На первый взгляд американская писательница еврейского происхождения из Нью-Йорка, с волосами, крашенными под барсучий мех, не годится в качестве источника информации о Швеции. Но в 60-х и 70-х Сьюзен Зонтаг прожила в этой стране двенадцать лет. Она, в частности, сняла здесь три не слишком удачных фильма «под Бергмана» и, что намного интереснее, написала на редкость стервозное прощальное письмо Швеции перед своим отъездом.

Зонтаг не увидела в шведах компанейских людей. «Игра в молчанку – шведский национальный грех. Такое впечатление, что Швеция состоит из заурядных, лишенных привлекательности мини-Гарбо», – пишет Зонтаг, добавляя, что шведы неуклюжи, мнительны и «беззаветно преданы порядкам». К тому же они – алкоголики-мизантропы: «Шведы хотят быть изнасилованными. А выпивка – их национальный способ насилия над собой».

Даже шведский нейтралитет у Зонтаг оказался не благородным гуманистическим поступком, а проявлением коллективной паранойи (не говоря уж о лицемерии – более половины шведов были прогермански настроены во время Второй мировой войны). С этими словами Зонтаг выдернула чеку из своей полемической гранаты и, не оглядываясь, бросила ее через плечо, направляясь к выходу на посадку авиарейса в Нью-Йорк.

Возможно, впечатление Зонтаг о принимающей стороне подпортил неуспех ее фильмов. Она умудрилась обратить в недостаток даже то, что многие считают одной из самых сильных черт шведского характера: «Я убеждена, что шведское здравомыслие глубоко ущербно и опирается на комплексы, тревожность и эмоциональную разобщенность… По мне, это почти патология». Неправильной оказалась и их порнография – она «снижает сексуальность… подобно иллюстрациям в справочнике гинеколога… и вызывает у мужчин оцепенение».

А еще у них овощи всегда переварены.

Пожалуй, Зонтаг было просто смертельно скучно с необщительными, немногословными и не склонными к экспрессии шведами. Не могу похвалиться тем, что знаком со всеми жителями Швеции, но, судя по тем, кого я знаю, это люди не столько скучные, сколько сдержанные (за исключением случаев, когда они находятся в непосредственном контакте с лангустами и шнапсом).

При этом они готовы самоотверженно слушать собеседника, почти не перебивая, даже когда он несет откровенную чушь. Они смеются, если им рассказать анекдот (не знаю, из вежливости или из сострадания, но разве это важно?). Как сказано в одном путеводителе по Швеции: «Чем больше вы говорите, тем дольше они готовы слушать – и тем спокойнее становятся». Шведы – идеальная аудитория для претенциозных трепачей вроде меня. Люблю их.

В отличие от датчан, готовых сообщить, что они – счастливейший народ на свете, первому встречному ученому, журналисту или китайскому туристу, который всего-то хотел купить мороженое на Nyhavn, шведы не слишком высокого мнения о себе. Несколько лет назад Шведский институт изучения общественного мнения попросил молодых шведов описать своих соотечественников. Вот восемь главных прилагательных, которые они для этого выбрали, в порядке убывания значимости: завистливые, чопорные, трудолюбивые, любящие природу, спокойные, честные, нечестные и ксенофобские. В самом низу списка оказались: мужественные, сексапильные и артистичные.

В книге «Взгляд на шведов со стороны», которую написал основатель Стокгольмского центра межкультурных связей Ян Филлипс-Мартинссон, приводится еще несколько характеристик шведов: молчаливые, серьезные, скованные, скучные, на первый взгляд дружелюбные, необщительные, пунктуальные, негибкие, надменные и чересчур осторожные. Другое слово, которое регулярно всплывает в аналитических материалах о шведском характере, – «застенчивость». Американский психоаналитик, долго изучавший шведов в 1960-х, писал, что они краснеют чаще, чем люди других национальностей. Мне стало интересно, чего они так стесняются.

