Глава 9
Где правда?
Выехать к начальнику дивизионного отдела контрразведки «СМЕРШ» майору Стрельцову Егора Ивашова вынудили два обстоятельства.
Первое – это (большое личное желание плюс служебная необходимость) ознакомиться со следственными материалами по делу гибели старшего лейтенанта Хромченко.
Второе – выяснить, не интересовался ли Хромченко помначштаба полка капитаном Олейниковым и не посылал ли он касательно его персоны каких-либо запросов, чего не мог не знать майор Стрельцов.
С Ивашовым вызвался ехать сержант Масленников.
– Вдвоем сподручнее как-то будет, – веско высказался он, имея в виду обстрел в лесу младшего лейтенанта. Спорить со своим помощником Егор не стал.
Сержант раздобыл для поездки в дивизию потрепанную «полуторку», которую ранним утром подогнали к дому Авдотьи Степановны.
Выехали в дивизию где-то в половине девятого, а к девяти, миновав два КПП с проверкой документов, подъехали к дворцу Лещинских в Кияницах. В девять ноль-пять Ивашов уже входил в кабинет майора Стрельцова.
– С чем прибыл, Егор Фомич? – дружески поинтересовался майор, пожимая ему руку.
– С двумя просьбами, – ответил Ивашов.
– Личными или служебными?
– Служебными, конечно.
– Выкладывай!
– Меня интересуют результаты запросов старшего лейтенанта Хромченко касательно помощника начальника штаба по личному составу 520-го стрелкового полка капитана Олейникова Павла Степановича, – начал Егор. – Василий Иванович Хромченко проявлял определенный оперативный интерес к капитану Олейникову, и мне думается, что через вас он неоднократно посылал служебные запросы относительно личности капитана и его биографических данных…
– Правильно думается, младший лейтенант, – согласился Стрельцов. – Значит, тебя интересует личное дело капитана Олейникова со всеми дополнительными материалами? Получается, ты принял дела покойного Хромченко?
– Можно и так сказать, – ответил Ивашов.
– Мне доподлинно известно, что помначштаба вашего полка капитан Павел Степанович Олейников находился в оперативной разработке у оперуполномоченного Хромченко, – произнес Георгий Фомич тоном наставника, не очень довольного своим учеником. – Тебе просто нужно найти нужную папку, и ты все сам узнаешь. Странно, почему ты пришел ко мне, не удосужившись сначала ознакомиться с формулярным делом капитана Олейникова.
– Я попросту не мог этого сделать, – невозмутимо ответил Егор, не показывая, что последние слова майора Стрельцова его неприятно задели.
– Почему? – полюбопытствовал Стрельцов.
– Потому что этой папки среди формулярных дел старшего лейтенанта Хромченко нет…
– Как это нет? – вскинул брови Георгий Фомич.
– Папка пропала… Во время смерти Хромченко или после нее…
Какое-то время майор молча разглядывал Егора, думая о своем. Потом спросил:
– Пропала во время смерти – это как? Ты имеешь в виду, что Хромченко могли убить?
– Это одна из моих версий, – ответил Ивашов. – Вторая версия… Папка могла пропасть уже после смерти старшего лейтенанта Хромченко. Просто кто-то воспользовался случаем и изъял из сейфа особо секретные папки. Их, по словам сержанта Масленникова, было две. Возможно, убийца Хромченко не имел возможности изъять опасные для него материалы из сейфа во время убийства и пришел за ними позже.
– А если папки пропали до гибели Хромченко? И он, обнаружив пропажу секретных формуляров, которые, скорее всего, попали в руки врага, застрелился? Такое ты допускаешь?
– Допускаю. Но факт пропажи папок остается в любом случае. Это значит, надо возобновлять следствие по факту гибели старшего лейтенанта Хромченко в связи с исчезновением секретных папок… – Ивашов немного помедлил, затем продолжил: – Кроме того, у старшего лейтенанта Хромченко имелась вполне реальная возможность восстановить пропавшие материалы, что сейчас пытаюсь сделать я. Для меня это сложно. Не думаю, что это было бы так же сложно для него. Кроме того, враг, который изъял папки, ничего нового не узнал, поскольку о себе он знает все… Ведь папки были личными делами, а не секретными сведениями о нашей обороне или планах Ставки Верховного главнокомандования. И зачем тогда, обнаружив пропажу папок, старшему лейтенанту стреляться? А еще пропажа папок с секретными делами подтверждала подозрения Хромченко касательно тех лиц, на кого были заведены эти дела…
– Значит, ты склоняешься к версии, что гибель Хромченко вовсе не несчастный случай и даже не самоубийство, а убийство с целью изъятия секретных папок? – покачал головой майор.
