Глава 5
Танковый бой
Бригада с десантом на броне выдвинулась на полтора десятка километров вперед и спешно маскировалась, ожидая прорывающуюся немецкую колонну. А если точнее, танковый клин, который они довольно успешно применяли с начала войны, обрушивая оборону Красной Армии, окружая и уничтожая наши части, захватывая большое количество пленных.
Но к осени хорошо отлаженная система явно стала пробуксовывать. Еженедельный выпуск «Вохеншау» в больших и малых кинотеатрах Германии уже не рисковал показывать многие эпизоды битвы, развернувшейся на Востоке.
Германскому обывателю очень бы не понравился бой одинокого КВ Григория Мельника или удары, которые наносила какая-то безвестная русская танковая рота капитана Серова.
Кадры, бесстрастно изображавшие разбитые и сгоревшие «панцеры», оставляли совсем не то впечатление. Порой кинозрители видели среди убитых своих близких, и в зале раздавался плач женщин и возмущенные крики упитанных мужчин рейха, еще не попавших на фронт.
Поэтому чаще показывали повторяющиеся картинки: горящие на аэродромах русские самолеты, подбитые танки, колонны военнопленных, тупые, отрешенные лица побежденных. Это успокаивало немецкого обывателя и поднимало настроение.
Но только отчасти. Политуправление Красной Армии, не имея возможности в тот период похвастаться громкими победами, придумало новый ход.
Самолеты сбрасывали тысячами серые листы тонкой бумаги. Там не было карикатур на Гитлера или пузатого Геринга, отсутствовали хвалебные статьи о новых ударах Красной Армии. Какая-либо пропаганда отсутствовала.
На кружащихся в воздухе листах были напечатаны лишь имена, фамилии, место жительства и службы убитых солдат и офицеров вермахта. Немцы несли тогда гораздо меньшие потери, чем наши бойцы. Но никто эти потери и не сравнивал.
Хватало фамилий тысяч и десятков тысяч ушедших на тот свет солдат и офицеров, чьих-то сыновей, братьев, отцов. Это был хорошо продуманный ход. Никаких лишних слов, а лишь все новые и новые имена павших сынов Германии, пытавшихся завоевать бескрайнюю и непонятную Россию.
Холодный ветер рвал тонкие листки, и они кружились, медленно опускаясь вниз, словно клочья пепла. Имя, фамилия, год рождения… Немецкие солдаты подбирали эти листы и читали бесконечные ряды имен. Господи, как дорого обходится нам эта война! А с начала «победоносного» похода на Восток не прошло и трех месяцев…
Бригада подполковника Зайченко не знала точно, какие силы выдвигают немцы. Но сам факт, что собрали в кулак тяжелые КВ, выделили, сколько могли, «тридцатьчетверок», говорил о серьезности обстановки.
Советские тяжелые танки КВ-1 и КВ-2 не предназначались для долгих маршей. Большая масса и существенная нагрузка на механизмы ограничивали радиус действия. Но в умелых руках, и особенно при нанесении удара из засады, эти хорошо бронированные машины были способны причинить врагу значительный урон.
Поставленная задача усложнялась тем, что в бригаде смешанного состава половина танков были легкие. Но они обладали другим преимуществом – маневренностью. Да и пушки калибра 45 миллиметров на дальности 200–300 метров пробивали броню большинства немецких танков. Если, конечно, «бэтэшка» опередит вражеский «панцер».
Основными германскими танками в тот период были Т-3 и Т-4. Они классифицировались как машины среднего класса, но двадцатичетырехтонные, вооруженные 75-миллиметровой пушкой Т-4, зачастую причисляли на фоне других машин к тяжелым танкам.
В германских танковых войсках находилось в строю много легких чешских танков Т-35 и Т-38. Они обладали массой около десяти тонн, но имели довольно сильную лобовую броню – 25 миллиметров. Приземистые (два метра высоты), скоростные, они обладали высокой маневренностью и хорошо маскировались. Правда, вооружение у «чехов» было слабоватое, 37-миллиметровая пушка, от которой в Красной Армии давно отказались.
Следует признать, что германское командование быстро приспосабливалось к условиям войны на Востоке. Вермахт редко применял свои легкие танки Т-1 и Т-2, которые несли самые большие потери с первых дней войны. Их вводили в бой вместе с «чехами», в хвосте более мощных танков Т-3 и Т-4 – главной силы «панцерваффе» к сентябрю сорок первого года.
Столкнувшись с «тридцатьчетверками», на заводах Германии лихорадочно штамповали более мощные Т-4. Ноги у русского «колосса» оказались отнюдь не «глиняные». Потери в бронетехнике немцы несли значительные, а тут еще приходилось вступать в бой с КВ, справиться с которыми было трудно. Их мощную броню пробивали лишь специально доставленные на передний край 88-миллиметровые зенитки, тяжелые и неудобные для транспортировки на русских дорогах.
Оборонительным участком на левом фланге командовал начальник штаба полка подполковник Воронин. Но реально руководил Ульян Григорьевич Бурлаков, командир первой танковой роты.
Капитан был одним из наиболее опытных танкистов в бригаде. Прошел бои на Халхин-Голе, долгое время служил в гористых труднопроходимых местах Дальнего Востока. При необходимости уверенно заменял механика-водителя или наводчика.
– Только не торопиться, – обходя замаскированные машины, напоминал Бурлаков. – Особенно это тебя касается, товарищ майор.
Он кивнул Савелию Лагуте. Его третья рота имела всего один тяжелый танк КВ-2. Их отсутствие компенсировалось «тридцатьчетверками», одной из которых командовал Лагута. Предупреждал командиров легких танков:
– Начнешь пальбу раньше времени, погубишь свои Т-26, а они в разгар боя очень пригодятся. Это и других командиров касается. Когда свалка начнется, «бэтэшки» и Т-26 с флангов крепко помогут.
Однако командиры легких танков, насмотревшиеся, как горят их машины с бензиновыми двигателями, не разделяли уверенности капитана. Некоторые отмалчивались, другие вздыхали. Драка будет крепкая, если только на одном левом фланге сосредоточены около тридцати танков, а поодаль старательно роет капониры гаубичная батарея.
– Астахов, ты чего приуныл? – подмигнул он лейтенанту.
