Глава 2
Рота продолжает бой
Два оставшихся КВ и несколько легких танков продолжали вести бой до вечера. Понеся потери, немецкое командование направило мелкие разведывательные группы в обход, а основной удар решило нанести на рассвете.
Уже в темноте к месту расположения роты добрались уцелевшие бойцы из двух пехотных отделений, которые прикрывали КВ-1 лейтенанта Григория Мельника.
Немцы, обозленные потерями, долго преследовали красноармейцев. Когда темнота сгустилась, помощник командира взвода сержант Лазарев, энергичный и решительный парень, подпустил преследователей на несколько десятков шагов и открыл огонь в упор. Только после этого удалось оторваться от погони. Продолжать преследование ночью немцы не рискнули.
Михаил Лазарев, в обгоревшей гимнастерке, с ручным пулеметом, докладывал:
– Погиб лейтенант Мельник, и весь экипаж тоже погиб. Дрались как надо. Немецкие танки, наверное, до сих пор там дымят. Мы тоже до последнего отстреливались. Пустой «дегтярев», ни одного патрона не осталось. Только нож для обороны. И у ребят почти ничего не осталось, у кого обойма, у кого пара-тройка патронов.
– Эх, Гриша, – только и покачал головой капитан. – До Берлина мечтал дойти… Твои ребята, Трифонов, молодцы. Распорядись, чтобы их накормили и снабдили патронами. Сколько людей во взводе осталось?
– Из тех, которые Мельника прикрывали, двенадцать человек вернулись. Которые здесь воевали, тоже потери понесли. Я взвод частично пополнил отступавшими из других подразделений. Так что у меня сейчас тридцать семь человек в строю. Еще четверо тяжело раненных на повозки грузить собираемся. Их в санбат срочно доставить надо.
Младший лейтенант Трифонов, призванный в начале лета из запаса, оказался расторопным и хозяйственным командиром. Разжился повозками, пополнил взвод людьми. Крепко усилил взвод оружием, бесцеремонно забирая у отступавших бойцов ручные пулеметы.
– Нам они больше пригодятся. А ты винтовку, вон, подбери. С ней ловчее от немца удирать.
Некоторые пулеметчики, не желая отдавать оружие, оставались во взводе.
– Надоело бежать, а у вас танки-громадины. Ударим по гансам.
Оставалась в основном молодежь. Бойцы постарше торопились уйти, не веря, что немцев удержат.
В разбитых машинах на дороге Трифонов разжился консервами, ящиком подтаявшего топленого масла, кое-какими другими продуктами.
– Хлеба только нет. Я прикажу кашу варить, люди голодные.
– Раненых в тыл еще не отправил?
– Нет еще.
– Настели в одну повозку сена побольше. Обгоревших танкистов надо срочно в санбат везти.
Бывший учитель географии Матвей Филлипович Трифонов воевал недолго, но уже много чего повидал. Однако вид обгоревших молодых ребят из экипажей легких бензиновых БТ-7 заставил его невольно сглотнуть слюну.
Остатки комбинезонов вплавились в тело. Сквозь повязки проступала кровь, часть пальцев обуглилась до костяшек. Двое-трое были без сознания, но боль пробивалась наружу бессвязными выкриками и стонами.
Еще несколько человек сознания не потеряли. Можно было только догадываться, какие страдания они испытывают. Фельдшер Лыков Иван поил их разбавленным спиртом (небольшой запас морфина давно кончился), но обожженные распухшие гортани не принимали жидкость. Спирт вливали через трубочки, и люди, впадая в забытье, уже не ощущали такой боли.
Лейтенант с повязкой на глазах и обугленной левой рукой подозвал капитана и, стараясь придать голосу четкость, прохрипел:
– У меня «наган» сохранился. Один патрон на себя истрачу… все равно не выживу. Родным передай, что погиб в бою.
Капитан Василий Серов, не терявший самообладания, растерянно смотрел на фельдшера. Вдруг заплакала медсестра Сима Долгова.
– Вы не имеете права. И так сколько людей погибло, а вы молодого парня убиваете.
Голос ее срывался. У восемнадцатилетней девушки началась истерика.
– У лейтенанта ноги сожжены, и легкие уже не работают, – резко оборвал санитарку Иван Лыков. – Ему жить час-два осталось. Пусть поступает, как решил.
Лейтенант вытянул из-под шинели «наган», долго возился с предохранителем.
– Иван, помоги ему, – сказал Серов.
Хлопнул выстрел, и лейтенант, дернувшись, замер.
– Все, отправляйте людей, – торопил фельдшера капитан.