– Да. И с целью уничтожения обладателя опасной информации, – добавил Егор.
– Я тебя понял, – задумчиво проговорил Стрельцов. – Что ж, твои доводы вполне убедительны. Только расследование по факту гибели Хромченко и исчезновению секретных папок ты возобнови по собственной инициативе. Ведь военная прокуратура закрыла дело Хромченко. А у тебя есть право провести по линии «СМЕРШа» в связи с вновь открывшимися обстоятельствами новое собственное расследование и вообще «проводить любые специальные мероприятия, направленные к выявлению преступной деятельности агентуры иностранных разведок и антисоветских элементов», – процитировал Георгий Фомич один из пунктов положения о правах и обязанностях служащих органов «СМЕРШ». – И допрашивать ты имеешь право любого военнослужащего, хоть командира полка…
– Я знаю, товарищ майор… А прежнее следственное дело…
– А прежнее следственное дело по факту гибели старшего лейтенанта Хромченко, – не дал договорить Егору Стрельцов, – лежит в военной прокуратуре. И взять его оттуда будет проблематично…
– Но мне необходимо с ним ознакомиться. Увидеть описание картины преступления, почитать показания свидетелей, медицинское заключение…
– Следствие по факту гибели старшего лейтенанта Хромченко вел наш «смершевский» следователь Кожевников, – многозначительно улыбнулся майор, – поэтому все материалы по этому делу у нас имеются. Копии, конечно.
– Вы очень предусмотрительны, – улыбнулся в ответ Ивашов.
– Работа у нас такая, – заметил Георгий Фомич. – А предусмотрительности меня научили в МУРе…
– Вы работали в Московском уголовном розыске? – удивился Егор.
– Служил. Начинал агентом уголовного розыска третьей категории, так в двадцатых годах назывались оперуполномоченные «угро». Дослужился до инспектора… – Георгий Фомич вдруг помрачнел и нахмурился. – У меня все родные погибли. Бомбой накрыло. Написал рапорт о переводе в действующую армию. Знаешь, чтобы попасть на фронт из МУРа, требовались очень веские причины. Просто так не отпускали, поскольку работы с началом войны в уголовном розыске прибавилось многократно. На первый раз мне отказали. А вот второй рапорт удовлетворили, признав гибель родных веским основанием. Так я и попал на фронт. Но с учетом имеющейся профессии был назначен начальником отдела контрразведки НКВД бригады, потом 167-й дивизии. Когда «особые» отделы были преобразованы в отделы контрразведки НКО «СМЕРШ», стал начальником дивизионного отдела… Да, – перевел разговор в другое русло Георгий Фомич. – Копию следственного дела о гибели старшего лейтенанта Хромченко я тебе дам. И имеющиеся материалы на капитана Олейникова тоже. Под расписку, конечно. Поработаешь с ними и вернешь…
Он поднял телефонную трубку и вызвал к себе следователя Кожевникова с нужными материалами. Тот через минуту вошел в кабинет и передал две папки Ивашову, взяв с него расписку.
– Держите меня в курсе вашего расследования, – сказал Георгий Фомич на прощание. – И желаю удачи.
– Спасибо, – совсем по-граждански ответил Егор, пожимая Стрельцову руку.
В расположение полка добрались быстро. Почему-то обратная дорога всегда бывает короче…
Знакомство с двумя папками, привезенными из дивизии, Ивашов начал с материалов, касающихся помощника начальника штаба полка по личному составу капитана Олейникова.
Как уже было ему известно, Павел Степанович Олейников, русский, двадцати семи лет, был родом из города Суджа. Там у него жили отец с матерью. К ним он и ездил, привозя продукты и деньги, которые получал у полкового кассира полевого отделения Госбанка. Так что частые отлучки капитана Олейникова, в общем, были понятны и где-то даже оправданы. Однако несколько фактов вызывали определенную настороженность.
Отец капитана Олейникова, Степан Александрович Олейников, в империалистическую войну был пехотным прапорщиком, награжден Георгиевским крестом, а при немцах работал техником-механиком на городской электростанции, то есть как было сказано в коротеньком анонимном письме, поступившем в Суджанский горотдел НКВД, «работал на немцев». Мать Павла Олейникова, Вероника Владимировна, работала акушеркой в больнице, две трети которой заняли под жилье рота солдат вермахта и взвод итальянцев. Вероника Владимировна, получалось, тоже «работала на немцев», хотя принимала роды у суджанок.
