Эпилог
Шок наступил утром. Ночью все случившееся в «Козырном короле» походило на дурной сон, а к кошмарам Илюха в последнее время привык. Но когда взошло солнце, и вокруг догорающих руин бара закопошились мародеры, все изменилось. Понимание того, что он остался один на всём белом свете, накатило с такой силой, что у мальчишки закружилась голова, подкосились ноги и ему стало трудно дышать. Он уселся на землю, привалился спиной к поленнице и наконец-то дал волю слезам. Разве что плакал по-мужски молчаливо, без скулежа и громких всхлипываний.
К этому часу Илюха перебинтовал голову, а также заклеить пластырем глубокий порез на животе. Кабы не сочащаяся из щеки через повязку кровь, можно было подумать, что у мальчишки болят зубы. Впрочем, мародеров его здоровье не интересовало. А вот явно не дешевое оружие у него в руках - наверняка. Но либо остатки совести не позволили этим людям напасть на ребенка, либо вид у Илюхи был такой, что никто не рискнул проверить, хватит ли у него духу выстрелить в человека. В общем, его предпочли оставить в покое. Также, как ему не было дела до стервятников, пирующих на останках банды Чулыма.
Осмотрев исполосованную ножом щеку в зеркале над гаражным умывальником, Илюха обнаружил на ней не просто порезы, а ненавистную «М». После чего разбил со злости и зеркало, и умывальник. Но сокрушаться было поздно. Избавиться от прощального клейма Морока он не смог бы при всем желании. Кровожадное чудовище знало, что делало. Такие шрамы заживали долго и оставались затем на всю жизнь.
Позаботившись о собственных ранах, Илюха занялся телом отца, бросать которое на поругание мародерам, разумеется, не собирался.
Вытащив из гаража одну из брезентовых палаток, мальчишка завернул в нее труп. Потом нашел на дровяном складе двухколесную тачку и решил отвезти скорбный груз к могилам своей семьи на кирзаводе. Вот только мертвеца в эту тачку требовалось сначала погрузить, что было не так-то легко для измотанного мальчишки.
Он потерял счет времени, пытаясь и так и этак справиться со своей задачей. Вдобавок щека зверски нарывала и кровоточила, что тоже отнимало силы. Но звать кого-либо на подмогу он упорно отказывался. И в конце концов одержал победу, задействовав длинную крепкую доску и чурбак в качестве соответственно рычага и точки опоры.
На короткий конец рычажного коромысла Илюха втащил труп, затем поднял тот на метровую высоту, закрепил длинный конец под поленницей, а короткий на всякий случай подпер еще одной чуркой - для страховки. Поместив таким образом тело выше уровня бортов тачки, мальчишка перевалил его в импровизированный катафалк и лишь тогда обнаружил, что наступил рассвет. И что все произошедшее с Илюхой сегодня было не сном, а явью...
Выплеск эмоций еще больше ослабил его, но оставаться среди мародеров он не хотел. Поэтому, с трудом держась на ногах, все же ухватил тачку за ручки и покатил ее прочь отсюда.
Так началось долгое и мучительное восхождение Илюхи к его семейному кладбищу на вершине злополучного холма.
Отдыхать приходилось через каждые пятнадцать-двадцать шагов. А на подъемах - еще чаще. Несмотря на то, что тачка была устойчива и двигалась легко, тяжелый для детских рук груз, а также грязная и неровная дорога превращали илюхин труд в непрерывную борьбу. И уже к полудню он со страхом думал о том, как ему взбираться на холм, если путь по улице требовал от него такого напряжения.
Легче не становилось. Вскоре напомнили о себе жажда и голод. Но эта проблема была решаема. Перед тем, как идти мириться с Чулымом, стрельбаны припрятали в городе заначку с водой и продуктами. На случай, если их отношения с бандитами не заладятся и им снова придется искать себе убежище.
Илюха знал, где находится этот тайник. Докатив тачку до окраины, он спрятал ее в руинах, а затем вернулся в город и опустошил заначку, благо, за пару дней ее никто не разграбил.
