Самое время
© Перевод Н. Екимова

Можете сколько угодно называть меня ребячливым, но я правда люблю всю эту чепуху — снег, елки, мишуру, индейку. И подарки. И рождественские гимны, и просто веселые песенки. Короче, я люблю Рождество™.

Вот почему я так волновался. Но не за себя, за Энни. Аилса, ее мама, сказала, что ничего особенного в этом дне нет и она не понимает, к чему такая сентиментальность, но я-то знал, что Энни ждет не дождется. Ну и пусть ей уже четырнадцать, все равно она еще девчонка и наверняка мечтает о носке у камина. Вот почему каждый раз, когда Энни проводит 25 декабря со мной — мы с Аилсой установили после развода очередь, — я просто расшибаюсь в лепешку.

Должен сказать, что в тот раз скептицизм Аилсы повлиял на меня особенно сильно. Я ужасно боялся, что Энни будет разочарована. Вот почему я не могу даже описать вам тот восторг, который я испытал, узнав, что в кои-то веки смогу отпраздновать как следует.

Только поймите меня правильно. Нет, я не акционер ЮлКо, и однодневная одноразовая лицензия мне тоже не по карману, так что устроить настоящую, законную вечеринку я бы не смог. Конечно, всегда можно обратиться в конкурирующую фирму «Эксмас-Тим», у них все значительно дешевле, или к неспециалистам вроде «Кока-Криссмас», но меня угнетала сама идея оскорбления праздника дешевкой. Все равно на все традиционные предметы денег не хватит, а раз так, то зачем и затеваться? («Эксмас-Тим» принадлежат права на «Эгг-ног». Но «Эгг-ног» — это такая гадость.) Другие фирмы каждый год пытаются изобрести что-то новенькое, альтернативное традиционным патентованным рождественским снеговикам и оленям, но ничего как-то не приживается. Никогда не забуду, как, мягко говоря, без восторга, реагировала Энни, когда я купил ей Праздничного Джингл-Геккона.

Вот почему в тот день я, как почти все люди, собирался устроить скромное домашнее событие, приуроченное к Середине Зимы, — только для нас с Энни. А значит, чем дальше от лицензированных продуктов, тем лучше.

Плющ в качестве украшения еще кое-как проходит, а вот Остролист™ ни-ни; зато я запасся помидорками-черри, которые планировал развесить по кактусам. С мишурой решил не рисковать, купил пару ярких поясков, чтобы нарядить ими мою аспидистру, и все. В общем, вы понимаете. Инспектора ведь тоже не звери, на пару-тройку безделушек глядят обычно сквозь пальцы, за что им большое человеческое спасибо, ведь штрафы за нелицензированное празднование Рождества™ просто астрономические.

И тут, пока я так готовился, случилась умопомрачительная вещь. Я выиграл в лотерею!

Нет, конечно, главный куш сорвал не я. Зато я оказался одним из тех счастливчиков-претендентов, кому достались отличные утешительные призы. Пригласительные билеты на специальную, лицензированную вечеринку в честь Рождества™, в центре Лондона, устроенную не кем-нибудь, а ЮлКо!

Когда я прочитал пригласительное письмо, у меня задрожали руки. Это же ЮлКо, значит, все будет по-настоящему. С Сантой™, и Рудольфом™, и Ветвью Омелы™, и Мясными Пирогами™, и Рождественской Елью™, под которой будут лежать подарки.

Вот это последнее меня и добило. Просто не могу передать, до чего несчастным и одиноким я себя чувствовал, укладывая свои завернутые в газету подарки рядом с аспидистрой, но что было делать: с тех пор, как ЮлКо купила права на цветную оберточную бумагу и хранение под елью, инспектора прямо взъелись на все, что хотя бы отдаленно напоминает Субарбориальное Дарохранение при отягчающих Обстоятельствах. А я так мечтал, чтобы Энни смогла хотя бы раз в жизни поклониться елочке и вытащить из-под ее благоухающей, сыплющей колючими иголками лапы подарки в ярких обертках.

