Глава 1
Прикрыть бригаду
Дорога быстро пустела. Наступившая тишина становилась все более напряженной на фоне непрекращающейся дальней канонады. Бойцы из отступающих частей, осознавая невидимую пока опасность (приближалась вражеская моторизированная колонна), сдвинулись на опушку леса.
Шагали торопливо, изредка тревожно переговариваясь и оглядываясь назад. Беженцы рассеивались по окрестностям. Выбившиеся из сил женщины с детьми брели среди редкого дубняка.
Отходящие воинские части искали малонаезженные, защищенные деревьями проселки. Широкой, покрытой гравием дороги сторонились, уступая ее пока невидимому, но приближающемуся врагу.
Осторожность (а может, страх) имела на то причины. Дорога была под контролем немецкой авиации. Самолеты с крестами и свастикой, небольшими группами падали сверху, когда видели появляющуюся цель, и тогда тишина прерывалась грохотом авиабомб и треском пулеметов.
Выполнив свою задачу и перекрыв очередной раз движение красноармейских частей, самолеты улетали. По обочинам горели не успевшие скрыться в лесу автомашины. Рядом лежали тела погибших. Бойцы на самодельных носилках или кусках брезента торопливо уносили раненых.
Поодаль чадили угодившие под бомбежку танки и броневики механизированного батальона, попавшие под удар немецкой авиации еще на рассвете.
Два новых скоростных танка БТ-7, не уступающие в бою немецким «панцерам», сгорели до основания. Сдетонировавший боезапас 45-миллиметровых снарядов сорвал с одного из них башню, а другую машину раскидал по частям.
Давно устаревший БТ-2 опрокинуло близким взрывом и смяло цилиндрическую башню, в которой вряд ли кто уцелел. Пикирующим самолетам необязательно было попадать «сотками» или пятидесятикилограммовыми бомбами точно в цель.
Осколки пробивали броню на расстоянии, разрывали гусеницы, дырявили моторную часть. Зрелище было тягостное. Только в одном месте стояли подбитые и сгоревшие семь-восемь машин, почти целая рота.
Советской авиации в воздухе не было. Немецким самолетам никто не мешал выполнять свою работу, и они выбивали нашу технику как в тире, снижаясь едва не до верхушек телеграфных столбов.
Лейтенант Федор Ерофеев, командир тяжелого танка КВ-1 («Климент Ворошилов»), высунувшись по грудь из башенного люка, всматривался в окрестности. Экипаж, уставший от напряженного ожидания, маялся и курил бесчисленные самокрутки.
Танковая рота, состоявшая из девяти машин, прикрывала отступление бригады, вернее, ее остатков, уцелевших после ожесточенных июльских боев сорок первого года. Рота именовалась тяжелой, а в некоторых штабных документах даже особой.
Костяк ее составляли три новых тяжелых танка КВ-1, поступившие на вооружение корпуса за считаные недели перед войной. Таких танков в армии еще не было. Они считались самыми мощными, практически неуязвимыми машинами с броней 75 миллиметров, трехдюймовыми орудиями и тремя пулеметами.
На фоне этих громадин массой 47 тонн немецкие танки выглядели куда слабее. Первые же бои наглядно показали преимущества «Клима Ворошилова». Впрочем, выявились и серьезные недостатки в ходовой части.
Из-за неполадок в коробке передач один КВ застрял по пути. Остались в строю всего два тяжелых танка и шесть легких БТ-7 с 45-миллиметровыми пушками. Так что роту заслона можно было назвать тяжелой лишь с большой натяжкой. Но экипажи верили в свои машины, надеялись, что подойдет отставший КВ-1, и настрой роты был боевой.
Тем более руководил ею опытный командир, капитан Серов, ветеран гражданской войны в Испании и прошедший недавнюю Финскую войну.
– Федор! – послышался в рации голос ротного. – Как обстановка?
Это была проверка связи со своей второй тяжелой машиной, на которую Серов в основном рассчитывал в предстоящем бою. Легкие БТ вряд ли продержатся долго, но, по крайней мере, они хотя бы прикрывали фланги.
Обстановку капитан хорошо знал и сам. Через полчаса, максимум через час появятся немецкие танки. Возможно, обочины прочешут еще раз «Юнкерсы» или легкие бомбардировщики «Хеншели», а затем начнется бой.
– Пока тихо, – ответил Ерофеев. – Ждем не дождемся. Накурились, аж во рту горько.
– Если мотоциклы появятся, пропусти их.
– Ясно.
Капитан Серов тоже нервничал, и насчет мотоциклов немецкой разведки давно обсудили вопрос. Пусть проезжают, если не заметят танки. И легкие бронетранспортеры тоже не трогать. По возможности, нанести удар с близкого расстояния по штурмовому танковому клину, которые понаделали бед, с ходу врезаясь и сминая измотанные боями красноармейские части.
Но события развивались не совсем так, как ожидали.
Вдалеке показалась группа красноармейцев, которые шли быстрым шагом, почти бежали. Две повозки были заполнены ранеными. Еще несколько бойцов, перевязанных серыми от пыли бинтами, цеплялись за края повозок. Остальные красноармейцы, измотанные долгой дорогой, шагали с заметным усилием. Лишь бы не отстать от своих!