Налегке он дошагал бы до кирзавода минут за сорок. Но обремененный покойником, рюкзаком и оружием, к исходу первого дня пути достиг лишь подножия холма. Где и остановился на ночлег.
Разведя костерок, Илюха обработал раны и завалился спать, совершенно не беспокоясь о том, что кто-то может нагрянуть к нему во мраке со злыми намерениями. Просто он был слишком измучен и чихать хотел на всё, включая собственную жизнь.
Если кто-то и собирался явиться сюда из города на огонек, этому помешало очередное землетрясение, разразившееся после полуночи.
Это было первое землетрясение, которое не только не напугало Илюху, но даже не заставило его проснуться. Он, конечно, ощущал толчки, но сквозь сон ему чудилось, будто это отец везет его на машине по тряской дороге. Отец зачем-то гнал автомобиль, тот подпрыгивал на каждом ухабе, но Илюха так хотел спать, что это не могло его разбудить. И он лишь бормотал во сне, чтобы батя ехал помедленнее, поскольку спешить им все равно было некуда...
Утром мальчишка обнаружил, что лежит неподалеку от сошедшей с холма, свежей осыпи, и что над Погорельском вздымаются новые столбы дыма. Взглянув на то и на другое равнодушным взором, Илюха вновь промыл раны, сменил повязку, перекусил и отправился со своим катафалком на штурм холма.
Здесь, на склоне каждый пройденный шаг стал казаться Илюхе маленькой победой. То и дело упирая тачку в придорожные валуны, он уходил вперед и расчищал себе путь, поскольку дорога была усыпана камнями. Даже небольшие из них, попадая под колеса, становились препятствием, переехать через которое было невозможно. По крайней мере, прилагая те усилия, на какие мальчишка еще был способен.
Хорошо, что тачка имела два колеса, хотя Илюха все равно боялся, как бы она не опрокинулась. Трижды она едва не вырывалась из его скользких от пота рук, когда на слишком крутых участках подъема ее приходилось не толкать, а тянуть за собой. Но мысль о том, как мучительно будет волочить тело отца по земле, не давала Илюхе расслабиться и он вцеплялся в тачку до боли в пальцах.
Толчки не прекращались. В течение дня они сотрясали Погорельск чуть ли не ежечасно. Причем пару раз настолько сильно, что мальчишку сбивало с ног, а однажды он едва не угодил под сорвавшийся со склона валун. Оглядываясь, Илюха видел, как город прорезают новые гигантские разломы, ответвляющиеся от главного. С каждым толчком они расширялись и удлинялись, проглатывая руины и извергая из себя клубы пыли. Она не успевала рассеяться, так что к обеду Погорельск был плотно затянут и ею, и дымом новых пожаров.
Илюха часто отдыхал и пил много воды. Только так он мог продолжать идти вперед, не забывая, что наверху ему еще придется ковырять лопатой землю. Лопаты должны были остаться там с прошлых похорон. Мальчишка уже не плакал и был уверен, что не станет лить слезы, даже когда опустит тело отца в могилу. Однако он заблуждался. Едва его взору предстало то, что творилось сегодня на кирзаводе, слезы сами потекли у него из глаз. От обиды и бессилия, поскольку он не ожидал, что и без того скорбный холм стал еще мрачнее и ужаснее.
На месте кладбища, рытье которого отняло у стрельбанов столько времени и сил, ныне зиял провал глубиной в полтора десятка метров. Приблизившись к нему, Илюха был потрясен, так как еще ни разу не видел братских могил, тем более разрытых. А тем более тех, где покоились его близкие родственники.
Именно такой была разверзшаяся на холме трещина. С ее склонов обваливались камни и глина, в которую еще недавно были закопаны погибшие беженцы. И теперь не все, но многие из них снова лежали под открытым небом. Беспорядочно - так, словно их вывалили туда из самосвала.
