Приехать в Норвегию только ради разговоров об интеграции и иммиграции – все равно что приехать в 1897 году в Клондайк, озаботившись судьбой коренных американцев. Для подавляющего большинства норвежцев вопросы исламизации и политического популизма почти никогда не имели серьезного значения. Дело в том, что за последние сорок лет Норвегия пережила золотую лихорадку, мечтать о которой не мог никто, а уж тем более сами норвежцы.

Ничто не оказало на формирование современного норвежского общества такое влияние, как обнаружение в территориальных водах страны в Северном море колоссальных запасов нефти. Это влияние было и позитивным, и, как мы убедимся позже, негативным. «Черное золото» затрагивает жизнь норвежца практически ежедневно. Успехи современной Норвегии – система социального обеспечения, высочайший уровень жизни, мощная региональная инфраструктура и музеи-шедевры современной архитектуры в сельской глубинке – все это в большой степени построено на нефти.

Страна, насчитывающая немногим более пяти миллионов жителей, в наши дни располагает самым большим суверенным фондом благосостояния в мире – и не в пересчете на душу населения, а в абсолютных цифрах. В 2011 году он обошел Абу-Даби с суммой 600 миллиардов долларов и продолжает расти. На сегодня размер фонда составляет 395 миллиардов фунтов стерлингов, или 617 миллиардов долларов. По самым сдержанным оценкам, к концу десятилетия эта цифра достигнет миллиарда долларов.

Для более ясного представления о масштабе этого богатства можно сказать, что Норвегия могла бы без особых усилий дважды выплатить весь внешний долг Греции. Важно иметь в виду, что правительство следует рекомендациям экономистов не тратить эти деньги внутри страны. На внутренние цели ежегодно расходуется не более 4 процентов средств фонда, а остальное инвестируется в активы по всему миру.

Норвежцы вовсе не родились с серебряной ложечкой во рту. В триумвирате Скандинавских стран их страна была затюканным и экономически отсталым бедным родственником. Ее население упорным трудом черпало средства к существованию из худосочных земель (плодородные почвы составляют не более 2,8 процента территории страны) и бурного моря, борясь с суровым климатом и горным рельефом страны.

А потом в один прекрасный день является некий Джед (хотя его звали скорее Ян и до промышленной добычи оставалось еще два года, но не будем замедлять темп повествования), и – бум! Бах! Трах-тарарах!

История превращения норвежцев из селян в Рокфеллеров началась в Голландии, где в 1959 году было открыто Гронингенское месторождение природного газа. Эта находка породила предположение, что в северной части норвежского континентального шельфа тоже могут быть запасы горючих ископаемых. Голландское отделение нефтяной компании Philips Petroleum обратилось за разрешением провести разведку, а норвежское правительство в срочном порядке объявило шельф своей суверенной территорией. Норвежские претензии вызвали недоумение Лондона и Копенгагена, которые полагали, что в Северном море они тоже в доле. И здесь история норвежского нефтяного чуда приобретает любопытный оборот, который создал почву для одной из самых забавных скандинавских теорий заговора.

В начале 1965 года представители трех стран встретились для выработки соглашения о разделе шельфа Северного моря. Соглашение было довольно быстро достигнуто и в некоторой спешке ратифицировано в марте того же года. Как выяснилось, оно предоставляло Норвегии большие преимущества.

Если спросить датчан, то они совершенно серьезно сообщат, что норвежцы всех развели и кинули. При попытке выяснить подробности на вас замашут руками, как бы говоря: «Ну вы же знаете, какие они, эти норвежцы». Некоторые намекнут, что датский министр иностранных дел Пер Хеккеруп, подписавший соглашение, был известным алкоголиком и в тот день выпил. Показывая новую схему территориального деления шельфа, вам скажут: «Вот как они провели линию. Видите, она ни с того ни с сего огибает место, где нашли нефть?»

Я слышал эту байку от своих датских друзей столько раз, что решил обратиться к фактам. И вот что я обнаружил.

