицев, это танки. А противотанковых пушек кот наплакал, основной упор на тяжелую артиллерию делали. И где они сейчас, эти пятитонные гаубицы? Фрицам достались. Основной танк Т-26 уже к Финской войне устарел. Консервная банка! А в каждом танковом полку половина машин, это Т-26.
– А «тридцатьчетверки»? Разве плохие машины?
– Эх, Михаил Филиппович, – отмахнулся Ерофеев. – Поздно они в войска поступили, их освоить толком не успели, как и наши КВ. Ничего не скажешь, «Клим Ворошилов» сейчас самый мощный танк на фронте. Но механика сырая, коробки передач горят. Воюем и ремонтируем без конца.
– Ну и у фрицев тоже не идеальная техника. Т-1 и Т-2 уже давно не видать, а чешские танкетки не лучше наших БТ-26.
Неожиданно вверх взлетели две красные ракеты – сигнал тревоги, а через несколько минут появился конный разведчик на взмыленной лошади:
– Товарищи командиры, танки! Прут, как к себе домой.
– Далеко отсюда?
– Километрах в пяти. Идут колонной… много, штук двадцать, а может, и больше.
– Пехота, артиллерия? – спросил Морозов.
– Бронетранспортеры и грузовики. Пушки на прицелах, небольшие, противотанковые.
– Дождались. Всем по местам. И без паники.
Несогласованность действий привела к тому, что на прикрытие моста и одновременно железной дороги был выдвинут пехотный, слабо подготовленный батальон, и лишь спустя двое суток прибыла танковая рота Ерофеева, усиленная артиллерией и десантом.
Но получалось, что цепочка окопов и траншей, в которых находились бойцы майора Морозова, должны были принять первый удар. Эту тему обсуждали в самом начале, сразу по прибытии танковой роты.
Старший лейтенант Ерофеев принял решение выдвинуть четыре танка ближе к пехотному батальону. С помощью пехотинцев были вырыты неглубокие временные капониры и решено принять первый удар возле железной дороги, которая шла параллельно реке. На этом участке насыпь была невысокая, и можно было вести огонь, укрываясь за ней или с ближних высоток.
И Морозов, и Ерофеев знали, что если не прибудет подмога, то придется отходить к мосту и продолжать оборону на плацдарме возле реки.
Как всегда, первыми появились мотоциклы разведки. Но два сгоревших во вчерашнем бою танка и мотоцикл удерживали разведчиков на приличном расстоянии. Ближе чем на полкилометра «цундаппы» приблизиться не рискнули.
Под прикрытием пулеметов вперед вырвался легкий двухколесный мотоцикл «ДКВ-350». Разведчику, который действовал в одиночку, было не отказать в смелости. На скорости семьдесят километров, пригибаясь к рулю, он подлетел к переезду.
Привстав, огляделся и сразу развернулся, уходя от пулеметных очередей «максима» из батальонной траншеи. Смелым везет – так говорят. Если не переступишь какую-то грань.
Мотоциклист, в каске с маскировочной сеткой, наверняка разглядел позиции русских, их танки. Чтобы выяснить все точнее, он свернул на придорожный холм и на малом ходу продолжал рассматривать сверху, что там приготовили русские.
– Не выпускать его, – негромко приказал опытному пулеметчику комбат Морозов. – Слишком любопытный.
Сержант подкрутил прицел и дал пристрелочную очередь, которая прошла в нескольких метрах от разведчика. Тот понял, что оставаться здесь опасно. Прибавляя газ, ухмыльнулся, козырнул тупым русским солдатам, упорно не желающим понять, что война проиграна.
Это был уже перебор. Противника надо уважать, даже если тебе долбят, что ты воюешь с тупыми азиатами. Очередь прошла на уровне пояса, перебила руку и вышибла смертельно раненного ефрейтора из седла.
Не желая верить, что так быстро и страшно кончается его удачная служба (три медали и Железный крест), ефрейтор сделал попытку подняться. Ноги не повиновались, а от низа живота поднималась вверх горячая жгучая боль.
Вырвавшийся из рук мотоцикл несколько раз перевернулся и застыл, уткнувшись рулем в землю. Одно колесо продолжало вращаться, а ефрейтор никак не хотел верить, что раны смертельные, и вокруг быстро впитывается в землю кровь, смешанная с мочой.
За те несколько минут, что были ему отпущены, он успел увидеть быстро приближающиеся танки. Они отомстят за него, а может, успеют спасти лучшего разведчика батальона. Смерть смыкала глаза, но ефрейтор последним усилием приоткрыл их. Внизу гремели орудийные выстрелы, катилась без остановок непобедимая армада, и уже горел один из русских танков. Он не зря отдал свою жизнь!
Умирающий ефрейтор продемонстрировал всем свою храбрость, но передать командиру нужные сведения, хотя имел рацию, не успел. Немецкие «панцеры» шли практически наугад, лишь имея вчерашнюю схему авиаразведки.
Оба КВ и две «тридцатьчетверки» открыли огонь, выбрав каждый свою цель. Вперед вырвался такой же отчаянный, как мотоциклист-разведчик, танк Т-4 под управлением двадцатилетнего лейтенанта.
Он рвался к славе и победам, подобрав под стать себе такой же экипаж. Более осторожный, как это чаще всего бывает, механик-водитель, не поленился подвесить на лобовую броню дополнительную защиту – запасные звенья гусениц.
Остальным танкистам в экипаже не хотелось лишней возни, но фельдфебель настоял. Это спасло экипаж. Бронебойная болванка, смяв защиту, застряла в броне. Второй русский снаряд ударил в броневую подушку, на которой крепилось орудие, и ушел рикошетом вверх.
В цель попал Павел Ютов, который на своей новой «тридцатьчетверке» сам сидел за прицелом. Удар пришелся тоже в лобовую броню другого «панцера» толщиной пять сантиметров и пробил ее. Тем более не мешала никакая дополнительная защита.
Это был удачный выстрел, какие особенно нужны в первые минуты боя. Болванка смяла тело механика и врезалась в массивную гильзу, воспламенив мешочки с порохом. От сильного жара вспыхнули еще две-три гильзы, и взорвалась фугасная головка.
Пламя и последующие взрывы уничтожили все живое внутри. Вышибло люки, и Т-4, самый мощный танк вермахта, превратился в клубок огня.
Командир орудия Лукьянов выстрелил в «панцер», идущий слева. Промахнулся, а в ответ прилетела болванка калибра 75 миллиметров. От сильного удара КВ встряхнуло. Костя Савушкин выронил из рук снаряд, а Ерофеева крепко приложило затылком о броню – танкошлем смягчил удар.
Костя ворочался возле орудия (разбил колено), механик Басов матерился и кричал:
– Федор, наведи порядок. Наш пушкарь стрелять разучился.
Самолюбивый Лукьянов (один из лучших стрелков в бригаде) схватил снаряд и, втолкнув его в казенник, прицелился в тот же Т-4. На этот раз выстрел был точным. Болванка проломила броню между смотровой щелью и пулеметом на лобовой броне под башней.
– Получил, гад!
Савушкин, морщась от боли, уже встал и забросил в казенник новый снаряд.
– Добивай его.
Сержант Лукьянов снова нажал на спуск, и дымящий Т-4 попятился под уклон дороги. Ему крепко досталось. Наверняка убило или тяжело ранило кого-то из экипажа, из открытого люка шел дым.
