Д’Аннунцио – жрец любви

Проведя с неделю в Париже, Айседора собирается в Нельи, где ждет ее давно уже отремонтированное ателье Жервекса с залом в виде часовни и роскошным садом. Нельи находится всего в четырех километрах от Парижа – это достаточно удобное место, которое, без сомнения, подойдет детям. С собой Айседора забирает также аккомпаниатора Генера Скина, с которым они по многу часов работают над новыми танцами.

В саду предусмотрительный Зингер велел построить дом для детей. Там же живут нянька и гувернантка. Когда на улице становится тепло, в ателье открывают все окна и двери, Айседора и ее ученики танцуют на свежем воздухе у дома, время от времени перебираясь на дорожки парка.

Желая сделать новое ателье Айседоры богемным местом, Зингер не жалеет средств, снова и снова он затевает балы, обеды, маскарады, на которые приглашаются все знаменитости Парижа. Если уж Айседора упорно не желала становиться госпожой Зингер, Парис был не против сделать так, чтобы ее дом в Нельи воспринимался как своеобразный центр искусства, Мекка творческих людей, чтобы в обществе говорили: «Ну что может быть лучше обеда у Айседоры?»

Тем не менее построить дом – это одно, а сделать так, чтобы туда приезжали самые знаменитые и влиятельные люди Европы, – совсем другое. Поэтому, едва покончив с ремонтом в Нельи, Зингер покупает большой участок земли в центре Парижа, на котором начинается строительство театра Дункан. Но Айседора тут же вносит свою корректировку в проект – не театр для мисс Дункан и ее учениц, а большой театр, в котором будут выступать величайшие артисты мира.

Оставившая сцену в 1908 году Элеонора Дузе могла бы осуществить здесь свои сокровенные идеи. Дузе писала редко, в лучшем случае раз в полгода и, что называется, по большому обещанию, но, перечитывая затем эти письма, раз за разом Дункан собирала точно колдовскую мозаику мысли своей подруги, идеи, которые та была готова подарить кому угодно, лишь бы только те были воплощены.

Самой Айседоре хватило бы ее голубых занавесей и хорошей музыки, но Элеонора, для Элеоноры Дузе Зингер нанял бы самых талантливых художников Парижа, способных нарисовать города и страны. Счастливая возможностью помочь в осуществлении высоких замыслов, Айседора пишет Муне-Сулли, приглашая его посетить ее в Нельи. Актер давно мечтал выступить подряд в трилогии Софокла «Эдип-царь», «Антигона» и «Эдип в Колонне» – что может быть лучше, нежели подарить великому артисту такую возможность?

Чего же хочет для себя сама Айседора? Затащить Муне-Сулли и Дузе в свой салон и водить зрителей смотреть на них, как на диковинных мартышек? – Ни в коем случае. Она достаточно дружна с этими господами и готова помогать им от всей души, радуясь чужому успеху, как не радовалась своему собственному.

Она намерена создать греческий хор, который будет участвовать в трилогии, радуясь и горюя вместе с героями. Незавидная роль в массовке – невысокая плата, если учесть, что изначально весь театр должен был принадлежать исключительно Дункан и ее девочкам. Поняв, что успех театра во многом будет зависеть от успеха в ее салоне, она вместе с Полем Пуаре работает над эскизами будущей мебели, дверей, оформления залов, домика, в котором живут дети. Разрабатывает сценарии вечеров, на которые к ней явятся художники и поэты, певцы и музыканты… Поднимает все свои прошлые связи, зазывая самых влиятельных журналистов, кроме того, она неустанно занимается со своими ученицами и постоянно работает над новыми танцами.

Вклад Зингера в рекламу Дункан поражает, ради нее он уговаривает знаменитую французскую актрису драматического театра и кино – божественную Сесиль Сорель¹⁰⁸ пожаловать на бал в ателье Айседоры. Разумеется, дешевле было договориться о том, что Сорель примет мисс Дункан в своем доме, тем более что приглашение на ужин у графини де Сегюр – действительно из тех событий, которые никто не вправе пропускать. Но Зингер действовал с размахом, и после долгих уговариваний гора-таки сдвинулась с места, поплыв вдоль благословенной Сены в сторону Нельи.

