Глава 11
«Нет повести печальнее на свете,
чем музыка Прокофьева в балете»

В конце 1930-х годов шли репетиции балета Прокофьева «Ромео и Джульетта» при участии самого автора. Галина Уланова разучивала партию главной героини.

11 января 1940 года на сцене Ленинградского театра им. Кирова состоялась премьера спектакля, в котором балериной был создан один из самых пленительных женских образов мирового балета. Как пишут критики, «нежный образ Джульетты Уланова сумела наполнить волей и страстью, став первой исполнительницей этой роли».

Роль Ромео досталась Константину Сергееву. Утверждают, что со временем их игра на сцене переросла в настоящую любовь.

Обратившись к справочникам, мы прочтем сухие строки биографии, за которыми скрывается страстная, благородная натура человека-эпохи.

Константин Михайлович Сергеев (1910–1992) – артист балета, балетмейстер и педагог, главный балетмейстер Ленинградского театра оперы и балета в 1951–1955 и 1960–1970 годах. Народный артист СССР (1957), лауреат четырёх Сталинских премий (1946, 1947, 1949, 1951), Герой Социалистического Труда (1991). Супруг балерин Феи Балабиной (в первом браке) и Наталии Дудинской.

По окончании училища (1930) был принят в ЛАТОБ имени С. М. Кирова, где работал до 1961 года. Обладая благородной внешностью и высочайшим актёрским мастерством, Сергеев с блеском исполнял ведущие партии классического репертуара, трактуя их в глубоко психологическом, правдивом ключе. Первый исполнитель партий: Ленни («Тропою грома» К. А. Караева; 1958), Евгений («Медный всадник» Р. М. Глиэра) и др. В 1930–1940 годах выступал вместе с Г. С. Улановой, их дуэт считается одним из лучших в истории русского балета. Именно Сергеев и Уланова были первыми исполнителями заглавных партий в первой постановке балета С. С. Прокофьева «Ромео и Джульетта» 11 января 1940 года. Исполнил также партии Альберта («Жизель» А. Адана), Принца («Золушка» С. С. Прокофьева). После войны Сергеев танцевал в дуэте с женой Н. М. Дудинской. С 1946 года работал также балетмейстером, в 1951–1955 и 1960–1970 – главный балетмейстер ЛАТОБ имени Кирова.

Его называли «прекрасным принцем» русского балета. Писатель Ираклий Андроников давал свою оценку: «Бывают явления, которые вызывают восторг современников, своего поколения, а потом уходят. А бывают явления, которые остаются, и давно уже сыграны последние спектакли, но образ актера живет и является мерилом подлинного искусства. Таков Константин Сергеев».

Великий танцовщик Сергеев более 30 лет исполнял ведущие партии на сцене Кировского театра, являясь одно время главным партнером Галины Улановой. Их дуэт в «Лебедином озере» и в «Ромео и Джульетте» стал легендой мирового балета!

По мнению окружающих, именно во время исполнения страстной партии в балете о шекспировских влюбленных между Галиной и Константином пробежала искра, зародившая глубокое чувство. Однако известно, что Сергеев всегда называл Уланову на «вы», так что, по всей вероятности, их отношения так и остались платоническими. Всё закончилось после перевода балерины в столицу: звездный дуэт распался, а сам Константин Михайлович ушёл из спектакля, чтобы больше ни с кем не танцевать Ромео. Впрочем, это не помешало ему участвовать в других балетных постановках. Так что в итоге появилась новая прекрасная танцевальная пара – Сергеев и Дудинская. Их совместное творчество – это пример счастливого человеческого союза, и наоборот: их семейный союз был примером выдающегося совместного творчества.

О том, что именно шекспировская Джульетта, превращенная гением композитора и постановщика в балетную героиню, была особой ролью в творческой жизни Галины Улановой, свидетельствует тот факт, что балерина, уже закончив сценическую карьеру и став преподавателем, утверждала: «Долго ни с кем из своих учениц я не могла начать готовить партию Джульетты. Прощание с ней всё равно что с живым человеком. Однажды я была в Италии, нас повезли в Верону. В Вероне я постояла перед балконом Джульетты, у памятника над склепом. И вот здесь, у склепа Джульетты, я почувствовала, что никогда уже не буду танцевать, это было очень грустно… Будто через что-то перешла…». Впрочем, позже, все переосмыслив, она позвонила Екатерине Максимовой, назначив дату репетиций.

