Книга: Анна Самохина. Роковая женщина советского кино
Назад: Время дерзать
Дальше: О том, как Анна победила депрессию и избавилась от старого халата

История портрета
Продолжение квеста

Среди зеленых волн, лобзающих Тавриду,
На утренней заре я видел нереиду.
Сокрытый меж дерев, едва я смел дохнуть:
Над ясной влагою полубогиня грудь
Младую, белую как лебедь, воздымала
И пену из власов струею выжимала.
Александр Пушкин, «Нереида»
– Вы еще не соскучились? – Карл Иванович бережно водрузил на стол поднос с двумя чашками кофе и кремовыми корзиночками, похожими на балетные пачки. – Между прочим, они до сих пор носят название «Анна Павлова». – Интересно, что Карл Иванович представил сладкое, точно это были не пирожные, а приглашенные к столу гостьи. Я отодвинула планшет и приняла большую кружку «американо». Сласти – ладно, а кофе мне представлять не нужно. Впрочем, как и ему меня.
Неудобно вышло. Зачиталась и о своем новом знакомом позабыла. Даже на оставленные им вещи ни разу не взглянула, растяпа.
Впрочем, Карл Иванович не казался расстроенным моим невниманием. Аккуратно пристроив матерчатую сумку на соседний стул, он продолжил.
– Когда отец сообщил, что ему предложили место главного инженера на одном из заводов, построенных нашей семьей еще до революции, мы сразу же начали собираться в дорогу. Родители давно хотели вернуться, но одно дело – вернуться, потому что жизнь за границей не удалась, и совсем другое – вернуться туда победителями! Нет, разумеется, мы не могли уже претендовать на потерянное в результате эмиграции наследство, но зато теперь отец бы мог посвятить свою жизнь любимому делу, да еще и занимал бы одну из ведущих в этом деле ролей.

 

 

Десерт «Анна Павлова» – пирожные безе со свежими фруктами, особенно популярный десерт в Новой Зеландии и Австралии. Изготавливается из безе, взбитых сливок, верхний слой – из ягод или кусочков тропических фруктов (в Новой Зеландии и Австралии предпочитают клубнику в сочетании с мякотью маракуйи, в Великобритании – малину)

 

При слове «ролей» я с тоской подумала о Самохиной, от изучения материалов о которой меня отвлекли. Впрочем, почитаю в гостинице. Сейчас же даже хорошо попить горяченького.
– Отец сказал, что с собой мы можем взять только самое необходимое. Вы представляете – переезд в другую страну? Да еще и в страну, где, насколько нам это было известно, ничего нет. Это значит, что можно просто распродать по дешевке нажитое, а потом остаться на новом месте ни с чем. Я был готов ехать, взяв с собой только смену белья, при условии, что мне позволят забрать в Советский Союз портрет. Но именно за него я больше всего и опасался. Как объяснить на границе происхождение этой вещи? Самое простое было бы сказать, что на портрете изображена какая-нибудь родственница, например бабушка, но как заставить ничего не знавших о краже родителей подтвердить эту информацию?
Наконец был назначен день отъезда. Понимая, что может произойти все что угодно, я сходил в фотомастерскую, и они пересняли для меня изображение незнакомки, на случай, если картину не позволят вывезти за рубеж. И что бы вы думали? Опасаясь, как бы картину не похитили, я забрал ее сразу же после съемки, и на следующий день, собирался зайти за фотографией. Как вы понимаете, проявка в то время делалась весьма неспешно. – Он подкупающе улыбнулся.