Айседора ждала Сесиль, как, наверное, следовало ожидать приезда королевы, хотя кого-кого, а венценосных особ она повидала на своем недолгом веку немало. Таинственная и прекрасная Сесиль Сорель вот уже несколько лет с успехом держала французское общество в своих цепких ручках, фотографируясь чуть ли не в голом виде для приватных открыток или устраивая новый роман с какой-нибудь знаменитостью. Некоторое время назад Париж жужжал как улей, обсуждая очередную сплетню относительно любовной связи президента Феликса Фора¹⁰⁹ и неотразимой Сесиль Сорель. Кто-то доказывал, будто Сесель сделалась сердечным другом видного политика, кто-то опровергал, сообщая, что они всего лишь близкие, ну, очень близкие друзья… все это закончилось в феврале 1899 года, после кончины президента в объятиях дешевой шлюхи. Но едва предали земле останки любвеобильного Фора, как в газетах появилось объявление о помолвке Сесиль с американским миллионером Уитни Уорреном, журналисты сразу же схватились за эту новость, играясь с ней до тех пор, когда вдруг сама Сесиль не объявила, что вышла замуж за графа де Сегюр, служившего с ней в одной труппе.

Супружеский дуэт получился более чем неожиданный, красавица Сесиль и нескладный, старше ее на целых двадцать лет де Сегюр, которого в театральном обществе именовали не иначе, чем Бедняк Гийом де Сакс. Пару сразу же окрестили «Красавица и чудовище» после русской революции «Серп и молот». Они недолго жили вместе, но, даже разъехавшись, не пожелали разорвать брачных уз. Так что когда Сесиль пришло на ум открыть собственный салон, его называли уже салон графини де Сегюр. В этом салоне танцевала сама Мата Хари¹¹⁰. И вот теперь с трепетом в сердце Айседора Дункан ждала у себя ту самую Сесиль.

Когда к садовой калитке подъехал новенький автомобиль, первым из него выбрался невысокий лысоватый господин, в котором памятливая на лица Айседора с ужасом для себя узнала Габриэля д’Аннунцио, за ним, грациозно придерживая подол платья, выпорхнула сама Сесиль.

Айседора с трудом сумела взять себя в руки, все тело ее мгновенно покрылось предательскими мурашками, на счастье, за спиной как раз в этот момент возник Парис, который бросился навстречу гостям, чем снял возникшую было неловкость. Габриэль д’Аннунцио, на мгновение Айседору отбросило назад во Флорентийский театр, в котором работал Крэг, а они с Элеонорой Дузе, запершись в ее гримуборной, болтали о мужчинах. Именно тогда Элеонора поведала своей новой подруге сердечную тайну, закляв ее никогда не иметь дела с проклятым изменником, а Айседора поклялась страшной женской клятвой ни за что на свете не пасть жертвой д’Аннунцио, то есть не переспать с ним, а еще лучше отомстить за оскорбленную Дузе. Теперь пришло время исполнить клятву.

Честно говоря, д’Аннунцио и прежде нет-нет, да и появлялся на ее горизонте, пытаясь тем или иным способом проникнуть в ателье Айседоры. Но до сих пор ей удавалось избегать прямого контакта, так как Дузе предупредила ее по секрету, что чарам д’Аннунцио решительно не способна противостоять ни одна женщина в мире, так что Айседоре оставалось либо позорно бежать с поля боя, либо бросить вызов судьбе.

Впрочем, внимательно присмотревшись к завзятому соблазнителю, Айседора не нашла в нем ничего такого, из-за чего стоило немедленно пускаться во все тяжкие, предположив, что имеет дело с дутым имиджем. Тем не менее «жрец любви», как он сам себя окрестил в незапамятные времена, каким-то непостижимым образом действительно имел чуть ли не гипнотическое влияние на слабый пол.

По словам Элеоноры Дузе, которая находилась в любовной связи с д’Аннунцио более десяти лет, все началось с того, что в шестнадцать Габриэле снял на улице миловидную проститутку, а через пару лет его имя было широко известно во всех борделях его родного города Пескара.

Когда к двадцати годам число его любовниц достигло ста, Габриэле вознамерился жениться, да не на ком-нибудь, а на дочери герцога Галлезе Марии, невинной девушке и, разумеется, первой красавице. Герцог был против, его дочь – за. В результате брак состоялся, в церкви на венчание явились бывшие и настоящие любовницы счастливого молодожена.

Мария Галлезе подарила своему непутевому мужу троих сыновей, но через четыре года счастливой жизни Габриэле оставил семью, признавшись напоследок, что его истинное призвание несовместимо с положением женатого человека.

Грубый и заносчивый, он унижал своих возлюбленных, доводя их до неистовства, не забывая переносить на бумагу мельчайшие подробности адюльтера, а также щедро добавляя недостающие детали. Писатель обладал замечательной фантазией и прекрасно развитым творческим воображением, так что вскоре о великом соблазнителе начали ходить легенды, и женщины мечтали провести хотя бы одну ночь в постели писателя.