Наверное, не стоило говорить об этом Энни заранее, пусть бы это был мой сюрприз, но я не удержался. А еще мне, честно говоря, до смерти хотелось поквитаться с Аилсой. Пусть теперь, сколько ей влезет, всем рассказывает, что ей до лампочки Рождество™.

— Ты только подумай, — восторгался я, — мы будем петь рождественские гимны на совершенно законном основании — ой, прости, я совсем забыл, ты же их терпеть не можешь… — Фу, какой же я болван.

Но Энни саму только что не тошнило от возбуждения. Она сменила свой ник в сети на «самое-время» и, насколько я мог судить, целыми днями только и делала, что хвасталась перед своими несчастными подружками. Я заглянул в экран ее монитора, когда приносил ей чай: чат пестрел сообщениями от персонажей вроде Колокольчикдиньдинь12 и Букетцветов и восклицаниями типа «да ты чё-о-о-о!?!?!? раж-ди-ство-о-о?!?! клё-о-о-в-о-о!!!» — но тут моя дочь заблокировала экран и потребовала свободы частной переписки.

— Поимей же ты снисхождение, — сказал я ей. — Хватит уже тыкать всем в нос своей удачей, — но она только расхохоталась и заявила, что у них все равно назначена на тот день встреча и что я сам не знаю, что говорю.

Утром 25 декабря, проснувшись, Энни впервые в жизни нашла на столбике своей кровати Носок™; с ним она и спустилась к завтраку, сияя, как новый гривенник. А я с несказанным удовольствием помахал у нее перед носом пригласительным билетом от ЮлКо и на законном основании сказал:

— С Рождеством™ тебя, милая. — Хорошо, что ™ хотя бы не произносится.

Ее подарок я, как меня проинструктировали в письме, направил на адрес вечеринки. Он будет ждать ее под елкой. Новейшая консоль. Конечно, дороговато для моего худого кошелька, но я знал, что Энни понравится. Она ведь обожает видеоигры.

Мы решили выйти пораньше. Народу на улицах было не много, но и не мало, и все прохожие вели себя, как всегда 25 декабря, — не говоря ничего противозаконного, люди по-особому поднимали брови и приветствовали друг друга особой праздничной улыбкой.

Технически это был обычный рабочий день, так что автобусы должны были ходить по обычному расписанию, но половина водителей, само собой, взяли «больничный».

— Давай не будем ждать, — предложила Энни. — Времени у нас полно. Почему бы не пройтись немного пешком?

— Что ты мне купила? — приставал я к ней. — Какой меня ждет подарок? — И я сделал вид, будто собираюсь заглянуть к ней в сумочку, но она строго погрозила мне пальчиком.

— Потерпи, увидишь. Лично я очень довольна своим выбором, папа. По-моему, это именно та вещь, которая будет иметь для тебя значение.

Идти было недалеко, но мы брели нога за ногу, болтали, глазели по сторонам, в общем, канителились, как могли, пока я вдруг не сообразил, что мы уже опаздываем. И очень испугался. Я заторопился, а Энни вдруг надулась и заканючила. Я не стал напоминать ей о том, чья это была идея — пойти пешком. Когда мы добрались до центра Лондона, вечеринка должна была вот-вот начаться.

— Я устала, — ныла Энни. — Долго еще?..

На Оксфорд-стрит оказалось на удивление много народу. Целая толпа, и все с таинственным, счастливым выражением на лицах. Я не удержался и тоже начал улыбаться. Вдруг Энни сорвалась с места и бросилась куда-то вперед, потом так же стремительно вернулась, схватила меня за руку и потащила. Теперь уже ей не терпелось прибавить шагу. Я только успевал извиняться перед теми, кого мы расталкивали.