Журналистка М. Алексинская вспоминала, добавляя образу Галины Сергеевны новые живые краски: «…Это действительно загадка: почему Уланова является таким феноменом русской культуры, русского балета. Конечно, я много разговаривала об этом с людьми, которые видели Уланову на сцене, в жизни, знали её. И мне чрезвычайно дорого высказывание Аллы Осипенко. “Вот есть Павлова, Кшесинская, Спесивцева, – говорит Осипенко, – а есть Уланова. Есть Плисецкая, Дудинская, Шелест – а есть Уланова. То есть Уланова – всегда отдельно”. Так что такое Уланова? – спрашиваю я. И слушаю рассказ, как в 1946 году Уланова, уже солистка Большого театра, приехала в Кировский театр и выступила в балете “Жизель”. С Константином Сергеевым, своим первым партнёром. И Алла Осипенко, ещё юная балерина, смотрит этот спектакль, потом встаёт с места и на диванчике в аванложе обливается слезами. “Потому что на сцене, – продолжала рассказ Осипенко, – было уже что-то другое. Мистика? Во всяком случае, происходящее на сцене уже трудно было назвать балетом”. Так говорит, замечу, балерина. И второй момент. Знаменитый бег Улановой в балете “Ромео и Джульетта”. Сколько балерин пытались повторить этот бег, ведь это неотъемлемый рисунок хореографии. Но, как только бежала по сцене Уланова, в зале начиналось сумасшествие. Оркестра не было слышно! Зал ликовал, рыдал, снова ликовал.

…Раиса Стручкова рассказывала мне, как, уже будучи солисткой Большого театра, приходила с другими балеринами на репетиции, хотела перенять технику Улановой.

“Но куда там! – рассказывала она. – Глядя на Уланову, мы забывали обо всём, мы не могли повторить ни одного движения. Мы смотрели на Уланову, как на икону”.

Так кто же такая Уланова? Для себя я так сформулировала ответ: Уланова – балерина, которую выбрали для ведущих партий: Ростислав Захаров для балета “Бахчисарайский фонтан”, Леонид Лавровский для балета “Ромео и Джульетта”. И выбрали Уланову в то время, когда русский балет нужно было извлечь из пропасти надругательств тех же олбрайт. Десятилетие под стягом “Интернационала”, с которым Айседора Дункан носилась босиком по сцене Большого театра, уничтожало одухотворённость, роскошь, изящество русского балета. Пока, наконец, в 28-м или в 29-м году Сталин не произнёс догмат советского искусства – социалистический реализм».

О своей роли Галина Уланова рассказывала:

– «Свежими и нынешними очами» смотрим мы на Шекспира сегодня, и этот взгляд отличается от вчерашнего, а завтра он, наверно, опять изменится. Спустя несколько лет, уже работая в Государственном академическом Большом театре, где возобновлялся лучший балет Прокофьева, я как бы заново задумывала свою героиню: она казалась озаренной всем опытом моей жизни, годами только что победно завершившейся войны. В Джульетте увидела я волю необыкновенной силы, способность и готовность бороться и умереть за свое счастье. Отсюда новый, обостренный драматизм сцены с отцом – отказ стать женой нелюбимого Париса – и та решимость, отчаяние и мужество, которые я стремилась выразить в танце…

Воистину, она умела мыслить пластическими образами. Оттого ее танец был индивидуальным, чувственным и незабываемым.

Партнер Улановой, проведший десять лет на сцене Большого с великой балериной, Юрий Тимофеевич Жданов, вспоминал о гастролях коллег:

– …В тот вечер я был увлечен танцевальной драмой, исполненной ансамблем выдающихся ленинградских артистов. Сравнивая увиденную тогда Джульетту с образом, созданным балериной позднее на сцене Большого театра, скажу, что он сильно изменился. Утоньшился овал лица, изменилась прическа, костюм, само исполнение стало значительно богаче оттенками. А главное – образ Джульетты приобрел заметные героические черты, которые, пожалуй, были менее заметны в ранние годы, когда главных героев увлекала, захлестывала лирическая стихия. …Сергеева в роли Ромео я запомнил хуже, и это стало большой потерей. В дальнейшем я видел Константина Михайловича во многих партиях, но не в роли Ромео. С переездом Улановой в Москву Сергеев отказался от исполнения любимой партии.