 

 

Анна Самохина с подругой Еленой в аэропорту

 

– Но… на следующий день ателье было закрыто. Думая, что это всего лишь досадная случайность, я зашел через день, и через два, через три дня… дверь оставалась заперта. Я злился, потому что уже заплатил наглому фотографу, отдав за работу все свои карманные деньги, и не получил результата. Накануне отъезда договорившись с моим приятелем Шмитом, мы забрались ночью в проклятую контору, где при лунном свете – было полнолуние и достаточно светло – мы принялись обшаривать папки с заказами. Вдруг неожиданно загорелась кладовка, где фотограф держал негативы. Готов поклясться, что мы не заходили туда и, следовательно, не могли совершить непреднамеренного поджога. Мало этого, заметив пламя, мы попытались затушить его, но все было напрасно, и мы сбежали, так и не получив фотографий.
Кстати, позже я много раз пытался переснять заветный портрет, но ничего не получалось. Он упорно не выходит на фотографиях, словно желает оставаться в единственном числе. Впрочем, красивые дамы ненавидят конкуренцию, а моя дама даже очень красива. – Он погладил сумку. – Много раз пытался и дома на свою камеру, и в хороших ателье. Засветка или черный квадрат.
– Что за ерунда? – Я достала из кармана мобильник, поискала в меню фотокамеру.
– Либо черный экран, либо засветка, либо сам фотоаппарат ломается, – поспешил предупредить Карл Иванович.
– Можете вынуть портрет из сумки и поставить его на стул? – Я наконец нашла камеру и теперь выключила вспышку. – За качество не отвечаю, чистый эксперимент.
Послушный моей воле Карл Иванович поставил картину на стул рядом с собой. Мобильник щелкнул, мигнул и показал пустую батарею. Допрыгалась! Пять лишних часов в аэропорту, и зарядка тю-тю. И как я теперь должна буду связаться со своими, чтобы они не дергались? Планшет? Я посмотрела на зарядку и только что не застонала: воистину, чем техника более навороченная, тем отвратительнее у нее аккумулятор.

 

«Аэропорт, конечно, великий источник радости, но есть радость еще больше: та, что охватывает вас в самолете. Она достигает апогея, когда вы сидите у окна, а самолет отрывается от земли».
(Амели Натомб)
– Я же предупреждал, – приняв мое недовольство на свой счет, оправдывался Карл Иванович.
– Вы тут не при чем. – Я извлекла из сумки зарядное устройство и, безуспешно поискав розетку, в конце концов была вынуждена попросить официанта пристроить гаджет за барной стойкой.
Фотографировать заколдованный портрет резко расхотелось. Не потому, что планшет волшебный образом разрядится, столкнувшись с магией эгоистичного портрета, – он в любом случае разрядится минут через десять, максимум пятнадцать. А этого ни в коем случае нельзя допустить, потому как рейс могут объявить в любой момент, мобильник может еще не успеть подзарядиться, а связь будет нужна срочно.
– Самое странное, что на границе досматривающие нас таможенники вообще не обратили внимания на портрет, словно это была не картина в золоченой раме, а заурядный рисунок дошкольника. Позже я заметил эту особенность: где бы мы ни находились, пограничники и таможенники упорно не замечали ценность картины, и даже когда я демонстративно выставлял ее перед ними, вежливо откладывали портрет в сторону.
– Возможно, это как раз потому, что портрет не представляет ценности, – зло буркнула я.
– Я так привык к этому портрету, что действительно возил его с собой повсюду, желая только одного: засыпать и просыпаться, глядя в эти невероятные глаза, – не обращая внимания на мое невежливое заявление, продолжал Карл Иванович.