Одно из объяснений – часто упоминаемый страх шведов выглядеть глупо. Когда я узнал об этом, моей первой мыслью было: «Может быть, тогда не стоит называть своих детей «Хансами Хансенами», «Йенсами Йенсенами», «Свенами Свенссонами» и так далее? И, раз уж мы об этом заговорили, надо бы разобраться с этой историей про солдатские сеточки для волос». Но вот что пишет об этом шведский этнолог Эке Даун в своей книге «Шведская ментальность»: «Прежде чем высказаться по какому-нибудь дискуссионному вопросу, они стараются понять позицию другой стороны… Шведы очень подробно обдумывают, что, как и когда сказать, какую это может вызвать реакцию и т. п., прежде чем открыть рот – если они вообще решатся это сделать».

Боязнь выглядеть смешно находит отражение в одном из главных слов, используемых шведами для самоидентификации: duktig, в буквальном переводе – «толковый». Но это очень специфическая, чисто шведская толковость: прилежная, ответственная, пунктуальная, законопослушная и трудолюбивая, скорее добросовестная компетентность, чем показное всезнайство. Duktig – не тот, кто помнит позапрошлогодних победителей Strictly Come Dancing, а тот, кто вовремя подготовил налоговую декларацию без ошибок и помарок.

Разумеется, застенчивость идет рука об руку с уже знакомой нам нордической нелюбовью к разговорам. В «Рыбалке в Утопии» – книге меланхоличных воспоминаний о жизни в Швеции 70-х годов – британский журналист Эндрю Браун пишет: «Я никогда не бывал в местах, где говорили бы друг с другом меньше, и не могу представить себе, что такие существуют».

Прочитав это, я сразу подумал, что автор просто не был в финской сауне. Но, как и в случае с их бывшей восточной колонией, объяснение шведской молчаливости может дать уже знакомая нам теория «высококонтекстуального общества»: каждый швед знает, что думает другой. Подобная одинаковость взглядов на жизнь, ожиданий и амбиций означает, что наряду с упрощенной коммуникацией у людей есть возможность судить друг о друге без снисхождения. Снова Эке Даун: «Шведская однородность имеет мало общего с чувством уверенности, которое дает дружба. Наоборот, однородность приводит к преувеличенной оценке собственных способностей понимать поведение окружающих. Появляется риск «ложного сигнала» – например, когда дорого и элегантно одетый человек оказывается приверженцем социалистических взглядов».

Норвежский антрополог Томас Хилланд Эриксен говорил нечто похожее, когда мы обсуждали с ним отношения между норвежцами и шведами: «В их культуре намного больше стремления избегать конфликтов в общественной жизни. Они стараются уйти от дискуссии, избежать серьезных разногласий, что приводит к недосказанности. Когда норвежцы имеют дело со шведами, появляется масса проблем, связанных с различиями культур. Мы смеемся над шведами – они такие формальные, чопорные, никогда не говорят то, что думают, чтобы все выглядело мило и учтиво».

Очевидно, праздник лангуста в Мальме был временным помрачением ума. В остальном же Швеция представляется фантастической антиутопией, где каждый может читать чужие мысли и люди вынуждены подавлять эмоции, идеи и желания, идущие вразрез с господствующими представлениями. Как писал индийский антрополог Х. С. Дхиллон: «Любой горячо спорящий человек выглядит опасным невротиком». В итоге, полагает Даун: «У шведов чувства несколько притуплены по сравнению с другими народами».

Если верить Дауну, шведские стеснительность и стремление держаться в тени распространяются и на родильные палаты, и на похоронные залы. Это самые поразительные примеры скандинавских комплексов из встреченных мной до сих пор. Как пишет Даун, «шведские женщины, рожая, стараются стонать как можно меньше, и потом часто спрашивают, не слишком ли сильно они кричали. Им бывает очень приятно услышать, что нет». На похоронах легкое всхлипывание еще допустимо, но «отчаянные рыдания считаются неприличными, и это запомнят надолго». Это не значит, подчеркивает Даун, что шведы не способны скорбеть: «Они скорее просто не умеют выражать сильные чувства и боятся сделать ошибку или повести себя неуклюже».