Ерофеев оглянулся и увидел, что одна из «тридцатьчетверок» тоже пятится назад. Удар снаряда сорвал с погона башню, вести огонь орудие не могло. Механик уводил машину с линии огня, но делал это медленно, рывками – видимо был контужен.
– Уходи быстрее! – крикнул в рацию Ерофеев, но связь не работала.
Из люка высунулся командир машины, младший лейтенант что-то прокричал в ответ. Он был молод и не имел достаточного опыта. Ему надо было спускаться вниз и помогать механику, а он оставался в перекошенной башне на своем командирском месте.
Вынырнувший с фланга Т-3 выстрелил из тонкоствольной 50-миллиметровой пушки, о которой пренебрежительно отзывались политработники и некоторые молодые офицеры. Между тем эта «гадюка» даже в укороченном, танковом варианте была способна пробить броню «тридцатьчетверки» за 500–700 метров.
Удар небольшого снаряда пришелся в бортовую часть башни, оставив отверстие в верхней части, немного ниже люка. Младший лейтенант, пробитый насквозь, возможно, не успел почувствовать смерть. Он просто исчез в люке, а Т-3 уже добивал следующим снарядом обреченную машину.
Из дымившейся «тридцатьчетверки» успели выскочить два человека. Их преследовал все тот же Т-3 очередями двух своих пулеметов, но танкисты исчезли в траве.
Ерофеев не успел толком познакомиться с командиром второго КВ, но тот действовал неплохо. Удачно вложил снаряд в Т-4 и заставил уйти его под прикрытие железнодорожной насыпи.
Резвый Т-3 попытался достать его с фланга. За прицелом сидел опытный наводчик. Он успел дважды попасть в корпус «Клима Ворошилова». Один удар был особенно крепкий. Видимо, немец стрелял усиленным снарядом.
На броне вспыхнуло фиолетовое пламя, брызнули фонтаном искры. Командира немецкого танка погубила самоуверенность. Т-3 был хорошо бронированной машиной массой двадцать тонн, а усиленный снаряд пробивал на расстоянии трехсот метров броню толщиной шесть с половиной сантиметров.
Но экипаж Т-3 и его командир знали о русском тяжелом танке «Клим Ворошилов» лишь понаслышке, зато были высокого мнения о своей маневренной машине и новых снарядах к башенной пушке.
Ответный выстрел КВ пропахал борозду в скошенной лобовой броне и врезался в верхний выступ под башней. Мощности раскаленной шестикилограммовой болванки хватило, чтобы пробить этот выступ.
Выручая собрата, в КВ стрелял тяжелый Т-4, но второй снаряд, угодивший в основание башни, уже ломал и воспламенял внутреннюю начинку немецкого танка. Из пробоин и открытого люка вырывались языки пламени.
«Клим Ворошилов» тяжело, как медведь, разворачивался лобовой частью навстречу немецкому Т-4. Получил еще один удар, оглушивший экипаж, но выстрелом с четырехсот метров разорвал гусеницу и смял ведущее колесо «панцера».
Бой вступал в переломную фазу. Немецкие танки сумели уничтожить «тридцатьчетверку» и вложить несколько снарядов в тяжелые русские танки КВ. Но обе машины продолжали вести бой. «Тридцатьчетверка» Павла Ютова, меняя позиции, посылала снаряд за снарядом.
Возле железной дороги горели три немецких танка, еще два отошли в тыл, получив пробоины. Тяжелый Т-4 с разорванной гусеницей и смятым ведущим колесом тащили на буксире в тыл. Вслед ему летели снаряды. Не желая терять эти не слишком многочисленные машины с сильной 75-миллиметровой пушкой, немецкое командование усилило огонь.
Мощные КВ-1 держали удары. Обе машины получили еще несколько попаданий, но продолжали стрелять. Немецкие танки стали отходить. Закончившийся вскоре бой, пожалуй, нельзя было назвать победой, хотя немецкая бронетанковая часть понесла серьезные потери в технике.
На правом фланге несколько танков и бронетранспортеров смяли оборону и уничтожили половину третьей стрелковой роты батальона Морозова. Две легкие полковые пушки сумели подбить один вражеский танк, но были расстреляны и раздавлены вместе с расчетами остальными танками.
Здесь повторилось то, что происходило летом на многих участках фронта. Танки сминали окопы, красноармейцы, лишенные артиллерийской защиты, убегали и гибли под пулеметным огнем и гусеницами.
Командир роты, молодой лейтенант, собрав вокруг себя надежных бойцов, пытался остановить вражеские машины гранатами и бутылками с горючей смесью. Немецкие танкисты накрыли их пулеметным огнем и, осторожно объезжая блестевшие среди травы бутылки, попытались прорваться к мосту.
Командир взвода тяжелых танков Петр Шевченко вывел свой КВ-1 на прямую наводку и открыл беглый огонь, не обращая внимания на летящие в него снаряды.
Штурмовое орудие, сумевшее подобраться незамеченным на двести метров, выпустило снаряд в борт, но броню пробить не сумело. Ответный выстрел взломал верхнюю часть рубки и смял командира машины. Экипаж сумел кое-как потушить вспыхнувшее пламя. Но «штугу» догнал следующий снаряд и добил приземистую, опасную, как гадюка, машину.
Прорвавшиеся экипажи немецких «панцеров» уже знали, что представляет собой огромный русский танк «Клим Ворошилов», и отступили. Но четыре машины и взвод пехоты закрепились на отбитой позиции, укрывшись в запасных капонирах и окопах.
Наступила временная тишина, догорали несколько танков и штурмовое орудие. Вскоре открыли огонь немецкие гаубицы, и Ерофеев отвел два КВ и уцелевшую «тридцатьчетверку» Павла Ютова на прежние позиции.
Здесь были более надежные укрытия. Рота собралась в кулак вместе с артиллерийской батареей, десантниками лейтенанта Трифонова и саперами.
Гаубичные снаряды снова подняли завесу дыма и ядовитой гари. Под ее прикрытием на окопы батальона Морозова навалились танки и пехота.
Майор имел категоричный приказ удерживать позиции у железной дороги до конца. Один из тех приказов, подкрепленный лишь словами и батареей легких полковых пушек, которая была вскоре уничтожена.
– До какого конца! – кричал старый солдат Морозов. – Пока не выбьют и не раздавят весь батальон? Так половину людей мы уже потеряли.
Вокруг окопов и командного пункта плясали фонтаны снарядных и минометных разрывов. Когда случалось очередное попадание в окоп, звук был глуше, а столб земли, человеческих останков, обломков оружия говорил о том, что погиб один или два красноармейца.
Батальонный комиссар Борис Малкин, из партийных работников, с утра собирался съездить в штаб за боеприпасами и попытаться получить еще одну артиллерийскую батарею. Скорее это был повод исчезнуть под благовидным предлогом из этого гиблого места.
Шевченко отправил в штаб помощника по хозчасти, расторопного капитана, который неплохо решал вопросы снабжения.
– Кто его там слушать будет? – злился на комбата комиссар.
– Твое место здесь, рядом с бойцами, а не на складах, – спокойно заметил Шевченко. – И возьми винтовку. С «наганом» много не навоюешь.
Мина взорвалась в нескольких шагах от блиндажа. Комиссар, тридцатилетний, спортивно сложенный, невольно пригнулся и сделал шаг в сторону. Он боялся и не представлял, что его могут убить или искалечить.
На передний край Малкина направили недавно, после гибели прежнего комиссара. Он воспринял это как наказание. Командир полка мог найти другого, менее значительного человека, чем бывший заведующий отделом райкома партии, награжденный перед войной орденом «Знак Почета», которым очень гордился.