– Я с вами останусь. Ездовые доставят их. Дорога широкая, не заплутаются. Сима тоже останется, здесь она нужнее.
Август – пора звездопада, и предосенние ночи темные. Но в августе сорок первого года по линии фронта темнота не наступала. В разных местах горели деревни, лес, трава. Взлетали осветительные ракеты, виднелись вспышки взрывов.
Сержант Михаил Лазарев, зажав между коленями котелок, рассказывал о неравном бое, который вел Григорий Мельник. Не испорченный ложью, которую насаждали политруки и комиссары (хотя сами они дрались зачастую смело), сержант говорил возбужденно и горячо:
– Порядка и дисциплины нам не хватает. Гриша Мельник со своим экипажем с полдесятка немецких танков подбил. Мы, как могли, пехоту отгоняли. А рядом красноармейцы бегут, голову потеряв. Немцы пару снарядов пустят – паника, давка. Батарея полковых трехдюймовых пушек на конном ходу удирала без оглядки. А им вслед немецкие танки и бронетранспортеры из пушек и пулеметов лупят. Три упряжки так и остались на дороге, одна – прорвалась. Могли ведь развернуться и ударить по фрицам.
– Сейчас легко рассуждать, – сказал Серов. – Видно, не сладко той батарее пришлось, если ничего не смогли сделать.
– Не такие они и трусливые были, – возразил пулеметчик из группы Лазарева. – Помнишь, Миша, они постромки обрубили, одно орудие развернули и даже пальнули несколько раз. Хватило смелости под таким огнем по гансам ударить, хотя знали, что не выживут под сплошным огнем. У них брони как у Гриши Мельника не было. Их пушку сразу Т-4 накрыл, а остальной расчет из пулеметов добили.
Уставшие за день люди, поужинав, ложились спать. Серов, Ерофеев, взводный Трифонов и командиры машин обсуждали сложившееся положение. Конкретное время отхода командиром бригады определено не было. Намекал, что если продержатся до вечера, то будет неплохо. Да никто и не знал, какие силы бросят немцы и насколько настойчиво будут атаковать.
Сложилось так, что больших сил немцы не бросили. Кроме тяжелых Т-4 основную массу техники составляли более легкие машины, и бой сложился не в пользу штурмовой группы. Но и недооценивать противника было нельзя. Потеряв с десяток машин (некоторые были лишь повреждены), немецкое командование решило изменить тактику.
Серов и остальные командиры не сомневались, что на рассвете немцы ударят снова и постараются не повторить вчерашних ошибок.
– Подтянут батарею 88-миллиметровок, – предположил Ерофеев, – а они нашу броню за полтора километра возьмут.
– Очень возможно, – согласился капитан Серов. – Батарею им будет трудновато притащить, но для нас хватит и двух орудий. Да и гаубицы начнут крепко прижимать, а под их прикрытием пустят с десяток танков и самоходок.
Рота Серова, вернее ее остатки, находилась в окружении. Свою задачу она выполнила и, в принципе, могла отходить. Только как примут их, когда явятся два тяжелых КВ и четыре БТ-7 с боекомплектом? Снарядами их снабдили в расчете на долгий упорный бой.
– До утра будем ждать, а там посмотрим, – подвел итог капитан Серов.
«А там и все отходы нам перекроют, – наверняка мелькнуло не в одной голове. – Мы и так практически в окружении».
Но все промолчали, а события разворачивались гораздо быстрее, чем их ожидали.
Не желая терять технику в поединках с русскими «мамонтами», первый удар нанесли немецкие саперы, выбрав своей целью командирскую машину Василия Серова.
Пятеро опытных саперов (а к чему собирать толпу!) осторожно, как кошки, в маскхалатах, вооруженные магнитными минами и противотанковыми гранатами, осторожно ползли к намеченной цели.
Старший отделения, унтер-офицер, воевавший с тридцать девятого года, знал, что самое главное, не обнаружить себя преждевременно. Если они сумеют взорвать командирский тяжелый танк, то наверняка начнется паника, и тогда сразу вступят в действие еще несколько групп.
Унтер-офицер не испытывал особой ненависти к русским, но его раздражало растущее сопротивление обреченной Красной Армии. Вчера на опушке леса выросло целое кладбище, где рядом с танкистами лежали его камрады-саперы.
С этим опорным узлом фанатиков пора кончать!
Унтер-офицер услышал шум шагов и замер. Он не знал, что ночью Серов переставил один из БТ, перекрывая подходы к роте.
Часовой, младший сержант из танкистов, вооруженный трофейным автоматом МП-40, осторожно обходил свой участок, держа оружие наготове. Он не обладал большим опытом, но чутье (едва уловимые шорохи) подсказывало, что поблизости мог быть враг.