Послышался вой одного и другого снарядов. Судя по калибру, вел огонь немецкий танк. Федя Ерофеев, двадцатидвухлетний лейтенант, увидел в бинокль, как упал лицом вниз один из красноармейцев. Пытались ли ему помочь, было непонятно, все застилала пыль. Взрывы разметали людей и щебень. С запозданием (летящий снаряд опережал скорость звука) слышались хлопки немецких танковых пушек.
Еще несколько снарядов, выпущенных один за другим, разнесли повозку, набитую ранеными. В разные стороны разлеталось что-то вязкое, зеленое с красным. На середину дороги шлепнулась оторванная нога с обрывком обмотки.
Лейтенанту Ерофееву, закончившему год назад танковое училище, предстояла впереди долгая и безжалостная война. Но расправу с отставшей красноармейской ротой он запомнил навсегда.
У второй повозки отлетели задние колеса, посыпались в пыль люди. Лошадь, ошалев от грохота и криков, неслась к обочине и вломилась в кустарник вместе с передком повозки.
Трассирующие пули оранжевыми светлячками проносились сквозь облако пыли, тела бегущих, ковыляющих людей, которые падали один за другим. Снова пытались подняться и ворочались, загребая окровавленный щебень.
Несколько красноармейцев во главе со своим командиром прекратили безнадежное бегство от смерти и залегли в кювете. Длинными очередями ударил «максим», торопливо хлопали винтовки. Неизвестный командир не рассчитывал остановить надвигающийся гул танковых моторов.
Это можно было назвать отчаянием или самопожертвованием. Те, кто мог и обладал достаточной смелостью, вели огонь, давая возможность спастись, уйти в глубину леса раненым. Взорвались несколько ручных гранат, которые не смогли бы остановить даже легкие немецкие танки.
Ответный фугасный снаряд разнес «максим». Среди подброшенного фонтана земли и щебенки мелькнул ствол с разорванным кожухом, обрывок брезентовой ленты, тело пулеметчика. Возле дымившейся воронки лежал еще один боец из расчета. Он слабо шевелился, а когда отполз на несколько шагов, Ерофеев увидел оторванную по локоть руку.
Его товарищ подхватил тяжело раненного под мышки, но бойцы успели сделать лишь несколько шагов. Пулеметная очередь простегнула обоих и повалила друг на друга.
Уцелевшие красноармейцы бежали сквозь придорожный кустарник – слабая защита от непрерывного огня в спины. Пули догоняли их, сбивали с ног, взлетали скошенные кусты. В траве ворочался и звал на помощь кто-то из тяжелораненых.
На секунды Федор перехватил затравленный взгляд пехотного лейтенанта. Фуражка с него слетела, лицо было в крови. Он медленно отступал, держа в вытянутой руке «наган».
– Чего не бежишь? – крикнул заряжающий Савушкин. – Пропадешь не за грош.
– Гордый, – с непонятным выражением обронил наводчик Степан Лукьянов. – Беги, дурья башка!
Он был старше лейтенанта, возможно, имел брата такого же возраста. В пехотного командира стреляли, но пули не догнали его, а через минуты экипаж КВ увидел цель.
На скорости километров тридцать из облака пыли вынырнул немецкий танк Т-4. Массивный, с плоской башней и короткоствольной, но достаточно мощной 75-миллиметровой пушкой.
Цель! Вот она цель, которую так напряженно ждали. Но рота заслона огонь не открывала, ждали команды капитана Серова и того момента, когда бронетанковый кулак окажется под прицелом всех восьми пушек роты. Лишь бы кого-нибудь не подвели нервы!
Немецкие машины шли без мотоциклетной разведки, которую наши танкисты привыкли видеть в первые недели войны. Возможно, массивные «цундаппы» с пулеметами в колясках, прочесывали другие направления.
Этим штурмовым танковым группам, хорошо вооруженным, имевшим в достатке боеприпасов, прибавляли самоуверенности успехи внезапного нападения. Огромная дикая страна и правда оказывалась «колоссом на глиняных ногах». В небе и на земле горели ее допотопные самолеты. Отступая и теряя технику, несла огромные потери миллионная Красная Армия, а по обочинам дорог тянулись бесконечные вереницы пленных.
Роль разведки в голове колонны выполняли несколько танков Т-3 и Т-4 и два бронетранспортера «Бюссинг». Приотстав на пару сотен метров шла вторая группа «панцеров». Ее возглавляли те же ударные, с толстой лобовой броней массивные Т-4 и приземистые штурмовые орудия («штурмгешютце»), с утопленными в корпус рубками и короткими пушками калибра 75 миллиметров.
Подпускать слишком близко немецкие машины Серов не рисковал. Несмотря на восторженные отклики некоторых командиров в отношении новых, обладающих едва ли не сказочной мощностью танков «Клим Ворошилов», капитан в период Финской войны неплохо изучил их достоинства и недостатки.
И позже, во время учений (к сожалению немногочисленных), Василий Николаевич четко освоил возможности своих действительно мощных, но уязвимых при неумелом обращении машин. Надежная путиловская броня и достаточно мощные пушки требовали более надежных двигателей, а это было слабое место КВ-1.