Он обронил тогда:
– Может, парторга направим? У меня заявлений и учетных карточек целая кипа на оформлении. Да и с политотделом дивизии надо кое-что согласовать.
Командир полка оглядел его сощуренными глазами:
– Тут я командую, а не твой политотдел. У Шевченко полно ополченцев и молодежи. Вот с ними тебе надо работать, а не бумажки строчить.
После этих слов Борис Малкин, считая, что его оскорбляют, крепко разозлился и на командира полка и на комиссара, который не вступился за своего помощника и равнодушно отправил его на верную смерть.
– Дайте полчаса прощальное письмо родным написать, – попросил Малкин, надеясь, что жестокое решение отменят.
Но комиссара полка, с которым они жили душа в душу, вместе выпивали, словно подменили. На Малкина смотрел уставшими глазами пожилой, равнодушный к его судьбе человек, прошедший Гражданскую войну, воевавший с басмачами, и сейчас проводивший больше времени на передовой, чем в надежном блиндаже.
– Не надо такое письмо писать, – сказал комиссар, защелкивая диск автомата «ППШ», с которым не расставался. – Только душу родным травить. Если что, я сам напишу.
– Газеты свежие бы захватить…
– Захвати немного, там некогда читать будет. Возьми двух бойцов из взвода боепитания, пусть отнесут Морозову ящика три патронов и противотанковые гранаты. Сам тоже боеприпасы захвати, сколько унести сможешь. Ну, с богом, Борис Яковлевич.
– Коммунисты в бога не верят, – попробовал пошутить напоследок Малкин.
– Там и в черта поверишь. Не тяни время, шагай.
Худшие опасения помощника комиссара полка Бориса Малкина сбылись. Батальон, наполовину состоявший из ополченцев, бросили в гиблое место. А бойцы и ополченцы, с которыми он знакомился в первый день, поставили его в дурацкое положение.
Когда новый комиссар батальона собрал членов партии на закрытое партийное собрание и по давней привычке завел рассуждения о долге коммуниста, идейности и политической зрелости, Малкина перебили и стали задавать конкретные вопросы.
– Правда, что из Москвы эвакуируются наркоматы и высшее руководство?
– Какая обстановка под Ленинградом?
Ленинград уже был в плотном кольце окружения, а насчет «высшего руководства» Борис Яковлевич Малкин какие-то суждения высказывать просто боялся. Вместо ответа он задал встречный вопрос пожилому бойцу-ополченцу в круглых металлических очках, по виду бухгалтеру.
– Вы с какого года в партии, товарищ?
– С тысяча девятьсот двадцатого. Перед штурмом Перекопа принимали. Тогда же и взводным назначили, а сейчас рядовой ополченец.
Таких ветеранов в батальоне насчитывалось немало, и Малкин понял, общие фразы здесь не пойдут.
И вот снова, когда батальонный комиссар надумал улизнуть в штаб полка, его осадил долговязый комбат, которого Борис Яковлевич окрестил «старым мерином».
Стрельба то усиливалась, то ненадолго ослабевала. Мимо пронесли носилки с тяжелораненым бойцом. Из полуоткрытого рта тянулась струйка крови.
– Наверное, придется отходить, иначе батальон погибнет, – сказал Морозов.
Комбат и комиссар имели равные права, но Морозов принял решение самостоятельно, а Малкина просто поставил в известность.
– Но так просто нам отойти не дадут. Добьют в спину. К тебе поручение, Борис Яковлевич. Выбирайся к мосту, найди старшего лейтенанта Ерофеева и попроси прислать хоть один танк. Если сможет, тяжелый «Клим Ворошилов». Фрицы их боятся. Пусть прикроет отход батальона.
– Ясно. А самому остаться на новых позициях?
– Каких новых? Я еще не знаю, где они будут – вместе с Ерофеевым решим. Сам вернешься на броне, поможешь танкистам быстрее отыскать нас.
– Выполню, – бодро отозвался комиссар.
Возвращаться или нет, он сам решит. А здесь оставаться – верная гибель. Показывая готовность хоть сейчас вступить в бой, Малкин достал из кобуры «наган», крутнул барабан и заверил Морозова:
– Если что, отбиться от фрицев есть чем.
– Захвати тогда и гранат пару. Пригодятся.
Комиссар не понял, насмешка это или действительно Морозов предлагает нацепить на пояс гранаты, с которыми Малкин обращаться не умел.
– Не надо, – отмахнулся он. – Я налегке, где бегом – где ползком, быстро доберусь. А впрочем, «лимонку», пожалуй, захвачу.
– Ну-ну. Будем ждать тебя с подмогой.
Путь до моста оказался куда труднее и опаснее, чем ожидал бывший партийный работник Борис Яковлевич Малкин. Он не пробежал и сотни шагов, как едва не угодил под разрыв мины. Успел броситься на землю. Над головой просвистели осколки.
Это было пострашнее, чем пули. Летящие со скоростью восемьсот метров в секунду, изогнутые острые кусочки металла шипели и верещали, срезая мелкие кусты.
В другом месте комиссар увидел группу немцев. Они тоже пробирались к мосту. Над травой мелькали массивные каски, виднелся дырчатый кожух пулемета. У Малкина имелась граната-«лимонка», а до немцев было метров сорок.
Мелькнула мысль швырнуть «лимонку». Фрицев всего с десяток, а рубчатая граната «Ф-1», штука мощная, половину немецкой группы перебьет осколками. Еще двух-трех фрицев комиссар снимет из «нагана», а остальные с перепугу разбегутся. Нечто подобное описывалось в газетных статьях.
Что там отделение немцев против знаменитой «лимонки» и надежного «нагана»! Тогда Борис Малкин не задумывался, правда это или вымысел. Такой поступок сразу поднял бы его авторитет.
Один из немцев приподнял голову. Комиссар увидел напряженное лицо, сжатые губы – вряд ли этот унтер-офицер кинется убегать после взрыва, если останется в живых.
Малкин прижался к земле. Какие там гранаты и подвиги! У него имеется задание, он должен добраться живым до танкистов. И после остаться в живых, потому что дома его ждет семья, мама, бабушка.
Немцы сделали быструю перебежку, держа наготове автоматы. Последний в цепочке оглянулся по сторонам. Это был совсем молодой солдат, но автомат он также держал готовым к стрельбе, а за поясом торчали три или четыре гранаты с длинными деревянными рукоятками.
Он мог вполне разглядеть комиссара и прошить его очередью, но, видимо, был напряжен и побежал дальше. Малкин вытер пот со лба и похвалил себя, что сменил свою яркую фуражку на пилотку. Фуражка бы его выдала.
Борис долго полз по низине, вымок в болотной жиже, но подняться не рискнул – фрицы были где-то рядом. Его окликнули из окопа, и Малкин закричал:
– Я свой… комиссар батальона. Послан к товарищу Ерофееву.
– Подними руки и двигай сюда.
Бориса отвели к старшему лейтенанту. Отходя от пережитого страха, он торопливо рассказывал, что батальон ведет бой и долго не продержится. Нужна помощь. Комбат Морозов просил прислать один или два танка, прикрыть отход батальона.
– Раненых много, – не мог остановиться батальонный комиссар. – Мины градом сыпятся, танки непрерывный огонь ведут… люди гибнут.
Федор Ерофеев внимательно оглядел Малкина, почему-то усмехнулся.
