Шанс и предельный опыт
Предельный опыт (обычно представляемый как исследование пределов допустимого посредством нарушения правил) – действия или переживания, приближающие границы бытия в их насыщенности и кажущейся невозможности и, как следствие, дающие возможность хотя бы теоретически вырвать субъекта у него самого, – и из которых субъект может выйти преображенным, как после столкновения с чем-то мистическим.
Он провел эту ночь в палате той самой больницы, где так неудачно пытался навестить Ди и собственную дочь. Когда его спросили, следует ли кому-нибудь позвонить, Шанс назвал свою секретаршу, Люси Браун. Время от времени заглядывала медсестра с вопросами. Особенно ее интересовало, знает ли он сегодняшнее число, месяц и год. Все это было ему знакомо. В какой-то момент пришла сестра Гули, насколько он мог судить, где-то на рассвете следующего дня.
– Тебе надо просто сюда переехать, – сказала она. – Дочка как?
– Дома, с матерью. Спасибо, что поинтересовалась. И слава богу, что ты здесь. Они все спрашивали меня, кто у нас президент.
– И что ты им отвечал?
– Отвечал, что это неважно. Сказал им, что история уже идет за этой империей.
– Могу поспорить, им это понравилось.
– Мне сказали, что я упал.
– Ты упал с чертовой скалы.
– Как ты думаешь, – спросил ее Шанс, – сможем мы убедить их добавить буквально капельку валиума внутривенно. – Он смотрел на иглу капельницы у себя в руке.
– Не вижу, почему бы нет. Ты же у нас врач.
С тех пор как Шанс поступил в отделение, его уже посетили несколько врачей. Ему сделали МРТ, потом – рентген, накачали радиоактивным йодом, который, как известно, вреден для щитовидной железы, и снова сделали МРТ. Его зрачки оставались несколько увеличенными при отсутствии признаков субарахноидального кровотечения, внутричерепной гематомы или каких бы то ни было сдвигов вправо или влево коры головного мозга. Но все же сотрясение мозга Шанс получил относительно серьезное. Из его памяти исчезло около часа времени.
– Сколько надо находиться без сознания, – хотела знать сестра Гули, – чтобы врачи утратили надежду и сочли это состояние комой?
Насколько Шанс мог судить, ее слова были шуткой только наполовину. Прежде чем он определился с ответом, она продолжила:
– Вот это было у тебя с собой в скорой помощи.
Шанс увидел, что она держит сумку, которую он возил в Лэндс-энд. Та по-прежнему была застегнута на молнию и имела несколько потрепанный вид.
– Подумала, может, там есть что-то нужное, поэтому унесла ее, когда услышала, что полиция просит твои вещи.
– Полиция, – сказал Шанс.
Его не настолько накачали наркотиками, чтобы он не ощутил зарождающуюся панику.
– Да. Похоже, там есть еще пострадавшие, или что-то в этом роде, вот им и понадобились твои вещи. Не спрашивай меня, почему. Они сказали, так полагается.
Воображение тому виной или медсестра действительно посмотрела на него как-то странно? Она положила сумку на стоявший возле кровати столик на колесиках и спросила:
– Я правильно сделала?
– Да, – сказал Шанс. – Да, правильно. Очень хорошо, что она при мне, спасибо тебе.
Она похлопала его по ноге:
– Полагаю, посетители у тебя будут.
Шанс решил, что под посетителями она подразумевает полицейских. Он был уверен, что сестра Гули подмигнула ему по пути к выходу, и выждал полных десять секунд, убедился, что она не вернется, и только тогда открыл сумку. Содержимое оказалось на месте, старое барахло, да еще несколько песчинок, которые проникли внутрь каким-то мистическим путем. Когда он удостоверился, что все в порядке, то сунул сумку под одеяло и задремал рядом с ней, согревая ее бедром.
Несколько часов спустя он проснулся от игры солнечных лучей, проникавших через единственное в палате окно, и обнаружил возникшего в дверях человека. Тот был, пожалуй, не старше сорока лет, с широким загорелым лицом и коротко, аккуратно подстриженными светлыми волосами. Темно-серый костюм, белая рубашка, галстук винного цвета. – Шанс с первого взгляда решил, что это один из тех, о ком предупреждала сестра Гули.
