Глава 18
«Серебряная звезда»

На ставке пришлось задержаться – спецгруппа НКВД спешила познакомиться поближе с фашистским «гнездовьем», и надо было дождаться самолета из Москвы.

А пока Репнин занимался тем, чем любой командир занят между боями – устройством быта.

Пожары потушили быстро, спасли и казармы, и бревенчатый дом Гитлера, и офицерское казино, так что нашлось место, чтобы разместить бригаду.

Обнаружились у немцев и «сусеки» с консервами и прочим, заготовленным на всякий случай, вот и пригодились. Амосову пришлось труднее всех – бедный начполит и документы собирал немецкие, и хранил их, и экскурсии устраивал для желающих поглядеть, как в бункере жили-были Главный буржуин с его генералами.

Потом в Калиновке сел «Пе-8» с энкавэдэшниками, и Амосову стало полегче. Приказ Репнина о взламывании дверей на шестом этаже Москва отменила – надо было сначала дождаться спецов с площади Дзержинского, 2.

Геша не протестовал – ему же легче. А когда группа товарищей из госбезопасности прибыла на место, то саперы тут же и вскрыли таинственную дверь. Оказалось, что дверей было две, и обе стальные. Если первую Вайс сумел отпереть (код помнил), то вторую – никак.

Ничего, динамит – ключ универсальный, открыл на «раз». Вот только энкавэдэшников ждало разочарование.

Уж сколько версий бродило по бригаде – и золото там, дескать, хранится, и какое-нибудь «чудо-оружие», а за второй дверью оказался всего-навсего архив. Пустой.

Стеллажи были, полки присутствовали, и все. Правда, когда вскрыли сейф в кабинете Гитлера, то изъяли-таки кипу всяческих документов. Без конфуза не обошлось – один шибко умный представитель НКВД не внял мудрому совету Репнина – не трогать пульт, устроенный в том же сейфе. Ну, тронул…

В тот же момент более десятка бронезадвижек с грохотом и лязгом опустились, перекрывая коридоры и ярусы, и спецам потребовалось несколько часов, чтобы их все разблокировать.

А Копье Судьбы Геша так и заныкал, припрятав в танке. Зря он, что ли, «Вервольф» брал? И вообще, пора бы уж о будущем подумать. Где, к примеру, им жить. Да-да, именно что им – ему и Наташе. Геннадий как-то незаметно смирился с мыслью о женитьбе, о свадьбе, обо всех этих делах, которые ранее его не слишком, скажем так, прельщали.

Просто рано или поздно у мужчины появляется женщина, с которой он хочет жить-поживать да добра наживать. А Наташка будет прехорошенькой в невестином платье…

Только бы дожить до победы, чтобы никого из них не убило.

Ну, тут уж… На войне как на войне.

И вот появится у него квартира или дом… Нет, лучше квартира, чтобы ванная и вообще. И где-то в этой квартире будет спрятан «вальтер» Адольфа Гитлера. Как память.

И Копью Судьбы место найдем… А может, когда через Вену проходить станем, то как раз и вернем реликвию. Нам ворованного не надо…

…8 января 1-я гвардейская танковая бригада снова погрузилась на поезд и отправилась на юг, в Молдавию, вскорости догнав части 1-й танковой армии.

Днепровско-Карпатская операция подходила к концу.

1-й Украинский (Черняховский), 2-й Украинский (Ватутин), 3-й Украинский (Малиновский) и 4-й Украинский фронт (Толбухин) навалились на немцев и румын так, что их линия обороны трещала и рвалась.

К 10 января были взяты Луцк и Ровно, 12-го Красная Армия овладела Шепетовкой.

Немецкие стратеги полагали, что «Южный Буг – это плотина, о которую разбиваются все атаки русских», однако у русских было иное мнение. 21 января РККА перешла реку на всем ее протяжении и начала глубокий охват 1-й немецкой танковой армии.

Для этого 40-я Советская армия наступала на севере Одесской области, в направлении Днестра, и через пару дней Румыния потеряла Северную Бессарабию. Морозы стояли не сильные, но лед был крепок – легкая бронетехника перебралась на правый берег под прикрытием артиллерии с берега левого, а потом пришел черед и тяжелых танков – к ним был особый подход.