– А что, Василий Иванович никого помоложе не мог прислать? Обязательно комиссара?
– Такая стрельба идет. Танки по окопам прямой наводкой бьют, – не мог остановиться комиссар.
– Понял я, – перебил его старший лейтенант. – Пошлите за капитаном Шевченко.
В этот момент, совсем рядом, послышалась автоматная стрельба, раздались взрывы гранат. В ответ ударил длинными очередями «максим», застучали винтовочные выстрелы. Малкин понял, что это та самая группа автоматчиков.
Но группа была не одна. Стрельба поднялась еще в двух-трех местах.
– Полезли твари, – сплюнул Ерофеев. – Сиди здесь комиссар, я пойду разберусь.
Старший лейтенант вернулся минут через сорок. Левая ладонь была перемотана бинтом, сквозь который проступало пятно крови.
– Саперно-штурмовые группы фрицы пустили, – вытряхивая из пачки мятые папиросы, рассказывал Ерофеев. – Закуривай, комиссар. Тебе повезло, что не столкнулся с ними. Подготовленные ребята. С магнитными минами, гранатами. Пост ножами сняли, один танк мне подпортили.
– Как подпортили?
– Гранатой гусеницу порвали. Ничего, заштопаем. Десантников наших четверо погибли, раненых с десяток. Так, что ваши ополченцы пригодятся.
– Ребята смелые. Сам только что из боя, – зачем-то соврал Малкин.
– И меня осколком задело. Вытащили его в санчасти, а рана ноет. Сто граммов примешь?
– Можно выпить, – кивнул комиссар.
В этот момент в блиндаж втолкнули пленного немца. Малкин, допивавший из кружки водку, едва не поперхнулся. Это был тот самый молодой солдат из саперно-штурмовой группы, который осматривался по сторонам, держа наготове автомат.
– Ну что, фриц, навоевался? – весело спросил старший лейтенант.
– Майне наме Вернер, – без особого страха ответил пленный. – Мое имя Вернер.
– Мне наплевать, как тебя зовут. Фриц, он и есть фриц.
Малкин изучал в институте немецкий язык и говорил по-немецки довольно сносно. Предложил Ерофееву:
– Может поспрашивать немца?
– Времени нет. Тебе к своим возвращаться надо. Впрочем, спроси, из какого он подразделения.
– Отдельный саперно-штурмовой батальон, – перевел Малкин.
Из короткого допроса выяснилось, что цель батальона – захватить в целости мост, а если это не получится, то навести переправу.
– Морда вся закопченная, – неприязненно кивнул Ерофеев. – Стрелял, взрывал?
– Он солдат, – перевел ответ Малкин. – Воевал, как того требовала присяга.
– Не солдат, а захватчик, – повысил голос старший лейтенант. – Тебя, гаденыша, кто сюда звал? Кроме расстрела, ты ничего не заслужил.
Немец быстро говорил о том, что тоже не хотел войны, но его никто не спрашивал. Он уважает Россию, это может подтвердить товарищ комиссар. Когда группа пробиралась к мосту, он видел русского комиссара, но не стал стрелять и никому ничего не сказал.
– Правда, что он тебя видел? – спросил Ерофеев.
– Может, и видел издалека, но скорее всего, врет.
– Или приказ имел, шум не поднимать раньше времени, – сказал танкист. – А ты, Борис Яковлевич, эту группу не заметил.
– Нет, – убедительно замотал головой Малкин. – Иначе засветил бы в них «лимонку».
– Ну ладно. Шагай, товарищ комиссар, к танку. Капитан Шевченко тебя с ветерком до своих довезет и прикроет отход.
– Да, да, надо торопиться.
Малкин глянул на часы и, стараясь избегать испуганного, просящего о пощаде взгляда мальчишки-солдата, выскочил из блиндажа.
– Господин майор! – крикнул вслед пленный. – Но я ведь правду сказал. Вступитесь за меня!
Слов сапера никто не понял. Караулить пленного было некому, людей и так не хватало.
– Отведите фрица, – поморщился Ерофеев. – Он не привык отдавать приказы о расстреле, но потерял уже столько близких людей, что злость пересиливала все остальное.
Остатки батальона Морозова добивали из минометов и плотным пулеметным огнем. Полторы сотни человек сбились на узком участке. Немцы, наткнувшись на упорное сопротивление, не хотели больше терять солдат.
Выкурить из окопов и укрытий упрямый батальон никак не удавалось – его решили просто уничтожить. Градом летели обычные мины, «мины-лягушки», которые, ударяясь о землю, подскакивали вверх и взрывались в воздухе, доставая красноармейцев на дне окопов и в защитных щелях.
Зажигательные мины разбрасывали горящую фосфорную смесь. Она сжигала людей живьем или душила ядовитой гарью. Бойцы, задыхаясь, выскакивали наверх, где неслись разноцветные пулеметные трассы.
Многие стреляли, толком не видя цели, но это помогало сдерживать страх перед неизбежной смертью. Двое-трое выскочили с листовками-пропусками, надеясь спасти свою жизнь. Но немцы понесли в атаках такие потери, что в плен никого не брали.
Морозов собирался дать команду на отход, хотя знал, что из этого огненного кольца вырвется в лучшем случае один человек из десяти.
Но даже в таких безвыходных ситуациях иногда случается чудо. Разбрызгивая комки горящего фосфора, из дымной завесы возник тяжелый «Клим Ворошилов». Из люка выскочил комиссар Малкин, а машина понеслась дальше. Останавливаться и обсуждать совместные действия не было времени и возможности.
Командир танка (он же командир взвода) капитан Шевченко видел цель и знал, что ему надо делать. Появление огромной сорокавосьмитонной машины стало неожиданностью. Лязг гусениц заглушала артиллерийская пальба и грохот взрывов.
Первой жертвой ворвавшегося на немецкие позиции «Клима Ворошилова» стала 105-миллиметровая гаубица с запасом бронебойно-трассирующих снарядов. Русский танк шел на полной скорости 35 километров и опередил расчет, который лихорадочно разворачивал в его сторону двухтонное орудие.
Трехдюймовый снаряд, выпущенный с короткой остановки, взорвался с перелетом, но раскидал артиллеристов, передвигавших станины. Гаубица успела сделать один выстрел. Трассирующая бронебойная болванка ушла огненной стрелой в задымленное небо.
Механик-водитель берег машину и слегка сбавил скорость, переламывая гусеницами станины. Из окопа вслед промчавшемуся танку выстрелили из 30-миллиметрового гранатомета. Но расчет промедлил, и граната не пробила броню, хотя ударило в башню крепко и оглушило кормового пулеметчика в башне.
Один в поле не воин! Капитан Шевченко не собирался вести войну на немецких позициях. Машина раздавила пулеметное гнездо и двигалась к минометной батарее, которую надо было уничтожить, чтобы батальон мог начать отход.
Шесть минометов стояли в окопах, соединенных ходами сообщения, с защитными щелями для расчетов и небольшим складом для мин, которые постоянно подвозили, чтобы обеспечить непрерывный огонь.
Раздавить лихим наскоком это упрятанное в земле сооружение было невозможно. Земляные перегородки развалятся под тяжестью машины, и танк провалится вниз.
Шевченко раздумывал недолго, а решение подсказал механик-водитель. Он подогнал машину задним ходом к невысокому бугру, а капитан вместе с командиром орудия открыли огонь из пушки и двух пулеметов.
Это был рискованный ход. Танк на какое-то время остановился, подставляя себя под вражеские снаряды. Чтобы подавить минометную батарею, требовалось не меньше пяти-шести выстрелов.