Младший сержант замер. Замерла и группа немецкого сапера. В полутора десятках шагов находился БТ-7. Но часовой не хотел поднимать шум, толком не видя опасности. Его товарищи, вымотанные за день, крепко спали. Надо ли их тревожить?
Сержант сделал один и другой шаг вперед и негромко окликнул невидимого врага:
– Хальт! – Затем повторил оклик погромче: – Хальт, фашист!
Этим он больше успокаивал себя и надеялся, что его услышит второй часовой. Часовой его не услышал, а младший сержант осторожно направился к подозрительному месту.
Все роли в группе были распределены заранее. Поджарый мускулистый ефрейтор, хороший охотник, работавший до войны лесником, ужом прополз метра четыре и бросился сбоку на сержанта.
Его оружием был узкий отточенный стилет, и удар получился бы смертельным. Но девятнадцатилетний сержант, развернувшись, нажал на спуск. Две пули пробили тело охотника насквозь. Однако ефрейтор нашел в себе силы и, падая, полоснул сержанта. Тот снова нажал на спуск, но тяжелая рана помешала попасть в остальных саперов.
Еще один немец ударил сержанта ножом, одновременно зажимая рот ладонью. Ладонь пахла чужим, тошнотворным. Сержант оттолкнул немецкого сапера прикладом и нажал на спуск, выпуская магазин в расплывающиеся тени.
Из его БТ-7 высунулся командир, младший лейтенант с «наганом» в руке. Но выстрелить не успел, лейтенанта выдернули из люка и добили на земле. Немецкие саперы уже поняли – это не та цель. Но и ее следовало уничтожить.
– Курт, кончай с этим недомерком, – приказал ему унтер-офицер. – Русский монстр находится выше по склону.
Трое саперов во главе с унтер-офицером бежали в сторону КВ, а Курт, светловолосый, крепко сложенный солдат, с медалью за Польшу, бросил в открытый башенный люк БТ-7 противотанковую гранату.
В эту же минуту из переднего люка выпрыгнул механик-водитель. Внутри «бэтэшки» гулко рванула килограммовая граната, а через секунды сдетонировали сразу пять-семь снарядов.
Старший сержант Родион Кочура, тридцатилетний колхозник, призванный из-под Сталинграда, уже прошел несколько лет назад срочную службу, а в мае сорок первого был снова призван в танковые войска. Опыт он имел достаточный и, отбежав несколько шагов, бросился на землю.
Родиону повезло, что вспыхивали бронебойные заряды, но если рванут осколочно-фугасные, то ему не уцелеть. Из люков выкатился клубок огня, охватывая пламенем машину.
Сержант понял, что в запасе у него считаные секунды. Он вскочил и побежал прочь, сжимая в руке свое единственное оружие, массивную отвертку, которую всегда носил с собой.
Пистолетов и «наганов» для экипажей не хватало, их обещали выдать в конце июня, но не успели. Имелся «наган» лишь у командира танка и трофейный автомат у башнера. Но лейтенант горел внутри танка, а башнер погиб, успев предупредить роту о ночном нападении.
Рванули один за другим напольные контейнеры со снарядами. Башню БТ перекосило, из выбитых люков кольцами хлестало пламя, затем вспыхнул бак с горючим, осветив все вокруг пляшущим светом.
В этот момент они увидели друг друга: старший сержант Родион Кочура, успевший обзавестись тремя детьми, и солдат «панцерваффе» Курт. Он славно повоевал в Польше, получил медаль, а в отпуск, положенный по ранению, отвез домой кофейный сервиз старинной тонкой работы и рулон хорошо выделанной кожи.
Родители его хвалили:
– После войны женишься, пора обзаводиться хозяйством.
Курт также получил неплохую денежную компенсацию, а подвыпив, показал старшему брату еще один трофей, позолоченную иконку.
– Взял в храме под Варшавой. Уже показывал специалисту, – за икону можно получить восемьсот рейхсмарок, а если поторговаться, то и всю тысячу.
Брат вгляделся в лики святых, непонятные надписи и высказал свое мнение:
– Зря ты ее взял. У нее есть хозяин, а с богом шутить опасно.
– Одним грехом больше – одним грехом меньше, – отмахнулся Курт. – Завидуешь небось. Ты в канцелярии за свои бумажки гроши получаешь, а в штурмовом батальоне я за месяц имею больше, чем ты за полгода. Плюс боевые трофеи.