– Я бы с вами поменялся, веселее было бы. «Клим Ворошилов» – это не «бэтэшка». Для моей машины и пушки не нужно. Всадят очередь из крупнокалиберного пулемета, и достаточно.
– Никита, ты помирать, что ли, собрался? – хлопнул его по плечу начштаба Воронин. – В таких переделках побывал? Ты этот пулемет за полверсты разнесешь из своей «сорокапятки» вместе со всем фрицевским расчетом.
Подполковник не мог простить себе дурацкую ссору с командиром взвода Ерофеевым и старался вести себя с танкистами просто. У него не было такого опыта, как у Бурлакова. Да и лейтенант Федор Ерофеев уже не раз сталкивался в бою с немецкими «панцерами» и вполне мог командовать ротой.
Поэтому начштаба не пытался изображать из себя специалиста. Он проследил за маскировкой машин, обошел позиции и вместе со всеми готовился к бою.
Федор Ерофеев тоже не вспоминал ту глупую историю. Более двух месяцев идут тяжелые бои, сколько людей погибло. Нервы у людей не железные, а Воронин мужик неплохой. Сорвался – с кем не бывает.
Никита Астахов, чудом вырвавшийся из окружения на своем легком БТ-7 вместе с Ерофеевым и остатками пехотного взвода, не любил рисоваться и ответил что думал:
– КВ нас крепко выручают. С ними мы продержимся, но не так много у нас «Ворошиловых». Из-за поломок больше теряем, чем от фрицевских снарядов.
– Не нравится мне твой настрой, – покачал головой начальник штаба. – А ведь ты у нас один из лучших танкистов.
– Все у меня в порядке! – выкрикнул лейтенант. – Экипаж к бою готов, капонир вырыт, снарядов полуторная норма.
– Вот так и держись. Только нервы в кулак зажми. Нам еще долго воевать.
Подполковник отвел в сторону командиров танковых рот Бурлакова, Линько и Лагуту, командира гаубичной батареи и ротного Матвея Трифонова. В последний момент подоспел командир саперного взвода и доложил, что установили восемь противотанковых и два десятка противопехотных мин.
– Неплохо, – одобрил Воронин.
– Все остатки собрали. Путь мы фрицам не перегородим, но хоть пугнем как следует.
Воронин коротко инструктировал командиров:
– Когда появятся немецкие танки, открываем огонь по моей команде. Легких машин это пока не касается, «бэтэшки» действуют по обстановке. Трифонов, гранатами и бутылками с горючей смесью запасся?
– Гранат хватает, – почесал затылок ветеран. – На противотанковые РПГ-40 у меня надежды мало. По весу тяжелые, а мощность так себе… Горючая смесь более эффективная, но приходится бойцов чуть не силой заставлять эти бутылки брать. Боятся их красноармейцы, особенно молодняк. Ну это моя проблема, сержанты хорошо подготовлены.
– Хоть артиллерия у нас разнокалиберная, – продолжал Воронин, – но нашими «трехдюймовками» и гаубицами мы должны нанести удар, как можно более эффективный. Желательно с первого залпа вывести из строя хотя бы два-три «панцера». А там дело пойдет. Удачное начало – половина успеха.
– С какого расстояния открываем огонь? – спросил командир второй роты Борис Линько.
– Обстановка покажет. Думаю, метров с пятисот. Может, и поближе подпустим. Желательно, чтобы сразу несколько «панцеров» в пределах поражения оказались.
Борис Линько изо всех сил старался показать решительность. Но расстояние, с которого придется вести огонь, невольно встревожило его.
– Немецкая «семидесятипятка» за четыреста метров пробьет нашу броню.
– На танках пушки укороченные, не возьмут они КВ, – вмешался майор Савелий Лагута, самый старший по званию командир роты.
– Они наверняка подкалиберными садить будут, – гнул свое Линько.
– Что, предлагаешь с километра по ним молотить? Снаряды в небо запускать и себя раньше времени обнаружить.
Ульян Григорьевич Бурлаков терпеть не мог пустых споров. Он заранее посоветовался с самыми опытными танкистами, в том числе с Михаилом Журовым, который хорошо знал все системы гаубиц и пушек.
Старый артиллерист прикидывал ситуацию:
– У тебя три калибра: 152, 76 и 45 миллиметров. Ориентируемся на «трехдюймовки» – это основной калибр, а для него оптимальное расстояние для точной стрельбы – метров пятьсот. Начнем бить раньше, «панцеры» как тараканы расползутся, начнут маневрировать. А здесь им поздно вилять – попрут вперед.
– Гаубицы у фрицев разведка не выявила?
– Вроде нет.
– Они свои «стопятки» близко не ставят, а если ударят, то не одной батареей, а целым дивизионом. Хоть у них в комплекте бронебойных снарядов не предусмотрено, фугасы и для «Ворошиловых» опасны. Броню вряд ли проломят, однако экипаж крепко контузить могут. Я уже не говорю про зенитки 88 миллиметров. Эту восьмитонную махину близко не подтянешь, но они любой танк за полтора километра возьмут. В общем, ориентируемся по обстановке.
Где-то справа раздались орудийные выстрелы – вступили в бой остальные роты и батареи. Ерофеев, не отрываясь, наблюдал за выгоревшим кочковатым полем, через которое пойдут немецкие машины.
Двигаются они не так шумно, как наши танки, и появляются обычно раньше, чем их ждут. Если наши машины выдают себя лязгом гусениц, то у немцев гусеницы подрезинены, да и двигатели не так шумно работают. Вынырнут, как черти из табакерки, зевнуть не успеешь!
На дороге показались два немецких мотоцикла разведки. Не доезжая метров семисот до наших позиций, открыли огонь из пулеметов. Им не отвечали, и «цундаппы» продвинулись еще метров на двести.
Оба мотоцикла остановились, внимательно оглядывая окрестности.
– Увидят они нас. Шарахнуть бы осколочным, чтобы нюх отбить, – предложил Савушкин Костя.
Остальной экипаж молчал. Двадцать пять танков – это не два и не десять. Как не маскируй, но такое количество техники не спрячешь. И стрелять по мотоциклам смысла нет – только раньше времени себя обнаружишь.
На правом фланге продолжалась стрельба, мотоциклы укрылись за деревьями. Все чего-то ждали.
– Сейчас попрут, – сказал командир орудия сержант Лукьянов.