Хеккеруп действительно был алкоголиком. Первое большое норвежское нефтяное поле Ekofisk (добыча на нем все еще идет полным ходом и по прогнозу будет продолжаться до 2050 года) находится в юго-западном углу вновь отошедшей к Норвегии территории, до обидного близко к датским территориальным водам. Датчане припасли аргумент насчет того, кому должна принадлежать эта часть Северного моря на основе каких-то технических данных о рельефе океанского дна. Но по каким-то причинам обычный для подобных соглашений «период остывания» не был предусмотрен. Все это не объясняет, почему датчане подписали соглашение с такой легкостью. Ведь нельзя сказать, что у них не было исторического опыта подвохов в международных территориальных договорах.

На самом деле в то время просто никто не верил, что в Северном море есть нефть, а если есть – что ее можно достать. Так что датчане предпочли не ссориться с норвежцами из-за какого-то шельфа: права на рыбный промысел были куда важнее.

Что до нетрезвого Хеккерупа на подписании, то подтверждений этому нет, но ведь алкоголики редко бывают трезвыми в условиях стресса, или я неправ?

«Это был заговор, – заявил с плохо сдерживаемым ликованием Томас Хилланд Эриксен. – Нам хитрым образом удалось отодвинуть границу морского шельфа на 200 морских миль. Главным на переговорах был парень по имени Йенс Эвенсен [министр торговли]. У норвежцев оказалось 70 процентов!»

Может быть, датчане жалеют, что послали договариваться о своих правах на нефть пьющего социал-демократа? Наверное, да. Но создает ли это проблемы в нынешних отношениях между Данией и Норвегией? Вовсе нет, по крайней мере на политическом и дипломатическом уровнях. Однако этот случай стал частью народного мифа о датских нефтяных месторождениях в Северном море. Старики-датчане обстоятельно повествуют в своих сказаниях о том, как лукавые кузены-норвежцы выманили у страны ее нефтяное счастье. Кроме того, в глазах датчан (да и шведов) норвежцы стали выглядеть высокомерными бездельниками, которых испортило нажитое нечестным путем состояние.

«А, да они вообще никогда не работали. Им хватает самих себя, и больше им никто не нужен», – сказал один из моих датских родственников (он не обрадуется, если я назову его имя, так что я не буду этого делать). Датчане хватаются за любые доказательства норвежской праздности. Например, они любят рассказы о шведских мигрантах, работающих на норвежских рыбоперерабатывающих фабриках или в ресторанах. «Был в Осло и не видел ни одного официанта-норвежца!» – обычно сообщает датчанин, приезжая домой. (В Норвегии работают 35 000 шведов, которые рады получать по 30 фунтов в час за низкоквалифицированный труд в магазине и т. п.)

Одна такая история особенно греет сердце датчанина – про шведов, которые якобы работают на норвежской фабрике чистильщиками бананов. Оказалось, это правда! Я проверял: бананы – один из ингредиентов популярной норвежской намазки на хлеб. Ленивые норвежцы и эксплуатируемые шведы в одном анекдоте! Вот радость для датчан!

Нарастает возмущение норвежским высокомерием и в Швеции. В недавнем социологическом опросе 3800 шведов высказывались о своих соседях. В числе прочих были заданы вопросы: правда ли, что норвежцы плохо ведут себя в очередях? «Да, очень плохо», – ответили 59 процентов шведов, чье собственное поведение в очереди напоминает возню поросят вокруг сосков свиноматки. Знают ли норвежцы, как выполняется дорожное круговое движение? «Нет». Паркуются ли норвежцы на местах для инвалидов? «Да, постоянно!»

«Удивляет количество негатива, накопившегося у шведов по отношению к норвежцам, – так прокомментировала результаты опроса автор исследования, добавив: – Такое впечатление, будто норвежцы их совершенно достали», и высказав опасение по поводу возможных проблем в приграничных областях.

Но вернемся к переговорам о Северном море. На самом деле датчанам не так уж не повезло с их небольшим кусочком шельфа. Промышленная добыча на месторождении Dan Field началась в 1972 году, а к 1991 году Дания полностью обеспечивала себя нефтью. В 2004 году годовая добыча достигла пика, составив около 142 миллионов баррелей.

