Лоэнгрин

Как бы ни было хорошо в Париже, но жизнь в гостинице стоила немалых денег, поэтому Айседора нанимает две большие квартиры одна над другой на улице Дантон № 5, памятуя о своем печальном опыте с греческими мальчиками, она с сестрой и дочерью поселились на первом этаже, отдав квартиру на втором воспитанницам.

Гастроли проходили вполне удачно. Однажды Айседора отправилась на бал-маскарад Бриссона, где веселилась вся парижская богема тех лет. Вместе с приглашением пожаловать на ежегодный бал счастливчик получал и задание, в каком костюме являться. На этот раз судьба улыбнулась нашей героини, организаторы праздника решили немного расширить тему, устроив вечер книжных героев. Очень довольная, что ей не придется тратить время и деньги на костюм, Айседора оделась вакханкой Еврипида. Сандалии и туника у нее были, так что она украсила голову цветами и… вполне можно участвовать в конкурсе на лучший костюм. Вторая радость – оказалось, что в самом начале праздника распорядитель бала должен был находить гостям пары, согласно их внешнему виду, в лучшем случае соединял персонажей одной книги или подбирал по странам и эпохам. Не дожидаясь команды распорядителя, к вакханке Айседоре подошел прекрасный, словно бог, белоснежный хитон до колен с золотыми фибулами на мускулистых плечах, с золотым же поясом и коротким плащом хламисом, застегнутым на груди пряжкой, легендарный актер Муне-Сюлли⁹². В свой первый приезд в Париж Айседора и Раймонд потратили все свои деньги, остались без обеда и ужина за пару билетов в райке на спектакль «Царь Эдип» по Софоклу, заглавную роль в котором исполнял этот замечательный актер. А теперь Айседора танцевала для него, танцевала вокруг него, говоря своим танцем о восхищении и любви. И какое им дело, что вокруг в это время пары выделывали фигуры современных, модных танцев? Айседора ложилась перед Муне-Сулли, как бы предлагая себя, и когда он раздраженно отворачивался от нее, бросалась перед ним на колени, грациозно обхватывая стройные ноги своего героя, тогда Мунэ поднимал ее за подбородок, стремясь поцеловать, но Айседора тут же вырывалась из его объятий, прыгая и скача, как маленькая девочка: «обманула! Обманула!» – и тут же замирала с глазами, полными слез. «Нет, стрела амура уже ранила мое сердце. Я умираю»…

Кто-то покидал бал, не желая, танцевать рядом с парой, которая вот-вот разденется донога или ляжет прямо на паркетном полу и займется развратом. Кто-то просил вызвать полицию, репортеры записывали в блокноты услышанные отзывы, дабы уже к утру накропать статьи о скандале на карнавале Бриссона. Впрочем, на следующий день на спектакле Айседоры был аншлаг. так что никто особенно не пострадал, сама же виновница безобразий откровенно не могла понять, что именно так шокировало парижан в их невинном танце?

На первый взгляд, кажется странным, что, работая 2–3 спектакля в день, Дункан умудрялась не только не стать миллионершей, но и была вынуждена постоянно работать, совершенно не щадя себя. Но достаточно представить себе виллу в Германии и две квартиры в Париже, за которые следовало регулярно вносить плату. Небольшой штат школьных учителей и обслуги, средства на одежду и питание сорока учениц и, наконец, турне из Берлина в Париж для двадцати воспитанниц и сопровождающих их сестру с дочкой Айседоры. Да, дети участвовали в спектакле вместе со своей патронессой, но, во-первых, эти выступления носили скорее рекламный характер, во-вторых, их было ничтожно мало, публика желала видеть Айседору, единственную и неповторимую, а не Айседору, окруженную мини-копиями. И в-третьих, театрик, в котором выступали Дункан и дунканята, был крохотным и заполнялся далеко не всегда. Кроме того, любой умеющий считать хотя бы на уровне начальной школы скажет, что одно дело – разделить выручку с одним или двумя партнерами, и совсем другое, если ту же сумму приходится пилить на двадцать и больше.