– Скорее бы, – отозвался заряжающий Савушкин. – Ждать, да догонять…
Но вместо танков появились самолеты. Пара двухмоторных штурмовиков «Хеншель-129» прошли на небольшой высоте, зная, что зениток у русских нет, а бронированный корпус из пулемета не пробьешь.
Бомбы-«полусотки» взрывались, ломая деревья, поднимая столбы дыма и земли. Двумя штурмовиками большого урона трем танковым ротам не нанесешь. Полтора десятка бомб окутали все вокруг пеленой дыма, горящих сосен и тлеющей хвои.
С пригорка, откуда хорошо просматривались позиции всех трех танковых рот, капитан Бурлаков не смог разглядеть из-за дыма, понесли ли наши танки потери. Возможно, осколками пробиты один-другой Т-26 или БТ-7, но горящих машин видно не было.
Но главная задача штурмовиков была другая. Летчики наверняка рассчитывали, что взрывы увесистых «полусоток» заставят экипажи русских танков зашевелиться, менять позиции, расползаясь подальше от горящих участков.
Это позволило бы определить количество машин и передать по рации нужные сведения. Но кроме легкого Т-26, на который свалилась верхушка горящей сосны, все машины оставались на своих местах.
Экипаж сбросил горящее дерево и снова нырнул в люки. «Хеншели» пошли на второй заход, чтобы ударить сверху из 20-миллиметровых пушек и нескольких пулеметов.
Вооружены «Хеншели» были неплохо, но и «сталинские соколы», оправившись от внезапных ударов, в сентябре сорок первого давали отпор. В большинстве это были устаревшие И-16 («ишачки»).
Они уступали по скорости и вооружению немецким истребителям. Но не зря еще в Испании «И-16» получили прозвище «рата» (крыса). Немцы и летчики генерала Франко вкладывали в это слово иной смысл, чем в русском языке.
«Рата» означала стремительного и опасного хищника. Маневренные «И-16», хотя были сделаны из дерева и обтянуты перкалем, но в небе показывали необычайную верткость и никогда не уклонялись от боя.
Массивные «Хеншели-129», выпущенные в 1939 году, считались в «люфтваффе» не самыми удачными самолетами своего класса. Они имели сильное вооружение, но низкую скорость – 400 километров в час (на 80 километров уступая «И-16») и обладали слабой маневренностью.
Вынырнувшая тройка истребителей «И-16» вступила в бой с ходу. Все трое пилотов имели в достатке решительность и отвагу. Машины, вооруженные пулеметами обычного калибра, не раздумывая, атаковали бронированные, четырехтонные штурмовики, каждый из которых имел две автоматические пушки и 13-миллиметровые пулеметы.
Пулеметные установки ШКАС на «ишачках» имели скорострельность 1800 выстрелов в минуту и выстилали плотную трассу пуль. Но не зря пилоты называли между собой эти не слишком надежные пулеметы «горох». Пули рикошетили, а если и пробивали где-то обшивку, нанести серьезные повреждения десятиметровым штурмовикам не могли.
– Эх, хоть пару бы пушек на всех! – воскликнул один из «сталинских соколов». – Хрен бы вы от нас ушли!
«Хеншели», дав несколько беспорядочных очередей («куда бог пошлет»), развернулись в сторону своего аэродрома, не приняв боя. Связываться с отчаянными пилотами, атакующими боевые германские машины на своих деревяшках, они не хотели. Тем более один из «Хеншелей» уходил, выстилая хвост дыма. Угодил бронебойно-зажигательной трассой, чертов азиат!
Не слишком отважные штурмовики приняли верное решение. На выручку им спешила два «Мессершмитта-109Е» («Эмиль»), одна из последних модификаций истребителя. Со скоростью 580 километров они шли на «ишачков», имея на двоих четыре пушки и шесть пулеметов.
«И-16» не свернули в сторону, продолжая атаку. А к «Мессершмиттам» присоединился не поврежденный «Хеншель». Костя Савушкин в отчаянии сорвал с головы шлем.
– Побьют ребят!
– Это мы еще посмотрим, – тоже высунулся из люка командир орудия, рыжий сержант Степан Лукьянов.
Но смотреть было некогда. Среди деревьев и на обочине дороги появились сразу несколько немецких танков.
Как и опасался старый артиллерист Михаил Филиппович Журов, одновременно открыли огонь 105-миллиметровые гаубицы. В то время в «панцерваффе» действовала инструкция избегать встречного боя с русскими тяжелыми танками «Клим Ворошилов». Сравнительно легкие гаубицы из укрытий посылали свои пятнадцатикилограммовые снаряды, целясь в первую очередь в КВ-1 и КВ-2. В начале войны для этих орудий только разрабатывались бронебойные снаряды, и огонь велся фугасными зарядами. «Стопятки» не обладали высокой скорострельностью, но дивизион из двенадцати гаубиц делал свыше полусотни выстрелов в минуту.
Стоял сплошной грохот разрывов. Танки спасало то, что «стопятки» вели огонь издалека. Снаряды рассеивались, теряя точность.
Поначалу эта стрельба была таким же психологическим ходом, как и налет двух штурмовиков. Внести панику, заставить русские танки искать более надежные укрытия. Попасть навесным огнем с километрового расстояния в замаскированный танк не просто. Зато сильные взрывы должны были подействовать на нервы противника.
Постепенно пристреливаясь, выдвинув вперед наиболее опытных корректировщиков, дивизион посылал снаряды все более точно.
Основной целью немецких артиллеристов были КВ-1 и КВ-2, но нащупать хорошо замаскированные тяжелые танки было не просто. Большинство снарядов летели, не находя своей цели. Но вскоре бригада начала нести потери.
Близкое попадание разворотило легкий Т-26. Самый массовый в предвоенное время танк, выпускаемый в Ленинграде на заводе «Большевик» с 1931 года, имел сильную для того времени пушку, но слабую броню.
105-миллиметровый фугас разорвал гусеницу, вывернул несколько колес и проломил броню. Из трех человек экипажа двое успели выскочить и, поддерживая друг друга, добрались до укрытия.
Вспыхнул бензин. Сдетонировали снаряды, находившиеся в башне, сорвав ее с погона. Затем рванул основной боезапас. В разные стороны разлетались смятые куски металла, сплющенные гильзы, кувыркнулась и упала рядом с машиной башня.
