Глава 8
Первые любовные отношения «уединённой натуры»

Взглянем еще раз на путь ярчайшей звезды. В 1928 году Галина Уланова закончила хореографическое училище. В 1929 году – уже танцует ведущую партию в «Лебедином озере», привлекая к себе пристальное внимание. Затем – Золушку в одноименном балете Прокофьева, Парашу в «Медном всаднике», Тао Хоа в «Красном маке»; известность танцовщицы множилась от спектакля к спектаклю. А ее знаменитые партии в постановках «Жизель» и «Ромео и Джульетта» заслуженно принесли балерине мировую славу. Ещё в годы, когда она жила в северной столице, ни один правительственный концерт не обходился без её участия, Уланова обязана была посещать официальные кремлёвские приёмы. Как итог, Уланову обожают все: зрители, критики, партийные боссы. Простые советские люди ее боготворят, она становится кумиром девочек-подростков и взрослеющих девушек, они пытаются подражать ее походке, изысканности, загадочной скромности. Понятно, что при таком раскладе мужское население страны в нее также влюблено. Партийные чиновники наперебой ухаживают за ней и зовут танцевать «на дачи»… И здесь нам не обойтись без того, чтобы не заглянуть в святая святых – ее личную жизнь. Загвоздка состоит только в том, что, как уже не раз подчеркивалось, балерина делала все, чтобы на публику не вышли никакие подробности личной жизни. Потому придется обратиться к скупым, более-менее известным сведениям.

В некоторых источниках говорится, будто коллеги балерины рассказывали, что ее первые любовные отношения были связаны с концертмейстером (по другим сведениям – учителем музыки) Исааком Меликовским. Чем привлек 17-летнюю девушку невысокий лысоватый мужчина, неизвестно. Возможно, особую роль сыграло то, что он имел отношение к музыке. А значит, для нее – стеснительной и зажатой – был прост и понятен, ведь балерина всю свою жизнь прожила в мире музыки и танца. Благодаря этой постоянной слитности со звуками она даже отождествила музыку и… природу, то есть, по сути, саму жизнь. Уланова говорила:

– Природа для меня то же, что и музыка. Так же загадочна.

Уланова признавала, что любит слушать музыку, но при этом не любит бывать в консерватории, ибо там ей мешают люди и свет, потому что слушать музыку для нее нужно и можно лишь в одиночестве, ведь она уединённая натура.

Отношения с Меликовским продолжались около года, после чего он уступил место другим спутникам великой балерины. Со всеми своими избранниками женщина жила в гражданском браке, и лишь с актером Юрием Завадским, который был старше ее на 16 лет, она официально зарегистрировала отношения.

Через год после Исаака на личном горизонте балерины замаячил дирижёр Евгений Дубовской. Стоит сказать, что большинство биографов именно его называют первым гражданским мужем балерины. Как и о возможном предыдущем избраннике Улановой, сведений об этом человеке практически не сыскать. В книге 1967 года издания «Ленинградский ордена Ленина академический театр оперы и балета им. С. М. Кирова. 1917–1967» приводятся следующие биографические данные.

Евгений Антонович Дубовской. Дирижер, заслуженный артист РСФСР (1940). В 1930 окончил Ленинградскую консерваторию по классу дирижирования у Н. Малько, по классу композиции – у М. Штейнберга. Автор Симфонии, Фортепианного концерта и ряда произведений для валторны.

В 1931–1962 гг. один из ведущих балетных дирижеров Театра им. Кирова. П/р Дубовского и его управлением поставлен ряд балетных спектаклей, среди них «Красный мак», «Партизанские дни», «Тарас Бульба» (1-я ред.), «Весенняя сказка», «Татьяна», «Милица», «Медный всадник», «Берег надежды», «Маскарад», «Ленинградская симфония» и др.

Л. Н. Раабен в материале «Дирижеры» (1967 г.) писал:

«Из концертмейстеров оркестра в балетные дирижеры выдвинулся Е. Дубовской. Это был музыкант очень опытный и гибкий. Оркестр у него звучал корректно, слитно, чему, безусловно, помогало его знание специфики оркестрового исполнения, многолетний концертмейстерский стаж.

Он был рядовым дирижером, которому, однако, нельзя отказать в крепком профессиональном мастерстве и отменном чувстве танцевальной природы жанра. Спектакли, где он участвовал, проходили гладко, уверенно, четко. Дубовской дирижировал премьерой балета “Тарас Бульба” В. Соловьева-Седого (1940) и сумел создать непритязательное, привлекательное по театрализованности оркестровое звучание.