Желание избегать трений распространяется и на шведскую политику (как мы увидим позже, вплоть до не совсем демократического затыкания ртов несогласным), и на бизнес, который известен своей корпоративной культурой консенсуса. Шведские компании тяготеют к плоским структурам без выраженной иерархии. Право высказаться имеет каждый, менеджмент и рабочие ведут себя на равных – полная демократия и равноправие.

Здесь возможны неприятные побочные эффекты, особенно когда дело доходит до принятия решений. Мой датский знакомый, возглавляющий шведскую компанию, буквально сходит с ума от стремления к общему согласию по любому вопросу: «Когда мы меняем состав совета директоров, то должны убедиться, что девочка на ресепшене не против». Если он и преувеличивает, то ненамного. Похоже, у шведских компаний стало обычной практикой нанимать датских руководителей для регулярной раздачи пинков сотрудникам. Шведские менеджеры слишком склонны к консенсусу, чтобы проводить в жизнь непопулярные решения.

«У нас принято устраивать собрания сотрудников и спрашивать, что они думают по тому или иному поводу, – говорил мне один швед. – Нельзя просто взять и изменить что-то, все должно быть подготовлено и согласовано заранее. Шведы не злятся и не расстраиваются, если что-то делается не так, как им хотелось бы: компромисс входит в правила игры».

Похоже на прямую дорогу к прокрастинации и застою, не так ли? И как же тогда шведские компании смогли добиться столь впечатляющих успехов на мировом рынке? Дело в том, что в больших организациях главное – обеспечить единое понимание долгосрочных задач, а авторитарное руководство этому не способствует. А вот датчане увереннее чувствуют себя в малом и среднем бизнесе, где нужна гибкость и умение быстро реагировать на вызовы. За редким исключением у датских компаний не получается работать в глобальном масштабе.

Помимо старания показать соотечественникам, насколько они duktig, шведы любят демонстрировать, какие они lagom. Lagom – еще одно важное шведское слово, означающее «умеренный», «разумный», «достаточный», «поступающий разумно», «рациональный». Хотя оно созвучно основным положениям лютеранства, его этимология уходит в еще более глубокое прошлое, к временам викингов. Легенда гласит, что когда вежливые и милые викинги пускали по кругу рог с медовухой, следовало пить из него в меру, так чтобы хватило следующим товарищам (а после всем вместе пойти поотрывать головы каким-нибудь монахам). Выражение Laget om переводится примерно как «передай по кругу»; считается, что со временем оно трансформировалось в lagom и в наши дни обозначает добровольную коллективную сдержанность.

Lagom во многом определяет поведенческие аспекты шведского общества – от стереотипов потребления, которое не должно быть вызывающим (кроме некоторых уголков Стокгольма, где чехлы для айфонов со стразами Swarowski и свитеры пастельных тонов диктуются правилами местного этикета), до политической системы, сложившейся на основе компромисса, умеренности и консенсуса. Lagom, очевидно, связан с Законами Янте, формирующими шведское общество едва ли не в большей степени, чем родное датское. Шведы еще сильнее боятся высунуть голову из окопа, еще меньше любят хвалиться своими успехами, еще более склонны вести себя умеренно и аккуратно.

У меня есть теория (возможно, одна из моих самых завиральных) о том, что lagom и Законы Янте обусловили появление одного из самых странных скандинавских культурных заимствований – Дональда Дака. Я обнаруживаю стопки зачитанных комиксов про Дональда Дака (в Дании он Anders And, а в Швеции – Kalle Anka) в туалете любого датского или шведского дома. На главном датском телеканале DR1 в пятничный вечер могут показать часовую передачу Disney Fun с мультиками про утенка шестидесятилетней давности. Я уж не говорю о том, что в Швеции 24 декабря самую большую телеаудиторию собирает традиционный показ «Рождественского шоу Дональда Дака» от 1958 года.