Трехдюймовые фугасные снаряды подбрасывали исковерканные трубы, тела минометчиков, но и в броню КВ, уже врезалась одна, следом другая бронебойная болванка.
– Уходим, порвут гусеницу! – кричал механик-водитель, включая сцепление.
За эти рискованные минуты экипаж танка сумел разбить четыре миномета и прикрывающий батарею крупнокалиберный пулемет. И расплатился жизнью девятнадцатилетнего заряжающего. Снаряд штурмового орудия врезался в бортовую броню башни с такой силой, что выбил сноп осколков. Они хлестнули в голову младшего сержанта, пробили танкошлем и гильзу снаряда, которую он прижимал к груди.
Внутри нее зашипел порох. Командир орудия успел подхватить загоревшийся снаряд и выбросить его в открытый люк. Вспышка разорвала снаряд на две части, артиллерист тряс обожженными ладонями и матерился. Увидев тусклые, широко открытые глаза товарища, замолчал:
– Витьку убили, – растерянно проговорил младший механик, сидевший за пулеметом в корме башни.
Новый удар потряс КВ. Приземистая «штуга» стреляла с расстояния двухсот метров.
– А ты куда лезешь, тварь, – разворачивал башню Петр Петрович Шевченко. – Бронебойный!
Снаряд втолкнул в казенник младший механик, но торопливый выстрел прошел мимо цели, подняв фонтан земли под брюхом «штуги». Возможно, рикошет достал приземистую машину, и она рывком ушла в укрытие.
– Будем добивать? – спросил командир орудия.
– На хрен она сдалась, – возбужденно отозвался капитан. – Для счета, что ли? Батальон отходит, надо оставшиеся пулеметы давить.
Станковый МГ-08, упрятанный в окопе под шпалами, раздавили вместе с расчетом. Из-под треснувших шпал доносились крики о помощи.
– Фрица смяли, – снова пристраиваясь у своего «дегтярева», сказал младший механик (он же радиотелеграфист). – Пусть достают из-под шпал.
Машина шла вдоль траншеи, стреляя из пушки и пулемета. Снаряд разнес «машингевер» МГ-34, а очереди «дегтярева» заставили залечь выскочивших наружу автоматчиков.
– Поворачиваем к своим? – спросил механик-водитель.
– Давай. Нам еще мост держать надо.
Остатки батальона Морозова торопливо отходили под прикрытием «Клима Ворошилова». Их отход можно было бы назвать бегством, но среди ста сорока бойцов и командиров, находилось не меньше трех десятков раненых.
Человек двенадцать тяжелых несли на носилках и плащ-палатках. Другие с трудом шагали сами, их поддерживали товарищи. Все это замедляло отступление.
Немцы, опомнившись после того, как огромный русский танк пропахал их позиции, снова открыли огонь, КВ-1 посылал в ответ снаряды и бил из пулеметов, не давая стрелять прицельно.
Комиссар Малкин шагал впереди с «наганом» в руке. Это он организовал отход батальона, прибыв на выручку в танке, а сейчас выводил людей к укрепленным позициям возле моста.
На самом деле дорогу выбирал ветеран трех войн («старый мерин») Морозов. Он бегал вдоль растянувшейся колонны, старался увести людей под прикрытие холмов и деревьев, выбирал низины.
Снаряды и пули по-прежнему летели вслед. И хотя беспорядочный огонь с дальнего расстояния уже не мог уничтожить батальон, то в одном, то в другом месте падал раненый или убитый боец. Но эти потери не шли ни в какое сравнение с теми жертвами, которые несли окруженные роты под градом мин и снарядов.
– Дойдем, – упрямо скрипел зубами ополченец, ковыляя и опираясь на самодельный костыль.
На бруствер выполз танк Т-4, успел выстрелить два раза, но бронебойные болванки, выпущенные капитаном Шевченко, прошли рядом с «панцером», заставив его нырнуть в укрытие.
Комиссар Малкин едва не угодил под осколочный снаряд Т-4 и, не выдержав, побежал, продолжая крепко сжимать ненужный «наган». Лихо спрыгнул в траншею и, переводя дыхание, объявил:
– Вывел батальон. Под огнем, с потерями, но вывел.
– Пока ты себя только вывел, – сухо обронил командир десантной роты Матвей Трифонов. – А батальон под огнем ковыляет.
Действительно, Малкин опередил всех метров на сто пятьдесят, а бойцы батальона медленно приближались к траншее, вынося раненых. Перекрывая им путь, летели снаряды полевых пушек, стрелявших с закрытых позиций.
Взрыв подбросил и раскидал в стороны четверых бойцов, которые несли на самодельных носилках молодого взводного с перебитыми ногами. Двое так и остались лежать, срезанные осколками наповал, а двое других кое-как поднялись и потащили лейтенанта волоком.
– Вывел, – усмехнулся лейтенант Трифонов. – Чего смотришь? Прячь в кобуру свой «наган» и беги на помощь людям.
Матвей Трифонов был младше по званию и должности батальонного комиссара. И своим пистолетом он не размахивал, но Малкин попятился от него. Рядом вел огонь из ручного пулемета Родион Кочура. Сменил диск и взвел затвор, довернув ствол в сторону Малкина.
Комиссар неуклюже полез наверх. От этих танковых десантников можно ждать чего угодно. Сорвался с бруствера, но Малкина вытолкнули наверх.
– Беги, помогай!
Через полчаса остатки батальона уже были в траншеях. Раненых отнесли в санчасть. Тяжелых повезли в бригадный санбат, остальным оказывали помощь на месте.
Экипаж «Клима Ворошилова» вытащил через люк тело погибшего сержанта-заряжающего. Положили его на траву рядом с машиной, накрыв окровавленную голову чистой нательной рубашкой.
– Надо бы похоронить, пока фрицы не полезли, – сказал механик-водитель.
– Перекурим и отнесем к остальным погибшим, – отозвался капитан Шевченко.
Командир орудия обходил машину и осматривал следы попаданий снарядов и осколков.
– Много насчитал?
– Четыре снарядные вмятины и одна гранатометная, почти насквозь. Осколочные десятка три, не меньше, но глубоких мало.
– Масло, вон капает, – кивнул механик-водитель. – Надо глянуть.
– Гляди, пока время есть.
Командир батальона Морозов сидел на командном пункте вместе с Ерофеевым и обсуждал, какой участок обороны займет его батальон. Здесь же сидели комиссар Малкин, заместитель Ерофеева капитан Шевченко, ротный Трифонов и старшина – сапер Леонтий Сочка.
– Это хорошо, что всю оборону переправы в один кулак собрали, – высказал свое мнение Федор Ерофеев. – Мы в полукольце сидим, и ваши люди, Василий Иванович, очень пригодятся. А насчет участка, рассредоточьте бойцов, как сами найдете нужным. Вы поопытнее любого из нас.
– Я думаю, изобретать ничего не будем, – ответил майор. – Да и в строю у меня всего сто двадцать человек осталось. Не батальон, а рота, по существу. Станковый пулемет всего один остался, артиллерии нет. Распределим людей по периметру, который ты выбрал, Федор. Углубим траншеи, отсечные ходы.
– А людей по мосту отходит много, – заметил Трифонов. – Больше чем вчера.
– Снова отступление. Выделите вместе с Василием Ивановичем десяток бойцов и забирайте у разрозненных групп пулеметы. Боеприпасы тоже пригодятся, в тылу они не нужны.
