В 2009 году американский экономический обозреватель Майкл Льюис написал для журнала Vanity Fair ставшую знаменитой (в первую очередь своей нелицеприятностью) статью. В ней об Исландии было сказано все – от ее кредитного загула до грубости ее мужчин и, что весьма негалантно, невзрачности ее женщин. Льюис приходил к выводу, что Исландия – патриархальное общество агрессивных мужиков, предрасположенных к излишнему риску.

Льюис устанавливал прямую причинно-следственную связь между экономическим кризисом и введением рыболовных квот в начале 1980-х годов. Раньше исландцы рыбачили так же, как и все остальные: выходили на кораблях в море и пытали удачу. В какие-то дни они возвращались на берег с пустыми руками, в другие – с отличным уловом. Но в 1983 году после нескольких лет свирепой непогоды, особенно неудачных для рыболовного промысла, исландское правительство решило ввести систему квотирования.

Исландцы известны как особенно рисковые рыбаки, готовые выходить в море в любых погодных условиях. Предложенная система должна была с этим покончить. Правительство выдавало лицензии на вылов определенной части годовой квоты всем действующим судовладельцам. Лицензируемый на год объем добычи определялся пропорционально размерам каждого рыболовного судна.

Инициатива вызвала противоречивую реакцию. Критики считали, что правительство не имеет права ограничивать таким образом доступ к естественному ресурсу. В то же время предполагалось, что рыбаки станут меньше рисковать, если на вылов квотированного объема у них есть целый год.

Но истинный возбудитель кризиса обнаруживается несколько позднее, в 1991 году. Тогда рыбакам разрешили торговать своими квотами и использовать будущие уловы для обеспечения банковских кредитов. Как выразился один обозреватель: «Страну погубило одно-единственное решение двадцатилетней давности».

Гисли Палссон с начала 1980-х годов изучал исландское рыболовное сообщество и был первым ученым, зафиксировавшим последствия введения системы квотирования. «Я уверен, что связь существует (между крахом 2008 года и системой квотирования), – сказал он мне. – Обладатели первых квот мгновенно разбогатели. В конечном итоге все квоты оказались в руках примерно полутора десятков частных компаний с намеренно запутанными схемами владения. А затем их собственники начали перемещать прибыль из рыболовного промысла в банковский сектор».

Но почему никто не протестовал, когда эти бывшие рыбаки и будущие банкиры только начинали свои махинации? Ведь иностранные экономисты и обозреватели часто предупреждали об этом. «Это действительно трудно объяснить. Критикам затыкали рот, в том числе и здесь, в университете – это здание построено на деньги одного из миллионеров. – Палссон обвел жестом помещение, где мы находились. – Критиков клеймили как людей, неспособных радоваться успехам. Эти бизнесмены демонстративно финансировали науку, строительство общественных зданий, музеев, проведение фестивалей и все, что угодно».

«Это верно, через страну текли огромные деньги, – рассказывал мне журналист Бъярни Брюнъелфссон, издатель независимого журнала The Iceland Review. С ним мы встретились у него в тот же день. – Все рестораны были забиты банкирами. Но настоящего богатства не было, все кутили на заемные деньги. Понимаете, эти организации (банки) стали выше нашего понимания. Не думаю, что исландские банкиры делали что-то радикально отличное от иностранных банков. Но дело в том, что они переняли все эти методы поверхностно, не вникли в них, а потом стали творить что-то совсем уж невообразимое вроде встречного кредитования. Я наблюдал за ними и поражался, как эти парни только занимают и занимают и, похоже, никогда ничего не продают, кроме продаж самим себе. Свой капитал они на карту не ставили».

То, что случилось в Исландии в начале этого века, выглядело совершенно не по-скандинавски. Показательно, что финны, шведы и датчане присоединились к британцам в судебных исках о взыскании долгов по депозитам, которые исчезли на счетах Icesave – филиала лопнувшего банка Landsbanki. Концентрация бизнеса, медиаресурсов и политической власти в руках нескольких идеологов радикального толка, стремительное накопление нереально больших долгов, лимузины «Hummer» и частные самолеты – все это больше попахивало тэтчеровской Великобританией или Штатами, а не Скандинавией.

Как-то вечером я заглянул в один из самых экстравагантных ресторанов Рейкьявика – реликт веселых времен. Тут были и бархатные обои с отливом, и пластиковые кресла от Филиппа Старка (их обычно выбирают люди, желающие продемонстрировать свою мнимую искушенность в дизайне), и блюда вроде сочетания фуа-гра и ананаса или бургера «Новинка» под соусом тандури с камамбером и пармской ветчиной. «Даже шведам не пришло бы в голову соединять бургер с соусом тандури и камамбером», – подумал я, убегая со всех ног.

Из всех нордических характеров самый разительный контраст с исландцами составляют их прямые предки – норвежцы. Эти нянчились со своими нефтяными доходами внимательно и осторожно, как садовод с орхидеями. Исландцы же, будто сороки, хватали все сверкающие иностранные активы, которые попадались им на глаза. Футбольные клубы, отели и универмаги покупались на заемные деньги, полученные с опрометчивостью Антонио из шекспировского «Венецианского купца».