Дункан не платила своим ученицам, но пребывание за границей ни в какие времена не считалось дешевым. Было очевидно, что долго так продолжаться не может. Айседора реально надорвется, и тогда уже никто не сможет помочь. С ужасом Елизавета смотрела на уставшую, с темнотой под глазами сестру. Да, Айседора двужильная, она редко болеет и, скорее всего, будет тянуть этот воз, пока не сдохнет, но вот вопрос: сколько ей осталось работать в таком режиме? Год? Полгода? А что, если она быстро постареет или, не дай бог, выйдет из моды? Сама Елизавета может, конечно, продолжать обучать их воспитанниц, но кто оплатит аренду дома? Найдет деньги учителям? Кто накормит их и убережет от бед?

Однажды вернувшись в очередной раз из банка, Айседора встретила в прихожей поджидающую ее Елизавету и горько пошутила: «Так не может продолжаться! Я перебрала по моему банковскому счету. Надо найти миллионера, чтобы школа продолжала существовать»!

«Хорошая идея, – вяло улыбнулась Елизавета, помогая сестре раздеться, – твои бы слова да богу в уши».

Айседора, должно быть, выпила, во всяком случае, она была очень горячей, глаза блестели так, что Елизавета решила, что у сестры жар.

«Я должна найти миллионера! Ну, конечно, я должна найти миллионера!» – как заведенная шептала Дункан.

На следующий день они планировали отвести девочек на прогулку, но Айседора не явилась, записавшись на какие-то курсы, после которых, по ее же словам, она сможет повернуть судьбу таким образом, чтобы они уже не нуждались в деньгах.

Елизавета только плечами могла пожимать. Во время их детства в Америке каких только курсов не открывали, и деньги приваживали, и удачу, и как полицию и таможенников обмануть, глаза от левого товара отвести. Тогда пронесло, а вот теперь, взрослая женщина, и туда же. Миллионера привораживает.

Айседора вернулась ближе к ночи, с тонкими брошюрами, и сразу же, забравшись с ногами на софу, принялась трын-деть какую-то абракадабру.

«Я должна найти миллионера! Я должна найти миллионера! Я должна найти миллионера!» – громко с выражением раз сто в день.

Елизавета только и могла, что вздыхать да прятать глаза. А что тут скажешь? Хочется сестре с ума сходить, имеет полное право.

Но то ли система Куэ, по которой Айседора училась заклинать ситуацию, подействовала, то ли ее ангелы-хранители ненадолго отвлеклись от игры в карты и занялись своей подопечной, но прошло несколько недель, после очередного утреннего спектакля Айседора сидела перед зеркалом в пеньюаре и прозрачном чепчике, из-под которого были заметны папильотки, которые она специально накрутила перед дневным спектаклем. Неожиданно в уборную вошла горничная с запиской от миллионера Париса Зингера. Почитатель искусства божественной Айседоры просил разрешения поговорить с ней.

Парис Зингер⁹³ оказался высоким белокурым мужчиной с аккуратной бородкой и застенчивыми манерами заблудившегося в кулисах ребенка. «Он похож на большого мальчика с приклеенной бородой!» – напишет в своих воспоминаниях Айседора.

«Вы меня не знаете, но я часто аплодировал вашему удивительному таланту», – смущаясь еще больше, признался миллионер, протягивая Айседоре букет белых роз. Дункан заглянула в его серые глаза и вдруг… Жюль Верн уже изобрел свою машину времени, и Айседора не могла не читать его книжек. Но читать – одно, а вдруг скакнуть на несколько лет в прошлое – совсем иное.