Человек представился детективом Ньюсомом из полицейского департамента Сан-Франциско и оказался настоящим кладезем информации. Шанс, судя по всему, умудрился вступить в близкий контакт с выстроенной для безопасности пешеходов стеной над Оушен-бич как раз в том месте, где ее верхнюю часть разобрали в процессе генеральной реконструкции. Пешеходная дорожка была оцеплена желтой лентой, но этого оказалось едва ли достаточно, чтобы задержать Шанса, который, без сомнения, отвлекся на ДТП, произошедшее почти прямо над ним, споткнулся, упал и пролетел сорок футов, приземлившись на песок внизу.
Если бы не работы по реконструкции, такое падение было бы практически невозможно, а в любой другой день почти наверняка оказалось бы смертельным. Его спасла та же самая реконструкция, из-за которой все и произошло, а вернее, большой курган песка, привезенный и вываленный на скалу как раз под стеной в рамках продолжающейся войны города с эрозией пляжей. Песок прервал падение и смягчил удар. Имел значение также и день недели. Шанс упал в воскресенье. Это открылось ему только в больнице, ведь до того момента, учитывая события прошедших дней и бросок в Лэндс-энд, он практически потерял счет времени. Во все остальные дни, кроме воскресенья, там были бы рабочие, которые не подпустили бы его к стройке. И наконец, время суток. Шанс упал во время отлива, когда вода опустилась на шесть футов, а значит, обнажились большие участки пляжа, которые обычно скрыты. Если бы вода стояла хотя бы чуть выше, его запросто могло бы смыть с временной песчаной гряды и унести в море, и он почти наверняка утонул бы до прибытия помощи.
– Вы понимаете, к чему я веду, – сказал ему Ньюсом.
У этого человека была довольно приятная манера поведения.
– К тому, что мне повезло.
– Да, но только после того, как вам не повезло.
Шанс мог бы поразмыслить над этим, но едва ли детектив Ньюсом был тем человеком, с которым ему хотелось делиться своими выводами.
– Расскажите мне, что там произошло, – наконец сказал Шанс, – с машинами.
– Очень старый человек потерял управление своим очень старым «студебеккером» и лоб в лоб протаранил новый «мерседес».
– Кто-нибудь пострадал?
– Это целая история, – сказал Ньюсом. – Парни из «мерседеса» сбежали с места происшествия, сбили девушку на скейтборде, когда пытались вывернуть на дорогу, а потом бросили машину в парке «Золотые ворота», где в ней нашли контрабанду.
Шанс не спросил о контрабанде, а Ньюсом ничего больше о ней не сказал. Вместо этого речь зашла о девушке.
– Она выкарабкается. Но это только часть истории. Всего в паре кварталов оттуда в то же время произошло несколько убийств. В них вовлечен коррумпированный полицейский, так что, конечно, это сейчас на первых страницах всех газет. Я не расскажу вам ничего такого, что вы не сможете там прочесть.
С Шансом начали происходить физиологические изменения: в ушах раздался отдаленный противный звон, вдоль линии волос начало покалывать. Он спросил о людях из «мерседеса».
– Пока на свободе, – сказал Ньюсом. – Но да… мы будем рады их найти. Свидетели сказали, что они выглядят как иностранцы. У убитого копа были связи с румынскими бандитами, но, как я сказал, вы все об этом прочтете. Возможно, сейчас газетчики знают о случившемся больше, чем я.
Шанс в этом сомневался. Он также начал сомневаться в дружелюбном отношении детектива. Наверняка, думал он, тут какой-то трюк для простаков, ловушка, которая только и ждет, чтобы захлопнуться. Он поинтересовался насчет старика.
– Ничего серьезного. Возможно, он просто слишком стар, чтобы водить автомобиль… парочка свидетелей сказала, что в ДТП виноват он.
– А как меня нашли?
– На пляже какой-то парень выгуливал собаку. Во всяком случае, по его словам. Он не дождался медиков. Когда мы попытались отследить звонок, то зашли в тупик – звонили с одноразового телефона. Вы знаете, что это такое?
Шанс подтвердил, что знает.
– Врачи сказали, вы мало помните о происшествии. Мне интересно, может, вы помните, что там делали?
– Просто для удовольствия решил подняться к старым баням. Нужно было мозги проветрить. У нас были кое-какие неприятности с дочерью. – Так вот как это начинается, подумалось ему: кот играет с мышкой.