«Выглядело это так, как будто нам обязательно надо делать все лучше и эффектнее всех остальных, – говорил мне один бывший сотрудник банка, а ныне безработный. – Как будто тут у нас в Исландии народились какие-то супермены, которые сейчас покажут Европе и Британии, как дела делаются».

«Все идет от культуры викингов: ведь с детства все слушали истории об их былом величии, – считает британец Терри Ганнелл, уже несколько лет живущий в Исландии. – В сагах, если исландец куда-то приехал, он тут же без всяких заморочек направляется к королю. Приехали в Норвегию, и норвежский король сразу: «Здорово, ребята! Давайте ко мне!» Они и сейчас ощущают себя викингами, которые со всеми на «ты». С детства им говорили «Мы – маленькая страна, но мы ровня кому угодно». Исландия – маленький человек, который считает, что он важная персона. «Вы не можете оккупировать Ирак без нашего согласия», и все в таком духе».

У датчан есть про исландцев поговорка, которая появилась задолго до экономического кризиса, но как никогда уместна в наши дни: «Они ходят в башмаках, которые им велики, и путаются в шнурках».

Специалист по истории Скандинавии из Кембриджского университета, доктор Элизабет Эшман Роу, тоже полагает первопричиной экономических неурядиц исландцев психологические установки, оставшиеся со времен викингов: «Исландцы той эпохи были людьми, требующими уважения своих прав и не желающими, чтоб им указывали, что делать. Их система вознаграждала тех, кто был хитер и отважен. Отзвуки всего этого можно увидеть в причинах финансового кризиса».

Возможно, это врожденное чувство превосходства привело к тому, что вся критика в адрес исландского банковского сектора отметалась буквально с порога. Например, когда в 2006 году национальный банк Дании опубликовал доклад о гибельных рисках исландских банков, исландцы назвали это попыткой психологического давления и проявлением ревности.

Но реальность напоминала о себе все чаще. «Я начала работать в банке в 2007 году, а уже через три месяца в нем не стало денег, – рассказывала местная жительница Инга Йессен в одной из приятных, но пустующих рейкьявикских кофеен. – Мы даже не знали, заплатят ли нам. Начались увольнения. Помню одного коллегу, который каждый день приходил на работу со словами «Все в полной заднице!», и мы кивали: «Ну да», хотя на самом деле не верили, что это серьезно». Ингу, которая занималась управлением большими офисными центрами в Европе, уволили в конце 2008 года.

В начале 2009 года Майкл Льюис описывал Исландию как «полного банкрота». Он утверждает, что слышал в своем гостиничном номере, как взрываются «Рейндж Роверы», подожженные местными жителями, чтобы не выплачивать по ним кредиты. Он сыпал оскорблениями, как из пулемета, называя женщин «бесцветными и грузными», а мужчин неотесанными. «По четвергам, пятницам и субботам… кажется, будто полстраны считает своим профессиональным долгом напиться до беспамятства», – писал он.

Но кого следовало винить в экономическом бардаке? Когда я был в Исландии, пресса писала об акциях протеста группы рассерженных исландцев под названием Skapofsi («Ярость») против тех, кого они считали виновными. Они забрызгали красной краской дом бывшего председателя правления Kaupthing Bank Хрейдара Мар Сигурдссона. Затем та же участь постигла Hummer богатейшего человека Исландии Бьергольфура Тор Бьергольфссона.

Если вам нужно рекламное лицо исландских экономических злоключений, то Бьергольфссон отлично для этого подойдет. Он первый в истории Исландии миллиардер, внук ведущего исландского бизнесмена первой половины ХХ века Тора Дженсена и сын одного из самых колоритных исландских предпринимателей Бьергольфура Гудмундссона – экс-осужденного, экс-футболиста, экс-алкоголика и (по состоянию на июль 2009 года) банкрота. Вместе с сыном Гудмундссон неплохо заработал на поставках алкоголя в Россию и инвестировал нажитое в покупку в числе прочего футбольного клуба West Ham (который затем продал в 2009 году) и контрольного пакета акций Landsbanki. До краха исландцы считали Гудмундссона образцом великодушия: как и его отец, он много жертвовал на социальные и культурные проекты.

Гудмундссоны входили в число примерно пятнадцати семей, получивших коллективное прозвище «Осьминог» за мертвую хватку, которой они держали большую часть исландской экономики. Некоторые из них с позором бежали из страны, а оставшиеся предпочитают держаться в тени.

Но большая часть обвинений пришлась на долю правоцентристской Партии независимости, которая бессменно правила Исландией с 1929 года. Досталось также бывшему премьеру и руководителю центрального банка Давиду Оддссону (сейчас он главный редактор крупнейшей исландской газеты Morgunbladid) и его преемнику на посту премьера Гейру Хорде.