Брат знал, что Курт уже скопил приличную сумму, завидовал ему и, не зная чем поддеть Курта, с упреком сказал:
– Зря ты хвалишься, что добровольно расстреливал евреев.
– Это было давно, – усмехнулся Курт. – И не надо читать мне мораль. Обниматься с евреями я не собираюсь. Чем меньше иудеев, тем чище воздух.
– Изменился ты, – вздохнул брат.
– Я – солдат и по-другому не могу, – гордо отозвался Курт. – После польской кампании меня обещают послать на офицерские курсы.
Ни на какие курсы он не попал. А сейчас, в России, после полутора месяцев жестокой, безжалостной для всех войны столкнулся лицом к лицу с русским танкистом, по-азиатски широкоскулым, идущим на него с массивной отверткой в руке.
Курт попятился. Неподалеку горел взорванный им танк, а глаза азиата перечеркивали угольные, пляшущие в отблесках огня тени. Наверное, сапер допустил ошибку. Надо было как можно быстрее выдернуть из кобуры пистолет и стрелять в русского.
Но русский сержант, коренастый, широченный в плечах шел на Курта с такой уверенностью, что танкист усомнился, сумеет ли он свалить это животное из своего небольшого «вальтера».
Курт, не отрывая глаз от русского в промасленном комбинезоне, потянул из-за плеча автомат. Но ремень зацепился за гранаты на поясе, а русский вдруг ухмыльнулся, блеснули крупные белые зубы.
– Хальт! Стой! – крикнул Курт, дергая ремень.
– Сдохни, сволочь!
Четырехгранная как штык отвертка вонзилась в живот, пробив выставленную для защиты ладонь. Удар получился вскользь, в бок, и у Курта еще имелся шанс воспользоваться автоматом или «вальтером». Он выдернул из кобуры «вальтер», но корявые жесткие пальцы танкиста вывернули пистолет.
Второй удар казался более точным. Пятидюймовый штырь, толщиной в карандаш, вонзился в верхнюю часть живота, там, где находится самая крупная артерия в человеческом теле – брюшная аорта.
Кровь из нее хлынула по животу и поверх мундира, а Курт неожиданно вспомнил еще одно русское слово – «пощади!».
Русский отшатнулся, а широкие тени на месте глаз напоминали лики той польской иконы.
– Господи, спаси!
Сержант торопливо срывал с обмякшего тела автомат, пояс с гранатами и запасными магазинами. Вокруг шла стрельба, возникали и исчезали пулеметные трассеры. Надо было спешить на помощь своим. Но Родион Кочура, никогда в жизни не имевший часов, сорвал скользкие от крови наручные часы и побежал к командирскому танку, где разгорелся ночной бой.
Взлетали осветительные ракеты, били длинными очередями пулеметы, кто-то стонал, а другой голос выкрикивал команды. Родион передернул затвор трофейного МП-40 и кинулся в гущу боя. Похоже, действовала не одна штурмовая группа.
Хотя война длилась не так долго, наши командиры уже знали некоторые привычки врага. Немцы редко предпринимали ночные атаки, в которых много неразберихи, усложняется взаимодействие пехоты и техники, происходит путаница маршрутов.
Это дало повод некоторым нашим командирам снисходительно рассуждать: «Боится фриц ночью воевать!» И как следствие, ослаблялась по ночам бдительность.
Капитан Серов проблему не упрощал и хорошо знал, что немцы могут ударить в любое удобное для них время. Особенно небольшими штурмовыми группами. Охрана была налажена строго по уставу, и это спасло танковую роту от уничтожения.
Недооценивать возможности опытных немецких саперов было нельзя. Магнитная мина проламывала броню толщиной до ста миллиметров, а противотанковые гранаты рвали гусеницы и разрушали ходовую часть.
Усиленная охрана сыграла свою роль. Еще одна группа, бросившаяся на машину лейтенанта Ерофеева, угодила под пулеметный огонь, подоспели пехотинцы младшего лейтенанта Трифонова.
Однако унтер-офицер не забывал о главной цели. Вместе с двумя уцелевшими саперами из своей группы он добежал до танка капитана Серова, огрызавшегося огнем пулеметов. Брошенная магнитная мина не долетела до КВ. Пули настигли еще одного сапера. Заряжающий, высунувшись из люка, стрелял из «ППШ», не давая немецким саперам миновать «мертвую зону», недоступную для огня пулеметов.
Пуля ударила унтер-офицера в бок, но он успел бросить противотанковую гранату и надорвать гусеницу КВ.
– Остальное получите днем, – бормотал он, зажимая рану.