– Может и пару-тройку легких пушек реквизируем?
– Попробуй. Если командиры скандалить не будут, забирайте вместе с расчетами.
– Пушки вряд ли отдадут, – с сомнением заметил комбат Морозов. – Командиры батарей и дивизионов за них головой отвечают. Но надавить слегка можно.
Немецкие орудия вели огонь по отступающим войскам. Но мост не трогали, явно сберегая его для своих целей.
Всегда тягостна картина отступления. Уходили на восток заметно поредевшие полки и батальоны. Шагали, вымотанные долгой дорогой, разрозненные группы красноармейцев во главе с лейтенантами остатки разбитых полков.
Шли легкие танки. Со следами от осколков и пуль. На броне сидели раненые и обгоревшие танкисты. Упряжки лошадей тянули полевые орудия и гаубицы. Но артиллерии, как и бронетехники, было немного. В основном шагала пехота, «махра», как ее иногда называли.
Единственным безопасным местом для нее был мост, который немцы берегли для себя. На подходе орудийный огонь из укрытий, редких перелесков и низин собирал свою жатву.
Осколочные снаряды взрывались возле дороги, выбивая порой до десятка человек сразу. Многие шагали поодаль от дороги, укрываясь за деревьями и кустарником. Кроме того, немецким артиллеристам не давали разгуляться наши пушки и гаубицы, прикрывающие отход.
Погибших, за редким исключением, никто не подбирал и не хоронил. Командиры торопились вывести из окружения свои измотанные в боях части.
Старший лейтенант Трифонов, сержанты Лазарев и Кочура, вместе с отделением бойцов, цепко высматривали разрозненные группы и забирали ручные пулеметы. Сумели разжиться двумя «максимами». Большинство пулеметчиков отдавали свое оружие, не споря. Видимо столько пережили, что думали только об одном – быстрее выбраться из окружения, пока оно окончательно не сомкнулось.
Как правило, пулеметы были закопченные от долгой стрельбы, патронов почти не оставалось.
– Воюйте, – равнодушно протянул свой «дегтярев» красноармеец с перевязанной головой. – Только в диске всего двенадцать патронов осталось. Мне дайте взамен винтовку для отчета.
– Крепко ты пострелял из него, – рассматривал сизый от перегрева ствол опытный пулеметчик Родион Кочура. – Еще бы немного, и газоотводную трубку сжег.
– Еще немного, – в тон ему отозвался красноармеец, – и фрицы меня бы гранатами искрошили. А вот хрен им! Остались валяться перед окопом, полста шагов не добежали.
– Может, с нами останешься? – внимательно оглядев бойца, предложил ротный Трифонов. – Сержантское звание присвоим, будешь числиться в десантной роте тяжелого танкового полка. Накормим, отдохнешь, форму новую выдадим.
– Нет. Спасибо за доверие, товарищ старший лейтенант, но я уже со смертью вдоволь наигрался. Вчера не меньше двадцати дисков выпустил, десятка три фрицев точно уложил, а может, и больше. Только из нашей роты всего шестеро осталось. Мне их к своим вывести надо, прийти в себя, а дальше видно будет.
Подошел комиссар Малкин.
– А слово «приказ» тебе не знакомо?
– Вы про это спросите у тех наших товарищей, которых мы в братской могиле закопали. Девяносто человек – почти вся рота. Еще десятка три тяжело раненных в санбат отправили. Довезли их туда или нет, не знаете, товарищ комиссар?
Неподалеку рванул снаряд. Один из красноармейцев, не успевший залечь, вскрикнул. Пробитую каску сорвало и подкатило к комиссару Малкину, лежавшему в канаве. Зажимая обеими руками рану над глазом, красноармеец свалился на утоптанную траву. Кровь быстро впитывалась в землю. Пулеметчик осмотрел рану и накрыл лицо убитого чистой тряпкой.
Подобрал каску с отверстием от осколка и отбросил ее в сторону.
– Вставайте, товарищ комиссар, – насмешливо сказал он. – Все осколки уже разлетелись и цель свою нашли. Двинули мы дальше. Не поминай лихом, товарищ старший лейтенант, нам еще свой полк отыскать надо.
Они пожали друг другу руки: неизвестный красноармеец, возглавлявший остатки роты и лейтенант Матвей Трифонов.
– Нечего с ними церемониться, – начал было Малкин, но старший лейтенант перебил его:
– Шли бы вы отсюда, товарищ комиссар. Снаряды вон как летают. Поймаете вот также ненароком осколок, что батальон без вас делать будет? И штаны грязью залеплены, пока в луже прятались. Надо бы отчистить.
– Не штаны, а бриджи, – огрызнулся Малкин. – Распустились все тут.
С левого берега, отчаянно сигналя, пробивались сквозь толпу отступавших три грузовика с боеприпасами и продовольствием для отряда Ерофеева. Одну из полуторок на подходе к мосту накрыл гаубичный фугас.
Машину переломило на две части. Кузов вместе с грузом разнесло на части, а исковерканную кабину и двигатель отбросило на обочину. В огне детонировали танковые снаряды, трещали патроны, разрывая цинковые ящики.
Две полуторки добрались до места благополучно. Техник-лейтенант из роты снабжения, нервничая, торопил бойцов, разгружавших машины.
– Быстрее, быстрее! Чего копаетесь?
– Почему снарядов к нашим 45-миллиметровкам не подвезли? – спросил его командир взвода БТ-7 Никита Астахов.
– Почему, почему…
– Они что, в третьей машине были?
– Откуда мне знать, – огрызнулся интендант. – Бросайте ящики прямо на землю, не телитесь. Живее!
Танкист рванул техника-лейтенанта за воротник.
– Чего разорался? Если спешишь, помоги бойцам, не переломишься.
Снабженец рванулся было из рук, но поймал злой, не обещающий ничего хорошего взгляд танкиста.
– Помогай разгружать и не вздумай удрать раньше, чем мы раненых погрузим. Тяжелых в кабину посадишь, сам на подножке доедешь.
Сумели вывезти тридцать семь человек раненых. Техник-интендант оказался парнем расторопным.
Поток отступающих через мост не уменьшался, и немцы предприняли во второй половине дня танковую атаку. Рассчитывали, что скопившаяся возле переправы толпа, множество раненых, внесут сумятицу.
В случае успеха танки и десант на бронетранспортерах рассекут отступающий поток, уничтожат оборону переправы и захватят мост.
Перед атакой на какое-то время прекратилась стрельба из полевых пушек и 80-миллиметровых минометов. Бойцы тревожно переговаривались, пытаясь угадать, что собирается предпринять враг. Тишина на переднем крае не сулит ничего доброго. Некоторые, не выдерживая напряжения, начинали стрельбу наугад.
Затем тишину прорезал пронзительный рев. Это открыли огонь шестиствольные 158-миллиметровые минометные установки. Оставляя позади черную полосу отработанных газов, мины обрушились на траншеи, капониры, отступающие красноармейские части.
Многие впервые столкнулись с этим оружием. Три батареи шестиствольных установок в течение нескольких минут выпустили 108 тяжелых мин, каждая весом тридцать четыре килограмма. Фонтаны взрывов с грохотом поднимались сплошной стеной выброшенной земли, обломков бревенчатых укреплений, вырванных с корнем деревьев.
«Ишаки» – такое прозвище получили эти установки. Пронзительный рев реактивных мин, непрерывные взрывы не только убивали и калечили бойцов, разбивали технику, но и действовали на людей психологически. Молодым бойцам казалось, что вся земля вокруг стала на дыбы и похоронит их заживо.