Но балет остался в репертуаре самой Улановой, когда в ее жизни начался «московский» период. Ее новый партнер Ю. Жданов вспоминал:

– Мы с Галиной Сергеевной часто выезжали на один-два спектакля в Ленинград. Вначале это были «Бахчисарайский фонтан» и «Медный всадник», позднее прибавился балет «Ромео и Джульетта». В каждодневном репетиционном труде полностью проявился улановский стиль работы. С ней я репетировал в два-три раза больше, чем с другими балеринами, даже самый часто исполняемый, «сидящий в ногах» балет. Неважно, что все технически сложные места прекрасно получаются сегодня, назавтра назначается следующая репетиция, на которой снова и снова мы проходим те же «куски». Уже в который раз репетитор Улановой Тамара Петровна Никитина говорит: «Все отлично, Галя, можно заканчивать», а Уланова: «Юрочка, давай повторим вот это место, чтобы было еще невесомее», а чаще даже и не прибавляет никаких объяснений. Зато на спектакле о технической стороне не приходилось думать, ощущалась полная физическая свобода и взаимопонимание – высшая форма общения партнеров.

Виталий Вульф, не раз видевший Уланову в образе Джульетты, писал, словно подтверждая мысли балерины о «сменяемости» восприятия образа с годами: «Уланова не утратила своей невесомости и легкости, но в годы творческой зрелости она живет в спектакле напряженной, полнокровной жизнью, а не проходит в нем, как видение и мечта. Это уже не “лирическая тень” Джульетты, а сама Джульетта, подлинно шекспировская героиня, во всей полноте и цельности ее характера, только созданная особыми средствами хореографического искусства».

После премьеры «Ромео и Джульетты» писали, что Уланова «несет с собой чисто лирические звучания, хрупкую трогательность девичьих грез и мечтаний», что «вся прелесть Улановой – Джульетты – в затаенной приглушенности ее движений, робости их… в несмелых чертах, которыми она рисует чисто лирический образ», что «и первая встреча Джульетты с Ромео… и первая ночь любви не даны в их шекспировской страстности. Джульетта встала с ложа любви тою же, что и легко склонилась на него. Она остается такой же лирически целомудренной и чистой».

Тот же Жданов, солист Большого театра, а впоследствии педагог, дает нам свое видение творчества великой балерины.

«Посмотрел я на московской сцене еще несколько балетов, когда стало известно, что скоро состоится декада Ленинградского искусства в Москве, на которой будут показаны лучшие спектакли Кировского театра, а знаменитая пара Галина Уланова и Константин Сергеев выступит в “Лебедином озере” и в недавно поставленном балетмейстером Л. М. Лавровским балете С. Прокофьева “Ромео и Джульетта”, который вызвал множество толков и волнений в балетной среде. Мне повезло, я видел оба спектакля.

Общее впечатление от “Лебединого озера” было такое: оказывается, можно танцевать даже лучше, чем в Большом театре. Уланова и Сергеев увлекали романтизмом, выразительностью и вместе с тем благородной сдержанностью исполнения. Лицо Улановой, его самоуглубленное, кажущееся спокойным выражение приковывало взгляд. Это как бы ничего не выражающее лицо могло передавать тонкие лирические переживания и самый глубокий трагизм. В дальнейшем, когда я мог видеть Уланову из зрительного зала, это поразительное выражение лица всегда волновало меня: и во втором акте “Жизели”, и в “лебединых” сценах, и в прологе-триптихе “Ромео и Джульетты”, когда на сцене высвечены скульптурно-неподвижные фигуры Ромео, Джульетты и патера Лоренцо. Здесь на прекрасном, внутренне сосредоточенном лице Улановой читалась трагическая судьба Джульетты. А через несколько минут в короткой сцене “Джульетта-девочка” великая артистка являлась совершенно иной – в образе резвого подростка. Уже не видишь других персонажей (синьору Капулетти, Кормилицу) и только следишь за юной порхающей фигуркой, которая за короткие мгновения танца успевает многое рассказать о своей героине. Такой я впервые увидел тридцатилетнюю Уланову, такой же она представала и в своих последних выступлениях в Большом театре и на сцене “Метрополитен-Опера” в дни наших американских гастролей 1959 года».

Когда в 1940 году в театре Уланова станцевала «Ромео и Джульетту» в постановке Леонида Лавровского, она признавалась, что сначала не поняла музыку Сергея Прокофьева.