Вылазку немецких саперов можно было считать не слишком удачной. Оба тяжелых танка «Клим Ворошилов» уцелели, хотя у одного была повреждена гусеница. Но догорал легкий БТ-7, а в бою с немецкими саперами погибли двое танкистов и боец из взвода Трифонова. Несколько человек были контужены и получили ранения.
– Дождемся утра, – мрачно вещал фельдшер Лыков. – Там они попрут в полную силу.
Снова возникла проблема с ранеными. Серов приказал выставить пост на дороге, в надежде перехватить повозку или грузовик.
– А если не перехватим?
– Знаешь, Иван, – разозлился Серов. – Не перехватим, значит, останутся с нами.
– Помирать…
Капитан молча отмахнулся от него и пошел осматривать позиции. Ни повозки, ни грузовика найти не удалось, а спустя короткое время начался артиллерийский обстрел. Уже рассвело, и немецкие артиллеристы видели цели.
Спасал лес и вырытые добротные капониры. Гаубичные фугасы и бронебойные болванки ломали и поджигали деревья. Хотя древесные стволы помогали избегать прямых попаданий, пламя заставляло танкистов выводить машины из укрытий. Рядом с КВ Федора Ерофеева 105-миллиметровый снаряд переломил сосну. Смолистое дерево вспыхнуло мгновенно, а когда механик вывел танк из месива ломаной горящей древесины, экипаж увидел сразу несколько самоходок и тяжелых танков Т-4.
На этот раз немцы подготовились к атаке основательно. Мелкие танки под ногами не путались, а штурмовые орудия вели прицельный огонь и постоянно маневрировали.
Попасть в немецкую самоходку было нелегко. Компактные «штуги» высотой два метра делали два-три прицельных выстрела и быстро меняли позиции, уходя в кустарник или низины.
В танк капитана Серова уже угодили два снаряда. Один – подкалиберный, ударил в маску орудия. Вольфрамовое жало не смогло одолеть девяносто миллиметров брони и застряло рядом с пушкой.
Броня от сильного жара пошла цветами побежалости и оплавилась. Башня проворачивалась с трудом, а командир орудия Петр Бережной, контуженый, сидел возле кресла.
– Руки отбило, – с трудом шевелил он распухшими кистями.
Капитан Серов ловил в прицел «штугу», а заряжающий, ощупав руки сержанта, успокаивал его:
– Кости не перебиты. Зашибло сильно… пройдет.
– Воды бы мне…
В этот момент «штуга» выползла на склон, увидела направленный на нее ствол «трехдюймовки» и сделала рывок назад. Механик-водитель опоздал на секунды. Вернее, зевнул командир машины, высматривающий второй русский танк.
– Назад! – кричал он механику, но раскаленная шестикилограммовая болванка со скоростью семьсот метров в секунду вскрыла броню над короткоствольной пушкой.
Лопнул сварной шов, наводчик с ужасом поймал взглядом раскаленное веретено, окутанное змейками огня. Тело лейтенанта переломило, загорелся комбинезон. Как сквозь вату доносился голос заряжающего:
– Уходим… нас подбили.
Он выкатился вместе с клубком огня, сжигающим «штугу». У наводчика горели брюки, но желание спасти свою жизнь было сильнее боли. Он бежал в дымящихся, врезавшихся в кожу ботинках, огонь перекинулся на верхнюю часть комбинезона.
Позади ахнул взрыв. Плоскую крышу рубки вспучило, пушка задралась в небо. Из открытого люка и трещин в крыше выбивались языки огня. Взорвались сразу десятка два фугасных снарядов, проломив броню еще в нескольких местах. Разнесло бензобак, и горючее превратило машину в горящую груду металла.
Экипаж Ерофеева удачным выстрелом пробил лобовую броню Т-4. Танк попятился назад, бегло стреляя из пушки и пулеметов. И здесь лейтенант совершил ошибку. Торопясь добить поврежденный, рывками уходящий в укрытие «панцер», Федор Ерофеев вывел машину на открытое место.
– Огонь!
Командир орудия Степа Лукьянов надавил на спуск. Но собственного выстрела не услышал. 75-миллиметровая болванка, выпущенная вторым Т-4, ударила в нижнюю часть башни. Пропахала дымящуюся оплавленную борозду и ушла рикошетом в гущу деревьев.
Удар был сильный. По танку словно приложились огромным молотом. Савушкина Костю сбило с ног и вышибло из рук снаряд. Сержант Лукьянов, который так и не понял, успел ли он выстрелить, бессильно обмяк в своем кресле.
Но самым опасным было то, что явственно запахло соляркой, а механик-водитель Басов, матерясь, уводил машину куда-то в сторону.
– Ты чего? – закричал Ерофеев. – Удираешь?
