Глава 17
Логово вурдалака

В самом начале 1944 года войска 1-го Украинского (Черняховский) и 2-го Украинского фронта (Ватутин) сомкнулись, окружая многочисленную группировку вермахта , в том числе 4-ю танковую армию, а также отсекая немецкие дивизии на Каневском выступе.

В направлении Первомайска наступали войска 3-го Украинского фронта (Малиновский), но основные силы прорыва были сосредоточены в руках Черняховского (1-я танковая армия, 3-я гвардейская танковая армия и 6-я танковая армия, 2-я воздушная армия) и Ватутина (4-я танковая армия, 5-я гвардейская танковая армия при поддержке 5-й воздушной армии).

Так что западное направление было надежно прикрыто, и марш на юго-запад для 1-й гвардейской танковой бригады никем не тормозился. Один из участков пути даже довелось проехать не своим ходом, а по железной дороге, чему Михаил Иванович был очень рад. Хомячья душа – берег моторесурс.

Прибыв на место ночью, танки и БТР сгружались в темноте, пользуясь приборами ночного видения.

«Вервольф» располагался километрах в восьми к северу от Винницы, у местечка Стрижавка, в сосновой роще. Сама ставка была невелика по площади, зато вокруг широкой полосой частили доты, пулеметные гнезда, вышки, артиллерийские позиции, а на высоких деревьях были оборудованы наблюдательные посты – ни пройти, ни проехать.

С воздуха ставку ранее прикрывали два полка истребителей, что базировались на Калиновском аэродроме.

А в центральной зоне, прямо в роще, были выстроены десятки финских домиков для генералов и прочих высших офицеров ставки, столовые, спортзал, здание гестапо, телефонная станция и так далее. Самое же главное, святая святых (если данное слово применимо к нечистой силе…), скрывалось под землей, перекрытое почти пятью метрами железобетона, вырубленное в толще гранита и уходившее на глубину пятидесяти метров. Бункер.

Во всей округе действовал строжайший режим безопасности. Охранная спецгруппа «Ост» тайной полевой полиции очищала район от неблагонадежных – «жидов и большевиков», от всех, кто хотя бы потенциально мог противостоять «истинным арийцам».

Остовцы отвечали за три охранных кольца на дальних подступах к ставке.

После тщательной переписи все жители получили специальные пропуска, был введен комендантский час, а время от времени бдительные гитлеровцы проверяли дома на предмет: «А не завелись ли тут агенты Кремля?»

Конкретную охрану ставки несли тщательно отобранные солдаты из дивизии СС «Адольф Гитлер».

Вот только вся эта интересная информация мало способствовала тому, чтобы найти искомое место. В восьми километрах от Винницы, в пяти кэмэ от Стрижавки. Замечательно просто!

Еще бы навигатор ГЛОНАСС сюда…

Дабы не плутать, Геша повел бригаду к Южному Бугу, выйдя на берег его притока, мелкой речушки Десны – «Вервольф» выходил к ней. Где-то тут должен быть…

– Ваня, – сказал Репнин, внимательно оглядывая местность, – передай Лехману, чтобы двигал всем батальоном к аэродрому. Если там пусто, пусть присоединяется к нам. Если есть… Офицеров живьем брать!

– Есть!

– Иваныч, вперед, но без спешки. Ваня! Передал?

– Так точно! Лехман принял.

– Слушай дальше. Полянский пусть заходит с севера, отсюда то есть, где-то тут должна быть электростанция, а Заскалько – со стороны Южного Буга, там еще башня водонапорная торчит. При себе оставляю взвод Капотова.

– Есть!

Борзых забубнил, а Геша вновь прижал лицо к нарамнику. Ага…

Явно позиция для орудий, но всего две пушки перевернутые. То ли бросили их в спешке, то ли… Лучше подстраховаться.

– Ваня! «Дозвонись» до Кочеткова, пускай выпускает тральщик.

– Понял!

– А то уж больно тихо все да гладко…

«Сороктройка» с тралом показалась слева, прошлась угловатой тенью и поперла вперед.

– Иваныч!

– Иду по следам, командир!