И Степана Александровича, и Веронику Владимировну не единожды вызывали в «компетентные органы», заваленные доносами жителей Суджи друг на друга. Получалось, что две трети жителей города практически работали на немцев, поскольку в Судже в период оккупации функционировали маслозавод, один из двух кирпичных заводов, магазины, аптеки, рынки, мастерские, городская управа с отделами и даже местный драмтеатр, который при отступлении немцев поджег карательный отряд из полицаев. По сути, эти две трети жителей Суджи, которые попросту хотели выжить, надлежало объявить предателями Родины со всеми вытекающими репрессивными последствиями. И таких небольших городков и скромных поселений, как Суджа, немцами было оккупировано сотни, если не тысячи. Так что же тогда получается? Всех жителей оккупированных территорий, не успевших или не пожелавших эвакуироваться, записать в предатели? И сослать в исправительно-трудовые лагеря?
Так во всей Сибири места не хватит…
Веронику Владимировну продержали несколько часов в райотделе, учинили основательный допрос и отпустили. В конце концов, роды она принимала не у немецких, румынских или итальянских солдаток, а у русских и украинских женщин. А вот со Степана Александровича, работавшего на электростанции, а значит, обеспечивающего немцев электрической энергией, был другой спрос. Его забрали на второй день после того, как выбили немцев из Суджа, и временно держали взаперти, не предъявляя обвинения и не зная, что с ним делать. Впрочем, как и со многими другими, оказавшимися в подобном положении. Так что дальнейшая судьба Степана Александровича выглядела весьма туманной.
Был и еще один фактик. Согласно донесению сотрудника городского отдела НКВД, капитан Олейников в свои приезды в Суджу неоднократно посещал частный дом по улице Красноармейской. Дом принадлежал Игнату Кологривцеву, партизанившему в отряде «Дяди Алеши» и пропавшему без вести осенью сорок второго года. По имеющейся в папке справке в доме по указанной улице проживала в настоящий момент дочь Игната Кологривцева Татьяна, двадцати двух лет от роду, каким-то образом получившая бронь и сумевшая избежать при немцах мобилизацию в Германию на принудительные работы. А вот около двух тысяч девушек и юношей старше шестнадцати лет этой участи не избежали. И оставалось задаться вопросом – что же такая за работа у нее была?
Имелось в папке коротенькое донесение старшего лейтенанта Хромченко на имя майора Стрельцова. Оно гласило, что помначштаба капитан Олейников поставлен на оперативный учет. Кроме того, среди материалов имелось несколько запросов от Хромченко касательно фактов биографии Олейникова. Ответы на запросы были положительные. Да, Павел Степанович Олейников был призван в Красную армию с началом войны. Окончил четырехмесячные командирские курсы и был выпущен младшим лейтенантом и командиром стрелкового взвода.
В Воронежско-Касторненской операции в звании старшего лейтенанта и должности командира роты в составе 167-й дивизии Воронежского фронта принимал участие в прорыве обороны немцев под селом Тербуны. Получил тяжелое ранение и после выписки из госпиталя был назначен помначштаба 2-го батальона 520-го полка. После завершения зимней Харьковской наступательной операции перевелся в штаб полка на должность ПНШ-4 и получил «капитана». Все вроде бы в полном порядке. Ничего такого, что могло бы вызвать подозрения. Но вопросы к капитану Олейникову все же оставались. Особенно касательно его знакомства с семьей Кологривцевых. Здесь следовало разобраться. Поэтому Ивашов, записав все наиболее важное из материалов на капитана Олейникова на отдельных листах, сложил их в новую папку с грифом «Совершенно секретно», положил папку на верхнюю полку несгораемого шкафа и запер его на ключ.
Вторая папка содержала следственное дело о гибели старшего лейтенанта Хромченко в результате несчастного случая при неосторожном обращении с оружием. Так был классифицирован факт смерти руководителя и оперуполномоченного отдела контрразведки «СМЕРШ» 520-го стрелкового полка. Основанием такого заключения послужило то, что тело Василия Ивановича Хромченко было найдено «лежащим головою и половиною груди на письменном столе». Выстрел был произведен «в правый глаз, очевидно, при осмотре ствола пистолета с внешней стороны после чистки оружия. Выходное отверстие в затылке имеет ромбовидную форму диаметром 4,5 см. Смерть наступила мгновенно…» Картина преступления дополнялась еще несколькими строками о том, что «пистолет „ТТ“ лежал на полу возле правой задней ножки стула под свесившейся правой рукой. Левая рука, согнутая в локте, лежала на столе…» Ниже следовала приписка, что беспорядка в кабинете не наблюдается: сейф закрыт на ключ, мебель и вещи находятся на своих местах. Выходило, что первоначальное предположение о том, что сейф был открыт и убийца (а от версии, что таковой был, Егор Ивашов не хотел отказываться) этим воспользовался и изъял секретные папки из запирающегося отделения сейфа, было ошибочным.