 

 

Юлия Андреева во время работы над книгой об Анне Самохиной

 

– Вы влюбились в незнакомку? – Я глотнула кофе и попробовала кремовую пачку. Рот тут же заполнился волнующей сладостью. Теперь главное не заснуть тут в тепле, а то и вылет пропущу, и деньги за билеты не верну, и жертва будет излишней.
– Влюбился. Честно говоря, я много лет искал женщину, похожую на мою Анну. Не знаю, почему я стал так называть женщину на портрете, наверное, в ту пору впервые прочитал «Анну Каренину» и подумал, что моя дама… вы видите, она тоже темноволоса.
– Но Каренина полновата, а эта… а ваша Анна, по всей видимости, стройна как лань.
– Вы правы, не знаю, почему я так подумал, – смутился Карл Иванович. – Действительно. Впрочем, наверное, как и большинство читателей, я создал свой образ Анны, женщины, которую я мечтал найти. Я мечтал спасти мою Анну. – Он погладил сумку, в которую снова был возвращен портрет. – Знаете, в двадцать пять лет я даже женился на женщине, чем-то напоминающей незнакомку на портрете. Я мечтал, что сумею сделать так, что моя супруга со временем сделается точной копией Анны. Не судьба… После я искал Анну в Испании и Португалии, я решил, что такая южная красавица могла быть дочерью испанского гранда или…
– Или танцевать на площади тарантеллу.
– Пожалуй, вы правы. – Он задумался. – Признаю, до сих пор меня сбивал ее светский облик, но теперь, когда вы сказали про тарантеллу, я подумал, что если нарядить мою Анну в платье испанской танцовщицы, распустить волосы и дать в руки бубен!.. Конечно, она должна быть прекрасной актрисой. Как много, оказывается, можно узнать, просто пообщавшись с новым человеком.
В этот момент объявили рейс на Берлин, и Карл Иванович заторопился на выход. На прощание он поцеловал мне руку, и мы расстались.

 

 

Кадр из кинофильма «Воры в законе». 1990 г.

 

Мобильник заряжался, и я, рискуя остаться без связи, снова включила планшет.
Забавное все-таки знакомство. Я видела, что Карл Иванович нисколько не обиделся на то, что я развенчала идею испанской грандессы и придумала уличную плясунью. И вдруг из планшета полилась песня:
Я Маритана, я Маритана,
В моей крови не зря огонь любви горит.
Я Маритана, я Маритана,
Зажечь готова я весельем весь Мадрид.
Я Маритана, я Маритана,
Я Маритана, я Маритана…

Должно быть, пока я искала информацию об Анне Самохиной, сам собой включился рекламный ролик или фрагмент из фильма «Дон Сезар де Базан». Как зачарованная я смотрела на танцующую цыганку. Нужно было срочно догнать Карла Ивановича и еще раз посмотреть на заветный портрет. Возможно, подсознание сыграло со мной злую шутку, когда я предложила переодеть светскую даму в платье уличной плясуньи. И вот теперь передо мной танцевала сошедшая с портрета красавица – она же прекрасная Маритана, она же Анна Самохина, моя новая героиня!
Но это невозможно! Карл Иванович уверял, что раздобыл портрет, учась в гимназии, а Анна родилась в 1963-м. Что же это? Родственница? Типаж? Реинкарнация? Какое-то необъяснимое сходство?
Теперь я уже жалела, что не сделала второй попытки сфотографировать портрет на планшет. Но что поделаешь, мой новый знакомый уже прошел контроль и, возможно, как раз в этот момент ждет посадки в самолет. Да и если бы я могла его догнать, что бы сказала? Женщина, в которую вы влюбились в детстве, на самом деле родилась, когда вам было лет тридцать. Бред. Проще уж поверить, что зрительная память и усталость сыграли со мной злую шутку, и я признала в темноволосой красавице начала ХХ века недавно умершую актрису.

 

 

Кадр из кинофильма «Дон Сезар де Базан». 1989 г.

 

Я хотела уже закрыть планшет, экономя батарею, но неожиданно он мигнул и показал – вот ведь день чудес! – полный заряд. Я сделала глоток остывшего кофе и – что еще оставалось делать? – продолжила знакомство с персонажем.

 

 

IV открытый российский кинофорум «Амурская осень».15–28 сентября 2006. Прибытие в Благовещенск
Назад: Время дерзать
Дальше: О том, как Анна победила депрессию и избавилась от старого халата