– Прочисти нос! – орал в ответ взбудораженный старшина. – Утечка солярки. А она до восьмидесяти градусов нагрета. В момент вспыхнет.
Машину загнали за старый корявый дуб, и Захар Басов полез с инструментом искать утечку. Сам лейтенант сел за прицел, а радисту Климчуку приказал захватить автомат и охранять танк с тыла.
В этот момент зашипела рация, вышел на связь капитан Серов.
– Что случилось, Федор?
– Попадание. Занимаемся…
Он хотел сказать «занимаемся ремонтом», но столетний дуб с оглушительным треском взорвался, раскидывая в стороны щепки и замшелую кору. Кусок древесины размером с чурбак расплющился о броню, снова встряхнув машину.
«Панцер» Т-4 шел напролом, стреляя на ходу, и до него оставалось метров двести.
– За «Железным крестом» лезет, – бормотал Федор Ерофеев, накручивая рукоятки наведения.
– Что там у тебя? – снова спросил Серов. – Машина на ходу?
– На ходу, в бога-мать, и сам я жив!
Швырнув трубку, поймал в прицел башню Т-4. Целился тщательно, понимая, что возбуждение и желание поскорее ударить по врагу плохие советчики.
Их КВ поврежден. Возможно, повреждение так себе, но парящая разогретая солярка опасная штука. Достаточно нескольких искр, чтобы превратить мощный «Клим Ворошилов» в клубок огня, из которого вряд ли кто выберется.
Медлительность (а точнее, желание вложить снаряд поточнее) едва не погубило Ерофеева. Резвый командир крепко сбитого толстошкурого немецкого танка Т-4 выпустил очередной снаряд на ходу. Он прошел рядом, но не помешал лейтенанту прицелиться, как следует.
Бронебойная болванка оставила круглое оплавленное отверстие в броне под пулеметом. Снаряд оторвал ногу пулеметчику и, проламывая себе дорогу, врезался в боезапас.
Зашипев, вспыхнул порох в одном, другом снарядах, аккуратно закрепленных с внутренней тыльной стороны башни. Фугасную головку выбило и ударило о потолок. Экипажу «панцера» повезло, что взрыватель был защищен колпачком.
На этом везение кончилось. Снаряды вспыхивали один за другим, в башне клубился огонь, который охватил бензосистему. Успел выскочить механик-водитель, опытный фельдфебель, воевавший еще в ту войну.
Он видел, что командир их «панцера» ведет бой, торопясь и нервничая. Поэтому был готов к такому исходу. Механик успел даже вытолкнуть молодого паренька-заряжающего, застрявшего в люке.
Заглянул внутрь машины, там клубился огонь и вряд ли кто выжил. Однако, выполняя свой долг, спросил у заряжающего:
– Что с командиром?
– Так сплошной огонь… как в паровозной – топке.
– Ясно. Побежали!
Они успели отбежать шагов на двадцать, когда взрыв сдетонировавших снарядов подбросил корпус их машины. Причем снаряд, находившийся в казеннике орудия, вылетел из ствола, врезался в землю, и отрикошетив, закувыркался едва не под ногами у механика и заряжающего.
Парень, пришедший в экипаж недавно, застыл, глядя на раскаленную болванку, вокруг которой горела трава.
– Бежим, чего застыл? Следующий снаряд может быть осколочным. Тогда мы так легко не отделаемся.
Фельдфебель подтолкнул парня, и они отбежали к деревьям. Опытный механик прихватил с собой автомат, взвел затвор и огляделся по сторонам. Убедившись, что русских близко не видно, глотнул рома из плоской фляжки.
– Первый раз? – спросил фельдфебель.
– Что первый? – не мог прийти в себя ефрейтор-заряжающий.
– На бабу слазил! – передразнил его фельдфебель. – Первый раз горишь?
– Так точно. Спасибо вам, что помогли вылезти.
– На здоровье! Первый раз все теряются. Я тоже растерялся, когда в марте восемнадцатого года загорелся наш коробок. Экипаж – восемнадцать человек, высота – три с половиной метра и кайзеровский крест на всю лобовую. Ты бы посмеялся, как мы выпрыгивали.
– Как над такими вещами смеяться можно? – почтительно ответил ефрейтор.
– Восемнадцать танкистов. Только представь, целая толпа! У нас было шесть пулеметов и одна пушка. Но танк все равно подбили. В коробку величиной с трамвайный вагон не промахнешься… Мы разбегались как куры, а нас косили из пулеметов. Ну ничего, в сороковом году мы британцам отомстили под Дюнкерком. Все побережье было завалено их танками, грузовиками, а тела убитых лопались от жары на песке.