На театральном худсовете она говорила, что не знает, как можно это станцевать. И даже после триумфальной премьеры балета, присутствуя на банкете, балерина произнесла вслух: «Нет повести печальнее на свете, чем музыка Прокофьева в балете».

В одном из интервью балерину спросили, какое для нее лично значение имеет музыка. На что Уланова ответила:

– Музыка… Музыка для меня не вид искусства даже, а больше. Для меня связаны природа и музыка. Обе загадочные, необъяснимые, и обе так влияют на тебя, завораживают, околдовывают… Пробуждают в твоей душе такие скрытые чувства, о которых и не догадывалась. Можно не уметь, но умом понять, скажем, как пишется книга, как художник рисует, скульптор лепит. А как создается музыка? Как композитор начинает слышать свое произведение? Из чего? Всего-то, казалось бы, есть семь нот, и все. Мне этого не понять. Меня иногда спрашивают: знакомо ли мне чувство зависти? Скорее всего, нет. Но вот чему всегда удивлялась и чему завидую, когда человек садится за рояль и начинает импровизировать. Когда в школе были уроки фортепиано, я всегда играла только по нотам, потом и это ушло…

К счастью, на шутку балерины Прокофьев не обиделся. Великий музыкант был так потрясен талантом Улановой, что спросил приму:

– А что вы хотите станцевать? Я бы хотел написать для вас музыку.

Та ответила, что думает о Снегурочке – образе, полностью совпадающем с ее скромным, застенчивым и внешне холодным видом. На что Прокофьев сказал:

– Нет, это невозможно – уже есть музыка Римского-Корсакова. Я напишу для вас «Золушку».

Приведем здесь воспоминания Натальи Дудинской, ставшей впоследствии супругой первого партнера Улановой – К. М. Сергеева.

«В годы войны Кировский театр эвакуировался в Пермь. Трудное, тревожное было время. Но Сергеев решил создать наперекор всему светлый, лучезарный балет. Задумал “Золушку”. В Пермь прилетел Сергей Прокофьев. Помню, в совершенно промерзшем зале мы ставили на рояль свечу, композитор доставал из своего необъятного портфеля ноты, Сергеев фантазировал, придумывал движения. Я выполняла их – в теплых гамашах, в какой-то то ли полбалетной тунике, то ли в ватнике, надо сказать чрезвычайно соответствовавшем наряду сиротки-Золушки. Шаг за шагом рождался балет, которому суждено было стать подарком далекой еще Победе. Но и при свете той свечи мы еще не увидели наше общее будущее».

На своем юбилее в Мариинском театре Константин Михайлович сказал со сцены знаковую фразу:

– Тогда в Перми родилась моя «Золушка», зажглась на всю жизнь моя звезда…

Несмотря на то что Дудинская вспоминает лишь себя во время репетиций в Перми, однако рядом с ней свою главную роль репетировала совсем другая Золушка – великая Уланова, для которой композитором и сочинялся этот балет.

– В первый послевоенный сезон осенью 1945 года Р. Захаров поставил на сцене Большого театра балет С. Прокофьева «Золушка», – вспоминал партнер Улановой Ю. Т. Жданов. – Получился большой парадный спектакль-феерия с богатой и разнообразной хореографией. Галина Сергеевна исполняла роль Золушки, это была одна из первых ее ролей на сцене Большого. В образе ее героине замечательным образом сочетались реалистические и сказочные черты. На мой взгляд, весь антураж Золушки был по моде того времени излишне натуралистичен, что местами разрушало обаяние сказки. Но талант Улановой преодолевал все. В памяти остались романтический «Звездный вальс» и финальный дуэт Золушки и Принца, прекрасным исполнителем которого стал М. Габович.

Поэт Борис Пастернак, увидевший балет и чрезвычайно растроганный зрелищем, не сдерживая эмоций, писал Улановой:

«Дорогая Галина Сергеевна! Вы большая, большая артистка, и я со все время мокрым лицом смотрел вас вчера в “Золушке” – так действует на меня присутствие всего истинного большого рядом в пространстве. Я особенно рад, что видел вас в роли, которая, наряду со многими другими образами мирового вымысла, выражает чудесную и победительную силу детской, покорной обстоятельствам и верной себе чистоты… Старое сердце мое с вами…»