Но сотня с небольшим мин – это не так и много. Обстрел прекратился внезапно, и сразу же в атаку двинулись немецкие танки и штурмовые орудия. Больше всего потерь понесли отступающие части. Осколки, разлетающиеся на десятки метров, убивали и калечили людей, не успевших залечь или кинувшихся убегать.
Батальон Морозова, десантная рота Трифонова, саперы и артиллеристы, укрытые в траншеях, блиндажах и защитных щелях, понесли значительно меньшие потери.
Близкий взрыв крепко встряхнул «тридцатьчетверку» Павла Ютова, засыпав ее по самую башню землей. Тяжело контузило стрелка-радиста, у лейтенанта Ютова текла кровь из простреленной и толком не залеченной руки.
Во взводе Астахова потерь не было, хотя даже осколки мин могли пробить тонкую броню легких танков БТ-7.
Но внезапный обстрел, когда десятки тяжелых мин за короткое время обрушились на людей, в какой-то степени достиг своей цели. Когда на скорости стали приближаться немецкие танки, многие бойцы еще не отошли от грохота, растерянности, страха.
Стрелковый полк (вернее, его остатки) понес при подходе к мосту большие потери. Погибли командир и комиссар, в батарее «сорокапяток», прикрывавшей полк, остались всего две пушки.
Полтора десятка немецких танков, в основном Т-3 и Т-4, устремились в образовавшуюся брешь. С флангов их поддерживали приземистые штурмовые орудия.
Тяжелый КВ-1 из взвода Петра Шевченко открыл огонь из своего трехдюймового орудия. Бегло стреляли обе уцелевшие «сорокапятки». Легкие пушки начали стрельбу слишком рано, их снаряды, попадая в цель, рикошетили.
«Клим Ворошилов» стрелял более успешно. Трехдюймовый снаряд пробил броню одного из «панцеров» Т-4. Поврежденный танк замедлил ход, из открытых люков шел дым. Пока экипаж гасил огонь, КВ всадил болванку в башню Т-3. Начали детонировать снаряды, и танк загорелся.
Экипаж Павла Ютова лихорадочно откапывал свою засыпанную землей «тридцатьчетверку». На помощь пришла пехота. Землю выгребали лопатами, касками, торопясь расчистить выезд из капонира.
«Клим Ворошилов» стрелял метко и подбил еще один немецкий танк. Сразу несколько машин сосредоточили на нем огонь своих пушек. Какой бы мощной ни была броня КВ, но немецкие артиллеристы находили уязвимые места.
Штурмовое орудие вынырнуло из кустарника и вложило бронебойный снаряд с расстояния трехсот метров в кормовую часть КВ. Задымил двигатель, машина дернулась и застыла на месте. Но даже неподвижный танк оставался грозным оружием, тем более горящий двигатель был вскоре потушен.
Но «штуга», рискуя, успела выстрелить еще два раза. В арсенале немецких артиллеристов к осени сорок первого года стало появляться все больше подкалиберных снарядов с вольфрамовым наконечником. Один из них пробил башенную броню, погибли командир «Ворошилова» и заряжающий.
«Штуга» готовилась добить русского «мамонта», но снаряд «сорокапятки» достал приземистую машину с крестом на борту.
Какое-то время КВ продолжал вести огонь, замедлив продвижение немецких танков. Но не меньше десятка попаданий бронебойных снарядов, контузии оглушили экипаж. Один из снарядов снова воспламенил двигатель.
Из горящей машины выбрался механик-водитель. Помог наводчику вытащить погибшего командира танка. Подобравшийся вплотную чешский Т-38 стрелял едва не в упор из своей малокалиберной пушки и двух пулеметов.
Он сумел добить экипаж, но из капонира уже выбралась «тридцатьчетверка» лейтенанта Ютова. Бронебойный снаряд наискось просадил башню чешского танка. На выходе вывернуло лист брони. В разные стороны разлетелись многочисленные клепки. От сильного жара загорелся порох в тонких снарядных гильзах калибра 37 миллиметров.
Из пробоины выползал наводчик в горящем комбинезоне. Выскочил механик-водитель, но сумел пробежать лишь несколько шагов. Пулеметная очередь опрокинула его на взрыхленную гусеницами землю под колеса, которые продолжали вращаться, рывками толкая подбитый танк. Затем машина остановилась, горел двигатель, продолжали взрываться снаряды и коробки с пулеметными лентами.
Оба тяжелых КВ и две уцелевшие трехдюймовые пушки Ф-22 вели беглый огонь, сумев подбить еще три танка.
К орудийной батарее (вернее, ее остаткам) сумел прорваться с фланга немецкий танк Т-3. Выстрелом с полусотни метров разбил казенник одного орудия и раскидал расчет.
Не оставляя времени второму расчету развернуть пушку, увеличил скорость и, стреляя из пулемета, протаранил ее своей двадцатитонной массой. Дал задний ход, чтобы добить русских артиллеристов. Одна из гусениц застряла в обломках.
– Не спеши, Курт! – окликнул механика командир машины, светловолосый лейтенант, высунувшийся из люка. – Не хватало нам здесь застрять!
Двое русских артиллеристов убегали прочь, еще двое или трое были смяты тараном. Лейтенант засмеялся и достал автомат. Атака разворачивалась успешно. За два уничтоженных орудия он наверняка будет награжден.
Лейтенант дал одну, вторую очередь. Пули прошли мимо – надо получше прицелиться. Он не видел, как к его танку, медленно выползающему из обломков смятого металла и мертвых тел, приближается русский лейтенант с пистолетом в вытянутой руке.
Три выстрела ударили подряд. Пуля угодила командиру танка в плечо. Он невольно вскрикнул, обернулся и встретился с ненавидящим взглядом такого же молодого светловолосого лейтенанта, командира артиллерийского взвода. Четвертая пуля из пистолета «ТТ» угодила немцу в лицо.
Из башенного люка высунулся наводчик.
– Русские!
Танк рывком подался назад, разворачивалась башня с тонкой хищной пушкой и пулеметом. Но на все это требовалось время, а в танк уже стреляли из карабинов уцелевшие артиллеристы, подносчики боеприпасов.
Сержант тащил подальше от чешского «панцера» контуженого лейтенанта.
– Сейчас мы этих гадов гранатами!
Прибежали уцелевшие бойцы другого разбитого орудия. На башню вскочил сержант Василий Орехов, дернул крышку люка, которую в спешке не успели защелкнуть. Гранат у Орехова не было, но имелся «наган». Он выпустил все семь пуль в полутьму башни, кто-то вскрикнул, открыл огонь пулемет.
Орехову передали гранату. Он повернул рукоятку, встряхнул увесистую «РГД-33» и сунул ее в люк, захлопнув крышку. Взрыв ударил глухо, внутри что-то загорелось.
Механик-водитель, стреляя из автомата, выскочил наружу. Он успел срезать одного из артиллеристов, но удар приклада разбил ему лицо и сломал челюсть. Обозленный наводчик пушки Ф-22 намертво вцепился механику в горло.
– Нашей земли хотел? Жри досыта.
Его с трудом оторвали от задушенного немца.
– Бежим, танк сейчас взорвется!
«Клим Ворошилов», которым управлял капитан Шевченко, получил два попадания подряд. Экипаж машины, потерявший день назад стрелка-радиста, был снова укомплектован, но удары бронебойных снарядов контузили заряжающего. Он лежал, прижимая к себе снаряд, подняться сил не хватало.