Наводчик командирской машины, старшина Петр Бережной, вел на прицеле головной Т-4, ожидая команду капитана. Командир прав, подпускать врага слишком близко довольно опасно. В роте всего два тяжелых КВ, а БТ-7 с их «сорокапятками» эффективно поражают немецкие танки метров за двести.
Однако командир головной немецкой группы (слишком глазастый «ганс» – прозвище «фрицы» еще не вошло в обиход) разглядел один из тяжелых русских танков. Обер-лейтенант видел эти машины на плакатах, знал технические данные, но громада, замаскированная в подлеске, его поразила.
«Клим Ворошилов» по габаритам значительно превосходил их Т-4, который считался самым сильным танком в Европе, в корпусе русского КВ угадывалась броня в семь с половиной сантиметров, которую многие немецкие танкисты считали преувеличением.
Надо отдать должное, обер-лейтенант действовал энергично. Однако, спеша опередить врага, он не выбирал место для прицеливания. Считал, что с трехсот пятидесяти метров бронебойная болванка, летящая со скоростью семисот метров в секунду, пробьет броню «Ворошилова».
Удар пришелся в маску орудия. Сноп искр брызнул в разные стороны, а снаряд с воем отрикошетил от полукруглого броневого выступа. Так получилось, что в этом бою первый снаряд достался машине Федора Ерофеева.
Наводчика Степана Лукьянова отбросило от прицела, но он удержался на своем месте, хотя от сильного удара все расплывалось перед глазами. Ответный снаряд, выпущенный им, прошел на метр выше башни головного Т-4. Заряжающий Костя Савушкин с лязгом загнал в казенник новый снаряд.
– Готово!
Но не был готов к выстрелу сержант Лукьянов, которого крепко тряхнуло ударом немецкой болванки.
– Костя, не мешай, – мостился за прицелом лейтенант Ерофеев.
Их опередил выстрел командирского танка. Василий Серов вложил снаряд в плоскую броневую плиту в головной части Т-4. В тот период у Германии вполне хватало вольфрама, чтобы изготовлять качественную броню. Однако трехдюймовый снаряд пробил ее насквозь. Смял тело механика и прошел рядом с обер-лейтенантом, врезавшись в одну из гильз фугасного снаряда. Их стояло в гнездах с десяток. В пробитой гильзе вспыхнул артиллерийский порох, раскаляя соседние заряды. В любую секунду могли сдетонировать осколочно-фугасные головки.
Обер-лейтенант среагировал мгновенно. Горящий порох прожег комбинезон. А когда офицер метнулся к боковому башенному люку, огонь опалил ботинки и ноги, грозя сжечь завоевателя России живьем вместе с его добротным обмундированием. Он успел выскочить наружу, следом выпрыгнул еще один танкист.
Внутри «панцера» клубился огонь, сжигая тех, кто еще был жив. Сквозь гул спрессованного пламени прорвался чей-то отчаянный крик. Затем начали детонировать снаряды, вышибая люки и выбрасывая в стороны скрученные языки пламени.
Штурмовое орудие, приземистое, с утопленной в броню рубкой, тоже успело выстрелить на ходу, хотя его экипаж толком не видел цели. Зато разглядел, как горит и разваливается тяжелый танк Т-4.
Спешка и суета не приносят пользы. Лейтенант Ерофеев хорошо это понял, увидев гибель отступавшей пехотной роты и обоза с ранеными. Поэтому он не спешил, рисковал, но прицелился как надо, хотя каждую секунду ожидал удара. Ствол немецкой самоходки уже развернулся в сторону КВ-1. Немецкий артиллерист опоздал на секунды.
Снаряд трехдюймового орудия КВ пробил броню рубки рядом с короткой 75-миллиметровкой. Вывернул ствол и раскаленным светящимся шаром пронесся через рубку, разрывая тела самоходчиков, кромсая приборы и воспламеняя все, что могло гореть.
Боезапас «штурмгешютце» (чаще эти машины называли «штуга») сгорал и с грохотом взрывался по частям. Лопнули сварные швы, вспучилась крыша. Очередной взрыв на секунды погасил огонь, затем с новой силой вспыхнули объемистые баки с первосортным румынским бензином. Из экипажа не уцелел никто.
В течение последующих десяти минут были подбиты и загорелись еще несколько немецких танков. Обер-лейтенант не привык к таким потерям, умея в нужный момент рассредоточить свои машины, пехоту и ударить с флангов.
Он уже сталкивался с русскими «тридцатьчетверками», которые тоже, по слухам, считались неуязвимыми. Их появление было во многом неожиданным, а схватки отличались упорством. Победа над одним Т-34, как правило, обходилась в два-три подбитых или сгоревших «панцера» (случалось и больше).
Это стало неприятной неожиданностью и для начальства после стремительного марша по Европе.
Однако «тридцатьчетверок» на Восточном фронте было немного и вскоре специалисты изучили их слабые стороны. Хотя начальство раздражали неоправданные, по их мнению, потери.
Трехдюймовые бронебойные снаряды «тридцатьчетверок» пробивали броню германских машин, поджигали бензосистему и превращали «панцеры» в обугленные каркасы.
Так или иначе, несмотря на потери, с «тридцатьчетверками» научились тоже справляться. Не такая и толстая была у них броня (всего 45 миллиметров), хотя русские конструкторы умело использовали рациональные уклоны брони, что приводило к многочисленным рикошетам и усложняло борьбу с Т-34.