– Накрылась наша «бэтэшка», – проговорил механик. – А нам повезло…
– Дальше некуда, – мрачно отозвался лейтенант, командир танка, доставая на всякий случай «наган». Немцев можно было ожидать с любой стороны, а сдаваться в плен живым лейтенант не собирался.
Над головой с воем пронесся очередной фугас и взорвался шагах в двадцати.
Оба танкиста прижались к земле, а когда снова огляделись, увидели выползающие из капониров машины. Впереди, набирая скорость, шли КВ-1 с пехотой на броне.
Начштаба бригады Воронин дал приказ наступать после того, как вслед за БТ-26 была подбита «тридцатьчетверка». Ранее во время налета «Хеншелей» от взрыва авиабомбы получил повреждения еще один Т-26.
Он понял, что, разглядев тяжелые танки, немцы не рискнули продолжить танковую атаку, а решили выбить машины огнем 105-миллиметровых гаубиц. Оставаться на месте значило нести новые потери. Кроме того, в любую минуту можно было ждать налета вражеской авиации.
Выход оставался один – атаковать самим. От машины к машине бегали связные: по сигналу зеленой ракеты тяжелым танкам и «тридцатьчетверкам» предстояло начать атаку. Легкие БТ-7 и Т-26 пойдут, приотстав от машин с более мощной броней.
Это был не лучший выход – смешаются роты и взводы. Но и пускать в лоб на немецкие «панцеры» легкие БТ и Т-26 означало угробить эти верткие машины с тонкой броней.
Танки, набрав скорость, вышли из зоны гаубичного обстрела. Командир второй роты Линько шел следом за лейтенантом Ерофеевым. Было жутко отсиживаться в капонире и ждать, когда в тебя врежется пудовый фугас.
Гаубичные снаряды идут по наклонной траектории. Удар может последовать в крышу (хуже того – в люк), где броня тоньше и вряд ли выдержит. Линько представил, как снаряд взорвется в башне – стало не по себе. Пятнадцать килограммов металла и взрывчатки превратят экипаж в месиво, не уцелеет никто.
– Чего мы здесь выжидаем! – не выдержал Линько. – Фугаса сверху? Дождемся!
Трудно осуждать капитана, имеющего семью, троих детей, сидящего в бездействии под артобстрелом. Самое тяжелое на войне – отсиживаться под огнем в бездействии. «Свой» снаряд не услышишь. Не успеешь. Он прилетит бесшумно и разнесет тебя.
Поэтому невольно прислушиваешься к пролетающим мимо. Перелет… недолет. Грохот раздается совсем рядом, по броне гремят камни, разбиваются комья земли.
– Метрах в десяти упал, – вытирая кровь с разбитых губ, проговорил командир орудия. – Пристрелялись, паскуды.
– А чего наши гаубицы молчат? – спросил кто-то.
Ему не ответили. Только тайком крестился заряжающий, имевший тоже троих детей. Не за себя, за них душа болит… неужели бог не слышит.
– В атаку пора бы. Прямо на гада-фашиста, – не выдержав, воскликнул механик-водитель, тоже мужик семейный, гнавший прочь мысли о смерти.
– Сходи к Воронину, посоветуй.
Их танк едва не накрыло, когда уже взлетела зеленая ракета – сигнал атаки. Механик-водитель, опытный сержант, словно ждал сигнала. Машина тронулась с места почти без рывка и пошла задним ходом по аппарели (выезду из капонира).
Не у каждого КВ-1 так отлажены фрикционы и работает без перебоев двигатель. Задержись КВ в капонире на минуту-две, угодил бы под гаубичный снаряд.
Фугас врезался в передний бруствер капонира, когда «Клим Ворошилов» уже выполз из аппарели. Механику показалось, что перед глазами сверкнула молния и он ослеп. Танк, дернувшись, прошел еще несколько метров и заглох.
– Что случилось? – теребили механика.
– Глаза…
Но глаза были в порядке, завалило комьями земли переднюю часть машины и смотровую щель.
– Молния и сразу темно, – бормотал, приходя в себя, механик, спасший экипаж и машину.
– Это снарядная вспышка, – сказал командир орудия. – А потом земли на нас с полтонны обрушилось. Но пушка в порядке.
Теперь, когда машина ротного Линько шла в атаку, повиснув на хвосте у своего подчиненного, Федора Ерофеева, капитан со страхом представлял, что бы случилось, если бы механик промедлил.
Снаряд рванул бы прямо у среза орудийного ствола, смяв, исковеркав пушку, а взрывная волна и осколки едва не в упор хлестнули по лобовой части, по башне и смотровым щелям. Один бог знает, чем бы все кончилось, но взрывная волна печенки бы отбила… могла и по стенкам размазать.
Танк Ерофеева выстрелил на ходу раз, другой. В открытый люк вылетели дымящиеся орудийные гильзы.
– А мы почему огонь не ведем? – спросил командир орудия, старший сержант Егор Пятаков. – У меня бронебойный в стволе заряжен.
Линько хотел осадить его, но вспомнил, что Пятаков комсорг роты, воевал на Финской и награжден медалью «За отвагу».
– Орудие проверить надо. Вдруг землей забито.
– Проверили. Чисто.
Механик-водитель, не дожидаясь команды капитана, взял левее. Хорошо, когда командир осторожный. Но здесь пахло не осторожностью, а трусостью. Прилип к корме подчиненного и прячется от немецких снарядов.
Линько промолчал. Пятаков выстрелил в Т-4, но промахнулся. Раскаленная трехдюймовая болванка разнесла кочку и закувыркалась по траве, которая сразу вспыхивала.
– Спокойнее, Егор. Сейчас ударим с остановки.
Линько вдруг сообразил, что команды отдает не он, а экипаж действует под руководством механика-водителя.
– Дорожка! – перехватывая инициативу, скомандовал капитан. – Егор, целься под башню.
Это хорошо, что ротный отошел от страха – без командира в бою нельзя. Наверное, так подумал весь экипаж.
– Есть, дорожка! – отозвался механик, останавливая на полминуты танк, чтобы взять точный прицел.
Но их опередил экипаж Федора Ерофеева. Снаряд врезался в нижнюю часть брони крепко сбитого танка Т-4 с лобовой броней пять сантиметров. Это было меткое, но не смертельное попадание для танка массой 24 тонны.
