Глава 14
«Гремя огнем…»

Добираться до расположения 1-й гвардейской танковой бригады пришлось долго. Сначала самолетом до Воронежа, потом поездом. Через Днепр Геша переправлялся на настоящем прогулочном теплоходе. Полуторка подбросила его до Киева, где бригада и комплектовалась вместе со всей танковой армией Катукова.

1-я танковая армия была передана 1-му Украинскому фронту, составляя резерв командующего. Больше месяца катуковцы копили запасы по всем видам снабжения и готовили матчасть к боям. Новые танки отгружались на заводах и доставлялись в Киев, прибывали молодые танкисты.

Штрафники-гвардейцы в строй вернулись прежде Репнина, так что он был последним из «возвращенцев».

Встретили комбрига всей толпой, и даже музыку организовали, сыскав старого еврея-скрипача и трубачей.

– Здравия желаем, товарищ подполковник! – дружно грянули танкисты.

– Вольно! – ухмыльнулся Геша.

Было заметно, что многие из его товарищей смущены – они-то не пошли следом за командиром в штрафбат, хотя Лехман и утешал их: это, дескать, все особист виноват – вывел их, а отступать уже невмоготу было.

Посмеиваясь, подошел полковник Горелов и подал руку.

– Здорово, Дмитрий Федорыч! Я тут покомандовал маленько твоей бригадой. Возвращаю в целости и сохранности!

– А ты куда?

– А я на повышение! В корпус переводят.

– Все с тобой ясно. Проставиться не забудь!

– Как можно! До двадцатого числа спокойно будет, а потом начнется. Готовься!

– Всегда готов!

Репнин удивился даже – возвращение в бригаду казалось ему делом долгим и трудным. Пока привыкнешь заново, пока то да се… Нет! Никакого привыкания – все сразу навалилось, знакомое, чуть ли не родное, закрутило, завертело…

Единственно, что стало новым для Геши, так это 3-й танковый батальон, набранный уже в его отсутствие. Прежнего командира батальона ранило, поэтому должность оказалась вакантной.

Обсудив это дело, Репнин назначил комбатом Лехмана.

Познакомившись с новенькими начинжем и начопером , Геша погрузился в бумаги, волокита закружила его, да так, что он и не заметил, как солнце село.

Уже в темноте Репнин добрел до землянки, которую «забил» экипаж командирского танка. Это был блиндаж, отнятый у немцев. Рубленный из бревен, блиндаж обогревался буржуйкой, старательно обложенной кирпичами, долго отдававшими тепло.

Две керосинки давали достаточно света, чтобы заметить в чем-то даже уютную обстановку – топчаны, застеленные одеялами, полки на стенах, крепкий стол на точеных ножках.

К вечеру подморозило, и как же было приятно окунуться в сухое тепло, наполненное запахом сгорающего дерева. Красные отсветы из-за неплотно прикрытой дверцы танцевали на стене под гул и треск огня. Уюта добавлял посвистывавший чайник, сдвинутый на край печки.

Федотов с Борзых сидели за столом и резались в карты, а Бедный обстоятельно готовил ужин – нарезал домашнюю колбасу, буханку ржаного хлеба, селедку, лучок. Картошка уже сварилась и доходила в чугунке, обмотанном рваным одеялом, чтобы не остыла.

– Встать! – гаркнул мехвод, углядев Репнина. – Смир-рна-а!

Башнер и заряжающий с перепугу вскочили, вытягиваясь во фрунт – мало ли, может, сам Катуков заявился? Тот мог.

Рассмотрев вошедшего, Федотов с укоризной сказал Бедному:

– Вот, вроде ж взрослый мужик, а херней маешься!

Механик хихикнул.

– Можете садиться, – улыбнулся Репнин. – Давно надо было Иванычу старшину дать, чтоб вас школил. Ишь, как сразу подпрыгнули! Любо-дорого!

– Так мы ж… это… – смутился Федотов.

– Да сядь ты! Проживу как-нибудь без твоего чинопочитания. – Геша принюхался. – А чем это пахнет?

– Так вас ждем, тащ командир! Брысь, картежники!

Иваныч быстро накрыл стол и неуверенно спросил:

– Может, по маленькой?

– Может, – легко согласился Репнин.

Усталость давала себя знать, все же ранения, даже зажившие, долго еще портят кровь. Но и радость была. Даже не радость, а какое-то тихое удовольствие, когда спрашиваешь себя, все ли ты сделал, со всем ли справился, и понимаешь, что потрудился изрядно, что день прошел не зазря. Можно и отдохнуть, имеешь право.