Интересно сравнить, насколько по-разному две страны отнеслись к неожиданно свалившейся на них нефтяной удаче. В Норвегии промышленная добыча началась с месторождения Ekofisk в 1971 году. В течение следующего десятилетия на норвежской части шельфа был открыт целый ряд новых месторождений, в том числе крупнейшие в мире Статфьорд, Усеберг, Гуллфакс и Тролль.

К 1972 году у Норвегии уже была собственная государственная нефтяная компания (получившая исключительно оригинальное название Statoil – Госнефть) с законодательно закрепленной обязанностью быть мажоритарным партнером в любых нефтегазовых проектах в стране (позже это было изменено). Государство установило жесткий контроль над национализированным производством и создало фонд благосостояния, которым управляет с неизменной сдержанностью. Фонд не просто благополучно пережил глобальный экономический кризис – с 2008 года его ресурсы возросли на сумму, эквивалентную 30 000 фунтов в перерасчете на каждого совершеннолетнего норвежца.

Что же касается датского нефтяного месторождения, то оно стало безраздельной вотчиной одной-единственной компании – A. P. Moller-Maersk, которую вплоть до своей недавней кончины возглавлял Мерск Маккинни Меллер, сын ее основателя.

Как вышло, что все права на разработку датских углеводородов чуть ли не навечно отошли к A. P. Moller-Maersk, – дело довольно темное. Похоже, здесь не обошлось без серии сделок, заключенных под дымовой завесой прокуренных кабинетов. Сегодня компания Maersk значит для датской экономики столько (по некоторым оценкам, ее транспортные, нефтяные и торговые операции составляют более 10 процентов ВВП Дании), что вряд ли кто-то из политиков или журналистов захочет стать возмутителем царящего вокруг нее спокойствия.

С тех пор Maersk несколько раз успешно добивалась пересмотра условий соглашений к собственной выгоде. Последний раз это произошло в 2012 году, одновременно с продлением срока действия концессии до 2043 года. Некоторые даже утверждают, что Maersk в прямом смысле слова диктует датскому правительству сумму налогов, которые она готова заплатить в бюджет в данном конкретном году, хотя – вниманию господ юристов Maersk – я ни минуты в это не верю.

В то время как добыча нефти в Дании достигла своего пика много лет назад, Норвегия стабильно добывает около 2 миллионов баррелей ежедневно, или 730 миллионов баррелей в год. Statoil превратилась в крупнейшую компанию Скандинавии как по объему выручки, так и по рекордным показателям прибыли последних лет. Вопреки предупреждениям о скором падении добычи и неизбежном возврате к исконным рыболовству и овцеводству норвежцы продолжают находить новые огромные запасы.

В 2011 году в Баренцевом море были открыты два гигантских нефтяных слоя на миллиард баррелей. Таяние полярной ледяной шапки (не понимаю, как они это устроили?) позволяет рассчитывать еще на 90 миллиардов баррелей, скрытых под арктическими льдами. Вдобавок ко всему Норвегия стала пятой в мире по объему добычи природного газа, который, по прогнозу, в ближайшее время составит более половины объема извлеченных горючих ископаемых в стране.

Если бог действительно существует, то он продемонстрировал озорное чувство юмора, осыпав золотым дождем фермера Уле с его женушкой в дирндле. Младший скандинавский братец, бывший посмешищем для остальных, более чем преуспел. Норвегия взлетела на самый верх мировых (и разумеется, скандинавских) рейтингов благосостояния. Сегодня это Дубай Севера, Крез в пелерине. По объему ВВП на душу населения в мире Норвегия уступает лишь Люксембургу, который вряд ли можно считать настоящей страной.

Меня интересовало, как эта неожиданная удача отразилась на жизни людей, более привычных растягивать скудные запасы на долгую зиму и выживать среди бесплодных скал, заледеневших лугов и суровых морей. Как этот величайший лотерейный выигрыш всех времен и народов воздействовал на ментальность норвежцев, на суть их национального характера?