«Панцер» дернулся от удара. Между буксирными крючьями виднелась дымившаяся пробоина. Бронебойный снаряд нанес серьезные повреждения, но это не помешало ответить ему выстрелом из 75-миллиметровой пушки.
Немецкая оптика позволяла вести точный огонь, и если бы не попадание в лобовую броню, экипажу лейтенанта Ерофеева пришлось бы туго. Но даже поврежденный Т-4 послал снаряд, который прошел в полуметре от машины Ерофеева.
Опасное расстояние. Динамический толчок спрессованного воздуха ударил по боковой броне как огромный молот, оглушив экипаж. Орудие в машине Линько было готово к выстрелу. Командир орудия, старший сержант Пятаков, не дожидаясь команды, выстрелил с короткой остановки и догнал уходящий рывками Т-4 попаданием в орудийную маску.
Бронебойная болванка смяла металл и вывернула пушку.
– Добивай гада! – ревел экипаж.
И даже капитан Линько азартно стучал кулаком по броне.
– Прикончи фашистскую тварь! Орден за мной!
Но опытный артиллерист, старший сержант Егор Пятаков, разворачивал орудие куда-то в сторону и ему молча помогал механик-водитель, меняя курс машины.
– Ты чего дуришь! – закричал капитан. – Кончай с недобитком.
Ему очень хотелось последним эффективным выстрелом раздолбить, поджечь уже вовсю дымивший самый мощный немецкий «панцер» Т-4, уничтожить который было не просто.
Капитан Линько в азарте не увидел новой цели, проявившейся, пока вели огонь гаубицы. Зато ее хорошо разглядели командир башенного орудия и механик-водитель.
Среди кустарника затаилась приземистая противотанковая пушка калибра 50 миллиметров с трехметровым хищным стволом и набалдашником дульного тормоза.
За этот тонкий ствол и змеиную головку дульного тормоза 50-миллиметровка получила прозвище «гадюка». Опасность смертельно жалящей змеи была не только в ее компактности – танкисты порой замечали хорошо замаскированную пушку за сотню метров.
Эта пушка малого калибра разгоняла бронебойные снаряды до 900 метров в секунду, пробивая за сто метров семь сантиметров брони. Уже в начале войны, хотя и в небольшом количестве, появились бронебойно-подкалиберные снаряды, которые летели со скоростью 1200 метров и были способны пробить броню «Клима Ворошилова» за три-четыре сотни метров.
– Тварь фашистская, – цедил сквозь зубы старший сержант Егор Пятаков, отец троих детей, и уже потерявший в первые недели войны младшего брата. – Укрылась, почти не видно. Поближе бы…
– Бей отсюда, раздумывать некогда.
Экипажу КВ повезло, что механик и командир орудия вовремя заметили пушку. Повезло вдвойне, что в боекомплекте 50-миллиметровки не оказалось подкалиберных снарядов. Но у немцев хватало других подарков.
Снаряд с приварной головкой весил два килограмма, и кроме головки из твердого сплава, был начинен усиленной взрывчаткой.
– Бляха-муха…
Прямо в лицо механика летела оранжевая трасса. Над головой рявкнуло башенное орудие. И почти одновременно удар в лобовую броню встряхнул машину и оглушил Пятакова. Второй раз за какие-то полчаса.
В рубке пахло горелым металлом, но пробоины Егор не разглядел. Впрочем, все это он отметил боковым зрением, продолжая давить на газ.
– Стой! Уделали мы «гадюку», тормози, – командовал Линько. – Там снаряды разбросанные валяются.
Пятаков резко затормозил. Перед глазами плыли круги, в ушах звенело. Егор сорвал шлем и откинул люк, жадно вдыхая прохладный воздух.
Противотанковая пушка с исковерканным казенником и оторванным колесом валялась на боку. Рядом лежали двое убитых артиллеристов. Еще двое сумели пробежать десяток шагов, но их догнали очереди башенного пулемета.
Но и КВ досталось крепко. Снаряд, хоть и небольшого калибра, оставил оплавленную вмятину, сантиметра три глубиной.
– Егор, ты в порядке? – окликнул его капитан Линько.
– В порядке…
Взявшись за рычаги, сержант почувствовал, что они поддаются с усилием. Кажется, взрыв снаряда, едва не пробивший броню, ударил и по рукам. Все же Егор завел двигатель и повел машину дальше.
Встречный бой шел на всем протяжении участка, где прорывались вперед немецкие танки и самоходки. В таком бою машины идут лоб в лоб, приближаясь вплотную, но стараются не подставлять более уязвимые борта. Порой стрельба идет до последнего, когда стволы пушек почти утыкаются друг в друга.
«Тридцатьчетверка» и Т-4 шли друг на друга, посылая снаряд за снарядом. Каждая из машин получила по несколько попаданий. Снаряд угодил в башню «тридцатьчетверки», исковеркав, смяв тела башнера и заряжающего.
Старший лейтенант, отодвинув в сторону окровавленные мертвые тела, сел за прицел. Он ничего не слышал, перед глазами все кружилось.
– Вперед… не сворачивать! – кричал он механику, который тоже ничего не слышал, но знал, что надо делать.
Идти вперед и не подставлять борт.
– Сейчас мы их! – выкрикивал он, вцепившись в рычаги.
Старший лейтенант с расстояния полусотни метров просадил орудийную подушку «панцера» и добил двоих оставшихся в живых танкистов из экипажа.
Он был тяжело ранен. На этот последний выстрел ушли все силы, и старлей уткнулся головой в казенник.
– Идти вперед? – уточнял механик-водитель и, не слыша командира, согласно кивал. – Протараним гада!
В последние минуты «панцер» сделал попытку свернуть в сторону, но его уже подминал, таранил двадцатисемитонный Т-34. Это была смертельная схватка. В башне «тридцатьчетверки» горело тряпье, затем огонь добрался до снарядов.
Взрывы следовали один за другим, горели бензин и солярка. Пламя превращало обе машины в груду металла, где смешалась русская и немецкая броня. После этого тарана, «панцеры» старались не приближаться к нашим машинам. Рисковать жизнью и сгорать живьем даже ради высоких целей фюрера немецкие танкисты не хотели.
Одну из «тридцатьчетверок» достало 75-миллиметровым снарядом штурмовое орудие. Машина, высотой два метра, с утопленной в корпус рубкой, угодила в нижнюю часть брони, пробила ее и оторвала ногу механику, который сразу потерял сознание.
