Ларок нравилось беседовать с Торвальдсеном. Интересный, остроумный, время на светскую болтовню не тратит, слушает внимательно, информацию запоминает, ловко раскладывает факты по полочкам и быстро делает выводы.

Точь-в-точь как она.

— Наполеон понимал, что война только на пользу обществу, — говорила Элиза. — Перед лицом нависшей угрозы лучшие умы государства становились изобретательней. Благодаря новым технологиям увеличивалась производительность предприятий. Народ охотнее подчинялся. Напуганные граждане были готовы снести от правительства что угодно, лишь бы их защитили. Впрочем, от войны чересчур много разрушений, да и терпение людей небезгранично. А уж враги Наполеона постарались на славу! Все неожиданно зашло настолько далеко, что император утратил контроль над страной.

— Война — полезна? — Датчанин вскинул брови. — В голове не укладывается! Едва ли сыщутся плюсы на все ее минусы.

— Да, конечно, смерть, разор, опустошение, убытки… — согласилась Ларок. — Но ведь войны существовали всегда. Почему же столь вредное явление живет и здравствует тысячи лет? Да потому что действенно! Все величайшие человеческие достижения — плоды тех самых разрушительных войн. Вспомните Вторую мировую. Мы научились расщеплять атом, полетели в космос. Я уже не говорю о более мелких открытиях в области электроники, естествознания, медицины, машиностроения… И весь этот прогресс на фоне беспрецедентной бойни!

Торвальдсен кивнул.

— В ваших словах есть доля истины.

— На самом деле влияние войны еще существенней, герр Торвальдсен. Возьмем, к примеру, историю США. Экономика страны циклична: бум, спад, кризис — и так по кругу. Только — примечательное совпадение! — кризис в Америке наступал обычно при недостаточных расходах на военные операции. Вспомните! Кризис после войны тысяча восемьсот двенадцатого года, после гражданской войны шестидесятых, после испано-американской войны конца девятнадцатого века. Сразу после Первой мировой, когда Америка сделала ставку на изоляционизм и в буквальном смысле слова разоружила армию, подоспела Великая депрессия. На круги своя все вернула следующая война…

— Вы, похоже, тщательно изучили этот вопрос, — проронил датчанин.

— Разумеется, — серьезно ответила Элиза. — По-моему, все яснее ясного. Благодаря войне обществом можно спокойно управлять. Перед лицом внешней угрозы у людей нет иного выбора, кроме как подчиняться. Конец войне — конец национальному суверенитету. Пожалуй, первым до этой мысли дошел Наполеон. И претворил ее в жизнь.

Зал ресторана потихоньку пустел. Посетители, закончив обед, прощались друг с другом и расходились по своим делам.

— Наполеон собирался завершить войну и перевести общество в режим мирного существования, — продолжала Ларок. — Не только во Франции, но и на завоеванных территориях. Однако войну требовалось чем-то заменить. А чем? Наполеону не повезло — в то время подходящих суррогатов не существовало.

— И чем же можно заменить войну?

Элиза пожала плечами.

— Подобрать замену сложно, но возможно. Нужен альтернативный враг — существующая или потенциальная опасность, против которой народ охотно сплотится. Например, угроза всеобщей гибели от ядерного оружия. На этом строилась «холодная война». Противники и пальцем друг друга не тронули, зато тратили миллиарды на подготовку к грядущим боям. Правители тогда жили припеваючи. Федеральный резерв США рос как на дрожжах. С тысяча девятьсот пятидесятого по тысяча девятьсот девяностый западная цивилизация достигла небывалых высот развития. Благодаря «холодной войне» человек ступил на Луну. По-моему, достойная замена войне реальной.

— Я вас понял.