Тральщик выбрался к забору, затканному металлической сеткой и колючей проволокой, и прорвал ограду. Вломившись в заросли насаженных сосенок и кустов, танк выкатился на асфальтированную дорогу, сразу сбиваясь на обочину.

– Иваныч, ходу! Кажется, мы успели!

За деревьями разгорались пожары – деревянные дома дымились, из их окон уже вырывались языки огня. Было заметно, что поджоги только-только начались.

Репнин не знал толком, где тут бункер – домишки его не интересовали, – но немцы сами подсказали местонахождение нужного объекта.

У одного из больших срубов стояли танк «Пантера», пара «Ганомагов» и десяток грузовиков. Надо полагать, что после того, как РККА заняла Винницу, ставка была брошена, а теперь немцы вернулись, проскользнув через линию фронта, чтобы окончательно замести следы .

Русские танки 6-й армии миновали неприметный поселочек, мастерски спрятанный под соснами – ни с воздуха не разглядишь, ни с земли.

– Бронебойный!

– Есть бронебойный! Готово!

– По «Пантере» – огонь!

Пушка содрогнулась, разрывая ночную тишину. Снаряд вошел в немецкий танк, как вилка в котлету.

Тут же добавил Капотов, попав в один из грузовиков. И начался огненный ад – «Опель Блиц» разорвало на куски, а ослепительные вспышки последовали одна за другой, рассылая осколки во все стороны, подрезая деревца, шпигуя толпу немцев, высвеченную пламенем.

– Прекратить огонь! Там взрывчатка и бомбы! Ванька!

– Понял!

Радист затараторил. Геша хотел было и Кочеткову дать ЦУ, но тот и сам сориентировался – несколько бронетранспортеров подъехали, лихо развернувшись и открывая огонь из пулеметов.

Мотострелки попрыгали, разбегаясь, приседая, стреляя из автоматов.

– Тащ командир! Лехман сообщает: на аэродроме находился самолет… этот… как его… А! «Кондор»! Грузился, моторы завел уже. Леня ему фугасным всю морду расфигачил, то есть кабину, и хвост. Там документы какие-то в ящиках…

– Скажи, пусть занимается на месте! Пакует немцев и бумаги!

– Есть!

Репнин снова прижал лицо к нарамнику. Огонь слепил, но можно было разобрать, что у бравых ребят Кочеткова все под контролем.

Немцев застали врасплох – вдруг ниоткуда, из темноты, налетели, наехали, насели…

– Чего тут сидеть? – буркнул Геша, всуе оправдывая риск, и полез наружу. Впрочем, «ППС» он прихватить не забыл. – Сидите пока здесь.

Хмыкая на недовольное бурчание, Репнин покинул танк. Снаружи мрак не стоял, было довольно светло – пожар и светил, и даже грел. Снег был аккуратно расчищен, но судя по всему, еще в декабре – позднее на орднунг времени уже не было, приходилось драпать. Проглядывали газоны с бурой травой, цветочные клумбы.

Подбежал Кочетков в камуфляже и в каске, отдал честь и затараторил:

– Саперы, тащ подполковник! Почти тридцать тонн взрывчатки, и еще столько же авиабомб… было. Сейчас тонн двадцать пять осталось. Минировать хотели!

– Не стали или не успели?

– Не успели, тащ командир! Разгружать только начали, а тут мы! Многих мы постреляли, остальных повязали. Есть разговорчивые…

– Вот что… Командира тутошнего вы не хлопнули?

– Хлопнули нечаянно, тащ подполковник, да тут не он командовал, а один тип. Он служил при ставке и все тут знает!

– Давай его сюда.

– Есть!

Вскоре два матерых сержанта приволокли перепуганного фрица в пальто, замотанного шарфом, но без шапки. У фрица, по всей видимости, никак не мог устояться баланс между страхом и злобой. Он ненавидел русских, ненавидел свою пропащую судьбу, но и боялся до жути – этих недочеловеков с автоматами, берлинское начальство…

Сказать, что Репнин знал немецкий язык, было бы неправдой. Но на уровне военного разговорника – более или менее.