Многие из этих политиков и бизнесменов были близкими друзьями со школьных времен (в основном по элитарной рейкьявикской школе Latin School) и проводили вместе свободное время. Это показательный пример главной ахиллесовой пяты Исландии. В стране, где живет всего 300 с лишним тысяч человек, все знают друг друга лично или через общих знакомых, а правящий класс – просто узкий междусобойчик.

«Эти кредиты (выданные исландскими банками своим акционерам на увеличение портфелей собственных акций) – еще одно омерзительное напоминание о том, насколько здесь все коррумпировано, – цитировала британская газета одного из исландцев вскоре после краха. – Это такая маленькая страна, что бизнесмены, регуляторы, СМИ и политики прекрасно сожительствуют друг с другом».

«Чтобы понять, как человек оказался сотрудником данной фирмы, достаточно посмотреть на его политические связи, – говорит известный исландский поэт и прозаик Синдри Фрейссон. – Если это не политика, то ищите родственников, а если и этого нет, то остается одно объяснение: Анонимные Алкоголики! Это очень компактная страна, поэтому в ней процветают семейственность и блат, ставшие частью общей экономической проблемы. На работу берут друзей по спортивной секции или родственников. Здесь это сплошь и рядом, и мы так к этому привыкли, что не называем коррупцией. Избежать подобного очень нелегко, а если дело доходит до правосудия, то возникают серьезные проблемы».

Похоже, единство общества, которое в других скандинавских странах помогает достигать долговременной стабильности, ответственности, равноправия и процветания, привело Исландию к прямо противоположным результатам.

Еще в 2001 году антикоррупционная организация Евросоюза «Группа государств по борьбе с коррупцией» (GRECO) предупреждала, что в Исландии «тесные связи между государством и бизнес-сообществом способны создавать коррупционные возможности». Хорошим примером тесного переплетения государства, СМИ и бизнеса в Исландии стала история с вето на законопроект о владении средствами массовой информации в 2004 году. Законопроект, направленный против монополизма частных компаний в сфере СМИ (в основном имелась в виду Baugur Group), был отклонен президентом страны Олафуром Рагнаром Гримссоном. Выяснилось, что бывший руководитель предвыборной кампании Гримссона – директор одного из телеканалов, подпадающих под ограничения нового закона, а его дочь работает на Baugur.

Идеалам меритократии и демократическим свободам всегда будет нелегко там, где кадровый резерв не превышает размеров населения города Ковентри (к чести жителей Ковентри – их до сих пор не обвиняли в уводе 4 миллиардов евро у голландцев). Вот почему исландцы – мастера на все руки в силу необходимости. Многие из моих собеседников подрабатывают таксистами или гидами. Раздвигаются рамки социальной иерархии: так, про бывшего премьер-министра говорят, что он поэт, а его министр иностранных дел работал физиотерапевтом.

Если бы исландцы были представителями фауны, то давно бы уже находились в Красной книге Всемирного фонда природы. То, что им удалось построить какую-то государственную инфраструктуру, замечательно само по себе. «Интересно, есть ли у них кардиохирурги, логопеды или преподаватели йоги? – подумал я. – Или хоть один переводчик с болгарского? Есть ли в природе такое явление, как исландский спортсмен-семиборец? (Оказывается, есть. Ее зовут Хелга Маргрет Торстейнсдоттир.) А как, скажите на милость, у них могут существовать местные телевизионные шоу талантов? Наверное, уже вся страна по разочку спела Halleluja для Симона Кауэлссонна?

«Был у нас свой X-factor, – сказал мне Брюнъелфссон. – Но после третьего сезона участники у них кончились. У нас есть почти все, но содержать это – большая обуза».

Другое отличие Исландии от остальных скандинавских стран – дефицит по-настоящему свободной прессы. Серьезных независимых общенациональных газет не так много во всем регионе. Но в Исландии практически все издания принадлежат неолибералам или же находятся под их сильным влиянием, что практически исключает возможность высказывать другие точки зрения.

В 2005 году, в разгар экономического бума, в одном из независимых исландских СМИ, бесплатной англоязычной газете Reykjavik Grapevine, была опубликована статья под заголовком «Четыре газеты, двенадцать журналов и никакой прессы». «Как только кто-то из наших авторов приобретал какую-то известность, его немедленно забирали в одно из изданий Baugur или Landsbanki», – жаловался бывший редактор газеты.

«Обществу не шло на пользу то, что эти ребята контролировали СМИ, – сказал Брюнъелфссон. – Любому, кто начинал их критиковать, немедленно затыкали рот. Меня уволили (из глянцевого светского обозрения Se og Hor) за критическое отношение к ним».

В конечном итоге все СМИ, от государственного телевидения и радио до частных телеканалов и газет, оказались под контролем людей, тесно связанных с правящей Партией независимости. Даже Национальный институт экономики разогнали в конце 1990-х годов после публикации докладов, критикующих направление развития государства.

Похоже, Исландия, на свою беду, оказалась слишком маленькой, слишком сплоченной и слишком дружной. Крепкие социальные связи при определенных обстоятельствах способны приводить к кровосмесительной коррупции и подавлению свободы слова. Оказывается, можно быть слишком скандинавской страной.