Иваныч выставил на стол пузатую бутылку самогона, уверяя, что продукт чистейший, и, помня пристрастия командира, вычурный сосуд с трофейным коньяком.

– Командир, – попросил Федотов, – скажи чего-нибудь.

Остальные двое закивали. Репнин задумался.

– Что ж вам сказать? Лично меня одно радует – война пошла вспять. Немцу больше не наступать, все! Теперь только гнать его да гнать до самого Берлина. Ну, фрицы еще много кровушки попьют и запросто так не уступят, и все равно – большая половина войны позади. Год остался, скорее даже полтора. Ничего, довоюем как-нибудь. Что еще радостного, так это наша четверка. Сколько уж мы танков поменяли, а экипаж один держится. Так что давайте выпьем за нас! Чтоб мы были живы и вместе дошли до самого Берлина!

Граненые стаканы сошлись, клацая, и огненная вода пролилась, куда надо. Хорошо пошла!

Навалившись на картошку с селедкой да с лучком, Геша благодушествовал. Кто не воевал, кто не терпел, тот не поймет, что истинное счастье – в малом. Никакие великие свершения не способны сделать человека счастливым. Удовольствие принести – да, удовлетворение – безусловно. Но не счастье.

Лишь тот, кто хоронил товарищей, кто познал страх и боль, горе и ярость, лишь тот знает цену тишине, спокойному сну и нехитрой снеди. Примитивные, первобытные радости? Возможно.

Но только от этого они не становятся менее значимыми.

– Между первой и второй перерывчик небольшой!

– За победу!

Выступать комфронта приказал после 20 декабря. Получив приказ, 1-я танковая армия затеяла перегруппировку, одновременно выводя части в район сосредоточения – в Марьяновку, Грузьку, Козичанку, Лишню, Витривку.

К 24 декабря противник располагал четырьмя танковыми дивизиями на фронте Высокое – Брусилов – Корнин, а вторая группировка, более активная, силой до трех-четырех танковых дивизий, действовала на участке Шалин – Радомышль.

Немцы спешно закапывались в мерзлую землю, нарыв километры сплошных траншей и ходов полного профиля. Около сел и дорог сеть траншей густела, прикрываясь проволочными заграждениями по переднему краю обороны, артиллерийскими площадками, пулеметными гнездами, противотанковыми и противопехотными минными полями.

К тому же хватало препятствий и природного характера – вся местность, лишенная лесов, была изрезана, исполосована балками да оврагами.

Главные дороги, пересекавшие линию фронта, были пристреляны с нескольких направлений, а ютились фрицы в блиндажах в два-три наката.

Задачу перед танкистами 1-й армии Черняховский поставил насколько простую, настолько же и сложную: по выходу 38-й армии к Брусилову войти в прорыв и к исходу первого дня овладеть рубежом Водотый – Лисовка. Частью сил захватить Корнин, в дальнейшем развивать успех в общем направлении на Казатин.

Задача 1-й гвардейской танковой бригады была скромнее – прорываться на рубеже Хомутец – Вильжка и, развивая успех пехоты, выйти в район Машарино, Лисовка, Соловиевка.

Командирский «Т-43», измазанный белой известкой, не лез вперед, а держался рядом с наступавшими танками. Долговременных укреплений у фрицев не было, доты и дзоты лепили из подручного материала и наспех. Постоянные налеты краснозвездных «пешек» и «горбатых» оставляли дыры и разрывы в сплошной полосе немецкой обороны, гитлеровцы лепили заплаты, но держались цепко – десятки «Тигров» и «Фердинандов» служили своего рода подвижными дотами.

25 декабря Катуков впервые испробовал на поле боя новенькие «ИС-3». Красивые, мощные машины со «щучьим носом» и стильной, обтекаемой башней были настоящими танками прорыва. Крепкая броня, неподатливая даже для снарядов немецких «ахт-ахт», да 130-миллиметровое орудие делали «ИС-3» маленьким сухопутным крейсером. Ничего противопоставить новому «ИСу» гитлеровцы не могли, не говоря уже о том, что танковая промышленность рейха терпела катастрофу.

Корабли Балтфлота не пропускали ни единого транспорта с железной рудой из прогибистой Швеции, а самое главное – «Крупп» и «Рейнметалл» лишились поставок никеля и марганца. Печенгу на севере прочно удерживали солдаты РККА и матросы Северного флота, Никополь тоже был потерян немцами, а с ним и залежи марганца.