Южную Бессарабию удерживали две румынские и одна немецкая армии. Советские войска в феврале освободили Николаев и Одессу, затем занялись остатками группы армий «Юг». Ко Дню Красной Армии 1-я танковая армия перешла границу Румынии.

Весь март войска 1-го и 2-го Украинских фронтов перемалывали 3-ю румынскую армию, 6-ю и 8-ю немецкие, 2-ю венгерскую.

Истребители и бомбардировщики 5-й, 8-й, 17-й воздушных армий завоевали абсолютное господство в воздухе – в течение марта немецкие «Мессершмитты» и румынские «ИАРы» просыпались с высоты, очистив небо для «лавочек» и «мигарей».

А про армии танковые и говорить было незачем – стальные клинья из «Т-43» и «ИС-3» врубались в Румынию, как колуны в трухлявый пень.

После массированного налета бомбардировщиков «Ту-2» и «Пе-8» на Бухарест в первые дни апреля румынские коммунисты, сговорившись с королем Михаем I, совершили вооруженный переворот . «Кондукэтор» Ион Антонеску был арестован и выдан СССР, а Михай I выступил ночью по радио, объявив о смене власти и о прекращении войны с СССР.

7 апреля 1-я танковая армия Катукова, вместе с другими танкистами, возглавила наступление войск 1-го и 2-го Украинских фронтов в направлении Трансильвании.

В тот же день полковника Лавриненко срочно вызвали в Москву.

Четырехмоторный «Пе-8» с герметичным салоном на двенадцать человек был своего рода пробой сил – уже строился второй или третий по счету «АНТ-53», самолет на базе все той же «пешки», но рассчитанный уже на сорок восемь пассажиров. Первый советский лайнер!

Как и всякий лайнер, «АНТ-53» «не умел» садиться на полевые аэродромы, ему бетонку подавай, поэтому-то за «полковником Лавриненко» и выслали «пешку».

Прозвище казалось Геше немного обидным, небрежным, что ли. «Пе-8» очень хорошо смотрелся на фоне однотипных самолетов. Немецкий «Фокке-Вульф-200» или английский «Галифакс» он превосходил, а с американскими «Б-17», теми самыми «Летающими крепостями», или шел наравне, или опять-таки обгонял – по боевой нагрузке, по боевому радиусу, по скороподъемности, по вооружению. Хорошая машина, короче.

Само собой, прилетел самолет не пустым – вывалил несколько тонн тюков писем и посылок танкистам 1-й армии. Подарки достались даже сиротам и холостякам – нашлись добрые души.

Обратно в Москву «Пе-8» вылетел, заставленный носилками с ранеными, над которыми хлопотали медсестры.

Репнин сидел, как в бизнес-классе. Хоть ноги вытягивай, хоть вовсе ложись. За иллюминатором сливались в круги воздушные винты, а под крылом, далеко внизу, проползала земля – черная, в голубых блестках луж, в бледно-зеленой опуши первой травки, с редкими серыми мазками нерастаявшего снега в оврагах.

Приметы войны почти не давались зрению с высоты девять тысяч метров. Лишь только когда крошечная тень самолета скользила над руинами разбомбленных городов, становилось понятно, какое время на дворе.

И все же радость присутствовала – практически вся Украина была освобождена от немецких захватчиков, вот-вот должна была начаться операция «Багратион» – и тогда фашистскую плесень счистят и с Белоруссии.

Поднимало настроение и то, что процесс резко ускорился, опережая «прежние» события, памятные Репнину по учебникам и кино, на дни, на недели, порой на месяцы. Правда, это вовсе не значило, что День Победы станут отмечать чуть ли не осенью 44-го. Нет.

У нынешней Красной Армии и людей больше, чем тогда, и техники, и резервов, но ведь и задачи сейчас иные, куда большие – не до Эльбы дойти, а до Рейна, до Франции, до Атлантики. Оккупировать всю Германию целиком! А сделать это быстро не получится – немцы сопротивляются бешено.

Геша наивно полагал, что кратчайший путь до Баварии – через Румынию, Венгрию и Австрию – они одолеют играючи, оставляя «за бортом» мелкие гарнизоны противника. Ага, щаз-з!