Танк крутился на месте. Двигатель работал неровно, рывками и в любую минуту мог заглохнуть. Башнер тщетно пытался поймать в прицел «штугу», промахнулся, а заряжающий уже забросил в казенник новый снаряд.
Командир машины, младший лейтенант, с помощью стрелка-радиста стащил с сиденья истекающего кровью механика, и командир занял его место.
В эту минуту двигатель заглох, а рубка все сильнее заполнялась дымом.
– Огнетушитель! Гасите огонь! – кричал младший сержант, нажимая кнопку стартера.
Стартер звенел, но двигатель никак не хотел заводиться. «Штуга» выпустила еще один снаряд. Немецкий наводчик торопился, болванка прошла рикошетом вдоль бортовой брони. Командир башенного орудия лихорадочно накручивал рукоятки, понимая, что в запасе у него считаные минуты.
Снизу поднимался дым, застилая видимость и мешая целиться. Солярку труднее поджечь, чем бензин, но дым от нее душит человека и лишает сознания быстрее, чем бензиновая гарь.
Пламя сумели погасить, но дым помешал сержанту-башнеру прицелиться, и новый снаряд, выпущенный «штугой», ударил в орудийную подушку, отбросив сержанта от прицела.
Прежде чем он пришел в себя, немецкая самоходка всадила в «тридцатьчетверку» еще один снаряд. Из охваченного огнем танка успели выскочить лейтенант и стрелок-радист.
Командир «штуги», опытный обер-лейтенант, на этот раз совершил ошибку. Он ненавидел русских, особенно теперь, когда война затягивалась, гибли его товарищи, а нынешний поход втихомолку сравнивали с бесславным походом Наполеона.
– Добивайте танкистов, чего смотрите! – скомандовал офицер.
Но для этого требовалось развернуть «штугу», а на другой стороне поляны появился «Клим Ворошилов», русский монстр с броней, которая немецкой самоходке была не по зубам.
Оставался один выход, быстрее уходить прочь. «Штуга» успела бы спастись, если бы не эта попытка добить русских танкистов. Самоходка рванула через кустарник – времени разворачиваться не было.
Но Федору Ерофееву времени прицеливаться хватило, и действовал экипаж хладнокровно. Командир орудия Степа Лукьянов перехватил мелькавшую в кустах «штугу», хотя виднелась лишь верхняя часть рубки и короткоствольное массивное орудие.
Раскаленная шестикилограммовая болванка, летящая со скоростью семьсот метров в секунду, пробила борт под крышей рубки. Удар, нанесенный с трехсот метров, был такой силы, что броня лопнула, пошла трещинами.
Штурмовое орудие, которое так часто показывали в немецкой кинохронике, продолжало с десяток секунд свой стремительный бег, но было уже мертво. Сквозь пробоину и трещины выбивались языки пламени. Затем начал детонировать боезапас. Разлетевшуюся на куски крышу подкинуло вверх вместе с мелкими обломками, смятыми, шипящими гильзами и остатками тел экипажа.
В одно мгновенье среди зеленых кустов вспыхнул огненный шар, а на десятки метров взвилось бурое облако дыма.
Застыл и попятился под деревья Т-3 с ярко-желтыми крестами на лобовой броне и башне.
– Ты видел, – толкнул заряжающий наводчика унтер-офицера. – Эти «мамонты» бьют усиленными снарядами. В нашей «штуге» хоронить уже некого.
Молодой офицер, командир Т-3, оборвал пустую болтовню:
– Обычные снаряды… наши не слабее. Цель – гусеница и ведущее колесо «мамонта». Огонь!
Командиру Т-3 было не отказать в смелости. Броню «Клима Ворошилова» из его пушки, конечно, не пробить. Но гусеницу точным выстрелом можно так надорвать, что КВ-1 не пройдет и десяти метров. А ведущее колесо (обычную железку) можно сорвать с ходовой оси следующим выстрелом.
Однако наводчик Т-3 не успел хорошо прицелиться и промахнулся. Тяжелый русский танк с красной звездой уже покинул позицию и, набирая скорость, шел к холму, где среди редких деревьев схватились сразу несколько танков. На выручку к своим спешил КВ-1 лейтенанта Федора Ерофеева.
А для своих уцелевших танкистов, сумевших выпрыгнуть из горящей «тридцатьчетверки», бой продолжался уже на земле.
По штатному расписанию стрелок-радист «тридцатьчетверки» или КВ звучно именуется «радиотелеграфист» (он же пулеметчик) и может иметь звание старший сержант. С радиосвязью в начале войны было туго, толком наладить ее не сумели. Не хватало аппаратуры, специалистов.
Стрелок-радист подбитой «тридцатьчетверки», Сташков Олег, был призван в армию из института, прошел короткую подготовку, а сегодня чудом выбрался из горящего танка. Спас командир, младший лейтенант Ютов Павел. Тот служил с тридцать восьмого года, опыт имел, а перед войной закончил курсы младших лейтенантов.
Командир машины действовал в бою уверенно. Хотя танк угодил под снаряд, до последнего пытался спасти его. И Олег Сташков был обязан ему жизнью, когда оглушенный ударом, без сил забился в свой угол и не мог оторвать взгляда от истекающего кровью механика.
Когда Т-34 загорелся, сержант Сташков, наверное, так бы и остался возле своего пулемета и рации, если бы его не подтащил к люку мелкий ростом, но крепкий и жилистый Павел Ютов. В руке младший лейтенант держал «наган» и осматривался по сторонам.
– Оставил пулемет? – отрывисто, но без особой злости, спросил он Олега.
– Виноват… оглушило.
– Чем от фрицев отбиваться будешь? Палку хоть подбери поувесистей.
– А вот граната. «Лимонка»! – поторопился достать ее из кармана Олег.
– Пользоваться умеешь?
– Так точно, товарищ младший…
– Мы не на смотре. Давай по именам.
– Так точно, – повторил сержант.
– Вот «дегтярева» надо было прихватить. Растерялся?
– Ударило сильно. А тут еще механик наш. Нога по колено оторвана и кровища. Я сроду…
– Тише, – цыкнул Ютов. – Ложись.