Вот что я думаю о причинах такой странной любви к невезучему водоплавающему. Отношение Дональда Дака к жизни находится в полном противоречии со скандинавским: он жаден, эгоистичен, вспыльчив и безрассуден. За свои недостатки он всегда расплачивается неудачами, потерями, унижением и прочими синяками и шишками. Я убежден, что для скромных, уравновешенных, законопослушных скандинавов Дональд Дак – что-то вроде отдушины, сродни тайному удовольствию от шуток на запретные темы. Они не могут представить себе, что сделали бы что-то подобное – скажем, позволили бы трем наглым племянникам съесть свой тортик или в ярости разнесли в щепки собственный дом. Видя это в мультиках, они обретают покой через смещенный катарсис.

В Мальме я убедился, что шведские застольные песни – лучшие в своем жанре по всей Скандинавии. Но для того чтобы швед проявил свою компанейскую сущность, требуется приличное количество алкоголя. Чтобы дойти до этой точки, придется пройти через череду строго обязательных протокольных моментов. Шведские званые обеды – тяжелое испытание для неподготовленного человека. Это еще в 1796 году заметила основоположница движения за гражданские права женщин Мэри Уолстонкрафт:

«Шведы чванятся своей учтивостью, однако она отнюдь не является украшением развитого ума, а представляет собою лишь докучливые формальности и церемонии. Их наигранная вежливость не затрагивает душу и не заставляет почувствовать себя непринужденно, как у хорошо воспитанных французов».

Вот вам краткое руководство на случай, если придется иметь дело с «наигранной вежливостью» шведов.

Первое, что наверняка приходит в голову иностранцу у порога шведского дома: снимать или не снимать обувь? Для хозяев этот вопрос будет означать, что вы не очень хотите это делать. Вежливый хозяин наверняка не станет настаивать, но в душе будет презирать вас за то, что вы пачкаете его полы. Однако если снять обувь при входе, то есть риск оказаться единственным человеком, который рассекает в носках среди обутых гостей, а это будет конфуз. Один из шведских справочников по этикету советует: «Ни в коем случае нельзя оставаться в обуви в чужом доме. Разумеется, если так не делают все остальные».

Далее сообщается, что сами шведы всегда знают, когда нужно снимать обувь, а когда нет. «Взгляните в глаза хозяину, обменяйтесь рукопожатием, а затем посмотрите на ноги всех остальных. Не покидайте прихожую, пока не убедитесь, что вы обуты или разуты так же, как другие». А что делать, если вы пришли в одиночестве, а остальные участники вечеринки вне поля зрения? Ответ простой: вы обречены.

На самом деле шведы готовы к послаблениям для иностранцев по части обуви, но есть одно золотое правило, нарушать которое непростительно: надо быть точно вовремя. Нельзя приходить раньше – этого не любит никто, – но нельзя и опаздывать больше чем на пять минут. В Швеции понятие «по-светски опаздывать» сродни чему-то вроде «по-светски пукать».

Допустим, испытание прихожей вы прошли успешно. Прибыв на место празднества, следует обойти все помещение и обменяться рукопожатиями со всеми гостями по очереди. Представляться надо примерно так же, как это делает королева перед участниками представления по высочайшему повелению (это принято и в Дании, только в Швеции обычно представляются по имени и фамилии, а не только по имени). Мне даже нравится эта формальность, хотя я обычно сразу же забываю имена остальных гостей. Совет: когда будете общаться, можно называть мужчин Эриками, а женщин – Мариями. Обычно на эти имена отзывается подавляющее большинство шведов. (В Дании пробуйте Себастьян и Хелле.)