Немец не дурак, понимал, куда устремились Катуков, Черняховский и прочие, и бросал против Красной Армии все свои резервы, дивизии за дивизиями. Ничего, справимся. Время есть.

Откинувшись на сиденье, Репнин задумался. Этот вызов в Москву…

Нет, он представлял себе, кто именно его вызвал, но не понимал зачем. Когда в Кремль пригласили «штрафника Лавриненко», это было чем-то вроде извинения. А теперь?

Или есть повод? А какой?

Война тут явно ни при чем – танки армии Катукова вступали под сень дремучих лесов Трансильвании, тамошних вампиров с упырями пугать. Наши не несли сильных потерь, даже на узких карпатских перевалах – краснозвездная авиация «убеждала» защитников горных дорог с помощью бомб и реактивных снарядов, пушек и пулеметов. А как известно, доброе слово, подкрепленное «кольтом», весьма доходчиво…

Были у Геши и подозрения насчет встречи на высшем уровне – разговор о визите Рузвельта имел место, но мало ли о чем говорят? Да и при чем тут полковник Лавриненко? Он-то каким боком к международной политике? Короче, в Москве все скажут…

«Пе-8» мягко сел на Центральном аэродроме им. Фрунзе. Прокатился, раскручивая винты, подрулил и замер.

Репнин помог медикам выгрузить раненых и вышел сам. Машина уже ждала его, и не какая-нибудь «эмка», а черный «ЗИС».

Уже подходя к лимузину, Геша приметил «слона» – поодаль серебрился здоровенный, дельфиноподобный «Локхид-Констеллейшен» с тремя килями, самолет президента Соединенных Штатов.

Значит, все-таки вариант «Рузвельт»…

Или он ошибается? Ладно, скоро узнаем. Вышколенный офицер открыл Репнину дверцу, захлопнул ее за ним и юркнул на переднее сиденье.

«ЗИС-101» мягко покатил, выбираясь на московские улицы. А в столице народу прибавилось…

Зимою 42-го малолюдно было – масса жителей находилась в эвакуации, а теперь, вон, как оживилось все. Еще не мирные картинки пролетали за окном, но явные приметы улучшения налицо – крестовидные наклейки сдирались с окон, с перекрестков давно уже убраны противотанковые «ежи», следов бомбежек нет и в помине, и магазинных витрин, заложенных мешками с песком, Геша тоже не замечал. Вот и славно.

«ЗИС» проехал через Красную площадь и миновал Спасские ворота. Для Репнина этот проезд еще не стал обычным делом, но того волнения, что он испытывал, впервые оказавшись за кремлевскими стенами, уже не было. Привык.

Лимузин подкатил к подъезду «уголка» – особого сектора в здании Совнаркома – и затормозил. Покинув машину, Геша мельком осмотрел себя, поправил фуражку и прошел на пропускной пункт охраны.

– Здравия желаем, товарищ полковник! – отчеканил дежурный офицер, приняв пропуск.

Репнин кивнул и неторопливо, по широкой каменной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, поднялся на второй этаж.

Неизвестно, почему, но именно на подходе к сталинскому кабинету Геше очень хорошо думалось. Казалось бы, волноваться надо, нервничать, а он весь такой расслабленный, благостный, наблюдает за потоком мыслей и, словно разборчивый рыбак, то одну выудит, то другую, потянет цепочку ассоциаций…

За лестничной площадкой шла большая зала, совершенно пустая. Слушая свои же гулкие шаги, Репнин свернул направо, к длинному коридору, упиравшемуся в одну из дверей кабинета Сталина, которая всегда была закрыта.

Еще две двери находились рядом с ней, справа по коридору. Открыв первую из них, Геннадий попал в небольшую, продолговатую комнату, где размещался секретариат. Одного из помощников вождя – полковника Логинова – не было на месте, а совершенно незаменимые генералы Поскребышев и Власик синхронно кивнули Репнину.

– Проходите, товарищ Лавриненко, – сказал Поскребышев, привставая и пожимая протянутую руку Геши.

Поручкавшись с Власиком, Репнин шагнул в комнату офицера охраны. Вот тут никакие отлучки не позволялись – трое полковников-охранников сидели на посту.