Известны случаи, когда брошенные им дамы уходили в монастыри или заканчивали свои дни в больницах для душевнобольных, но ни слезы, ни мольбы не могли смягчить сердце бездушного донжуана, пока в его жизни не появилась Элеонора Дузе.

Они познакомились в 1895-м в Венеции. Элеоноре было уже тридцать семь, и Габриэле решил, что уж эту он затащит в постель после пары дежурных комплиментов. Не тут-то было. Разочарованная банальностью услышанного, Дузе поспешила покинуть назойливого кавалера. Это распалило д’Аннунцио еще больше. Дошло до того, что заправский ловелас, привыкший брать женщин нахрапом, был вынужден дарить цветы и посвящать Элеоноре стихи. И вот уже, точно на службу, он ходит на ее спектакли, готовя пьесу, главную роль в которой, разумеется, сыграет Дузе. Когда Габриэле рассказывает о своем проекте соблазнения знакомому – он напишет лучшую, гениальную пьесу, и Дузе сама бросится ему на шею, тот смеется ему в лицо.

«Лучшую пьесу, вы говорите? Тогда уж самую лучшую. Потому что русский Антон Чехов¹¹¹ и англичанин Бернард Шоу¹¹², вам что-нибудь говорят эти имена? много лет как без ума от госпожи Дузе. Безусловно, они примут ваш вызов. Вы готовы потягаться с такими литераторами?»

Габриэле умирал над рукописью, бегал к Дузе показать ту или иную сцену, а вслед ему неслись похожие на проклятия имена: Ильи Репина¹¹³ и Джона Сингера Сарджента¹¹⁴ – они писали ее портреты, Константина Станиславского и Чарли Чаплина¹¹⁵ – они очень высоко ценили искусство Дузе и ее саму.

Тем не менее Элеонора полюбила Габриэле. Это был неспокойный союз двух творческих людей, они ссорились, расставались, бурно мирились и без устали писали друг другу прекрасные письма, признаваясь в любви.

На пятый юбилей совместной жизни Габриэле преподнес возлюбленной свой очередной роман, в котором изложил в мельчайших подробностях их интимную жизнь. Та была в бешенстве и бросила своего любовника, но спустя несколько месяцев они помирились и снова сошлись.

За годы совместной жизни Элеоноре приходилось буквально содержать Габриэле, оплачивая все его счета, начиная с одежды, поездок, развлечений и заканчивая оплатой многочисленных любовниц, так как если он не ходил в бордель, бордель приходил к нему сам, либо ему требовалось содержать какую-нибудь девушку на стороне.

Тем не менее пьесы д’Аннунцио шли с успехом, и главные роли в них неизменно играла Дузе.

Они разошлись окончательно в 1904 году, когда Габриэле пожаловался на то, что Элеонора стареет, а она произнесла фразу, которую повторяли затем во всех модных салонах: «Он мне отвратителен. Но я обожаю его».

Впрочем, выставить д’Аннунцио, явившегося к Дункан в автомобиле Сесиль Сорель, оказалось проблематично. Еще один бесспорный факт: «жрец любви» определенно положил глаз на Айседору и теперь не давал ей прохода. Так что, в конце концов, стало понятно, что ей просто придется ввязаться в сражение, которого она инстинктивно страшилась. Собственно, давая обещание Дузе, Айседора была еще неопытна в делах любви и страсти, подумаешь, Ромео из Будапешта и потом еще Гордон Крэг. Теперь, в 1912 году, она только что вернулась из очень странной гастрольной поездки, превратившей ее в прекрасную вакханку и участницу многих оргий, кроме того, она отлично помнила безобразного музыканта, и как отвращение превратилось в страсть, и знала, что без ума от действительно талантливых людей. Иными словами, у нее были все шансы потерпеть фиаско. Но отступать уже некуда, веселый и хмельной больше обычного Парис Зингер увлекал толпу гостей танцевать в сад, и ей не оставалось ничего иного, как немедленно присоединиться к всеобщему веселью.