– Насколько я понимаю, вы подали заявление о пропаже, но теперь девочка уже дома.
– Там еще нужно кое с чем разобраться, но да, это было огромное облегчение. Последнее, что я помню, это как вышел из машины и положил ключи в карман.
– Это, должно быть, возле «Дома на скале» произошло.
Шанс кивнул, но подумал при этом о своих карманах и о том, что там еще могли обнаружить… маленькие ножны на проводках.
– Мне сказали, вы врач.
– Психоневролог.
– Интересная область деятельности, – сказал детектив Ньюсом. – Вам что-нибудь говорит имя Реймонд Блэкстоун?
Шанс сказал, что нет, предварительно изобразив глубокие раздумья.
– Конечно, у меня было много пациентов за последние годы, но этого имени я не припоминаю.
– Что ж, – сказал ему Ньюсом, – это тот самый коп, о котором я вам говорил, но он еще и одна из жертв. Его нашли неподалеку, но свидетели говорят, что встречали его и у «Дома на скале». Не припоминаете, видели там кого-то еще, перед тем как упасть?
– Мой ответ на это будет – нет. Почти полная амнезия относительно тех событий. Думаю, в общей сложности у меня из памяти исчезло около часа.
– Как причудливо работает мозг, правда? Но думаю, вы осведомлены о таких вещах лучше большинства людей.
– У всех нас постоянно идет процесс запоминания, – сказал Шанс, который только обрадовался подобной возможности. – С такими повреждениями, как мое, физиологические процессы в мозгу прерываются. Но как именно или почему ретроградный компонент может различаться так сильно… почему некоторые люди с амнезией не помнят всего несколько минут, в то время как другие теряют месяцы или даже годы…
– И дело тут не только в тяжести телесных повреждений?
– Она, конечно, имеет значение, но могут играть роль психологические факторы… психологическая амнезия… Мы рассказываем сами себе истории, чтобы осознать, кто мы есть. Определенные типы эмоционально насыщенных и травмирующих событий слишком ужасны, чтобы вписаться в создаваемое нами повествование. Поэтому мы их блокируем. Такое бывает с солдатами, другими людьми с посттравматическим синдромом…
– И с копами, – улыбнулся ему Ньюсом.
– Те, кто служит в полиции, конечно, находятся в таком положении, что у них может быть подобный опыт. – Он решил, что, пожалуй, пора придержать коней.
– И каковы же шансы, что подобные воспоминания вернутся?
– Тут всего два варианта. Одни люди через некоторое время все вспоминают. Другие не вспоминают никогда.
Детектив Ньюсом достал визитную карточку:
– Если вспомните что-то, позвоните. – Он положил ее на стол у кровати Шанса. – А вы интересный человек. Я бы с удовольствием поговорил с вами еще, когда вы оклемаетесь.
– Медсестра сказала, что вы забрали мою одежду.
– Да, извините. Хотим исследовать ее, посмотреть, не были ли вы и Блэкстоун в контакте или не стали ли жертвами одного преступника.
– Неужели?
Ньюсом пожал плечами:
– Мы пока точно не знаем, где ранили Блэкстоуна. Как я сказал, его видели на Оушен-бич. Там, откуда в такой спешке сбежали парни из «мерседеса». И тут вдруг вы… врач. Может, вы что-то там видели или пытались помочь. Возможно, чем-то поможет лаборатория… ворсинки ткани, волосы, кровь. Скажем так, я не слишком верю в совпадения. Жена говорит, это из-за моей работы, – он опять улыбнулся.
Когда детектив ушел, Шанс вызвал звонком сестру и попросил, чтобы ему ввели еще дозу морфина и принесли газету.
Конечно, детектив не солгал. В газете была вся информация, во всяком случае очевидная. Реймонда Блэкстоуна нашли мертвым в номере мотеля «Голубой дельфин». Там же обнаружились улики, указывающие на связь покойного детектива отдела убийств с румынской бандой, которая базировалась в Окленде, торговала людьми и крышевала проституток. Что до того, перемещали тело или нет, то, как и предполагал Ньюсом, газеты этот вопрос не затрагивали. В мотеле также обнаружили тело некоего румына, связанного все с той же оклендской преступной группировкой. Еще двух человек, тоже, предположительно, румын, видели покидающими место ДТП неподалеку от Оушен-бич. Те двое вдобавок сбежали с места дорожного инцидента с участием пешехода. Под конец газеты упоминали, не разглашая имени, врача из Сан-Франциско, который упал со скалы практически там же, откуда сбежали румыны, и в то же время.