Илюха плакал, глядя на присыпанное глиной тело матери. Он узнал ее по савану из штор, что некогда висели у Мизгиревых в гостиной. Тело Тарасика лежало неподалеку. Саван на нем размотался, открыв детские ножки в красных ботиночках. Гниющая кожа у мертвого братика Илюхи была синюшной, зато ботиночки выглядели как новые.
Тело Мирки, которую тоже похоронили рядом с матерью, найти не удалось. Видимо, обваливающиеся склоны успели ее засыпать. Что, впрочем, было к лучшему. Илюхе с лихвой хватило и того, что он увидел. И что меньше всего на свете хотел бы увидеть, ибо только встречи с уже похороненными близкими ему сейчас не хватало.
Неизвестно, сколько еще он простоял бы на краю трещины, кабы не очередной толчок, напомнивший ему об осторожности. Отбежав от ямы под грохот обваливающихся склонов, он дождался, пока колебания утихнут. А затем вытер слезы и огляделся в поисках лопат. Но не нашел их - очевидно, брошенные стрельбанами у кладбища, они тоже сгинули в провале.
Что ж, все это избавляло Илюху от хлопот с новыми похоронами. С другой стороны, был ли смысл хоронить отца отдельно от семьи, что волею судьбы очутилась теперь в общей могиле? Достать тела родных и перезахоронить их Илюха не сможет при всем желании, даже найди он помощников. Провал был слишком глубок и его склоны продолжали разрушаться. Спустись туда, и сам окажешься погребен вместе с мертвецами, причем заживо.
И все же обвалы давали надежду, что останки матери, Тарасика, Мирки и прочих беженцев скоро опять упокоятся в земле, пускай и не самым подобающим образом. А пока они лежали под открытым небом, Илюха мог уложить отца рядом с ними. И это было лучшее, что сын мог теперь для него сделать.
Жаль, что такие похороны выглядели непочтительно, но куда деваться. Переждав очередной толчок, мальчишка подкатил тачку-катафалк к трещине и, стараясь не задерживаться на краю, сбросил завернутое в брезент тело вниз.
Упало оно не слишком удачно - если в данном случае можно вообще говорить об удаче, - зато всего в паре шагов от жены и сына. От удара труп Мизгиря скрючился и увяз в глине так, словно бы он, преклонив колени, отвешивал поклон семье, а также лежащим обок с нею друзьям и знакомым.
Походило ли на то, что он перед ними каялся? Наверное, да, хотя Илюха не помнил, чтобы отец когда-либо в жизни испытывал раскаяние.
Вот и сейчас он как будто отвесил сыну пощечину за недостойные похороны: стеганул порывом северного ветра, а также мелким колючим снегом - первым в нынешней осени. Потом стеганул еще и еще. А когда увидел, что Илюха не отворачивается - зачем, если сын это заслужил? - дух отца начал хлестать по его изуродованному лицу снежным ветром не переставая.
Мальчишка же глядел на север и безропотно сносил это наказание. Которое, как он чуял, было лишь первым и самым безобидным в череде бед, что ему вскорости предстояли.
Северный ветер дул в Пропащем Краю довольно часто. Но в его сегодняшних порывах было нечто такое, что Илюха прежде не чувствовал. Какой-то непривычный запах, сырой и тяжелый. И новые облака, что появились на северном горизонте, тоже выглядели странно. Они не перемешались со снеговыми тучами, а плыли заметно ниже и быстрее их. И еще этот гул... Он звучал не отовсюду, как при землетрясении, а, казалось, тоже долетал с севера.
Мальчишка принюхался. Нет, что-то знакомое в новом запахе ветра улавливалось. Когда Илюхе исполнилось семь, а его мать была беременна Миркой, их отец, получив отпуск, свозил семью в Приморье, к Тихому океану. Эта поездка стала самым ярким воспоминанием за все илюхино детство, и он был впечатлен бескрайними водами, что обрушивались на берег грохочущими пенными валами.
Их запах он тоже помнил. И, как выяснилось, довольно хорошо.
Дующий ему в лицо ветер пах океаном. И чем дольше Илюха им дышал, тем сильнее был в этом уверен...
КОНЕЦ