При осмотре трупа на большом пальце правой руки были обнаружены следы пороховой копоти. Порошинки пороха и остатки смазки обнаружены также на тыльной стороне правой кисти. На пистолете и обшлаге правого рукава гимнастерки имелись капли крови. Это все доказывало, что последний выстрел старший лейтенант Хромченко произвел собственной рукой…
Из карманов обмундирования покойного Хромченко были изъяты: удостоверение личности, расчетно-вещевая книжка, продовольственный аттестат, памятная книжка с записями и карандашом в кармашке, расческа и ключи от несгораемого шкафа.
Картина преступления стала вроде бы ясна. Только не очень нравились Ивашову все эти «очевидно» и «предположительно». Неразрешенными оставались вопросы: когда пропали особо секретные папки из запираемого отделения сейфа и кому они были опасны. И, конечно, не давал покоя главный вопрос: был ли действительно убит Василий Иванович Хромченко, и если да, то кто этот убийца…
Настораживало наличие расхождений в показаниях «свидетелей».
По показаниям прибежавшего на выстрел второго помощника начальника штаба по разведке капитана Величко, внутри кабинета Хромченко, в шаге или двух от дверей, уже находились капитан Рыжаков, первый помощник начальника штаба по оперативной работе, и писарь из отдела капитана Олейникова рядовой Епифанцев. Они стояли в нескольких шагах от стола и смотрели на тело Хромченко. Когда подбежал Величко, Рыжаков растерянно обернулся на него и произнес:
– Лучше фашистскую пулю получить, чем вот так вот…
Следом на выстрел прибежали помначштаба по тылу старший лейтенант Шевчук, капитан Олейников и заместитель командира штабного взвода сержант Костенко. Позже появился и начштаба майор Степанов. Вплотную к столу никто из них не подходил, тела Хромченко не трогал и пульс на запястье не щупал: за два года войны научились с первого взгляда отличать мертвого человека от просто контуженного и потерявшего сознание.
По показаниям старшего лейтенанта Шевчука, когда он подошел к двери кабинета Хромченко, внутри уже находились капитаны Рыжаков, Величко и Олейников и рядовой Епифанцев. Почти сразу за Шевчуком подошли сержант Костенко и начальник штаба майор Степанов. Оставалось неясным, когда в кабинет Хромченко попал Олейников: до прихода капитана Рыжакова или после него.
Разнились и другие показания.
Из показаний капитана Рыжакова:
«…Выстрел раздался там, где находился отдел контрразведки „СМЕРШа“. Я проходил по коридору и, услышав выстрел, бросился к кабинету старшего лейтенанта Хромченко. Мне встретились писарь Епифанцев и капитан Олейников. Дверь в кабинет Хромченко была закрыта. Выхватив из кобуры пистолет, я рывком отворил дверь и обнаружил Василия Хромченко, сидящего на стуле и лежащего головой и грудью на столе в луже крови. На затылке имелось выходное отверстие размером со спичечный коробок или чуть больше. Пистолет лежал возле ножки стула…»
Из показаний рядового Епифанцева:
«…Перед самым обедом я был послан капитаном Олейниковым к товарищу начштаба майору Степанову с бумагами, которые он просил подготовить. Выстрел услышал, уже выходя от начальника штаба и открыв дверь в коридор. Услышал, как за спиной заскрипел отодвигаемый стул, и товарищ майор громко сказал: „Это еще что такое!“ Выскочив в коридор, увидел там капитана Рыжакова. При мне он открыл дверь в кабинет старшего лейтенанта Хромченко. Когда я подошел к двери и вошел в кабинет, то увидел мертвого товарища Хромченко. Потом капитан Рыжаков что-то сказал капитану Величко, который стоял за спиной Рыжакова. Находились ли в этот момент в кабинете старшего лейтенанта Хромченко капитан Олейников, старший лейтенант Шевчук или еще кто-либо, сказать не могу, потому как не помню. Может, они стояли за моей спиной, и я просто не мог их видеть…»
Из показаний капитана Олейникова:
«…Выстрел я услышал из глубины коридора, там, где находился отдел „СМЕРШа“. Выбежал, конечно. В коридоре заметил капитана Рыжакова, писаря рядового Епифанцева и капитана Величко. Они первыми вошли в кабинет старшего лейтенанта Хромченко…»
Словом, надлежало начинать все заново.