В газете было очень много домыслов о том, почему все эти события произошли так близко друг к другу и почти одновременно, и нет ли между ними какой-то связи, но очень мало фактов. До сих пор появлялись все новые очевидцы, а власти разыскивали людей из «мерседеса». Всех обладавших какой-либо информацией просили связаться с полицией.
Шанс пребывал в прежнем состоянии и безуспешно пытался заставить себя вспомнить. Ему пришло в голову, что Жан-Батист недолго увлекался гипнозом. Предположив, что от гипноза может быть толк, Шанс позвонил в бизнес-центр, но узнал, что здоровье француза внезапно ухудшилось. Его друг был в здании, но заперся у себя в квартире и не отвечал на звонки.
В отсутствие достоверных фактов оставалось лишь работать с тем, что было. Без сомнения, Шанс с Блэкстоуном стояли рядом и могли дотянуться друг до друга. «Старлайт» столкнулся с «мерседесом». Гудели автомобильные сигналы, но тут уже начиналась область догадок. Автомобильные сигналы должны были гудеть. Металл – скрежетать и прогибаться. Стекло – биться. Всякий, кто находился хотя бы в относительной близости от столкновения, обязательно обернулся бы посмотреть, что происходит. И Шанс должен был воспользоваться возможностью и вонзить нож Блэкстоуну в грудь, куда-то в район второй пуговицы на голубой рубашке, которую носил детектив… И, кажется, это произошло… кровавый красный цветок расцвел на груди… ритм останавливающегося сердца ощущался даже через сталь, устремившуюся к дуге аорты…
Но еще Шанс мог вспомнить с той же или даже большей ясностью и что-то другое. К примеру, в мельчайших деталях воспроизвести в уме бунгало, оформленное в отвратительных желтых и коричневых тонах, жаростойкий пластик с огуречным узором, глухие жалюзи на проржавевшем металле – в конце концов, «Голубой дельфин» построили в шестидесятые, в десятилетие его рождения. По идее, в мотеле за это время должны были сделать ремонт, но, конечно, у хозяев такого желания не возникло. В номере пахло застарелым табачным дымом и моющими средствами, на внутренней стороне двери висел жалкий список правил, запрещающих курение, громкую музыку и танцы, но не откровенное убийство. А из того, что Шанс знал о событиях на парковке, можно было с очень незначительными усилиями вывести дальнейшую цепь событий…
Он мог обнаружить ее… сидящую на кровати, с глазами круглыми, как у оленя в свете фар, и сразу понять, что облажался, что Большой Ди был прав, что на самом деле Блэкстоун позвал его не на разговор, а для того, чтобы Шанс умер в безвкусном мотеле вместе с сумкой, в которой лежал древний компромат, и разве можно было бы представить в такой ситуации иной вариант кроме того, что его, типичного докторишку, кто-то шантажировал, но ситуация вышла из-под контроля? Но что Блэкстоун задумал относительно Жаклин? Предполагал ли, что ее тоже найдут мертвой здесь или в каком-то другом уголке планеты, или ничего подобного не должно было произойти? Теперь это едва ли имело значение. И все же… Реймонд Блэкстоун должен был ощущать, что вот-вот добьется своего, вот-вот избавится хотя бы от одного из них, а может, от обоих, он уже предвкушал победу, и вдруг ему в колеса вставили несколько здоровенных палок… А дальше, возможно, в дверь ворвался Большой Ди… Или, может быть, это был сам Шанс? Может, именно тогда он пустил в ход нож, а если нет, то почему сейчас вспомнил об этом? Все, вплоть до последней детали жалкого, залитого кровью номера? Чего он не мог объяснить логически, так это того, как после всего ужаса очутился на песке Оушен-бич. Пляж и номер мотеля – это взаимоисключающие варианты, разве нет? Но с другой стороны – и вот тут-то и начинается настоящая неразбериха – так же верно (а подобное случается, особенно в ситуациях вроде тех, которые он описал детективу Ньюсому), что в определенных случаях, включающих как амнезию, так и посттравматический стресс, самые живые, подробные воспоминания пациента могут оказаться полнейшей выдумкой, а происшествия на пляже и в мотеле, если судить с точки зрения общепринятых стандартов, от начала до конца, в любом виде или даже в сочетании, настолько невозможны, что, скорее всего, являются горячечным бредом, вымыслом, а не опознаваемой реальностью, и почему бы тогда, в конце концов, не быть снисходительнее к себе? Почему бы не смешивать и не сочетать осколки памяти, будто они – не более чем цветные стеклышки в детском калейдоскопе, по случайному капризу перераспределяющиеся и создающие новую картину, подчиняясь легкому повороту запястья?