В этот момент младший лейтенант увидел немецких саперов – троих солдат и унтер-офицера. В камуфляжных куртках, с плоскими магнитными минами в чехлах и противотанковыми гранатами. Все четверо были вооружены автоматами, а у одного пристегнуты за спиной огнеметные баллоны.
Саперы в таких штурмовых группах хорошо тренированы, быстрые в движениях и действуют бесшумно, как кошки. Наверное, они бы первыми увидели танкистов, но их внимание было привлечено тяжелым танком КВ-1.
Машина вела огонь по немецким танкам. Лес в этом месте был гуще, и противники сблизились, меняя после каждого выстрела позицию. Снаряд, выпущенный Т-4, с лязгом врезался в лобовую броню КВ, сорвал подкрылок и закувыркался, поджигая мелкие густые кусты.
– Чуть ниже, и гусеница пополам, – прошептал младший лейтенант Ютов.
С другой стороны вели беглый огонь «панцеры» помельче, Т-3. Они целились в ходовую часть и умело уклонялись от тяжелых снарядов, обложенного с трех сторон «Клима Ворошилова».
– Размолотит «Клим» фрицев, – сказал Олег Сташков.
– У него башня повреждена, наполовину разворачивается. И еще эти саперы. Башку не высовывай, в момент продырявят.
Т-3 переоценили свою маневренность. Они угодили в корпус и башню КВ не меньше, чем десятком снарядов, и хотя броню не пробили, нарушили поворотный механизм массивной башни. Что творилось внутри «Ворошилова» после всех этих ударов, можно было только догадываться. Грохот снарядов оглушал, выводя из строя экипаж.
В некоторых местах усиленные снаряды с приварной головкой, начиненные взрывчаткой, били по броне с такой силой, что откалывали с внутренней стороны мелкие осколки брони. Скорее даже крошечные пластинки, не выдержавшие напряжения стали.
Они разлетались, нанося мелкие, но глубокие раны. «Климу Ворошилову» везло, что немецкие пушки никак не могли достать своими снарядами гусеницы. Но никто из немецких танкистов не сомневался, что в ближайшие минуты они добьют израненного «мамонта».
Однако события в бою разворачиваются зачастую совсем не так, как планируешь.
Меняя позицию после очередного выстрела, один из Т-3 забуксовал. Механик дал полный газ. Сумел выскочить из глинистой промоины, но выпущенная вслед трехдюймовая болванка пробила башню.
«Панцер» не потерял ход. Даже прибавил скорость, но из пробоины выстилалась полоса дыма, а затем показались языки огня. Удар был крепкий, сумели выскочить лишь двое танкистов, а пламя уже выбивалось из открытых люков. Затем начали детонировать боеприпасы. Башню сорвало с погона и перекосило. Заряженная пушка выстрелила. Снаряд желтым трассером сшибал ветви, затем переломил одну из молодых сосен, которая сразу вспыхнула.
Этот выстрел стал словно сигналом к действию и для немецких саперов, и для двоих танкистов из сгоревшей «тридцатьчетверки».
Видя, что КВ отвлечен боем, четверо саперов, пригнувшись, кинулись к русскому танку. Одни доставали на ходу плоские магнитные мины, другие – гранаты, а огнеметчик, грузный ефрейтор, налаживал свою трубу.
– Сожгут «Ворошилова», – снова повторил Олег Сташков, крепко сжимая «лимонку».
– Ты дай мне свою гранату, – сказал младший лейтенант Ютов. – У меня ловчее получится.
– А ты мне в обмен «наган»?
– Нет. Я сам «лимонку» брошу и стрелять буду. Ты же из «нагана» никогда не стрелял и с гранатами дела не имел.
– Так не пойдет, получается, я в стороне.
– Не тяни волынку, давай гранату! Иначе оба погибнем.
Группа немецких саперов, прячась за кустами, уже приближалась к танкистам, а там меньше сотни шагов оставалось до «Клима Ворошилова», который продолжал поединок сразу с несколькими «панцерами».
Самыми опасными в группе Павел Ютов считал унтер-офицера и ефрейтора-огнеметчика. Прикончить бы их сразу, одним ударом! Унтер шел во главе группы. Огнеметчика держал возле себя.
Даже опытной рукой не бросишь далеко шестисотграммовую «лимонку». Для хорошего броска надо встать и как следует размахнуться – а в полусотне метров четыре автомата и огнемет. Но раздумывать было уже некогда.
Встав в полный рост, Ютов швырнул «лимонку». Она взорвалась в метрах пяти от унтера-офицера и огнеметчика. Не слишком меткий получился бросок, но ефрейтор со своей трубой и баллонами поймал не меньше десятка осколков. Унтер-офицер был легко ранен.
Несмотря на то что ефрейтору досталось несколько крупных осколков, которые пробили баллоны, они не взорвались. Из пробоин вытекала горящая жидкость, а огнеметчик срывал с себя ремни, торопясь освободиться от смертоносной ноши.
Понял ли унтер-офицер, откуда прилетела граната, неизвестно. Сейчас он бежал к танку вместе с двумя саперами, а младший лейтенант Ютов стрелял им вслед из «нагана», понимая, что помешать уже не сумеет.
Один из саперов обернулся и дал длинную очередь. Пуля пробила предплечье, револьвер выпал из разжавшихся пальцев. Олег Сташков подобрал его, ощущая скользкую от крови рукоятку.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но развернулась башня КВ, грохнул выстрел из орудия. Бронебойная болванка прошла над головой унтер-офицера. Динамический удар переломил ему шейные позвонки, и сразу же заработал башенный пулемет.
Оба сапера были убиты или тяжело ранены, а стрелок-радист Сташков, размахивая «наганом», бежал к огнеметчику.
– Стой! – крикнул ему младший лейтенант, понимая, что танкисты в горячке смахнут и его пулеметной очередью.
Но Олегу Сташкову сегодня везло. Он не сгорел в охваченной пламенем «тридцатьчетверке», по нему промахнулись немецкие саперы, и не всадили в горячке пулеметную очередь танкисты из окруженного КВ. Разглядели, что размахивающий шлемом чумазый парень с «наганом» тоже свой, родной.
Пользуясь суматохой, обгорелый ефрейтор-огнеметчик убегал. Ему тоже повезло. Сержант Сташков выпустил две последние пули из «нагана» и промазал. А пулеметчик из КВ-1 спохватился, когда немец исчез в кустах.