Кстати, я заметил, что это в основном были совсем молодые люди, не старше двадцати лет, все парами или небольшими компаниями. Они добродушно расступались перед Энни, которая то волокла меня за собой, то вдруг бросала и устремлялась вперед одна, то снова возвращалась и брала меня на буксир.

Людей было действительно на удивление много.

Вдруг впереди послышалась музыка, раздались отдельные крики. Я напрягся, но кричали, кажется, без злобы.

— Энни! — позвал я, на всякий случай. — Поди сюда, милая! — Я видел, как она скачет в толпе.

Да, теперь это была уже настоящая толпа. Кажется, кто-то свистнул? Откуда же набралось столько людей? Меня толкали со всех сторон, людская толчея несла меня вперед, словно она была приливом, а я — попавшей в него щепкой. И вдруг я заметил паренька, а на нем — джемпер с изображением красноносого северного оленя. Мне сразу стало не по себе — одного взгляда на этого малого было довольно, чтобы понять: лицензии у него нет.

— Энни, иди сюда, — снова позвал я, но меня заглушили. Молодая женщина рядом со мной пронзительно затянула:

— Мы-ы-ы-ы…

Парень, с которым она шла под руку, подхватил, за ним его друг, за ним еще несколько человек рядом, а через несколько секунд пела уже вся толпа, хорошие голоса и никуда не годные слились в чертовски громком мычании.

— Мы-ы-ы-ы… — И, потянув первую ноту, сотни людей, демонстрируя безупречное чувство ритма, продолжили песню такими словами:

«…с Рождеством вас поздравляем, счастливого праздника вам желаем…»

— Вы спятили? — завопил я, но никто не обратил на меня никакого внимания, а мой голос потонул в общем беззаконном тарараме. О, Господи. Так я и знал, что-нибудь непременно должно было случиться.

Мы оказались в толпе радикальных рождествианцев.

Я крутился волчком, зовя Энни, бежал за ней, стреляя глазами по сторонам в поисках полиции. Камеры наружного наблюдения наверняка уже засекли это безобразие. Святочное полицейское подразделение с минуты на минуту будет здесь.

Тут я заметил в толпе Энни — черт, люди все прибывали и прибывали — и кинулся за ней. Она манила меня к себе рукой, то и дело озираясь, и я кинулся к ней, расшвыривая встречных, но, подбегая, увидел, что рядом с ней кто-то есть.

— Папа, — крикнула она. Я видел, как ее глаза расширились, словно кого-то узнавая, и — что это, неужели чья-то рука протянулась из толпы и утащила ее за собой?

— Энни! — С громким воплем я рванулся к тому месту, где она только что стояла. Но ее там уже не было.

Я был в панике: она, конечно, умная девочка, к тому же сейчас день, светло, и все же, что это была за лапа такая? Я набрал ее номер.

— Папа, — услышал я ее голосок. Слышимость в толпе была ужасающая. Пришлось орать во всю глотку, чтобы спросить у нее, где она. Она тоже ответила напряженно, но, судя по всему, не испуганно. — … О’кей… я буду… увидимся… друг… на вечеринке.

— Что? — надрывался я. — Что?

— На вечеринке, — повторила она, и сигнал пропал.

Ясно. На вечеринке. Значит, она идет туда. Я взял себя в руки. И стал пробираться вперед сквозь гущу людей.

Которые демонстрировали, между тем, все более и более левые взгляды. Вскоре я оказался в эпицентре настоящего мишурного бунта.

Оксфорд-стрит была заполнена людьми от края до края; между тысячами невесть откуда взявшихся манифестантов был зажат и я. Понадобилось неимоверное количество времени, чтобы проложить сквозь эту демонстрацию путь. Толпа, прежде казавшаяся анонимной, вдруг ожила, расцветилась. Кого только не было в этом марше. Кого только я не повидал, пробиваясь к Энни.