Достаточно сказать, что травма головы привела его в такое место, которое больше не ощущалось им как дом. Шанс был тут, но одновременно как будто не был. Из жизненного опыта он мог худо-бедно сравнить происходящее лишь с приготовлением к хирургической операции – по венам бежала химия, под аккомпанемент обратного отсчета погружавшая в пустоту, в то время как настоящее исчезало. Но тогда во всем чувствовался контекст. А сейчас – нет. В его отсутствие ощущение настоящего становилось хрупким, как яйцо дрозда. К примеру, Шанс мог пошевелить пальцами, но, возможно, то был лишь плод его воображения. Кто мог обещать, что его нынешнее осознание себя во времени и пространстве в любой момент не переменится вновь, отправив в иную, еще более ужасающую реальность? Шанс, дав себе волю, воображал подобную перспективу, и та казалась достаточно жуткой, чтобы вызвать обильное потоотделение и усиленное сердцебиение. Номер мотеля и пляж – всего лишь два возможных варианта. Почему бы не существовать и версии, в которой его одолел либо Блэкстоун, либо один из румын? Возможно, это Шанс мертв, и смерть выглядит именно так. Возможно, он привязан к койке психиатрического отделения окружной тюрьмы. Он был не настолько плох и прекрасно помнил истории подобных пациентов или собственные дурацкие заключения, сделанные для бесконечных однообразных докладов.
Элдон Шанс, сорокадевятилетний правша, психоневролог, тридцать шесть часов назад в результате падения со скалы на Оушен-бич в Сан-Франциско получил следующие повреждения: сотрясение головного мозга, трещина третьего и четвертого позвонков грудного отдела, перелом восьмого, девятого и десятого ребер с левой стороны и перелом двух пальцев на левой руке. Четко не помнит ни падения, ни непосредственно предшествовавших ему и последовавших за ним событий. Его воспоминания являются по сути взаимоисключающими, но обладают яркостью галлюцинаций. Пациент признал, что после первоначального облегчения, которое ощутил, обнаружив, что жив, пребывает в тревоге относительно своего текущего психического состояния, которое находит замутненным и нестабильным. Он уверен, что сейчас не тот, кем является на самом деле, но не способен в точности идентифицировать свою настоящую личность. Пациента тревожит, что его жизнь до сих пор была всего лишь банальной последовательностью пустых и бессмысленных телодвижений. Отчетливо вспоминая вовлеченных в его судьбу людей, он считает, что проявил себя по отношению к ним нелучшим образом как муж, отец и врач, что за несколько дней до происшествия мог совершать деструктивные поступки, не отслеживаемые на уровне сознательного мышления. По его собственным словам, он мог вести себя «как полный кретин». В силу неуверенности в событиях недавнего прошлого он также испытывает неуверенность относительно будущего. Пациент чувствует, что потерял способность оценивать свою личность и свои действия, тревожится, что может нанести вред себе или окружающим. Он осознает, что из-за этого у него могут возникнуть определенные деструктивные порывы, и беспокоится, сможет ли удержать их под контролем. Также боится очередного провала в сознании, после которого окажется в еще более нежелательных обстоятельствах и узнает о совершенных им плохих поступках. На настойчивый вопрос об «определенных деструктивных порывах» больной признается, что хочет пить моющие средства, предназначенные для ведения домашнего хозяйства, приобрести лабораторную крысу (в качестве домашнего животного) и пистолет, а также читает все печатные тексты «наизнанку», то есть справа налево и снизу вверх. Шанс осознает, что эти «порывы» по сути являются патологиями, которые он на протяжении многих лет встречал у своих пациентов, но боится, что в отсутствие более конкретной и узнаваемой версии самого себя может принять их и с течением времени стать ходячим вместилищем тысячи психических заболеваний, с каждым из которых он имел дело за двадцать один год своей врачебной практики, но даже это будет лишь началом…