В ожидании приглашения к столу не стесняйтесь задавать вопросы о том, кто как зарабатывает, сколько времени ушло на то, чтобы этому научиться, и дайте понять, что считаете датчан расистами – этим вы моментально заслужите расположение шведов. Если вас посадили справа от хозяйки, то вам не повезло. Все остальные гости теперь радостно потирают руки: они избежали участи произносить тост, которого ждут от вас. Им не надо вставать и произносить краткий, сдержанный, но остроумный комплимент хозяйке дома, который не сочтет обидным ее супруг. После того как тост произнесен, каждый из гостей должен поднять бокал и по очереди посмотреть прямо в глаза остальным присутствующим за столом, при этом поглядывая и на хозяйку. Как только она пригубит из своего бокала, остальные могут сделать то же самое.

Это только вступление к трапезе. Из ожиданий от вашего поведения во время и после тефтелей и Jansons frestele (картофельный гратен с анчоусами – замечательное шведское изобретение) можно составить целую книгу, но идею вы уловили. Еще одно предупреждение: не следует повторять трагическую ошибку, допущенную мной однажды. Я помню изумленные взгляды других гостей и сочувственно-нервные попытки хозяев дома сделать все, чтобы я не ощутил собственного позора. Никогда не прикасайтесь к бокалу, произнося тост. Невзирая на то что вам могло показаться после многочисленных голливудских фильмов о викингах, в Скандинавии это непростительное проявление невоспитанности.

Если вам кажется, что мой вводный курс недостаточен (это правда, но на заполнение пробелов потребуется целая жизнь), то лучший источник знаний о ледяных потемках шведской души – книга Эке Дауна «Шведская ментальность». Даун, который в разное время возглавлял стокгольмский Северный музей и этнологическое отделение Университета Стокгольма, считается одним из крупнейших скандинавских этнологов. Его называют гуру всего шведского, а его книга – блестящий образец анализа национального характера. Я не знаю другого текста, в котором некая нация стала бы объектом столь же объективной (и, разумеется, безжалостной) критики.

Даун описывает шведов как обуреваемых комплексами тихонь. По его словам, это люди, которые скорее пойдут по лестнице, чем сядут в лифт с посторонним. К их самым ярким привычкам относятся поездки на природу, поедание хрустящих хлебцев, разговоры вполголоса и уклонение от спорных тем в беседе. «Поражает огромное значение, которое придается в шведской культуре «порядку», – пишет Даун, добавляя, что «пунктуальность и высокая организованность больше всего ценятся шведами». М-м-м, как это сексуально…

«Шведская ментальность» была написана в 1985 году, и мне стало интересно, изменилось ли что-то с тех пор. Я опасался, что Дауна уже нет с нами, и не надеялся отыскать его, но, к счастью, ошибся. Даун, которому сейчас под восемьдесят (когда эту книгу будут экранизировать, его сыграет Макс фон Зюдов), жив-здоров и обитает в зажиточном районе Стокгольма. Как раз, когда я написал ему по электронной почте, он получил престижную премию Gad Rausing за достижения в гуманитарных науках в сумме 800 000 шведских крон (около 73 000 фунтов стерлингов). Ее присуждает фонд, основанный миллиардером – создателем Tetra Pak. Даун любезно пригласил меня побеседовать у него дома.

Действительно ли шведы избегают садиться в лифты с кем-то еще? Это не преувеличение?

«Да, так и есть. Мы не умеем общаться с незнакомыми людьми, – усмехнулся Даун. – Это поразительно, потому что подавляющему большинству людей нравится общение. На юге Европы это лучшее, что есть в жизни. У меня есть коллега-француженка, которая, приехав в Швецию, решила, что здесь запрещено разговаривать в автобусах. Никак иначе она не могла это объяснить».

«На иностранцев мы обычно хотим произвести «особое» впечатление, – продолжал Даун. Мы беседовали в тускло освещенной гостиной его огромной квартиры с высокими потолками. – Мы не слишком разговорчивы, но в Швеции считается правильным проявить вежливость – мол, я вас слушаю. Но через какое-то время американец или кто-то еще начинает удивляться: а может ли этот человек сказать что-то свое, поддержать беседу? В Америке скованные люди считаются дураками».