Господи, у них еще и плакаты? Лозунги проплывали над моей головой, словно мусор, подхваченный волной. ЗА МИР, СОЦИАЛИЗМ И РОЖДЕСТВО! РУКИ ПРОЧЬ ОТ НАШИХ ПРАЗДНИКОВ! ПРИВАТИЗИРУЙ ЭТО! Один плакат я видел буквально везде. Он был простым и лаконичным: буквы ТМ в красном кружке, перечеркнутые такой же красной полосой.

«С Энни все будет в порядке, — твердил я себе. — Она сама так сказала». Я крутил головой, шагая на вечеринку. До нее оставалось всего несколько улиц. Я решил разглядеть демонстрацию как следует.

Эти люди просто спятили! Не то чтобы я был с ними не согласен, просто так ведь ничего не добьешься. Только беду накличешь, на себя и на других. Копы вот-вот явятся.

И все же я не мог не восхититься их изобретательностью. Какие на них были костюмы, какие краски — загляденье! А главное, как они пронесли все это на улицы, как организовали? Наверняка в онлайне, а значит, в ход пошло какое-нибудь замысловатое кодирование, чтобы обмануть полицейский надзор. Каждая группа марширующих пела свою песню, многих из них я не слышал годами. Я шел как сквозь зимнюю сказку.

Сначала я миновал христиан, они несли кресты и пели святочные гимны. Сразу за ними группа плохо одетых людей продавала свои газеты и несла плакаты с портретами Маркса в колпаке Санты-Клауса. «Я мечтаю о Рождестве красном», — пели они, не совсем в лад.

Мы как раз поравнялись с магазином «Селфридж», когда от толпы отделилась группа людей и остановилась у его витрин, заполненных привычной мешаниной из парфюмерии и туфель. Демонстранты переглянулись и бросились к стеклу. Увидев такое, прохожие на улице, перпендикулярной Оксфорд-стрит, замерли. Встреча с обычными покупателями оказалась для меня такой неожиданностью, что я едва не споткнулся, до того странно было видеть на улице кого-то, кроме протестующих.

Я знал, о чем они думали, эти люди, которые шли в «Селфридж»: они вспоминали старинные традиции (иные — по рассказам старших, лет им было явно маловато, чтобы помнить жизнь до парламентского акта о Рождестве™).

— Если нам не дают рождественские витрины, — вдруг закричала во всю глотку женщина из тех, что остановились у магазина, — мы имеем право сами взять их. — И они выхватили из-за пазух молотки. О, Господи. Полетели осколки.

— Нет! — Это кричал мужчина в элегантном шерстяном костюме. Часть демонстрантов, явно шокированная, побросала плакаты, на которых было написано «ЛЕЙБОРИСТЫ — ДРУЗЬЯ РОЖДЕСТВА». — У нас у всех одна цель, — продолжал этот мужчина. — Но мы против насильственных действий!

Однако никто не обращал на него внимания. Я думал, что люди с молотками станут растаскивать товары, но нет, они просто отпихнули их в сторону, вместе с осколками стекла. Из витрины ничего не пропало, наоборот, предметов в ней стало больше. Люди достали из сумок и карманов ясли из папье-маше, фигурки Санта-Клаусов™, подарки в ярких обертках, Остролист™ и Омелу™, и все это, аляповатое, но праздничное и веселое, поместили в витрину.

Я продолжал шагать. Кто-то преградил мне путь. Это был один из тех броско одетых типов, которые вились на окраине марша. Ухмыляясь, он протянул мне листовку.

Я ничего в этой бумажке не понял, а потому просто отшвырнул ее прочь.

Раздался пулеметный треск вертолетного винта «О, черт, — подумал я. — Они уже здесь».

— Внимание, — прогремел с небес голос, усиленный мегафоном. — Вы нарушаете часть четвертую Уложения о Рождестве™. Немедленно разойдитесь, иначе вы будете арестованы.

К моему немалому удивлению, это обращение было встречено дружным хриплым ревом. Люди начали скандировать. Сначала я не мог разобрать слова, но постепенно они делались все четче.