— С противостоянием другим опасностям-заменителям уже сложнее. — Элиза нахмурилась. — За последние годы все перепробовали: глобальное потепление, дефицит продуктов, контроль над пресной водой, — однако ни одна из этих угроз не сумела устрашить и мобилизовать народ. Могли бы сработать программы по здравоохранению, образованию, кампании по строительству муниципального жилья, транспорту — широкомасштабные, всеохватные, — чтобы все население увлеченно следило за успехами, чтобы деньги текли в это русло рекой. Только вряд ли правительство займется подобным проектом. Даже малюсенькая война — дело затратное. И хотя здравоохранительные программы с программами социального страхования съедают огромные суммы, с расходами на подготовку и содержание армии их не сравнить. Они не столь разорительны, как война, и никогда ее не заменят.

Торвальдсен рассмеялся.

— Вы сами-то понимаете, какая это бессмыслица?

— Отлично понимаю. Но переход к миру — процесс сложный. Оставим пока вопрос управления, вспомним о коллективной агрессии. Ее ведь нужно куда-то направить.

— Как делали римляне? Гладиаторские игры и жертвоприношения в Колизее?

— Да, умный был народ, — сказала Ларок. — Все то, о чем я сейчас рассказываю, они применяли на практике. Общество находится в состоянии мира, нужно избежать раскола внутри страны — как быть? Вместо войны они предложили людям игры. В результате Римская империя процветала не одно столетие.

Датчанина ее рассказ явно заинтриговал.

— Да, герр Торвальдсен, — продолжала она, — даже античные монархи понимали, что в состоянии мира подданные не потерпят того, на что охотно согласятся, если на пороге маячит война. Это отчасти верно и в отношении современных демократических государств. Возьмем снова, к примеру, Америку. В пятидесятых годах из страха перед коммунизмом страна позволила властям пренебречь Первой поправкой к Конституции. До свободы ли слова, когда из-за океана якобы грозит ракетами Советский Союз? И после событий одиннадцатого сентября две тысячи первого года американцы пропустили такие законы, против которых в любое другое время возмутились бы! Потому что Патриотический акт серьезно ущемил гражданские свободы, разрешил вторгаться в личное пространство, контролировать жизнь людей. Прежде американцы сочли бы это оскорблением, а теперь безропотно снесли насилие над собой в обмен на безопасность…

— Или, по крайней мере, ощущение безопасности.

Элиза улыбнулась.

— Именно. Правдоподобная внешняя угроза позволяет правителю расширять свои полномочия. До тех пор, пока общество верит в ее реальность. — Она выдержала паузу. — И на этом можно грандиозно заработать.

— Плохо, что надпись ни о чем нам не говорит. — Малоун указал на загадочное послание в конце книги. — Хенрику наша неосведомленность не понравится.

Доктор Мюра сосредоточенно рассматривал непонятные строки.

— Есть у меня одна мысль… Идемте в Лувр. Проверю кое-что.

Судя по всему, Элиза серьезно поработала над своим проектом. Внимательно выслушав ее объяснения, Торвальдсен решил перевести разговор на Эшби.

— Вы не спросили меня о проблемах с утечкой информации, — дружелюбно заметил он.

— Я думала, вы сами заведете разговор, когда будете готовы.

Медленно потягивая вино, Торвальдсен собрался с мыслями.

— Эшби должен около тридцати миллионов. Большая их часть — ничем не обеспеченные личные займы под весьма высокие проценты.

— На мой взгляд, лорд Эшби честен и предан делу, — возразила Ларок. — Он выполнил все мои поручения.

— Лорд Эшби — вор. Как вам хорошо известно, несколько лет назад он водил тесную дружбу с коллекционерами краденых предметов искусства. Многие его приятели в конце концов очутились на скамье подсудимых…

— Причастность лорда Эшби не доказана.

— Это его не оправдывает. Он из той же компании, я точно знаю, — сказал датчанин. — И вы знаете. Поэтому он — член вашего клуба.

— И отлично справляется с обязанностями. Например, сейчас он в Париже, разыскивает важное свидетельство — главный ключ к разгадке. За это, герр Торвальдсен, я могу простить очень-очень многое.