Козырнув всем троим, Геша сдал оружие и открыл дубовую створку того самого кабинета.

Помещение как помещение, ничего особенного. Особую ауру значимости кабинету придавал его хозяин. Вождь.

– Здравствуйте, товарищ Сталин. Возможно, я не вовремя…

Иосиф Виссарионович сидел за столом и что-то писал. Подняв голову, он улыбнулся и отложил перо.

– Нэт-нэт, товарищ Лавриненко, проходите. Всех дел не переделать. Догадываетесь, почему вас вызвали?

Примечая лукавую усмешку Иосифа Виссарионовича, Репнин осторожно проговорил:

– На аэродроме я видел американский самолет…

Сталин кивнул и поднялся из-за стола.

– Да, товарищ Лавриненко. В Москву прилетел президент Соединенных Штатов. Ваша информация оказалась верной. В числе агентов Секретной службы, то есть телохранителей президента, а также среди обслуги Белого дома оказались люди Черчилля. Когда американцы узнали, что им надо искать, они живо вычислили англичан. Все происходило в полной тайне – мы сообщили Гопкинсу, он все передал Рузвельту, тот обратился к верным офицерам. Вероятно, Черчилль уже знает или догадывается о провале своего плана, должны же были ему донести об исчезновении спецагентов! Но «английский боров» сохраняет полное молчание. С другой стороны… Американцы все-таки простоватая нация, наивная, обожающая несложные решения. Они увидели то, что на поверхности, а вот копнуть вглубь будто побоялись. Скажите, товарищ Лавриненко, вы верите, что идея убрать Рузвельта – это исключительно личная идея Черчилля?

– Нет, товарищ Сталин. Рузвельт давно мешает целой куче богатеев в Америке. Уверен, они и сами вынашивали планы того, как избавиться от президента. Бешеные деньги вкладывали, оплачивая приход в Белый дом его конкурентов, но это не помогло – американцы хотели Рузвельта! Ведь он единственный, кому позволили быть избранным четвертый срок подряд.

– Да, – кивнул вождь, – из всех капитанов современного капиталистического мира Рузвельт – самая сильная фигура. Инициативная, мужественная, решительная. И вы снова правы, товарищ Лавриненко, Черчилль наверняка нашел общий язык с финансовыми воротилами из Штатов. Заговор, устроенный ими, затеян в Лондоне, а поддержан в Нью-Йорке. Вы здесь потому, что президент Рузвельт хотел увидеть вас лично. Я лишь исполнил его просьбу, товарищ Лавриненко, и рад, что вы здесь. Президент явится через полчаса сюда – это тоже его желание: общаться с главой государства в его кабинете. Товарищ Молотов придерживается мнения, что речь на нашей встрече с Рузвельтом пойдет об открытии второго фронта. Меня интересует ваше мнение, товарищ Лавриненко.

Репнин подумал.

– В момент, когда между Британией и США наступило охлаждение, – сказал он, – когда американцы резко снизили помощь англичанам, хотя я сужу об этом лишь по газетам… В общем, я не думаю, что второй фронт так уж занимает Рузвельта. Американцы уже высадились в Италии и воюют с Муссолини, зачем же еще пуще увязать? Вы же понимаете, товарищ Сталин, что и Черчилля, и Рузвельта беспокоит вовсе не Гитлер, а вы! Это либеральное дурачье боится усиления СССР, боится, как бы мы не набрали лишний вес, не пошатнули установленный ими миропорядок. Не знаю уж, насколько разошлись американский президент и английский премьер-министр, надолго ли они стали врагами, но пока что они точно не союзники – я сужу об этом потому, что Рузвельт прилетел в Москву один. А без Англии, без ее портов, аэродромов, флота второй фронт станет слишком дорогой игрушкой для США. Да и зачем он Рузвельту? Ему куда проще не отправлять на войну соотечественников, а помогать воевать нам. Поставляя грузовики, самолеты и все такое прочее. Так выгодней! А выгода для американцев – это святое. Хочется думать… Не знаю, может, я и не прав… Полагаю, Рузвельт хочет обсудить с вами не дела войны, а проблемы послевоенного мира. Возможно, в его повестке – передел этого самого мира, разделение его на сферы влияния между СССР и США.