– Имя, – спросил он, – фамилия, звание?

Голос его был насколько холоден, настолько и равнодушен. Дескать, не дашь ответа – черт с тобой, пытать не будем. Застрелим и спросим следующего в очереди желающих жить.

– Зигфрид… – выдавил немец. – Зигфрид Вайс.

– Жить хочешь, Зигфрид Вайс?

– Йа… Йа! Йа!

– Проводи нас в бункер. Будем посмотреть. Амосов! Пошли, прогуляемся.

– Куда? – подбежал особист.

– К Гитлеру в гости.

Компанию Репнину составили Полянский и два пехотинца – громадные близняшки Семеновы.

Подойдя к надстройке бункера, Вайс оглянулся на Гешу.

– Шнелле! – буркнул тот.

И Зигфрид поспешно набрал код на тяжелой двери, она и отворилась. За нею крылось не мрачное подземелье, а ярко освещенный спуск – узковатый трап, двоим на котором не разойтись.

Впереди шагал Вайс, шагал боязливо, постоянно оглядываясь.

Фонарики не понадобились – один из генераторов был запущен, и свет повсюду горел.

Ничего в бункере не напоминало о бомбоубежище или доте – не было тут ни угрюмых бетонных стен со следами опалубки, ни проводов под высоким, метра три, потолком – белые стены, кафель, дубовые панели, паркет, ковровые дорожки, лампы дневного света. Был даже бассейн, хотя воду в нем и спустили.

В плане бункер напоминал букву «Г», и там, где сейчас проходил Геша, был седьмой этаж. Спустившись на шестой, Репнин оказался перед закрытой дверью – она просто притягивала к себе, уводя от прохода в сторону. Вернее, дверей было две, внешняя, деревянная и открытая, и внутренняя, стальная и запертая.

– Семенов, – сказал Геша, – сбегай к Кочеткову, скажешь, чтоб саперов направил сюда – эту дверь надо вскрыть.

– Есть!

Один из двойняшек убежал, грюкая сапогами, а Репнин спустился на пятый этаж, где когда-то располагались шифровальщики и особая охрана. Здесь, в длинных комнатах, рядами стояли пульты, путались провода и вороха бумажных лент, валялись стулья, висели наушники. В помещениях для охранников воняло оружейной смазкой и звучало гулкое эхо.

Теперь вниз вела мраморная лестница – Геше она напомнила спуск на какой-то из станций московского метро – помпезность зашкаливала.

Минуя помещение для генералитета на четвертом этаже, Репнин одолел ступени, ведущие на третий ярус – тут находились личные апартаменты Гитлера. Оглядываясь по сторонам и страхуясь, Репнин отворил дверь кабинета.

Большое помещение было обставлено, как роскошный офис – кресла, стол, статуя в углу, напольные часы, сейф…

– Амосов, будь другом, погляди, что там внизу.

– Сейчас!

– Там должны быть технические этажи, дизель-генераторы, очистные, канализация всякая…

– Понял!

Амосов, прихватив Семенова, сбежал вниз.

– Да-а… – протянул Полянский, оглядывая кабинет фюрера. – Не хило Адольф жил…

– Живет еще, – поправил его Репнин. – Пока!

Толкнув высокую дверь из полированного дерева, он перешагнул порог, ступая по оранжевому ковру. Тут была опочивальня и витал запах парфюма. Наверное, того, которым душилась Ева Браун.

Даже сувенир не возьмешь – пусто. Пусто на полках, в ящиках, кровать голая стоит…

Случайно заметив тень, Геша резко обернулся.

Одна из стен спальни была задернута шторами в оборках. Как оказалось, плотная ткань скрывала неприметную дверь в тайную комнату. На ее пороге стоял высокий немец, этакий образчик эсэсовца – сапоги блестят, хоть смотрись в них, черный мундир с рунами и прочими онерами да причиндалами сидит как влитой, на фуражке с высокой тульей щерится череп.

Гладкое, чуть ли не выскобленное лицо оберштурмбанфюрера выглядело холеным, даже так – породистым. И как же оно исказилось при виде русского танкиста в черном комбезе, в шлемофоне, сдвинутом на затылок, да в ватнике, наброшенном на плечи! Скривилось, перекосилось, обезобразилось.