Под руководством Дубовского прошло несколько балетов Асафьева: “Весенняя сказка” и “Милица” (1947), а также балеты Глиэра: “Медный всадник” (1949) и “Красный мак” (переименованный в “Красный цветок” – 1949). Особенно же он блеснул при постановке “Раймонды” Глазунова (1948). Серьезнейшими последними работами Дубовского были “Берег надежды” А. Петрова (премьера 16 июня 1959 г.) и “Ленинградская симфония” на музыку Шостаковича (14 апреля 1961 г.) – спектакли, вызвавшие, как известно, большой отклик своим новаторством».

Почти всегда Уланова выбирала творческих мужчин значительно старше себя. Пережившая тяжелые события в детстве – потерю обыденной спокойной жизни и привычных приоритетов в связи с революцией в стране, холод, голодные обмороки, тяжкий труд у балетного станка, – мечтала ли она иметь возле себя мужчину опытного, сильного, мужчину-защитника, заботящегося о ней? Вполне вероятно. Хотя не все мужчины, ее окружающие, боготворили ее, преклонялись или просто уважали…

Выстраивая отношения с кандидатами в мужья, мечтала ли Уланова о детях? Вне всяких сомнений. Но однажды она дала клятву своей матери, что никогда не родит ребенка.

– Балерина не должна иметь детей, если не хочет распрощаться со своей сценической жизнью! – сказала мать, приложившая все усилия, чтобы ее дочь стала знаменитой, оттого и потребовала клятвы отречения от обузы в виде детей.

Как-то Уланову спросили, сожалеет ли она о чем-либо в своей жизни. На что великая балерина ответила с поражающей простотой:

– Ну, может, я бы хотела, чтоб у меня была семья, дети… Такой дом… Но из этого ничего не вышло.

Балет – это обреченность на отсутствие детей; тот, кто ставит во главу угла танец, готов жертвовать личным счастьем… Вот признание коллеги нашей героини, близкой подруги последних лет жизни Улановой – Ольги Лепешинской:

– Единственное, о чем я жалею в этой жизни, так это о том, что ради балета не родила ребенка. …На отказ от своего ребенка я пошла сознательно. Я маленького роста, и на семейном совете решили, что если я рожу ребенка, то стану толстой и никогда не стану танцевать. И победил балет. Ощущение необходимости танца.

А вот свидетельство непререкаемости авторитета матери Галины Улановой, озвученное в воспоминаниях партнера балерины по Большому театру Юрия Жданова:

«Когда мы бывали на гастролях в Ленинграде, Уланова, как мне казалось, становилась особенно сосредоточенной и собранной. На ленинградской сцене прошла ее молодость, многие помнили ее еще ученицей, здесь Уланова достигла редкого успеха, стала подлинно народной артисткой, но и спрос с нее в родном театре был особенно велик.

Интересно было наблюдать Галину Сергеевну рядом с ее матерью Марией Федоровной Романовой, известным педагогом классического танца, в прошлом примой Императорского балета. Когда Галина Сергеевна представила меня своей матери, это была красивая, статная дама с важными манерами. Несколько раз меня приглашали на семейный обед в дом Марии Федоровны, где прошли детские годы Галины Сергеевны. Это была типичная ленинградская квартира, просторная, темноватая, мрачноватая. На обедах обычно присутствовал дядя Паша, по-видимому брат отца. И снова мне казалось, что Галина Сергеевна несвободна, напряжена, как будто она подвергается какому-то экзамену, а старшие родственники как будто в чем-то ее испытывают. Впрочем, за столом не умолкал оживленный профессиональный разговор.

Помню, как однажды во время посещения дома Марии Федоровны Уланова сказала мне тихонько, указывая на старое вольтеровское кресло: “Вот орудие моей пытки”. Я сразу не понял, а Галина Сергеевна полушепотом, чтобы не услышала мама, рассказала, что когда она девочкой начала заниматься классикой, то выяснилось, что шаг у нее маловат, и для его развития мама велела ей регулярно садиться на шпагат на ручках этого самого кресла. С тех пор Галина Сергеевна сохранила неприязнь к этому ни в чем не повинному предмету обстановки. Упражнения с креслом результатов не дали, шаг у Улановой так и остался небольшим, но великий мастер хореографии смогла преодолеть свои недостатки: вспомним знаменитый своей законченностью и выразительностью улановский арабеск».