Но сегодня штурмовая группа столкнулась с совершенно новыми машинами, с броней как минимум семь сантиметров (раньше это считалось преувеличением). Лобовая часть башни была еще толще.
Обер-лейтенант видел, как отскакивали и рикошетили снаряды от бортов этих танков. Удары раскаленных болванок оставили в нескольких местах вмятины на башне ближнего к нему КВ. По ним пробегали синие огоньки, казалось, что русский монстр сейчас будет пробит насквозь, но путиловская броня держала удары.
Помощник обер-лейтенанта, уже проявивший себя в боях под Оршей, хладнокровно приблизился к КВ-1 на двести метров. Это был реальный шанс покончить с одним из русских. Снаряд, рассыпая искры, разорвал боковую плиту на массивной башне.
Выстрел был меткий. Наверное, половина русского экипажа была контужена и оглушена. Еще один снаряд! Давай, не медли, геноссе!
Помощник в звании лейтенанта, наверное, сам сидел за прицелом. Он хорошо стрелял и в одном из боев подбил три танка, в том числе знаменитую «тридцатьчетверку». Но с «Климом Ворошиловым» справиться было куда труднее.
Офицер очень хотел показать себя перед своим начальником и подчиненными, если рискнул выйти на дистанцию двести метров. Замаскированный среди деревьев легкий танк БТ-7, хотя и не выделялся особыми показателями, но имел неплохую пушку – «сорокапятку» с точным и сильным боем.
Опасность заметил механик-водитель.
– Господин лейтенант, левее прячется легкий русский танк. Кажется, он целится в нас.
БТ-7 увидели и остальные танкисты. Конечно, это мелочовка по сравнению с тяжелым Т-4, но лейтенант подошел к нему слишком близко и, прорываясь во фланг «Климу Ворошилову», недооценил опасность.
Сержант-наводчик легкого БТ не упустил момент. Небольшое расстояние и опыт помогли ему всадить бронебойную болванку в смотровую щель «панцера», которую механик не успел закрыть до конца. Масса раскаленного остроносого снаряда составляла всего полтора килограмма, но добротная уральская сталь прошила броню и сорвала шлем с головы механика вместе с половиной черепа.
Заслуженный унтер-офицер давил гусеницами своей тяжелой машины наших бойцов на рассвете 22 июня, когда о начавшейся войне никто не знал. Он прошел за полтора месяца долгий путь по дорогам России, огромной стране без конца и края. Но конец, кажется, наступил.
Из развороченной головы вытекала кровь, перебило ногу наводчику. Трехсотсильный двигатель «Майбах» взревел и заглох. Оглушенный ударом о броню, командир танка полз к люку. БТ выстрелил еще, разорвал гусеницу, а лейтенант Ерофеев пробил снарядом башню Т-4.
В дымившейся машине в живых остался лишь стрелок-радист. Новичок, занявший свое место неделю назад, он впервые участвовал в таком ожесточенном бою.
Выбираясь из танка, ефрейтор невольно наступил на тело наводчика, который вскрикнул от боли в раздробленной ноге. В метре от него сидел в своем кресле механик-водитель – у него уцелела лишь нижняя часть лица.
В башне гулко лопнули от жара две орудийные гильзы, выбросив языки пламени. Радиста спасло лишь то, что заряды были бронебойные. Фугасные разнесли бы все внутри. Однако горевший порох заполнил башню удушливой гарью, вспыхивал разный хлам, сиденья. Ефрейтор вдохнул раскаленный воздух, отравленный ядовитым дымом, и едва не потерял сознание. Быстрее наружу!
Совсем недавно их танк катил к победе. Радист выпустил ленту по разбегающимся русским пехотинцам. Это напоминало игру в оловянных солдатиков. Очереди прошивали гимнастерки, шинельные скатки, русские падали один за другим.
Один обернулся и поднял руки. Запоздало отбросил винтовку, и ефрейтор увидел широко раскрытый рот, кричащий о пощаде. Поздно! Сдаваться надо было раньше. Пули подломили тело красноармейца, а одна из гусениц с хрустом переломила ноги.
Сейчас все изменилось. Ефрейтор скатился по броне и пополз к обочине. Вспыхнул двигатель Т-4, из бака огненным клубком выбивало бензин. И этот клубок надвигался на радиста. Последним усилием он оттолкнулся от щебенки и закричал, как тот пехотинец. В следующие секунды огонь поглотил крик и покатился дальше.
Атака немецкой штурмовой группы прекратилась. Были разбиты и горели самые сильные машины, нацеленные на прорыв: два «панцера» Т-4 и самоходная установка с усиленной броней. Остальные машины отползали под прикрытие холма и деревьев возле дороги, продолжая вести огонь.
У русских тоже имелись потери. Горел легкий БТ-7. Второй танк с пробитой насквозь перекошенной башней рывками пытался сменить позицию. Чешский танк Т-38, который широко использовался в «панцерваффе», догнал его восьмисотграммовым бронебойным снарядом.
Легкая машина, получив попадание в моторную часть, загорелась. Двое танкистов успели выскочить. Получил повреждение еще один БТ-7, экипаж спешно скреплял разорванную гусеницу.