– Руссиш швайн! – взвизгнул эсэсовец, хватаясь за кобуру.

Он был быстр, дьявольски быстр, и успел выхватить «вальтер», но все-таки первым выстрелил Геша. Короткая очередь отбросила немца к стене. Роняя фуражку и пистолет, он уцепился за штору, та натянулась, затрещала, срываясь с креплений, и тут черная душа покинула тело. Эсэсовец рухнул на ковер, разбрасывая руки.

Выдохнув, Репнин приблизился. Мертв.

Нагнувшись, Геша довольно хмыкнул: есть сувенир! На рукоятке «вальтера» золотом было отчеканено переплетение двух букв – «А» и «Н» – «Адольф Гитлер». Это был личный пистолет фюрера.

Репнин усмехнулся. Именно что был…

В спальню вбежал Полянский.

– Кто стрелял?

– Я, – спокойно ответил Геннадий. – Тут одному придурку было невтерпеж. Обозвал меня русской свиньей, а я обиделся…

Илья ухмыльнулся.

– А мне такая дурная мысль пришла – вдруг, думаю, тут сам Гитлер прятался?

– Не-ет, Илюха, этот гад подальше зарылся… А тут чего?

Геша рассмотрел дверь за шторой. Та ничем не выделялась на стене, покрытой шпалерами в ряд, да и ручки не было, но сама дверь впечатляла – бронеплита в два пальца толщиной, с обеих сторон обшитая деревом. Осторожно толкнув ее, Репнин переступил порог.

Комната, в которую он попал, была невелика. Голые стены, даже бетонный пол не покрыт, как везде, паркетом. Всей обстановки – три стола, на каждом – по стеклянному кубу, прикрывавшему некие раритеты.

Котелок, плошку и длинный наконечник копья с обломышем древка.

Котел Арианты. Святой Грааль. Копье Судьбы.

Арианта был царем скифов. Вроде бы о его чуть ли не волшебном котле писал Геродот – Арианта приказал отлить его из наконечников стрел, по одному от каждого скифского воина, и применял как ритуальный сосуд. Котел якобы помогал объединять бойцов в один бронированный кулак и сокрушать любого врага.

А место под Винницей – чуть ли не середка кочевого государства Арианты.

Святой Грааль представлял собой всего лишь деревянную плошку, из которой Иисус-Егошуа якобы вкушал на Тайной вечере, а после казни Христа, когда римлянин Лонгин из милосердия подколол распятого, Мария Магдалина собрала кровь, пролитую Им, в ту самую миску.

А Копье Судьбы было именно копьем, обыкновенной римской «гастой», которыми вооружали легионеров. Той гастой, наконечник которой Репнин держал в руках, владел кентурион Гай Кассий Лонгин. Тысячу девятьсот лет тому назад Лонгин скучал на холме Голгофа, что под Иерусалимом, дожидаясь смерти преступника-назорея, распятого на кресте. Звали назорея Егошуа, и кое-кто из местных считал, что распятый – Мессия.

Не дотерпев до свершения казни, Лонгин оборвал мучения Егошуа, пронзив тому ребра своим копьем. Даже не подозревая, какими легендами и мифами обрастет его холодное оружие.

Из рук в руки переходило Копье Судьбы – им владели императоры Константин и Юстиниан, короли готов Теодорих и Аларих, Карл Великий, Фридрих Барбаросса – и Адольф Гитлер.

Зачем этот железный наконечник затребовался фюреру? А просто Гитлер верил древнему пророчеству, которое гласило: «Владеющий этим Копьем и разумеющий, каким силам оно служит, держит судьбу мира в своих руках – добрых или злых».

Геша усмехнулся. Таких копий – полдесятка как минимум, и каждое считается священной реликвией. Но вряд ли хоть одно из них является римским. Это вот копье нацисты сперли в Вене, а ему всего тысяча лет…

Репнин покачал в руке наконечник. Тысяча лет – тоже срок…

Пусть пока побудет в его танке. А вдруг?..