Малоун и профессор Мюра спустились на эскалаторах в недра стеклянной пирамиды — в гудящий, точно улей, вестибюль, где в ожидании экскурсии толпились туристы. Интересно, куда ведет его ученый? К счастью, тот обогнул длинные очереди у кассы и направился в двухэтажный книжный магазин.

Тысячи красочных томов были рассортированы по эпохам и странам. Мюра сразу повернул к обширной французской секции, а точнее, к столам со стопками книг по наполеоновскому периоду.

— Отличный магазин, я часто тут бываю. Здесь много малоизвестных учебников, которые днем с огнем не найти.

Как библиофил библиофила Малоун прекрасно его понимал.

Мюра быстро просматривал заглавия.

— Я могу помочь?

— Мне нужна книга об острове Святой Елены, она на французском, — ответил ученый, скользя глазами по россыпи томов. — Несколько недель назад я чуть ее не купил, но… — Нагнувшись, он вытянул из стопки книгу в твердом переплете. — Вот! К сожалению, очень дорогая. Поэтому я предпочел восхищаться ею издалека.

Малоун улыбнулся. Мюра ему нравился, нравилась его простота.

Отыскав в книге нужную страницу, ученый попросил Коттона открыть загадочную надпись.

— Так я и думал! — Профессор ткнул пальцем в роскошный том. — Это фотография записей Наполеона, сделанных им в ссылке. Как известно, со временем почерк у императора испортился до невозможности, и многие его черновики переписывал камердинер Сен-Дени. Видите? Образцы почти идентичны.

Малоун перевел взгляд с одной книги на другую. И правда, похоже. Та же округленная «М»… Выпуклая «Е»… Изогнутая «F»… Странная «А», похожая на наклонную «D»…

— Значит, послание в книге о Меровингах оставил Сен-Дени?

— Нет.

Коттон озадаченно смотрел на ученого.

Тот развернул к нему снимок.

— Прочитайте подпись к фотографии.

Ну, конечно!

— Это почерк Наполеона?

Мюра, кивнув, указал на том из Дома Инвалидов.

— Текст император написал сам, потому специально и оговорил в завещании, что оставляет книгу Сен-Дени. В общем, запись имеет большое значение.

Малоун вспомнил рассказ датчанина о разговоре Эшби и Кэролайн Додд — о том, как любовница удивилась, отыскав письмо, написанное рукой императора, — и вкратце изложил это ученому.

— Я думал о том же, — отозвался профессор, скользя взглядом по странным буквам и пометкам Наполеона Бонапарта. — Хенрик мне говорил… Ужасно любопытно…

— Тут какие-то указания, — убежденно произнес Малоун.

Решив задеть Элизу Ларок побольнее, Торвальдсен вкрадчиво поинтересовался:

— А если лорд Эшби не раздобудет то, что вы просили?

Она пожала плечами.

— Кроме моего предка, клад Наполеона никто особенно не искал. Вроде бы история об императорских сокровищах из области мифов. Надеюсь, это все-таки не миф. Если Эшби ничего не отыщет — не его вина. По крайней мере, он старается.

— Он лжет вам относительно своего финансового положения, — напомнил датчанин.

Пальцы Ларок коснулись бокала с вином.

— Да, это плохо. Я огорчена. — Она помолчала. — И все же хотелось бы доказательств.

— Что, если Эшби найдет сокровища, а вам не скажет?

— Ну, этого я не узнаю, — усмехнулась Элиза.

— Не узнаете, — согласился Торвальдсен.

— К чему хождение вокруг да около? — Она взглянула ему в лицо. — Вам что-то известно?

Датчанин мысленно улыбнулся: наконец-то уловила намек!

— Кажется, Эшби ищет в Париже кое-что важное? Вы сказали, ключ к разгадке? Полагаю, вам он сообщит, что раздобыть его не удалось. Не было, не нашел… В общем, выкрутится. Вам решать, правда это или ложь.