— Чье Рождество? Наше! Чье Рождество? Наше!

Длинное слово «Рождество» не очень хорошо ложилось на маршевый ритм.

Я миновал знакомую мне группу, их не раз показывали в выпусках новостей: это были радикальные феминистки-рождествианки, все в белом, с морковками на носу — они называли себя «sNOwMEN». Мимо меня пронесся какой-то коротышка, на бегу он бормотал:

— Длинноват, длинноват. — Вдруг он остановился и заорал: — Все, в ком росту пять футов два дюйма и ниже приглашаются в Маленькие Помощники Санты, устроим хорошее веселье! — Другой коротышка тут же начал ему сердито что-то выговаривать. До меня донеслись слова «шутка» и «высокомерное отношение».

Люди вокруг ели Рождественский Пудинг™, уплетали ломтики жареной индейки. Некоторые давились брюссельской капустой, из принципа. Кто-то протянул мне мясной пирожок.

— Благословен буди, — рявкнул прямо над моим ухом молодой языческий радикал и сунул мне в руки листовку с требованием, раз уж мы завоевали праздник обратно, немедленно переименовать его в Солстисмас. Но его оттерла прочь группа мускулистых балетных в нарядах щелкунчиков и фей-драже.

Я уже приближался к месту праздничной вечеринки, а толпа все не редела, наоборот, только росла. Значит, здание окажется в окружении. Как же я войду внутрь?

В толпе стремительно двигались какие-то люди. «Черт, полиция», — подумал я. Но это оказались не полицейские. Это была группа агрессивно настроенных юнцов, они били стекла любых автомобилей, которые попадались им по пути. На них были наряды Санта-Клаусов™.

— Ёрш твою медь, — буркнул кто-то рядом. — Это же Красно-Белый Блок.

Было очевидно, что КББ вышли на улицу с намерением побузить как следует.

— Валите отсюда! — крикнул кто-то им, но те не обращали внимания.

И тут я увидел полицейских, они собирались в боковых улицах. Красно-Белые выманивали их оттуда, швыряя в них бутылками и вопя:

— Ну, давайте, выходите, кто смелый! — словно сбрендившие фанаты Футбола™.

Я стал отставать от толпы. Повертел головой и увидел: точно, вот он, игрушечный магазин «Хэмлиз». Здесь и должна была состояться вечеринка. Вооруженные охранники, которые обычно стояли у двери, наверняка давно сбежали, напуганные творящимся на улице хаосом. Подняв голову, я увидел в окнах перепуганные лица.

«Я тоже должен быть там, — подумал я. — С вами». Это были приглашенные. Дети и их родители, осажденные демонстрантами со всех сторон, ожидали прибытия полиции.

А вот и она, моя Энни, кричит и машет мне, стоя под козырьком на крыльце магазина. Взвыв от радости, что вижу ее живой и невредимой, я припустил к ней.

— …Что здесь происходит? — кричала она. Вид у нее был напуганный. Святочное подразделение уже окружало провокаторов из Красно-Белых, ритмично стуча резиновыми дубинками по обтянутым мишурой пластиковым щитам.

— Черт знает что, — прошептал я. И обнял ее одной рукой за плечи. — Здесь сейчас будут большие неприятности, — сказал я вслух. — Приготовься бежать.

Но, пока мы стояли там, на крыльце, и напряженно думали, что делать, случилось нечто невероятное. Я моргнул, и тут, откуда ни возьмись, появился юноша в длинном белом одеянии. Никто не успел и руку протянуть, чтобы остановить его, а он уже протиснулся между рядами Красно-Белых и полицией.

— Он с ума сошел! — крикнул кто-то, но вся огромная толпа, сотни и сотни людей, которые запрудили улицу, начали затихать.

Человек в белом запел.

Полицейские двинулись к нему, Красно-Белые хотели отпихнуть его в сторону, но его голос поднялся до таких заоблачных высот, что все невольно замерли. Никогда еще я не слышал ничего красивее.