Немецкая броня делалась все хуже, и уже никакие «Королевские тигры» по семьдесят тонн весом, с лобовыми плитами в пятнадцать сантиметров толщиной не могли спасти от поражения доблестный вермахт. Что толку? Масса «ИС-3» недотягивала и до пятидесяти тонн, а мощный мотор придавал тяжелому танку изрядной резвости. Пушка же пробивала лобовую броню «Тигра-II» с четырех километров! А с расстояния в тысячу метров 130-миллиметровка запросто просаживала стальную плиту в двадцать четыре сантиметра! Хана «Тиграм» с «Фердинандами»!

– «ИСы» на прорыв пошли! – доложил Борзых. – Тральщиков прикрывают!

– Отлично, – кивнул Репнин. – Иваныч! Держимся за «ИСами»! Санька! Отсекаем пехоту противника!

– Понял!

– Осколочным!

– Есть осколочным! Готово!

– Блиндаж видишь, где одиночный тополь?

– Так точно!

– Влупи по нему. Огонь!

Башня ворохнулась чуток, и Федотов выжал педаль. Грохнуло. Зазвякала гильза, вонючий дым завился синей струей, вытягиваясь под «грибки» вентиляторов.

На месте блиндажа осел взвихрившийся снег, опали комья мерзлой земли. Расщепленные бревна разлетелись первыми.

– Иваныч, держись колеи, а то тут мин натыкано, как редьки в огороде!

– Понятное дело… Село впереди!

– Лисовка, должно быть. Осторожней, овраг там.

– Вижу, командир. Там у немцев насыпь, что ли? Ага! Вона, по ней «Тигр» отъезжает!

– Значит, мин нет! Ванька, передай нашим, чтобы «Тигра» не трогали, пока овраг не переедет!

– Есть!

Репнин прижал лицо к нарамнику. Неровная, узкая «дамба» пересекала овраг – это был самый прямой путь на Лисовку. Однако переход фланкировали два дота, по сторонам которых ворочали башнями вкопанные в землю «четверки», а на той стороне оврага просматривались орудия.

Пока что стрелять по советским танкам они не могли – доты их застили, но как только «сороктройки» покажутся на «дамбе»…

«Т-VI», отступающий по насыпи, ехал вперед, развернув башню назад и влево. А если…

– Санька! Запули «Тигру» болванку под башню! Смогёшь?

– А то!

Грохнул выстрел. До немецкого танка оставалось меньше сотни метров, так что не попасть было бы стыдно. И Федотов не сплоховал – вломил «Тигру» куда полагается. Участок под башней был у «Т-VI» слабым местом. Вот и теперь сработало – болванка застряла в броне, как чопик в дырке, и башню заклинило.

– Бронебойным? – азартно спросил Федотов.

– Не стрелять! Иваныч, газу! Держись за немцем впритык!

– Понял!

Взревев, «Т-43» рванулся за «Тигром» и пристроился за ним «в затылок». Ранило кого в «тигриной» башне, убило или контузило – неизвестно, но механик точно жив был – и уводил танк.

Закопанную «четверку» окончательно похоронил танк Полянского – раз нельзя по «Тигру», то хоть по этой долбануть. 130-миллиметровый снаряд пробил башню «Т-IV», и та словно распухла, разорвалась, как арбуз, оброненный на асфальт.

Пулеметы немецкого дота бессильно продолбили по броне «сороктройки», и теперь лишь батарея на противоположной стороне оврага представляла опасность для командирского танка.

«Тигр» доехал до края оврага и стал отворачивать, чтобы открыть артиллеристам увязавшийся русский танк.

– Иваныч!

– Щас я…

Бедный с глухим грохотом прижался передом к корме «Тигра» и наддал. Немецкий танк заскреб гусеницами, но русский был сильнее – «Т-43» развернул «Т-VI» мордой к оврагу, выставив его как щит, и объехал. Вот она, батарея!

Немецкие артиллеристы и хотели бы развернуть 88-миллиметровые орудия, да только сделать это не просто, а русский танк – вот он!

Выдав осколочно-фугасный, «Т-43» с разгону наехал на орудие. Танк закачало, затрясло, скрежет и грюканье донеслось через броню.

– Иваныч! Пулеметиком!

– Есть…

Ударил курсовой, подметая бегавших пушкарей, и танк опять подпрыгнул, ломая второе по счету орудие.

– Ванька! Нашим передай, кто в носу ковырял и ничего не видел, – пусть шуруют через овраг!

– Понял!

– Гремя огнем, сверкая блеском стали! – заорал вдруг Федотов.

Не сказать, что мелодично, но громко.

– Пойдут машины в яростный поход! – взревел Бедный.

– Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, – подхватил Репнин.

– И Ворошилов в бой нас поведет! – допел Борзых.