Но вышедшие из строя три легких танка хоть и ослабили роту прикрытия, но не играли решающую роль. Продолжали вести огонь два тяжелых, надежно бронированных «Клима Ворошилова» с их мощными трехдюймовыми орудиями.
В течение сравнительно короткого боя им крепко досталось. КВ-1 отбили атаку, но это было не какое-то чудо-оружие, а танки, которые имели свои уязвимые места, и уже получившие по несколько попаданий.
Свежепокрашенные машины были иссечены осколками, виднелись глубокие вмятины от прямых попаданий. В экипаже капитана Серова получили контузии наводчик и стрелок-радист. Экипаж лейтенанта Ерофеева тоже крепко приложило ударами 75-миллиметровых снарядов.
Усиленный стрелковый взвод, поделенный на две части (одна часть осталась поддерживать поврежденный КВ лейтенанта Мельника), тоже понес потери, хотя взводный, младший лейтенант Трифонов вел бой умело, выкопав добротные окопы, пулеметные гнезда и ходы сообщения. Матвей Трифонов, призванный из запаса, захватил в свое время краешком Гражданскую войну, воевал в Туркестане и опыт имел.
К нему подошли трое легкораненых и попросили отпустить их в тыл.
– Заваруха начнется, не выберемся мы отсюда, – объяснял один из них с забинтованной шеей.
– Тебе царапина на шее целиться мешает? – раздраженно вмешался капитан Серов.
Пехоты в роте не хватало. Немецкие саперы пару раз подбирались к КВ вплотную и пытались их взорвать магнитными минами. На опасное расстояние подполз огнеметчик, но его вовремя заметил один из бойцов и снял выстрелом из винтовки.
Чтобы немец не «ожил», в его сторону бросили несколько гранат. Баллон с горючей жидкостью взорвался и горел, выжигая траву вокруг клубящимся пламенем.
– Отпустишь поцарапанных, с кем воевать будешь? – закуривая папиросу, сказал Серов.
В роте сгорели два легких танка, третий был поврежден. Неизвестно где находился еще один «Клим Ворошилов» с поврежденной коробкой передач.
– Эти двое ребят пусть на место возвращаются, а хромой потихоньку в тыл ковыляет.
– Спасибо, товарищ капитан, – козырнул боец и торопливо зашагал, прихрамывая на раненую ногу.
– Спасибо! – сплюнул капитан. – Вот так все и разбежимся. Кто страну защищать будет?
Боец с перевязанной шеей, вполголоса матерясь, отправился на свое место.
– Стой! – окликнул его младший лейтенант Трифонов. – Захвати, вон, патроны и гранат с пяток.
– Лучше б пожрать вовремя привезли, – набивая противогазную сумку обоймами, буркнул красноармеец.
Третий из легкораненых, молодой боец с перевязанной головой, молча набирал патроны. Ему было стыдно, что его принимают за труса.
– Как голова, Костя? Сильно болит? – спросил его Трифонов.
– Не так, чтобы очень. Гудет маненько, а час назад все в глазах кружилось.
– Воевать-то сможешь?
– Смогу. Я гранату на сорок шагов кидаю.
– Вояка! – оценил плевком его старательность боец с перевязанной шеей.
Взводный смолчал. Война, которая больше напоминала сплошное отступление, навевала невеселые мысли. Середина августа, а немцы уже Белоруссию, пол-Украины взяли, к Киеву, Брянску подходят.
Экипаж лейтенанта Федора Ерофеева сидел возле своей машины и обедал. Точнее перекусывал. Ротную полевую кухню накануне разбило бомбой. Погибли повар с помощником, которым язвительно предрекали, что войну они уж точно переживут, да еще растолстеют.
Однако в полутора километрах от передовой в кухню угодила бомба-«полусотка», сброшенная стремительно промчавшимся «Мессершмиттом-109». Убило, смяло о землю повара и помощника, исковеркало котел.
– Вот и загадывай на войне, – рассуждал много чего повидавший механик-водитель Захар Басов, самый старший по возрасту в экипаже, – где лучше, а где хуже. У нас командир эскадрона лихой мужик был. Когда Крым взяли, смеялись над белогвардейскими пароходами – удирают буржуи, кончилась война. Всю ночь марочный портвейн пили, праздновали. А рано утром хватились мы нашего «комэска», а он в кустах задушенный лежит.
– На войне всегда в последний день кто-нибудь погибает. Такая судьба, – заметил кто-то из танкистов.
– До последнего дня ох как далеко, – вздохнул Савушкин Костя, небольшого роста, широкоплечий с веснушчатым, шелушащимся от загара лицом. – Войну еще толком не начали, а только и делаем, что отступаем.
Лейтенант Ерофеев хотел одернуть его, что нытье никому еще не помогало, но впереди закричали «Воздух!», а вскоре появились немецкие самолеты. Экипаж забился в капонир под днище танка и тоскливо прислушивался к вою сирен, установленных на «Юнкерсах».
Земля вздрагивала от грохота бомб. Один раз тряхнуло особенно сильно, экипаж раскидало и оглушило. Но «снайперской» бомбежки у немцев не получилось. Машины спасала хорошая маскировка и лес. Да и самолетов у «люфтваффе» не хватало, чтобы плотно накрыть огромный фронт.
