Лондонские впечатления

Запомнились и лондонские гастроли. Наверно, потому, что это были первые гастроли в таких значимых культурных столицах мира, как Лондон и Париж. В Лондоне гастроли проходили в здании театра «Олдвик». Впечатление от лондонских зрителей оказалось неожиданно хорошим. Вроде бы люди не знают языка, вроде бы англичане — сдержанные люди, даже, как говорили некоторые знатоки, «замороженные снобы». Все это оказалось вздором. Публика была прекрасна, культурна, образованна. Правда, реакции были чуть-чуть замедлены из-за синхронного перевода, который надо было слушать через наушники, но к этому быстро привыкли и артисты, и зрители.

Однажды спектакль даже посетили члены королевской фамилии — принцесса Маргарет с супругом. Членов труппы выстроили в шеренгу на сцене, Товстоногов, ненавидевший любой официоз, спрятался в кулису справа от сцены и стоял там, недовольно сопя, как во время неудачной репетиции. Принцесса в вечернем розовом платье прошла вдоль этой солдатской шеренги и каждому пожала руку. Пожатие было вялым и снисходительным, Таня потом его повторила в пьесе Болта «Да здравствует королева, виват!» Когда она прошла мимо Смоктуновского, он шепнул Тане: «Одарила». Супруг королевы, встречи с которым они ждали с жадным любопытством, оказался вовсе не тем красавцем, ради которого можно было забыть приличия и пойти на мезальянс и связанный с ним скандал в королевском семействе, а скучным и вполне невзрачным человеком с невыразительным лицом.

Словом, все были разочарованы. Напряжение рассеял Стржельчик, громко сказавший после окончания церемонии: «Не возьмет!» «Куда не возьмет?» — удивились все. «В театр его Гога не возьмет!»

Первым громко рассмеялся Георгий Александрович, за ним захохотали все, радостно расслабляясь, освобождаясь от напряжения «королевского смотра».

Владислав Стржельчик был одним из самых блистательных актеров в блистательной труппе, собранной Товстоноговым. Необыкновенный красавец, он был еще и необыкновенно талантлив, умен, добр и доброжелателен и вместе с тем глубоко порядочен. С ним было легко и спокойно существовать на сцене, он умел незаметно, не выходя из образа, подсказать вдруг забывшуюся реплику, ободрить во время волнения, вот так неожиданно рассмешить, чтобы разрядить обстановку. Зрительным залом он владел, как никто, покоряя его своим многосторонним даром, который можно было назвать только одним словом — «совершенство». Он был совершенен внешне и внутренне, потому и любили его, как никого другого, и не было, пожалуй, никого другого, заслуживающего такую любовь. Он был первым, кто подошел к Тане с Олегом с протянутой навстречу рукой, когда они пришли на свою первую репетицию в БДТ, он был тем человеком, кто много позднее, во время ужасного, скандального съезда в 1987 году взял Доронину под руку после ее выступления и повел из зала, оберегая от оскорблений и яростных выпадов. Но это все случится много, много позже…

А пока в Лондоне истинным королем в глазах артистов был «король» английской театральной сцены Лоуренс Оливье. Он был знаком с труппой Большого драматического еще по Ленинграду, когда во время поездки по СССР приходил к ним на спектакли. Тогда он пришел после спектакля за кулисы, чтобы поблагодарить актеров за игру, а Дорониной подарил на память кольцо, сияющее каким-то необыкновенным голубоватым светом. Он взял ее за руки и что-то говорил, глядя в глаза и улыбаясь. Она, конечно, ничего не понимала, но это было неважно, важна была интонация, тепло, исходящее от него. Переводчица перевела все, что он долго говорил, очень кратко: «Он говорит, что это как обручение. Сэр Лоуренс Оливье обручился с вами. Это актерское обручение». Таня поцеловала кольцо, потом поцеловала его прекрасное лицо. Лоуренс наклонился и поцеловал ей руки.

И вот теперь у них был ответный визит. Они сидели на спектакле, снова не понимая, о чем идет речь, и только вслушиваясь в бесконечное разнообразие интонаций, которое говорит о таком несравненном уровне, какое встречается так же редко, как драгоценные алмазы в тоннах пустой породы. Что по сравнению с ним король? Оливье не надо никого выстраивать в шеренги, он и так властвует над людьми, властвует безоговорочно и истинно. И после спектакля, когда они прошли к нему за кулисы, он шел к ним навстречу открытый и простой, веселый и счастливый, словно только и ждал их прихода. Он радостно обнимал их, что-то говорил по-английски, по-французски, по-немецки. Переводчица не успевала переводить. А им так хотелось сказать великому актеру, как он хорош на сцене, и поблагодарить за то, что он такой простой и теплый в жизни. Наверное, он все же их понял.

Еще одним запомнившимся лондонским впечатлением стал «пикник в Виндзоре».

— Завтра едем в Виндзор вместе с продюсером Темкиным, — сказал Татьяне Смоктуновский. — Он же композитор. Собирается принять участие в фильме «Чайковский» в качестве композитора и финансиста. Я буду играть Чайковского, а ты — фон Мекк. Читала их переписку?

Переписки их она не читала, вообще об этой истории знала мало, а главное было непонятно: если фильм о Чайковском, то зачем в нем нужен композитор Темкин? Об этом она и спросила Смоктуновского.

— Ну, наверно, его идея. Идея Темкина насчет постановки фильма о Чайковском, понимаешь?

Понять вообще-то было все равно трудно, но пикник в Виндзоре — это интересно. Впечатляет.

На пикник поехали Доронина со Смоктуновским, посольские и сам миллионер Темкин с молодой и некрасивой секретаршей. Живого миллионера Таня видела тогда впервые. Он оказался странным, словно ожившая картина Марка Шагала: длинное черное пальто, серая мятая шляпа, старые ботинки с чуть загибавшимися вверх носами. Разве миллионеры так одеваются? Может, Кеша ее разыгрывает? Ответ Кеши был краток:

— Он одевается так, как ему удобно.

В Виндзоре все уселись прямо на траву, секретарша раскрыла корзинку и стала доставать из нее бутерброды, бумажные стаканчики, бутылку с коньяком и стопу бумажных салфеток. Ветер тут же разметал салфетки по траве, и Темкин бросился их собирать. Он собрал все салфетки и аккуратно положил их рядом с корзиной.

— Стоит ли быть миллионером, чтобы собирать салфетки? — спросила она у Кеши.

— Если бы не собирал, не был бы миллионером.

«Логично», — подумала она. Кто бы тогда мог себе представить, что через пару-тройку десятилетий этих миллионеров и даже миллиардеров и в России станет не меньше, чем в Англии. Только салфетки они собирать не будут, у них будут другие секреты и способы получения несметных богатств.

На пробы «Чайковского» Доронину не пригласили. «И правильно», — решила она, никак не видя себя в роли фон Мекк и не находя себе места в этой печальной драме. Но зато осталось воспоминание о пикнике в Виндзоре и открытие для себя удивительной переписки гения русской музыки с баронессой фон Мекк.