Он взял одну ноту, неземной чистоты. Подержав ее несколько секунд, он продолжил:

— О, малый город Вифлеем, ты спал спокойным сном…

Он умолк, а все вокруг тянули шеи, ожидая продолжения.

— Когда рождался новый день в безмолвии ночном…

Затихли Красно-Белые. Все кругом затихли.

— Внезапно тьму рассеял небесный, дивный свет…

Тут уже остановились и полицейские. Сначала они опустили дубинки. Потом, один за другим, отставили щиты.

— Родился Тот, кого народ ждал много, много лет…

Появились еще фигуры в белом. Они спокойно подошли к своему товарищу и встали бок о бок с ним. Я даже вздрогнул, поймав себя на том, что, оказывается, заслоняю рукой глаза. Было нечто неумолимо повелительное в этих высоких, удивительно красивых, загадочных юношах, явившихся неведомо откуда. Белизна их одеяний ослепляла. У меня даже дыхание перехватило.

И тут они запели все хором.

— В тиши ночной дар неземной спустился к нам с высот. Людским сердцам Господь всегда дары в тиши дает…

Полицейские прислушивались, один за другим стягивая с себя шлемы и опуская их на землю. В их наушниках тревожно квакало начальство.

— Неслышно и незримо, средь шума, бурь и гроз… — Тут певцы взяли паузу, и мне буквально до боли в сердце захотелось услышать продолжение. — Готовым ждать Его, принять является Христос.

Полицейские улыбались, их глаза блестели от слез, а вокруг них валялись на земле брошенные щиты и палки. Солист поднял руку. Оглядел брошенные полицейскими средства нападения и защиты. И обратился к Красно-Белым.

— Незачем было начинать с драки, — сказал он им, и те пристыженно опустили глаза. Он подождал.

— Вас все равно побили бы. А теперь, — продолжил он, — когда эти идиоты разоружились сами, зададим им жару. — И он рванулся вперед, а за ним и все его товарищи по хору, хлопая подолами своих одеяний, как один, навалились на полицейских.

Бедные безоружные копы сначала только глаза вытаращили, но, видя, что дело не шуточное, развернулись и бросились наутек, а вся толпа с ревом погналась за ними.

— Мы — Закрытое Общество Поющих Геев-Радикалов! — перекрывая рев толпы изумительным своим тенором, прокричал солист. — С гордостью сражаемся за народное Рождество!

Его друзья начали скандировать:

— Мы — здесь! Мы — хор! Привыкайте!

— Вот это, я понимаю, настоящее рождественское чудо! — сказала Энни. Я так крепко прижал ее к себе, что она прошептала: — Папа, все в порядке, отпусти меня.

Позади орала толпа, захватывая улицу за улицей.

— Вечно из-за этих Красно-Белых одни неприятности, — буркнула Энни. — Выдумали красивый лозунг — «стратегия напряжения» — и прикрываются им, черт их дери. А на деле обыкновенные авантюристы и анархисты, вот они кто.

— Ага, — поддакнул парнишка рядом с ней. — Причем половина из них — полицейские осведомители. Их же сразу видно. Кто громче всех кричит «Бейте!», тот и есть коп.

Я прямо онемел от этого разговора, только знай себе мотал башкой от одного к другому, как болван на теннисном матче.

— Чего?.. — выдавил, наконец, я.

— Да ладно тебе, па, — сказала Энни. И клюнула меня в щеку. — Иначе бы ты меня ни за что не отпустил. А еще пришлось заставить тебя идти сюда пешком, чтобы мы не оказались здесь слишком рано. Не то сидели бы сейчас там взаперти, как эти. — И она кивнула на несчастных призоносцев, облепивших окна верхнего этажа «Хэмлиз». — А потом мне пришлось от тебя сбежать, ведь по доброй воле ты тоже не разрешил бы мне присоединиться к маршу. Пошли. — И она взяла меня за руку. — Теперь, когда полиция больше не стоит у нас на пути, можно продолжать марш к Даунинг-стрит.