Сталин кивнул.

– Я пришел к тем же выводам, товарищ Лавриненко, хотя на меня работала разведка. Рузвельт считает, что миром должны управлять «три или четыре полицейских» – Россия, Америка, Англия и, возможно, Китай. Еще он называл эти страны «всемирным советом директоров». А вот другие, вроде Германии, Японии, Италии и их сателлитов, должны быть, по его мысли, разоружены. И Франция должна быть разоружена, и Чехословакия, и Польша. Германию американский президент предлагает разделить на пять государств: Республику Ганновер, Республику Гессен, Республику Баварию, Республику Саксонию и Республику Пруссию.

– В принципе, умно, товарищ Сталин. При условии, что это мы займем всю Германию, водрузим красный флаг над Рейхстагом и будем проводить новые границы.

– Да, – согласился Иосиф Виссарионович, – если Красная Армия оккупирует весь Третий рейх, то такое дробление нам только на пользу. Маленькая страна – маленькие возможности. Зато большая зависимость от большой страны.

– И пусть этой страной станет СССР! – заключил Репнин.

Покивав, Сталин прошелся по кабинету.

– Есть еще один вопрос, – сказал он, – японский. Американцы уверены, что война с Японией продлится до 47-го года. И хотят, чтобы мы победили не только фюрера, но и микадо. Но нужна ли эта война нам?

– Нет, товарищ Сталин, не нужна. Разве Америка воюет за нас? Нет, и не собирается. Тогда зачем нам проливать кровь своих парней? За что? Не лучше ли договориться с Японией, чтобы та уступила нам Маньчжурию? Ведь сейчас там правят японцы, в Маньчжоу-Го. А если на карте Советского Союза появится, допустим, Маньчжурская АССР, то мы получим выход к незамерзающему порту Дальний и к Порт-Артуру. Именно этого добивался русский царь, да не сумел ничего – ни японцев победить, ни Маньчжурию удержать.

Сталин хмыкнул.

– Об этом стоит поговорить с Рузвельтом. Если американцы освободят острова, которые ранее захватили японцы, и вернут их Токио, то мы убедим самураев не затрагивать более интересы США. Тогда и война закончится, и японцы «сохранят лицо».

В это время в кабинет осторожно заглянул Молотов.

– Товарищ Сталин… Американская делегация… Они…

– Пригласите их, товарищ Молотов.

Поскребышев быстро, но без суеты отпер обе створки, и в кабинет Сталина вкатили коляску, на которой восседал Франклин Делано Рузвельт. Переболев полиомиелитом, он больше не мог ходить, но, даже превратившись в калеку, Рузвельт оставался самым выдающимся президентом Америки.

Франклин Делано поднял голову, улыбнулся, как ясно солнышко, и поприветствовал хозяина кабинета на корявом русском.

– Добро пожаловать, господин президент, – вежливо ответил Сталин и повернулся к Репнину. – Вот тот офицер, которого вы хотели увидеть.

Переводчик, наклонившись к Рузвельту, забормотал по-английски, и президент США снова расплылся в улыбке. Референт едва успевал переводить.

– Я очень рад видеть вас, господин полковник, и хочу выразить вам мое восхищение и мою благодарность!

Геша по-светски поклонился. Но президенту этого показалось мало – Репнину пришлось подойти к нему поближе и наклониться, чтобы Рузвельт смог прицепить к его кителю медаль «Серебряная звезда» – одну из высших наград Америки.

А когда Геша старательно выговорил на английском: «Many thanks, Mr. President», то хозяин Белого дома и вовсе пришел в восторг.

Несколько офицеров обнесли гостей бокалами с вином, Элеонора Рузвельт, на правах Первой леди, тоже сказала коротенький спич, после чего президент укатил и сталинский кабинет опустел.

– Конференция начнется вечером, – спокойно проговорил Сталин, закуривая, – в Георгиевском зале. Ви мне очень помогли, товарищ Лавриненко, а теперь я хочу спросить не о Рузвельте, а о вас.

– Обо мне?

– Да. Война скоро кончится, и визит президента Америки это лишний раз доказывает – договариваются с победителями, а не с побежденными. И что же вы намерены делать после войны?