Даун относит шведскую замкнутость на счет доиндустриального прошлого. До середины XIX века Швеция была страной с очень низкой плотностью населения. Сельскохозяйственная реформа конца столетия способствовала объединению мелких крестьянских хозяйств в более крупные, но это лишь усилило обособленность фермерских семей и общин. «Вокруг не было практически никого, кроме родственников и соседей. Все более или менее равны, сталкиваются со схожими проблемами, и обсуждать их нет необходимости. Можно молча зайти в гости к соседу, просто постучать, сесть и посидеть какое-то время. Можно сказать: «На улице сегодня дождь», но все это было уже сказано множество раз».

Зрелище шведских фермеров, сидящих бок о бок в добрососедском молчании, кажется мне странно трогательным. Но ведь промышленная революция наверняка изменила порядок вещей? «Не совсем так, – говорит Даун. – К этому моменту у шведов так хорошо получалось обосабливаться друг от друга, что они сохранили это умение даже в городских условиях. Поэтому, как вы могли заметить, здесь мимо вас проходят с таким видом, будто вас нет».

Вот и объяснение грубости, с которой я каждый раз сталкивался в Швеции. Я просто холодею от ярости, когда вижу это бесцеремонное старание протиснуться вперед или полное безразличие к тому, что можно мешать окружающим – в общем, полное отсутствие представлений о вежливости. В ожидании электрички на центральном вокзале Копенгагена можно всегда вычислить шведов, спешащих попасть домой через Эресуннский мост, – они ломятся в вагоны, не давая выйти прибывшим пассажирам.

Я много раз наблюдал такое поведение в Дании, но в борьбе за титул самых невежливых людей на свете со шведами могут соперничать только гонконгские китайцы. Причем грубость первых еще больше обескураживает, поскольку противоречит их имиджу респектабельных, дисциплинированных и спокойных людей. Однажды мне сказали, что скандинавские манеры – демонстрация своего рода извращенного представления о равноправии: я имею такое же право ходить/бегать/ездить здесь, как и ты. Думаю, в этом что-то есть. Или все действительно так, или здесь слишком холодно для хороших манер.

Один из моих шведских собеседников припомнил такой случай: «Я был в кафе, где за одним из столиков сидел англичанин. Мимо в сторону туалета шел швед, который задел ногой его портфель, опрокинул его и проследовал дальше без извинений и без попытки поставить портфель на место. Англичанин промолчал, но когда швед вышел из туалета, проорал на все кафе: «ПРАВИЛЬНОЕ СЛОВО – “ИЗВИНИТЕ!”»

«Понимаю, что вам это неприятно, – спокойно прокомментировал Даун мой монолог. – Но для нас в этом нет ничего необычного». Однако грубость и желание обособиться, присущие его соотечественникам, огорчают и его самого. Годами Даун встречал одних и тех же людей на улицах своего района, и никто ни с кем не здоровался. Недавно он решился на спонтанный социологический эксперимент.

«Был один пожилой, очень элегантно одетый джентльмен, с которым мы встречались ежедневно, но просто проходили мимо, не обменявшись и взглядом. Однажды я подошел и сказал: «Вы знаете, мы тут годами ходим и видим друг друга. Может быть, нам стоит хотя бы здороваться?» И он так обрадовался!» В конце концов оба подружились, стали приглашать друг друга в гости, а воодушевленный Даун начал знакомиться с другими соседями, которые тоже удивлялись, но были не менее восприимчивы к его инициативе. «Это так здорово! Людям так это нравится!» – сказал он, хлопнув в ладоши.

Миссионерская активность Дауна на стокгольмских улицах стала обнадеживающим сигналом о том, что в глубинах шведской ментальности может таиться нечто человеческое. Покинув его квартиру, я направился к своему молчаливому автобусу. И тут мне пришла в голову мысль провести собственный социальный эксперимент над ничего не подозревающими жителями шведской столицы.