Бой, на поросших деревьями холмах, шел с переменным успехом. С обеих сторон уже были подбиты несколько машин. Одни горели, другие, поврежденные, уходили в тыл.
Ни один КВ из строя пока не вышел, немецкие снаряды не пробивали их броню. Но горели чадным пламенем две «тридцатьчетверки». Еще одна, с перебитой гусеницей, вела огонь до последнего, пока от попадания в моторную часть машина не вспыхнула. Командир «тридцатьчетверки» и двое танкистов сумели выпрыгнуть.
Их попытался добить чешский танк Т-38, но «чеха» опередил Астахов Никита на своем вертком БТ-7. Снаряд просадил башенную броню. Из командирской башенки пытался вылезти офицер, но его хлестнул язык пламени, и лейтенант с криком исчез в горящей башне.
Но вскоре угодил в беду КВ Бориса Линько. Тяжелый танк подстерегла «штуга» и ударила из засады. Бронебойный снаряд сорвал ведущее колесо, лопнула гусеница.
Сержант Пятаков ответил выстрелом в борт, и дымящий «панцер» на скорости сумел уйти. Но дело было сделано. Неподвижный танк – мертвый танк, несмотря на его мощную броню и трехдюймовое орудие.
В другой ситуации Борис Линько, возможно, сумел бы отбиться. Но получилось так, что машина командира роты отстала от своих и попала в немецкое кольцо.
Башня КВ вращалась, посылая снаряд за снарядом, лихорадочно опустошали магазины все три пулемета.
– Может, вырвемся! – в отчаянии крикнул заряжающий. – Пропадем ведь не за грош.
Но Борис Сергеевич Линько, командир роты, хорошо знал, что не имеет права покидать машину с исправным вооружением. В этом не слишком смелом командире что-то словно переломилось. Надо драться до конца, и никак иначе! А там свои на помощь подойдут. Наверное, он произнес это вслух, потому что матюками отозвался заряжающий.
– Никто не подойдет, фрицы со всех сторон. Захватить с собой пулеметы – и на прорыв! Хоть двое-трое спасутся.
– Заткнись, – коротко оборвал его сержант-наводчик, выцеливая спрятавшийся за бугром Т-4.
Но лезть под орудие «Ворошилова» никто не торопился. Горела сунувшаяся вперед «штуга». Получил снаряд в башню Т-3, и кое-как убрался в укрытие.
Под давлением начальства начали подбираться к КВ сразу два тяжелых Т-4. Они сосредоточили огонь на нижней части «Ворошилова» и сумели порвать гусеницы.
Один из «панцеров» с молодым решительным экипажем вырвался вперед, рассчитывая с близкого расстояния заклинить башню. Снаряд КВ пробил лобовую броню немецкого танка.
Машина загорелась, потушить огонь не удалось. Один за другим детонировали снаряды, потом взорвались сразу несколько штук. Из охваченной пламенем машины сумели выскочить лишь двое танкистов. На одном из них горел комбинезон. Пытаясь сорвать его, немецкий унтер-офицер потерял последние силы и упал неподалеку от своего «панцера».
Прийти к нему на помощь никто не решился. Застывшая громада русского танка с ее «трехдюймовой» и тремя пулеметами словно поджидала очередное нападение.
Капитан Линько запретил добивать тяжело раненного обгоревшего танкиста.
– Пусть вытаскивают, если у кого смелости хватит.
Обреченный экипаж угрюмо промолчал. Покидать танк нельзя, прорваться уже невозможно, слишком плотно обложили немцы обездвиженный КВ. Мегафон призывал русских сдаваться, а тягачи подтаскивали поближе гаубицы, чтобы добить упрямую машину фугасами.
Не дожидаясь, пока гаубицы откроют огонь, ударило орудие КВ. Свидетелей последних минут жизни танка «Клим Ворошилов» и его экипажа не осталось. Обложенная со всех сторон, тяжелая машина вела огонь из всех стволов. Фугасные гаубичные снаряды летели, сотрясая КВ взрывами.
Сержанта Пятакова ударило о броню с такой силой, что он потерял сознание. Ему пытались помочь, но капитан Линько, налаживая прицел, сказал:
– Егору уже не помочь. Внутренности отбиты. Все по местам.
И послал ответный снаряд в то место, где сверкали вспышки гаубичных выстрелов. «Ворошилова» подожгли из огнемета. К тому времени на ногах держались капитан Борис Линько и механик Яков Рогожин. Оба были контужены, однако сдаваться не собирались.
Их пытались взять в плен, кричали, что сохранят жизнь, но капитан Борис Линько застрелил в упор немецкого офицера, и его изрешетили из автоматов.
Яков Рогожин бежал к лесу, отстреливаясь из «нагана». Он получил несколько ранений, но желание выжить, вернуться к семье придавало ему новых сил. Немец попытался ударить сержанта штыком. Рогожин уклонился от удара, выдернул винтовку, сбил прикладом солдата, но в спину его ударил штыком другой солдат.
Подошел обер-лейтенант и, убедившись, что русский танкист умирает, приказал:
– Похороните обоих. Они крепко дрались… фанатики. Дорого нам эта война обходится.
Приказ офицера выполнили. Как памятник, в полусотне метров дымился обугленный каркас самого мощного танка начала войны – «Клим Ворошилов».
К вечеру бой постепенно утих. В нем не было победителей и побежденных. Попытка прорвать советскую оборону обернулась для немецкой танковой группы большими потерями. То в одном, то в другом месте догорал танк или самоходное орудие. Убитых было тоже много, и немецкая похоронная команда не успевала подбирать трупы.
Но чтобы выполнить приказ хотя бы формально, было собрано какое-то количество танков, самоходок, машин с пехотой. Продолжать полноценный прорыв этих сил не хватало. Доехав до ближайшей высотки, сборный полк стал окапываться.
Утром подойдет подмога, и наступление продолжится. Так объявили всем офицерам. Но мало кто верил, что после ожесточенного боя и понесенных потерь можно будет снова наступать.
Русские танки, особенно тяжелые КВ-1, нанесли «панцерваффе» потери, которые не сразу восполнишь. Наступление на Москву пробуксовывало. Давно прошли сроки, назначенные фюрером для взятия большевистской столицы, а впереди вырисовывались новые упорные бои, слякотная осень и долгая морозная зима.