Айседора вдруг обнаружила себя в маленькой католической церкви на похоронах своего друга и партнера князя Эдмона де Полиньяка. Слезы лились ручьем, и она не сразу сумела заставить себя отдать принесенные и уже порядком измятые цветы, прижимая их к груди, словно боясь, что вместе с ними отдаст небытию чистую душу замечательного композитора и музыканта, будто бы она что-то могла изменить, но пока еще не знала, как. Когда она на негнущихся ногах подошла к веренице родственников, которым она пожимала руки, пытаясь сказать хоть что-то и понимая, что все слова суть ложь, что ничего уже нельзя изменить, а можно только убежать, спрятаться куда-нибудь и плакать, плакать, плакать… Неожиданно ей словно не хватило воздуха, и Айседора чуть не упала. Чуть не считается, в следующее мгновение она ощутила, как чьи-то сильные, теплые руки властно и нежно поддерживают ее за талию, а серые глаза, глаза сегодняшнего визитера смотрят ей прямо в душу. Неожиданно припомнилось, ведь жена, или теперь уже вдова Эдмона де Полиньяк, музыкантша и художница Винаретта в девичестве носила фамилию Зингер. Она была дочерью и наследницей изобретателя знаменитой швейной машинки Исаака Зингера, следовательно, Парис – ее брат!

Айседора вспомнила, как потом она неоднократно вызывала в памяти сероглазого принца, примерещившегося ей у гроба князя. Да, это был он – миллионер, которого она призывала по сто раз на дню по методе Куэ, хозяин империи Зингер, и главное – ее сероглазый принц, или теперь уже король! Анна Ахматова еще не написала о своем сероглазом короле, но именно этого персонажа наяву встретила впечатлительная Айседора. Правда, в своей биографии она называет его Лоэнгрином. Неудивительно после такого продолжительного и продуктивного знакомства с творчеством Вагнера.

Пэрис Зингер (1867–1932) – бизнесмен, наследник компании «Зингер»

Впрочем, Айседоре прекрасно известен такой литературный прием, как «сравнение», и мы вполне можем положиться на ее откровения в той их части, когда она начинает приписывать своим героям черты литературного или мифического персонажа. Родена она сравнивала с Паном – богом скотоводства и плодородия, похотливым фавном, так ведь в их первую встречу он и пытался увлечь ее в постель, Генрих Тоде называл себя святым Франциском, а Айседору – святой Кларой – и отношения у них были чисто духовные.

И вот теперь Лоэнгрин – божественный рыцарь, посланник горного мира. А он и вел себя более чем по-рыцарски, ничего не спрашивая взамен, сходу предложил Айседоре и ее детям перебраться на принадлежащую ему маленькую виллу в Болье. Море, солнце, чистый воздух. При этом вилла будет целиком и полностью отдана школе госпожи Дункан, сам он собирается жить в Ницце. Кроме этого, он брал на себя оплату всех расходов, включая транспорт для перевозки школы. Невероятный по красоте и благородству жест. Неудивительно, что из одной только благодарности Айседора должна была влюбиться в своего рыцаря и спасителя, а он к тому же был красивым и стильным мужчиной. Он мог быть поэтичным и веселым, щедрым и заботливым. Он играл с детьми или любовался их танцами, а потом, вдруг срываясь с места, сажал себе на плечи малютку Дердре, увлекая за собой Айседору на белокрылую яхту «Ирис». Когда Парис смотрел на море, и ветер развивал его кудри, его глаза из серых превращались в синие. Играли приглашенные музыканты, отправив девочку с нянькой спать в каюту, Парис присаживался рядом с Айседорой, и они болтали обо всем на свете или молчали, глядя на волны.

А потом Лоэнгрин уезжал в свою Ниццу, дабы уже через несколько дней снова нагрянуть в гости с огромными кульками и пакетами сластей, время от времени он приглашал Айседору пообедать с ним и погулять по городу.

«Погулять» в устах Зингера – это не спокойные прогулки по улицам с обязательным разглядыванием домов и остановками в небольших уличных кафе. Обычно он приезжал к Дункан в роскошном Оldsmobiles, по словам самого Париса – уцелевшем после знаменитого пожара 1901 года. Айседора плохо разбиралась в автомобилях, хотя название завода, начавшего производства Олдсмобилей, «Olds Motor Works» действительно было на слуху. Основанная Рэнсом Олдсом в 1897 году, через четыре года компания она уже выпустила 425 автомобилей, работающих на бензине.