— Да, но ведь сейчас самое время, чтобы смыться…

— Папа, — сказала она. И строго на меня посмотрела. — Я так радовалась, когда ты выиграл этот билет. Без него я и мечтать не могла о том, чтобы попасть сюда.

— Тебя кто-то схватил, я видел, — сказал я.

— Это был Марван. — И она кивнула на юнца, который говорил недавно. — Папа, это Марван. Марван, это мой папа.

Марван улыбнулся и вежливо пожал мне руку, переложив в другую свой плакат. На нем было написано: МУСУЛЬМАНЕ ЗА РОЖДЕСТВО. Он обратил внимание, что я прочел надпись.

— Мне лично все равно, Рождество или не Рождество, — сказал он, — но мы все помним, как вы вступились за нас, когда Умма Пик пыталась приватизировать Эид. Для нас это очень важно. И потом… — Он застенчиво отвел глаза. — Я знаю, как это важно для Энни.

Она посмотрела на него долгим взглядом. «Ага», — подумал я.

— Марван — Букетцветов, папа, — сказала она. — В Инете.

— Знаешь, я все-таки немного раздражен, — сказал я. Мы уже приближались к Даунинг-стрит. Марван сказал нам «до свидания» еще на Трафальгарской площади, так что мы снова остались вдвоем, если не считать еще примерно десятка тысяч человек вокруг. — Дело в том, что я купил тебе подарок, он дорого мне стоил, а теперь он остался там, на той вечеринке…

— Честно говоря, папа, мне совсем не нужна новая консоль.

— Как ты узнала?.. — начал было я, но она не слушала.

— Меня вполне устраивает моя старая: я ведь все равно играю почти только в стратегии, а они не такие жручие. А еще у меня в моей машине все пинкограммы. Переносить их в новую машину замаешься, а скачивать из сети еще раз — опасно.

— Какие граммы?

— Ну, вроде Красный 3.6. Конвертирует сразу целую пачку игр. «СимуСитиСтейт» превращает в «КрасныйОктябрь». Все в таком духе. Я уже на четвертом уровне. А в конце уровня сидит Царь. Тот, кто придумает, как его обойти, получает Двойную Силу.

Я даже не пытался понять, что все это значит.

У входа в резиденцию премьер-министра стояла огромная Рождественская Ель™, белая с серебром. Толпа, завидев ее, засвистела. Но елку охраняли военные, так что люди сразу перевели свое возмущение в шутливый тон. Кто-то, правда, швырнул в ель Рождественский Пудинг™, но с ним быстро разобрались.

— Это на Рождество не похоже, — кричали мы, проходя мимо. — А вот это на Рождество похоже.

Небо уже темнело, и толпа начинала понемногу редеть, когда полиция, наконец, смогла перегруппировать силы. Проходя мимо группы в красных банданах, мы спели вместе с ними:

— И все равно мне немного жаль, что ты не увидела вечеринку, — сказал я.

— Папа, — возразила Энни и даже встряхнула меня. — Это самое лучшее Рождество в моей жизни. Понимаешь? В жизни! Другого такого уже не будет. И я так рада, что провела его с тобой.

И она взглянула на меня искоса.

— Так ты догадываешься? — спросила она. — Какой у тебя будет подарок?

Она смотрела на меня взволнованно и так серьезно, что я даже расчувствовался.

Я вспомнил все, что случилось с нами и на наших глазах в тот день, все, что я передумал и перечувствовал. И, подумать только, что я сам был частью всего этого. Событие изменило меня, я стал не тем, кем был еще утром. Это открытие меня потрясло.

— Да… — начал я неуверенно. — Да, думаю, что догадываюсь. Спасибо, девочка.

— Черт! — сказала она. — Ты догадался! Но как?

И она протянула мне маленький бумажный пакет.

В нем оказался галстук.