Не повезло легкому штабному Т-26, который числился как связная машина. Близкое попадание проломило броню, погиб заряжающий. Командир машины и наводчик успели выскочить. Тяжело дыша, они наблюдали, как горит их танк.
– Вот так по одному и выбьют, – сказал сержант-наводчик.
Младший лейтенант командир машины был настроен более оптимистично:
– Хреново целятся. Пролетели раз, другой, шум до небес, а всего одну машину подбили.
Больше пострадала пехота и беженцы. У многих, особенно гражданских из числа беженцев, не выдерживали нервы. Вой сирен пикирующих «Юнкерсов» заставлял их терять голову и бежать прочь.
Подъехал мотоцикл с разведчиками. Сержант, старший в отделении, доложил ротному:
– Километрах в полутора отсюда фрицы скапливаются. Там же ваш отставший танк видели. Отбивается, но обложили его крепко.
Оба командира: и Серов, и Емельянов слышали стрельбу. У обоих мелькнула мысль ударить навстречу, но они понимали, что танк выручить не смогут. У немцев достаточно понатыкано пушек, подтягиваются танки, и, кроме бесполезного рывка, ничего не получится. Их задача – ждать новой атаки и отразить ее.
Даже лишние час-два крепко помогут отступающим частям, и обязанность Серова выиграть это время. Подвезли снаряды. Спешно перегружали их, одновременно наблюдая за воздухом.
Но, кроме немецких наблюдателей, никого поблизости не было. Два «Хеншеля-126», с ярко-оранжевыми капотами и крыльями, поднятыми над кабиной, кругами ходили на высоте километра.
Спускаться ниже устаревшие машины не рисковали. То в одном, то в другом месте сверкали вспышки пулеметных очередей и винтовочных выстрелов. Обозленные потерями и отступлением, красноармейцы ловили наблюдателей в прицел, и порой пули звенели, высекая искры из корпусов и крыльев наблюдателей.
«Хеншели» спешно набирали высоту и продолжали упрямое кружение, не выпуская из вида отступавших. В ответ на выстрелы с земли иногда бросали мелкие бомбы: «Жрите, не жалко!» Германские пилоты ценили свою жизнь и мелкими бомбами старались навести панику. Иногда это удавалось. Многие молодые красноармейцы никогда до этого не видели самолетов, и вой «десятикилограммовок», срывая их с места, заставлял бежать непонятно куда.
Третий «Клим Ворошилов» из роты капитана Серова угодил в сложное положение. Как и большинство танков этой серии, они часто выходили из строя из-за низкого качества узлов и агрегатов.
Мощный танк, принятый на вооружение Красной Армии перед войной, не был доработан до конца. Имея хорошую броню и достаточно сильную пушку, он чаще выходил из строя не от попаданий немецких снарядов, а от многочисленных неполадок.
Машина лейтенанта Григория Мельника отстала от роты из-за поломки в коробке передач. Ее командир был достаточно опытным. Понадеялись отремонтировать танк за час-другой и догнать роту. В помощь им Серов оставил два отделения пехотинцев.
Коробку передач кое-как привели в порядок, но двигатель барахлил, пришлось снова останавливаться. Именно в этот момент КВ догнали два скоростных «панцера» Т-3.
В то время это был основной танк «панцерваффе» Германии, хотя и не самый мощный. Усиленная броня неплохо защищала его, а орудие калибра 50-миллиметров пробивало за четыреста метров броню толщиной шесть сантиметров.
Экипажи танков-разведчиков подивились русской громадине и, не раздумывая, открыли огонь. Оба немецких лейтенанта, в том числе командир разведки, не сомневались, что выведут из строя КВ и захватят его в качестве трофея.
Победы слепят глаза. За спиной немецких экипажей остались многие километры дорог, завоеванная Франция, Польша, крепкий удар по заносчивым британцам на побережье Дюнкерка. Немецкие войска стремительно продвигались в глубь России. На обочинах дорог громоздилась разбитая советская техника, и брели бесконечные колонны оборванных пленных.
Разве мог остановить разведку какой-то одинокий русский танк, пусть и грозный на вид? Командир разведки, молодой лейтенант, решил сразу подавить сопротивление врага и приказал открыть огонь с пятисот метров, одновременно ускорив ход. Это стало его ошибкой.
Беглая стрельба дала свои результаты. Не меньше трех-четырех снарядов угодили в цель. Но все они рикошетили. Даже снаряд новейшего образца с приварной головкой из твердой стали лишь полыхнул яркой вспышкой, оставив оплавленную вмятину.
Немецкому лейтенанту родом из Пруссии, потомку славных тевтонских рыцарей, следовало сразу изменить тактику, трезво оценив, что перед ним более сильный враг. Но лейтенант Дитрих, командир взвода разведки штурмового батальона, презирал азиатов-большевиков.
В немецких танковых войсках было немало офицеров трезво оценивающих противника, но хватало и тех, кто был воспитан на презрении к полудиким русским. Дитрих принадлежал к последним и не собирался пасовать перед русской громадиной с красной звездой.
– Еще снаряд! – командовал он.