– У меня сгорел в танке земляк, – вытирая закопченное лицо, тоскливо сказал ефрейтор. – Мы шесть лет учились в одной школе.
– Судьба. Если бы мне подвернулся твой земляк, мы бы разговаривали сейчас с ним, а ты бы догорал в железной коробке. Так что не очень-то жалей его.
Метрах в тридцати, пригибаясь, пробежали два красноармейца. И тут произошло неожиданное. Расклеившийся от всего увиденного, ефрейтор вдруг преобразился. В кармане комбинезона у него находился массивный бельгийский «браунинг» с магазином на 13 патронов. Эти автоматические пистолеты Бельгия массово поставляла Германии перед войной, ими часто вооружали танкистов, летчиков, разведку. Выхватив браунинг, заряжающий крикнул фельдфебелю:
– Сейчас мы отомстим за наших товарищей! Стреляйте, господин фельдфебель.
Механик не успел вмешаться, настолько быстро все произошло. Сыграла свою роль истерика после гибели танка и большей части экипажа, пренебрежение к солдатам Красной Армии, которая практически уничтожена.
Ефрейтор, не дожидаясь согласия старшего товарища, выпустил весь магазин двумя очередями, рассчитывая уложить обоих русских. При этом он забыл наставления, что стрелять из пистолета очередями допускается в крайнем случае – слишком сильная отдача разбрасывает пули. Но одного красноармейца ефрейтор, воспитанник «гитлерюгенда», ранил в ногу.
Это был опытный солдат, возрастом немногим моложе фельдфебеля. Он передернул затвор и прицелился в механика. Старый танкист сразу понял, что поединок станет смертельным для обоих. Понимал это и красноармеец.
– Не стреляй… нихт шиссен! – опуская автомат, крикнул механик.
– Иди… быстрее уходи, мать твою, – с трудом сдерживался красноармеец.
– Я заберу товарища.
Русский понял смысл и кивнул, тоже опустив ствол трехлинейки. Танкист с трудом взвалил на плечи тело ефрейтора. Из раны текла кровь, молодой «герой панцерваффе» умирал.
Красноармеец дождался, пока оба исчезнут за деревьями, и быстро перевязал раненного в голень товарища.
– Кость не перебита? – беспокойно спросил тот.
– Нет. Но в санбате пару недель пролежишь.
– Где он этот санбат?
– Ничего, Ванька Лыков у нас специалист. Перевяжет как надо.
– А ты правильно сделал, что не стал стрелять, – сказал раненый. – Неизвестно, чья бы взяла. У ганса автомат, тридцать патронов. А молодой – говнюк! В спину нам вздумал стрелять.
– Больше не будет. Нажрался досыта. Пойду пистолет подберу, пригодится. А ты приглядывай.
Вернувшись, красноармеец помог товарищу встать, и оба продолжили свой путь, прислушиваясь к стрельбе с разных сторон. Но бой постепенно затихал, ночью много не навоюешь, даже если без конца взлетают ракеты, горит подбитый танк, и груда сушняка.
С утра началась очередная атака, которая подковой охватывала русские позиции. Кроме тяжелых танков Т-4 и штурмовых орудий фельдфебель разглядел два огнеметных танка. Скоро здесь будет жарко!
Оценив свои возможности, капитан Серов связался с Федором Ерофеевым:
– Держим позиции еще час-полтора. Не подпускай немцев близко. Надо постараться выбить хотя бы пяток машин, а затем уходим. Пехоту сажаем на броню.
Та же команда была передана командирам легких танков БТ-7 и взводному Матвею Трифонову.
В тяжелых КВ оставался усиленный боекомплект (сто десять снарядов). Оба танка отрыли огонь с шестисот метров, затем вступили в действие легкие БТ-7. Но лесистая местность позволяла немецким машинам уверенно сокращать расстояние, укрываясь за деревьями.
Немцы изменили тактику. Их не остановили потери: один горевший и один поврежденный «панцер». Видимо, получили команду покончить с заслоном, не считаясь с потерями, и продолжить наступление.
Приземистые «штуги» выныривали в самых неожиданных местах и, сделав два-три выстрела, снова исчезали. Отвлекая на себя внимание, они дали возможность прорваться с тыла обоим огнеметным танкам и приблизиться на расстояние выстрела.
Ерофеев в горячке боя едва не упустил огнеметный танк, смертельно опасный для любой машины, несмотря на толщину брони.
– Командир, стреляй, чего медлишь! – крикнул механик Басов, увидевший опасного врага первым.