Репнин даже немного растерялся. В самом деле – что? До сих пор его занимала лишь одна проблема – война. Однако победа уже близка. То, что было мечтою в 41-м, нынче обретает плоть.

– Сложно сказать, товарищ Сталин, – смутился Геша. – Одно знаю точно – военным я буду не всегда. Было время, когда мне хотелось стать инженером, чтобы не водить танки, а строить их, но это не захватывает меня полностью. Значит, не станет делом всей жизни. Да, я промаялся несколько ночей, занимаясь чертежами «Т-34Т», но там практически не было моих собственных идей, я просто нахватался чужих и вместил их на ватман…

– Товарищ Лавриненко, вы коммунист? – неожиданно спросил Сталин.

– Да, конечно.

– А вы не думали о том, чтобы пойти по партийной линии? Только партия способна объединить все ваши склонности, только она занимается вопросами войны или танкостроения, международными делами и устройством к лучшему жизни обычных людей.

– Н-не думал, товарищ Сталин.

– Подумайте, товарищ Лавриненко. Мы еще поговорим об этом. До свиданья.

– До свиданья, товарищ Сталин.

Насколько Репнин был спокоен, когда входил в кабинет вождя двумя часами ранее, настолько же он был взволнован, покидая его.

А тут еще Поскребышев подкатил.

– Товарищ Лавриненко! Поселяться в гостинице вам не придется. Приказано передать вам вот эти ключи.

– Ключи?

– От вашей квартиры. Сейчас я вам запишу адрес, этот дом не слишком далеко отсюда, на улице Горького…

…Поднявшись на четвертый этаж по широкой лестнице, Геннадий остановился перед солидной дубовой дверью – замучишься взламывать. Ключ легко вошел в смазанный замок.

Два оборота, и дверь открылась, стоило лишь шевельнуть начищенную бронзовую ручку.

Квартира встретила Репнина гулкой тишиной и мягким теплом – старинные бронзовые батареи грели как надо. Апрель – месяц такой, и подморозить может.

Высокие потолки с лепниной, паркетный пол – все дышало стариной и некоей вековечной устроенностью. Мебель была под стать – тяжелая, основательная, богатая. Шкаф на львиных лапах, на комоде – бронзовые накладки… Ого! Тут и камин есть!

С роскошной полкой из малахита, камин так и просил дров в свою утробу.

В кабинете книжные шкафы забиты книгами от пола до потолка. Кресло в углу. Удобный мягкий стул работы Гамбса за солидным столом – мечтой бюрократа. Садись да работай.

Геша вздохнул. Он всегда завидовал деду, который не снимал квартиру и не покупал ее, а получил от государства. Вот и ты сподобился, Геннадий Эдуардович…

Может, Сталин приручает тебя таким вот образом? Репнин усмехнулся. А если не думать о человеке плохо?

Тебе, «товарищ Лавриненко», просто сделали приятное. Друзьям ведь необязательно делать подарки исключительно на день рождения? Ну вот…

Теперь у тебя есть жилплощадь, о которой любая невеста может только мечтать. Намек понял?

Геннадий снова вздохнул. Чего же тут непонятного…

На кухне и холодильник нашелся, американский, а в нем – роскошный продуктовый набор. Вино тоже было – «Хванчкара», «Киндзмараули»… Бутылочка «Столичной».

Подумав, Геша налил стопочку водки. Выпил и как следует закусил. Новоселье все же.

Не выдержав, затопил-таки камин. На улице вечерело, и живой огонь, бросая отсветы на стены, резко повышал градус уюта.

Резко зазвонил телефон, но Репнин не вздрогнул – обернулся лениво, подошел к аппарату и снял трубку.

– Алло?

– Сталин говорит.

– Добрый вечер, товарищ Сталин.

– Осваиваетесь?

– Да. Большое вам спасибо!

– Не за что, товарищ Лавриненко. Помните наш разговор? Серьезно подумайте о партработе.

– Обязательно, товарищ Сталин.

В трубке послышались гудки, и Геша осторожно опустил ее на рычажки.

Думай, «полковник Лавриненко», думай…

По стенам гостиной гуляли красные отсветы пламени, будто алое знамя полоскалось на ветру.