Так что вполне вероятно, что обещание, данное матери, стало для Галины Улановой роковым, навсегда определив, что ей не место в ряду счастливых мамаш. Но Ленинград компенсировал эту жертву по мере своих сил тем, что 30 мая 1984 года в Ленинградском парке Победы был открыт бронзовый бюст Галины Улановой (скульптор Аникушин, арх. Бухаев). Так ленинградцы, не желая смириться с тем, что балерина покинула город и театр ради Большого, «оставили» у себя облик великой балерины. А в 2004 году педагоги Академии им. Вагановой восстановили на собственные деньги памятник Галине Улановой, находящийся во дворе Академии.

Алексей Симонов – кинорежиссер и писатель, сын классика советской литературы Константина Симонова – в одной из своих статей цинично написал, что знаменитый бег Улановой – Джульетты есть воспоминание балерины об аборте. Такую мысль высказала в интервью журналисту газеты «Завтра» А. Фефелову публицист М. Алексинская. А вот мысль похожая, но совсем иного рода: «Известный журналист однажды признался в печати, как его поразило одно откровение Улановой: во время знаменитого пробега своей Джульетты она вспоминала молодого врача, который делал ей аборт в Кремлевской больнице…».

Как бы ни было, мы понимаем, какой ценой доставалось Улановой мастерство, гарантирующее достоверно лишь одно – одиночество…

Алексей Симонов не раз писал о великой балерине, он даже снял о ней документальный фильм, в котором прозвучал такой авторский текст: «Ее дом был царством Снежной Королевы. Милая хозяйка поила вас чаем. Но даже горячий чай не давал вам забыть, что милая хозяйка и есть Снежная Королева». Давал ли он тем самым понять, что Уланова – женщина равнодушная? Скорей всего, нет, он показывал, что она женщина одухотворенная, погруженная в свой мир (таинственный мирок), не любящая общения и чужих возле себя.

Добавим, что, по воспоминаниям близко знавших Уланову, она была радушной хозяйкой и всегда угощала гостей сладостями. Так что сравнение ее со Снежной Королевой, возможно, и правдиво, но относительно. К примеру, у писателя Пришвина есть такие строки о балерине Лепешинской, чья творческая судьба тесно связана с судьбой Улановой: «У нее глаза, как льдинки, но, когда узнаешь ее побольше, льдинки тают… и тебе кажется, что ты знаешь ее всю жизнь». Вот воспоминания театроведа Татьяны Касаткиной, одной из организаторов музея Улановой, знавшей балерину на протяжении почти сорока лет:

– Ела всегда умеренно, притом что вкусненькое любила, даже домашние пироги с яблоками, абрикосами, торт-безе. И всегда рада была угостить гостей. Очень внимательные к балерине ее знакомые хореографы из Дюссельдорфа в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда у нас в магазинах практически ничего не было, периодически присылали ей хороший шоколад, конфеты, вкусное печенье, десерты из сухофруктов, а она с радостью угощала нас чаем со всеми этими лакомствами, еще и детям нашим передавала.

Забегая вперед в повествовании, все же дадим полную цитату Марины Алексинской. «Совершенно верно, и эта технология тоже родом из 90-х. Отличился Алексей Симонов, сын классика советской литературы Константина Симонова, который в своей статье написал, что знаменитый бег Улановой – Джульетты есть воспоминание балерины об аборте. Иными словами, всё то, что Улановой было чуждо, всё то, что рядом с Улановой представить было невозможно при её жизни, – всё это полилось потоками грязи уже в конце жизни Улановой и после её смерти. И вот в годы работы над книгой я думала о том, что имя Улановой было и остаётся полем брани. И если в 90-х Уланову сбросили с пьедесталов как креатуру советской власти, то в “нулевых” стали на пьедесталы возвращать. Причём одни и те же лица. Правда, уже под другой оптикой. Конечно же, – стали говорить, – Уланова – креатура советской власти, но она страдала при этой власти, она впервые почувствовала себя человеком чуть ли не в Аргентине, на гастролях. А в 30-е годы просто дрожала перед Сталиным…».

И словно продолжая передавать эстафету мыслей, дополним ее высказывание словами Алексея Симонова: «Чувство юмора у Г.С. было, но весьма специфическое. Из исторических персонажей ее эпохи в наиболее ярко выраженной форме им обладал Иосиф Виссарионович, о котором, как и о Г.С, существует куда больше легенд и апокрифов, чем документов и свидетельств. Не претендую на полноту характеристики: это юмор кошки, играющей с мышью». Для людей знающих это очень показательная и многозначительная характеристика. И возможно, настало время рассказать о «легендах и апокрифах», связывающих молодую балерину и «вождя всех народов».