Шевченко сел за прицел орудия, а снаряд втолкнул в казенник сержант. В прицеле маячил Т-4, раздавивший несколько окопов, откуда вели огонь бойцы майора Морозова. Болванка врезалась в башенную броню «панцера», не пробила ее, но вывернула заслонку смотровой щели слева от пушки.
Сильный удар сбросил со своего сиденья командира танка и наводчика. Машина упрямо шла вперед и даже успела сделать еще два выстрела. Из окопа вслед Т-4 вылетела противотанковая граната и разорвала гусеницу.
Шевченко всадил в остановившийся «панцер» бронебойный снаряд, который пробил лобовую броню. Понимая, что их машина обречена, из люков выскочили двое уцелевших танкистов и лейтенант, командир Т-4.
Им было некуда бежать, и они прыгнули в траншею, намереваясь драться до конца. Два автомата и пистолет позволили бы им расчистить себе дорогу, но все трое не знали, какая степень ненависти поджидала их.
Лейтенант успел застрелить в упор красноармейца, кинувшегося к нему. Пожилой ополченец, который получил свой партийный билет в двадцатом году на Перекопе, ударил офицера штыком в живот, умело отбил прикладом тянувшуюся руку с «вальтером», и вторым ударом штыка прикончил лейтенанта-танкиста с Железным крестом.
Механика-водителя и заряжающего добивали с такой яростью, что не заметили, как в нескольких шагах взорвался танк, раскидывая в стороны мелкие обломки, звенья гусениц, сплющенные гильзы. Горящий бензин захлестнул траншею. Красноармейцы кинулись прочь, срывая с себя шинели, шапки, помогая друг другу сбить огонь.
Капитан Шевченко к своим тридцати четырем годам не сделал карьеры, командуя взводом, ротой, затем взводом тяжелых танков КВ-1. Но долг свой всегда выполнял на совесть.
Вместе с экипажем он успел поджечь штурмовое оружие – приземистую самоходку с крестами на броне. Получив снаряд в лобовую часть, шарахнулся прочь массивный Т-4. Капитан слишком поздно заметил набалдашники двух 105-миллиметровых тяжелых пушек, которые отличались от гаубиц этого калибра более мощными зарядами. Эти шеститонные орудия с трудом тащили на возвышенность специально для того, чтобы уничтожить русские танки КВ.
Шевченко обладал быстрой реакцией опытного танкиста и успел выпустить снаряд, который разорвал щит, сплющил откатник и выбил из крепления ствол.
Второе орудие, оборудованное прицелом для дальней стрельбы, послало бронебойно-трассирующий снаряд, способный пробить за километр броневую плиту толщиной 14 сантиметров.
Раскаленная болванка массой пятнадцать с половиной килограммов проломила мощную броню «Клима Ворошилова», которую не мог пробить ни один немецкий танк. Вспыхнула солярка, заполняя все внутри ядовитым дымом. Успели выскочить лишь двое танкистов из пяти человек экипажа.
Детонировали, сотрясая тяжелый корпус, фугасные снаряды. Взрывная волна вышибла люки, откуда выплеснулись языки пламени. Самый мощный танк сорок первого года сгорал, продолжая целиться закопченным орудием в сторону замедливших свой бег немецких танков.
Их обстреливали машины Федора Ерофеева и Павла Ютова. Атака захлебывалась. Крутилась на изжеванной гусенице подбитая самоходка. Снаряд КВ угодил в рубку, прошил броню и врезался в снаряды, закрепленные вдоль внутренней стенки.
Несколько фугасных снарядов взорвались, проломив броню. Приземистая «штуга», ударное оружие «панцерваффе», которая мелькала во всех кадрах немецкой кинохроники, горела ревущим пламенем первосортного румынского бензина.
Ситуацию могла изменить вторая 105-миллиметровая пушка, способная несколькими выстрелами пробить броню «Клима Ворошилова» и «тридцатьчетверки». Механик Басов едва увернулся от раскаленного веретена, с воем пронесшегося рядом с машиной.
– Напролом не выйдет. Сожжет она нас, – обернулся он к Ерофееву.
Неожиданно в ситуацию вмешался Никита Астахов. Оба легких танка БТ-7, составляющие его взвод, оказались во фланге немецкой тяжелой батареи, в которой осталась одна пушка. Ее попадания хватило бы, чтобы превратить легкий БТ-7 в груду обломков.
Но лейтенант Астахов верил в свою машину и упрямо вел за собой второй БТ-7. Они открыли огонь, приблизившись к массивной пушке на двести метров. Это было оружие для поражения особо важных целей на расстоянии до двадцати километров. Расчет не успел довернуть свою тяжелую пушку с пятиметровым стволом.
Башенные «сорокапятки» обоих танков обрушили град мелких снарядов, которые не могли вывести из строя махину весом шесть тонн. Но осколки, взрывная волна и пулеметный огонь уже в первые минуты уничтожили половину расчета, разбили приборы наведения.
Остальные артиллеристы залегли, прячась за станинами. Астахов высунулся из люка и махнул напарнику:
– Вперед!
Они подвели танки на тридцать-сорок метров и выпустили едва не в упор десятка полтора бронебойных снарядов. Орудийный расчет, почти целиком уничтоженный, успел сделать несколько выстрелов из гранатомета и поджег один из БТ.
Астахов, подобрав на броню двоих уцелевших танкистов, отходил, продолжая вести огонь. Массивное орудие внешне не выглядело сильно поврежденным, но было выведено из строя.
Между тем через мост отходили остатки красноармейских частей. Ерофеев получил по рации приказ выводить батальон, оставшиеся танки и взрывать мост.
– Люди еще не все переправились, – доложил он командиру бригады.
– Дальше тянуть нельзя. Переправу и так четверо суток держали. Кто жить захочет, вплавь переберется. Промедлим, фрицы мост захватят и намертво в отступающие части вцепятся. Час времени тебе, Ерофеев!
На левый берег перебрался батальон Морозова, десантная рота Трифонова. Последними уходили три оставшихся танка: Т-34 Павла Ютова, БТ-7 Никиты Астахова и тяжелый танк «Клим Ворошилов» Федора Ерофеева.
Мы оставляли врагу еще один кусок нашей земли. Оставляли после жестокого боя. На берегу дымились сгоревшие немецкие танки, лежали тела солдат вермахта.
Торопливо покидали мост саперы старшины Леонтия Сочки. Затем раздались два взрыва, которые разнесли опоры моста, рухнул в воду настил.
Комбат Морозов снял фуражку и что-то шептал.
– Молишься, что ли, товарищ майор? – окликнул его старшина Сочка.
– Мы вернемся, – тихо, но отчетливо проговорил долговязый седой комбат.
– А как же иначе, – поддержал его Федор Ерофеев. – С такими ребятами иначе быть не может. Харю мы им здесь неплохо начистили.
День перевалил за вторую половину. Люди только сейчас заметили, что в воздухе кружит пока еще редкий снег. Вот и зима подступает.
Колонна людей и повозок медленно отходила на восток. Их прикрывал тяжелый танк КВ-1. И хотя мост был взорван, на войне можно было ожидать любой неожиданности.
– Снарядов много осталось? – спросил Ерофеев.
– Десятка четыре, – отозвался командир орудия сержант Лукьянов. – Хватит врезать, если кто сунется.
Назад: Глава 8 Разведка лейтенанта Астахова
На главную: Предисловие