В тот же день она, Сессиль и Габриэле разыграли веселую пантомиму, которая имела успех. Кланяясь, Айседора заглянула в глаза д’Аннунцио и вдруг подумала, что «черт возьми, он милый». «Этого еще не хватало», – тут же одернула себя Дункан, и затем, уже проводив гостей, она лежала на шелковых простынях рядом с уснувшим Парисом, вдалбливая в свою непутевую голову, что мало чести в ухаживаниях завзятого донжуана. Что сеньор д’Аннунцио волочится за всеми женщинами без исключения, и если Айседора завтра откажет ему, он тотчас переключится на ее горничную или гувернантку детей. Стоп. А ведь она только что сама произнесла «если», стало быть, все же допускает подобную мысль. Приходилось начинать с начала, внушая себе омерзение к этому завзятому бабнику. Самовнушение всегда помогало ей, но тут нужно было нечто более сильное, нежели обыкновенные доводы разума. И в конце концов, измученная бессонницей, Айседора нашла то, за что ей следует бороться. Раз нет доблести в том, чтобы сделаться очередной шлюхой милейшего д’Аннунцио, она будет единственной женщиной, которая откажет непревзойденному обольстителю. Айседора ощутила себя героиней и заснула с этим светлым чувством.

Габриеле д'Аннунцио (1863–1938) – итальянский писатель, поэт, драматург и политический деятель. Член Королевской академии французского языка и литературы Бельгии

В ближайшие два дня Парис планировал отправиться всей компанией на балет «Шахрезада» Римского-Корсакова и «Мученичество Святого Себастьяна», музыка Дебюсси и либретто д’Аннунцио, о котором автор уже прожужжал Айседоре все уши. Особая пикантинка заключалась в том, что роль Святого Себастьяна он писал специально для Иды Рубенштейн. Той самой «второй Дункан», «Саломею» которой запретили не так давно из-за того, что в сцене «Танец семи покрывал» актриса появлялась обнаженной. Теперь Дягилев пожинал плоды нового скандала, невероятная удача – архиепископ Парижа приказал католикам не посещать «Мученичество Святого Себастьяна», так как роль святого исполняла женщина, к тому же еврейка!

Айседора всегда считала неправильным и неблагородным разделять людей по национальному признаку. Когда же любящий подливать масло в огонь д’Анунцио сообщил, будто божественная Ида еще и находится в интимной связи с художницей Ромейн Брукс¹¹⁶, она могла только разводить руками. Айседора и прежде не считала Иду серьезной конкуренткой, теперь же она понимала, как, должно быть, та страдает от таких горе-друзей, которые, с одной стороны, вроде бы поддерживают ее искусство, а с другой – выбалтывают на каждом углу интимные подробности ее частной жизни.

Парис приобрел билеты для всей находящейся на тот момент времени в Нельи компании, после чего они отправились на «Святого Себастьяна», отбивая себе ладоши всякий раз, когда в портере начинались свистки и шиканье.

На следующий день д’Аннунцио решил, что пришло время осаждать крепость прекрасной Дункан. Каждое утро он присылал Айседоре стихотворение и цветок, который, по мнению автора, олицетворял его настроение. Как говаривала, бывало, писательница и путешественница леди Мэри Уортли Монтегю: «Нет такой краски, цветов, сорной травы, фруктов, травы, камня, птичьего пера, которые не имели бы соответствующего им стиха, и вы можете ссориться, браниться, слать письма страсти, дружбы, любезности, или обмениваться новостями, при этом не испачкав свои пальцы». Дункан нюхала цветы, читала записки и крепилась, вживаясь в роль Орлеанской девственницы.

Как-то раз, когда Зингера не было дома, д’Аннунцио прислал записку: «Приду сегодня в полночь!» – приложив к ней знак страстной любви – алую розу. Весь день Айседора жила в предвкушении заветного часа. Еще точнее, в течение дня она и Генер Скин закупили на рынке белые цветы: лилии, хризантемы, коалы – все, что обычно приносят на похороны. Затем застелили мебель черными простынями, расставили повсюду вазы с цветами и зажгли множество свечей.

Явившийся вовремя герой-любовник застал похоронный салон, в котором его встречали одетая в белую тунику с венком на голове Айседора и ее приятель. Вместе они уложили гостя на диван, стоящий посреди ателье. После чего ассистент сел за рояль, и полилась дивная мелодия «Похоронного марша» Шопена. Айседора начала танцевать, кружась в такт музыке и постепенно туша свечу за свечой. Так что траурное ателье медленно и печально погружалось в темноту. Когда остались всего две свечи, одна в ногах и вторая в изголовье д’Аннунцио, Айседора присела рядом с ним на пол и, заглядывая в глаза, затушила предпоследнюю свечу. Габриэле дрожал, по его лицу струился пот, Айседора приблизилась, все так же испытующе глядя в глаза, потянулась за последней свечой.

Д’Аннунцио дернулся и с криком ужаса выбежал из ателье, Айседора сложилась пополам от хохота, ей вторил довольный шуткой Скин, не в силах остановиться, они смеялись и смеялись, пока не оказались на том же черном диване в объятиях друг друга…