Из всего экипажа лишь механик-водитель оценил опасность. Их снаряды не могли пробить русскую броню, но «трехдюймовка», ловившая черным зрачком их Т-3 прикончит машину. Механик сумел увернуться от первого снаряда.
Шестикилограммовая болванка прошла в полуметре над Т-3. Динамическая струя ударила по крыше, как молотом, а лейтенанта Дитриха встряхнуло и ударило лицом в оптику его командирской башенки.
Потомок рыцарей вскрикнул от боли. Лицо было залито кровью, нос сломан. Оглушенного лейтенанта стащили вниз, стали перевязывать. Но тяжелая контузия командира, как ни странно, спасла танк.
Управление взял на себя механик-водитель из опытных кадровых унтер-офицеров. Не обращая внимания на попытки лейтенанта выкрикивать команды сквозь окровавленную повязку, унтер-офицер загнал Т-3 за деревья.
Не надеясь пробить броню нового русского монстра, он приказал наводчику целиться по гусеницам и колесам. Первые три снаряда смяли одно из колес, а Т-3 тут же сменил позицию. Если экипаж лейтенанта Дитриха действовал энергично и расчетливо (хотя сам лейтенант вышел из строя), то второй «панцер» выскочил на дистанцию выстрела в упор и угодил снарядом в лобовую броню КВ.
Уклон брони отбросил сплющенную болванку, хотя удар получился крепкий. Ответный выстрел лейтенанта Мельника оказался для Т-3 смертельным. С расстояния трехсот метров раскаленная чушка весом шесть килограммов пробила основание башни и сорвала ее с погона.
Не исчерпав энергию летящей со скоростью 700 метров в секунду раскаленной стальной массы, снаряд поджег все, что могло гореть, разорвал тела двух танкистов и воспламенил боезапас. 120 снарядов к пушке вспыхивали и взрывались, проламывая броню.
На землю сбросило башню, вспыхнул двигатель, в разные стороны разлетались горящие обломки. Снаряженный для победоносного похода на Восток двадцатитонный «панцер» Т-3 горел, выжигая траву, превратившись в груду металла.
Унтер-офицер, временный командир головного Т-3 удачными выстрелами надорвал гусеницу КВ и понял, что зря ввязался в бой.
В его распоряжении находился легкий чешский танк Т-35 и три мотоцикла. На «чеха» надежды было мало – слишком тонкая броня и слабая 37-миллиметровая пушка. Чешская танкетка, изготовленная «братьями-славянами», не стала рисковать и нырнула в низину.
Унтер-офицер, тоже сменивший позицию, сделал несколько выстрелов и надорвал гусеницу КВ еще в одном месте. Это была удача. Русский танк был практически обездвижен. Если двигатель худо-бедно работал, то гусеница наверняка лопнет, когда КВ пойдет на прорыв.
Лейтенант Мельник послал двух человек срочно закрепить перебитые звенья.
– Ребята, если мы отсюда не вырвемся, нас сожгут.
Младший механик, плечистый рыжеволосый тракторист из Саратова, согласно кивнул:
– Сделаем, Григорий Карпович. Огоньком нас прикройте.
– Прикроем. Сами будьте поосторожнее.
Второй танкист тоже кивнул. Но вылезать наружу было страшно. Пули непрерывно свистели, срезая ветки деревьев, звенели о броню.
– Ну, с богом, ребята!
– Пошли!
Дальнейшие события развивались стремительно. Экипаж чешского танка Т-35, компактного, быстрого, массой всего девять тонн, хорошо видел русский танк. Штабс-фельдфебель, командир Т-35 понял, что есть возможность отличиться и получить офицерское звание.
Штабс-фельдфебель не пользовался в полку особым авторитетом из-за своей осторожности, часто граничащей с трусостью. В разведку он был зачислен благодаря хорошему знанию топографии и требовательности к подчиненным.
Мелкий танк, высотой всего два метра рванул навстречу своей удаче из прогалины между вязами. Ударила его пушка и два пулемета. Длинные очереди свалили на землю обоих русских танкистов, а скорострельная пушка всаживала снаряд за снарядом, разрывая гусеницу и высекая искры из колес.
Но неожиданная попытка вылезти в герои дорого обошлась экипажу штабс-фельдфебеля. Обозленный лейтенант Мельник сам сел за прицел и поймал в перекрестье башню Т-35.
Броню толщиной двадцать пять миллиметров трехдюймовый снаряд «Ворошилова» пробил как бумагу, сжигая все внутри жаром раскаленного металла. Танк, улучивший как мелкий стервятник момент для удара, вспыхнул чадным костром.
Штабс-фельдфебель сумел выскочить и, шатаясь, отбежал на несколько шагов, столкнувшись с механиком русского танка. Несмотря на раны и контузии, оба держали в руках оружие. Сержант – потертый старый «наган», фельдфебель – длинноствольный «люгер».
С полминуты они смотрели друг на друга. У рыжего сержанта уже погиб на фронте брат, в нескольких шагах лежал исхлестанный пулеметной очередью товарищ.
Фельдфебель попятился к сосне, показывая, что лучше разойтись мирно. Если они начнут стрельбу в упор, живым никто не уйдет. Но сержант не верил немцу, ожидая неожиданного выстрела.
– Жри, сволочь фашистская!