Что же до того самого пожара, уничтожившего, по словам газетчиков, всю фабрику, оставив голые, черные стены, в тот день рабочим все же удалось вывезти всего один автомобиль Curved Dash, по образцу которого позже, уже на новом месте были произведены его двойники, носящие официальное название «Olds automobiles» и прозванные в народе олдсмобилями. По уверениям Зингера, ему удалось перекупить именно тот, спасшийся в пожаре первый Curved Dash, на котором он время от времени и приезжал в Ниццу. Врал, конечно, впрочем, мужчины любят прихвастнуть.

Помогая Айседоре удобно устроиться в его автомобиле, Зингер напевал популярную песенку «Моя Мерри в Олдмобиле», как пел, должно быть, всем женщинам, которых ему доводилось катать.

Парис Зингер был всеобщим любимцем, и в Ницце он давно уже завоевал сердца местных светских львиц, некоторые из которых не без основания считали, что он должен принадлежать лишь им. Таковых было немало, и буквально на первом же обеде, в ресторане, куда пригласил Айседрору Зингер, наша героиня имела сомнительное удовольствие лицезреть одну из своих соперниц. Разодетая в яркие шелка, покрытые жемчугами и бриллиантами, дама за соседним столиком то и дело бросала на Айседору и ее спутника ревнивые взгляды. У Дункан кусок в горло не шел, все время казалось, что бывшая зингерская пассия бросится на нее с ножом или пистолетом. В общем, обед прошел хуже некуда, Айседора издергалась и была просто счастлива, когда они, наконец, убрались подобру-поздорову. Ее опасения и дурные предчувствия очень скоро оправдают себя в полной мере, когда на карнавале, устроенном Зингером, вечный меценат не только организовал увеселение и выпивку для своих гостей, но и приказал сшить каждому гостю костюм Пьеро, так как это был бал Пьеро, тогда-то таинственная дама кинулась к Парису Зингеру, в лучших традициях кинематографа, с ножом в руке.

Заметив вооруженную истеричку, Парис просто пошел к ней навстречу, ругаясь, точно дворник, быстро обезоружив свою бывшую любовницу, он взвалил ее себе на плечо и, не слушая проклятий и причитаний несостоявшейся убийцы, вынес крикунью и передал слугам с просьбой успокоить ее и отвезти домой.

Но едва Айседора немного оправилась от шока, все-таки она танцевала в этот момент с Парисом и запросто могла быть убита с ним за компанию – перспектива не из завидных, как тут ее позвали к телефону, срывающимся от волнения голосом Елизавета сообщила, что у младшей ученицы, той самой Эрики, которая в день поступления в школу чуть не померла от воспаления миндалин, вдруг случился приступ крупа. Айседора и Парис, как были в костюмах Пьеро, бросились к автомобилю и вскоре уже везли на виллу известного в Нице педиатра. Положение действительно оказалось серьезным, напрасно, всю дорогу нежно обнимая за плечи Айседору и целуя ее шею и руки, Зингер пытался шутить, уверяя, что Елизавета слишком сгустила краски. Нет, отважная сестра не преувеличила степень опасности, а скорее приуменьшила. Эрика задыхалась, к моменту, когда Айседора и Парис привезли врача, ее личико совершенно потемнело, она уже даже не могла плакать. Два часа доктор боролся с болезнью, два часа два белых от страха Пьеро сидели около кровати не в силах пошевелиться. На рассвете доктор объявил, что девочка будет жить, после чего Айседора рухнула в объятия своего рыцаря. Теперь были отброшены все препоны, они одновременно поняли, что должны быть вместе.

На следующий день Айседора, Парис и Дердри отправятся в небольшое путешествие на яхте «Ирис».