Костя Савушкин, растерявшись, бросил в ствол фугасный снаряд. Сержанту приходилось видеть, как эти машины с ревом обрушивали заряды огнесмеси, мгновенно воспламеняя танки, машины, доты.
Чешский танк Т-38, на базе которого была установлена огнеметная установка, имел броню толщиной 25 миллиметров. С расстояния восьмидесяти метров фугасный снаряд проломил лобовую броню под башней и взорвался внутри машины. 600 литров огнесмеси вспыхнули, расплескиваясь огненными брызгами.
Небольшой танк массой девять тонн горел огромным костром, вспыхнули деревья неподалеку. Детонировали 37-миллиметровые снаряды, разламывая броню и усиливая пламя.
Капитан Серов сумел подбить еще один немецкий танк, но кольцо вокруг роты заслона сомкнулось, и снаряды летели со всех сторон. Дернулся и застыл БТ-7. В неподвижную машину угодил еще один снаряд, задымил двигатель.
Сумели выскочить командир машины и механик-водитель, а танк Василия Серова получил попадание в ходовую часть. Сорванное с оси колесо скручивало гусеницу.
Механик остановил машину и, выскочив наружу, понял, что своими силами КВ не отремонтировать. Обездвиженный танк – мертвый танк, какой бы мощной броней он ни обладал.
– Товарищ капитан, давайте возьму вас на буксир, – шипел и срывался в рации голос лейтенанта Ерофеева. – Попытаемся прорваться вместе.
– Гусеница скручена, не выйдет.
Очередной удар потряс КВ командира роты. Машина продолжала жить, отстреливаясь из пушки и трех пулеметов. Но это не могло продолжаться долго.
Фугас, выпущенный из 105-миллиметровой гаубицы, врезался в кормовую часть башни. Броню пробить не смог, но смял пулемет, а динамический удар снаряда весом пятнадцать килограммов тяжело контузил пулеметчика и ранил мелкими осколками отколовшейся брони.
Ему пытались помочь, но парень в сознание не приходил, из носа и ушей текла кровь. Командир орудия Петр Бережной вел огонь по танку Т-3, который ускользал от снарядов и сумел с коротких остановок вложить два снаряда в борт «Клима Ворошилова».
– Ах, ты, гаденыш!
Бережной выстрелил в Т-3. Снаряд с недолетом врезался в землю и, отрикошетив, ударил в башню. Т-3 дал задний ход, но с другой стороны в КВ летели снаряды из пушки тяжелого танка Т-4.
Раздраженные упрямым сопротивлением «Клима Ворошилова», немецкие артиллеристы вели огонь едва не в упор. Загорелся подобравшийся слишком близко Т-4, но другой танк угодил снарядом в основание башни КВ и заклинил ее.
– Все, кроме Бережного, покидают машину! – крикнул Серов.
Но это оказалось непросто. Очереди сразу нескольких пулеметов не давали высунуться. Выбравшись через аварийный люк в днище танка, экипаж оставался прижатым к своей машине.
Контуженый танкист так и не пришел в себя, а двое других вели огонь из пулеметов ДТ, отгоняя немецких саперов.
Лейтенант Ерофеев и два уцелевших легких танка БТ-7 окружили машину своего командира, давая возможность экипажу спастись. Но сильный огонь заставлял их маневрировать.
Понимая, что без него ни Ерофеев, ни остальные танкисты не уйдут, Серов и Бережной подожгли запальный шнур упаковки тола и выбрались наружу.
– Быстрее, – торопил свой экипаж капитан. – Прыгайте на броню к Ерофееву.
Но это удалось сделать только сержанту Бережному. Остальные танкисты были срезаны пулеметными очередями. Петр Бережной взвалил на плечи тело капитана, пробитое тремя пулями, и, шатаясь, брел к танку Ерофеева.
Сержант был тоже ранен и едва шел. К нему на помощь подбежали танкисты из экипажа Ерофеева и положили командира на корму машины. На ходу пытались перевязать, но раны оказались смертельными.
«Клим Ворошилов» и два БТ-7 прорвались сквозь кольцо окружения и уходили по пустынной дороге, отстреливаясь на ходу.
Рота капитана Серова сумела задержать немецкие танки почти на двое суток. Люди не скрывали облегчения, что уходят из кольца. Сворачивали самокрутки, послышался даже смех. Из рук в руки передавали фляжки с разбавленным спиртом.
Но пили только пехотинцы и танкисты, потерявшие в бою свои машины. Экипажи КВ и БТ-7 напряженно глядели по сторонам. На войне не знаешь, что ждет тебя за поворотом. Эту истину усвоили все.