Он успел дважды нажать на спуск, и в тот же момент выстрелил несколько раз подряд фельдфебель. В сержанта угодили четыре 9-миллиметровые пули, он был ранен смертельно.
Лежа на спине и опираясь на локоть, механик хотел выстрелить еще, но не хватило сил. Он с тоской смотрел на освещенные ярким солнцем сосны, промытую дождем хвою и понимал, что это последние минуты его короткой двадцатилетней жизни.
Фельдфебель, зажимая рану в животе, с ненавистью смотрел на умиравшего русского. Как не вовремя получил он ранение. В период, когда немецкие войска наступают на всех фронтах, а фюрер обещал, что война закончится победой через восемь-десять недель, и солдаты получат долгожданный отдых.
– Санитары! – позвал он.
Мимо пробежал сапер, но он не обратил внимания на фельдфебеля. Танкист получил смертельную рану, вокруг расплылась лужа крови, а у солдата-сапера было свое задание – прикрепить магнитную мину к корме русского танка.
Требовалась осторожность – КВ имел пулемет на кормовой стороне башни, но пока не стрелял – не хватало людей в экипаже. До танка осталось с десяток шагов. Сапер пополз, зная, что скоро окажется в «мертвой зоне», где пулемет его не достанет.
С другой стороны подползали с миной и противотанковыми гранатами еще двое саперов.
Григорий Мельник видел опасность, но танкистов осталось только трое, а огонь со всех сторон не прекращался. Лейтенант и двое сержантов с трудом сдерживали напор.
Четверть часа назад они могли взорвать танк и сделать попытку прорваться. Сейчас это было невозможно. Немцы упорно пытались взорвать ходовые узлы, а затем захватить новую машину. Какое-то время кто-то из немцев на русском языке предлагал экипажу сдаться, обещая сохранить жизнь. Получив пулеметную очередь в ответ, агитатор уговоры прекратил, зато ударили сразу несколько минометов. Это оружие не возьмет тяжелый КВ с мощной броней. Зато из укрытия, без опаски для себя, можно просто оглушить, вывести из строя экипаж.
Осколочно-фугасные мины весом три с половиной килограмма, падая сверху, били по броне как тяжелый молот. У наводчика текла кровь из ушей, лейтенант Мельник почти оглох и тоже был контужен. Он понял, что через десяток минут немецкие саперы вскарабкаются на танк и сорвут люки зарядами магнитных мин.
– Саня, – хрипло спросил лейтенант механика. – Сможешь выскочить на бугор?
– На чем? Мы без гусениц. Попробую…
Взревел шестисотсильный двигатель, и «Клим Ворошилов», сминая оборванную гусеницу, прошел метров семь и наглухо завяз в песке. Однако Мельник цели своей достиг. Он видел вражеские точки и открыл огонь, выполняя задачу танковой роты – прикрывать отход своей части.
Под снаряд подвернулся немецкий танк Т-4, самый мощный в «панцерваффе». С дымящейся пробоиной сумел отползти на обочину. Танкисты погасили огонь, но коптящая машина вышла из строя, не успев воспользоваться своей 75-миллиметровой пушкой.
Грузовик с противотанковым орудием на прицепе подбросило взрывом и опрокинуло на бок.
– Вы что, ничего не можете сделать с этим героем-одиночкой? – отрываясь от бинокля, спросил подполковник, начальник штаба полка.
– Приказано взять с наименьшими повреждениями, – отозвался один из офицеров. – Указание из штаба дивизии.
– Пять минут назад они выговаривали, что мы застряли и топчемся на месте. Кончайте с этим русским.
Решил отличиться штабс-фельдфебель, зайдя с фланга. Усиленными снарядами он мог пробить броню «Клима Ворошилова» со ста пятидесяти метров. Мельник вел беглый огонь по штурмовому орудию и поджег его.
– Еще одно ползет, – показал направление наводчик, разворачивая башню.
– Сейчас ты у меня доползаешься, – бормотал Григорий Мельник.
Это были последние слова лейтенанта. Снаряд, выпущенный штабс-фельдфебелем, пробил бортовую броню и взорвался, прожигая осколками танкистов и снарядные гильзы.
Вспышки и взрывы сотрясали КВ. Снарядов в боезапасе оставалось не так и много, но хватило горючего, чтобы поджечь сражавшийся до последнего танк.
Пришел в себя лейтенант, командир Т-3 и, не желая уступать победу, шепеляво заявил:
– Вот так! С одного снаряда!
– Идите в санчасть, – раздраженно приказал подполковник. – Чем хвалиться? Оглянитесь вокруг.
Русский танк горел, но в разных местах догорали подбитые им пять-шесть «панцеров» и штурмовых орудий.
Саперы, самые опытные специалисты в полку, лежали, срезанные пулеметными очередями. Это была серьезная потеря, которой трудно было найти замену. Взорвалась от жара магнитная мина, разнося тело одного из саперов, и это усилило раздражение подполковника.
– Идите в санчасть, – повторил начальник штаба. – Полк продолжает марш. Тела героев собрать и достойно похоронить.
– Там лежат два убитых русских танкиста. Что делать с ними?
– Похороните тоже.
– И поставить крест?
– Просто заройте и притопчите. Мало они наших солдат угробили!
