Глава 14
Сомнения оперуполномоченного Ивашова
По возвращении в расположение полка Егор Ивашов спросил сержанта Масленникова:
– Федор Денисович, скажи, а за что комполка Акулов так не любит органы контрразведки? Что, имел в прошлом с ними дело?
– Было такое, Егор Фомич, – глядя мимо своего командира, ответил сержант.
– Со старшим лейтенантом Хромченко, верно, не ладил? – предположил Ивашов.
– Не ладил, – согласно ответил Маслен– ников.
– Расскажешь? – попросил Егор.
– Да что там рассказывать. Таких историй, почитай, каждый, кто на фронте был, нагляделся.
– И все же…
– Дело было летом сорок второго года, – не очень охотно начал Масленников, по-прежнему глядя в сторону. – Мы только что совершили марш в Задонск, а потом нас перебросили на правый берег Дона с включением нашей дивизии в группу войск генерала Чибисова. Немцы жмут. Почти окружение. Кто отстреливается, кто петлицы срывает и партбилеты в землю закапывает… На Дону у берега и на самом берегу – трупы. И наши, и ихние… Раненых десятки и десятки солдат, если не сотни… Машин, чтобы их эвакуировать, не хватает, берут только тяжелораненых. И тут вижу: четверо солдат несут носилки, а на них майор в свежих бинтах, здоровенный такой бугай! То ли грузин, то ли армянин, а может, еще кто, не разобрать их, кавказец, в общем. Стонет, глаза закатывает, слюну изо рта пустил. Я-то значения не придал, мало ли чего! Таких раненых по всему берегу полно, на всех и не насмотришься. А вот Василий Иванович заметил. Подошел к солдатам, представился и спрашивает: «Куда, дескать, товарищ майор ранен?» «В грудь», – отвечают солдаты, а сами глаза отводят. А на бинтах майора – ни пятнышка крови. «А ну, сымайте с него бинты! – приказывает солдатам Хромченко. – Посмотреть хочу!» Солдаты артачиться начали: как это, раненого майора разбинтовывать, дескать, он едва дышит. А Хромченко упрямый был, всегда на своем настаивал, пока не добьется, не отступит. Пистолет достал, затвор передернул и на солдат направил. «Сейчас я вас, – говорит, – за неисполнение приказа расстреляю! Кто, дескать, первый?» Ну, сняли солдаты бинты, а на майоре никаких ран и нет. Лежит он на носилках, молчит и только глазами хлопает. Тут Василий Иванович как заорет: «Встать! За мной пошел!» Ну, майор за ним и поплелся. Голову повесил, и только заметно, как жилка на шее дергается… Тут наш командир полка подошел, Акулов Петр Григорьевич. Спрашивает у Василия Ивановича, что, дескать, происходит? «Ничего особенного, – отвечает Хромченко, – труса и паникера на расстрел веду». – «На то военный трибунал существует», – замечает ему Акулов. А Хромченко ему в ответ: «А я и есть тот самый военный трибунал. Мне это право Советская власть дала». Провел Василий Иванович к донскому бережку того майора, развернул к себе лицом, встал от него в двух метрах и говорит: «Именем Советской власти, за трусость и предательство приговариваю тебя к расстрелу!» И пустил ему пулю в лоб, присоединив его к остальным трупам на берегу. Потом Василия Ивановича к военному прокурору вызывали. Даже арестовывали на время. Недели на полторы, кажись. Верно, это наш комполка на Хромченко какую бумагу накатал. А потом ничего, отпустили. С тех пор они друг друга и невзлюбили…
– Он все правильно сделал, – после недолгого молчания заметил Егор.
– Кто? – не сразу понял Масленников.
– Старший лейтенант Хромченко. С предателями и трусами только так и надо. Другого выхода нет.
– Так я это понимаю…
– Ну, а коли понимаешь, стало быть, и рассуждать нечего.
– А то вот еще один случай был…
– Ну-ну!..
– Дело было в январе этого года. Мы только что разбили венгров и итальяшек и взяли город Россошь. Василия Ивановича в бою чуть задело в левое плечо, и он пошел искать санчасть. Я, естественно, с ним. Глядим, два грузовика стоят возле каменного дома и раненых выгружают. Стало быть, в доме санчасть или госпиталь находятся. Заходим, а там раненые немцы, итальянцы, венгры – едва ли не под самую крышу! Бросили их немцы, драпая со своими союзничками. Тяжелые лежат, стонут. А рядом с ними итальянские врачи хлопочут, вот ведь, не бросили раненых, не уехали вместе со своими отступающими частями, остались. Ну, и наших раненых, стало быть, сюда же выгружают. И около них уже наши врачи и фельдшера. Так что в одной палате, почитай, полный интернационал: и немцы, и итальянцы, и венгры, и русские, и украинцы, и татары… Еще и отмороженные пленные из итальянского экспедиционного корпуса тоже сюда прибились. И всем помощь нужна. Тут к Василию Ивановичу врач подходит и лопочет что-то по-итальянски, указывая на рану. Как я понял, предлагал обработать и перевязать. Ну, а товарищ старший лейтенант Хромченко за пистолет: «Щас я тебя, гадина фашистская, пристрелю, на хрен!» Врач быстренько исчез, а Василий Иванович у нашего фельдшера перевязался. Так не он один, много наших раненых, даже тяжелых, от помощи итальянских фельдшеров отказывались, дожидаясь своих, стало быть…
– Ну, и к чему ты это мне рассказал? – посмотрел на сержанта Егор.
– Да к тому, товарищ младший лейтенант, что на войне всякие ситуации случаются. И не все они едино пулею разрешаются…
– Не все, спорить не буду, – согласился Ивашов. – И что ситуации на фронте разные бывают, тоже согласен. С каждой из них следует разбираться отдельно, не махая шашкой направо и налево. И карать предателей и трусов – не наша с тобой обязанность. Наша обязанность и первостепенная задача, Федор Денисович, выявлять таких вот майоров и прочих мерзавцев, чтобы они ответили за свою трусость и предательство. В полной мере…
Расследование дела по факту убийства писаря Епифанцева Ивашов начал с того, что попросил сержанта Масленникова найти и привести к нему тех солдат из штабного взвода, что нашли Епифанцева на задах бывшего Дома культуры.
– Есть! – коротко ответил сержант и ушел.
Меньше чем через четверть часа он привел двух рядовых и отрапортовал:
– Вот, товарищ младший лейтенант, рядовые штабного взвода Замалиев и Шлыков. Это они обнаружили писаря Епифанцева…
– Спасибо, Федор Денисович, – поблагодарил его Ивашов и повернулся к солдатам: – Кто из вас первый нашел рядового Епифанцева?
– Так это… мы оба нашли, – ответил за себя и за товарища Шлыков.
– Как это случилось?
– Мы это, за штаб покурить зашли. Смотрим, солдат лежит. Подошли, а это писарь, что при штабе служит. Весь в крови. И без сознания. Ну, я и послал Замалиева за санитарами, – опять ответил Шлыков.
– А рядом с писарем никого не заметили?
– Не, никого не было.
– Ну, может, кто мимо проходил?
– Не, никто не проходил, – твердо сказал Шлыков.
– Свободны, – коротко произнес Егор, и не ожидавший, собственно, что солдаты штабного взвода, обнаружившие писаря Епифанцева, скажут что-то важное. Но допросить следовало, таков порядок.
Затем он принялся за сослуживцев Епифанцева: писаря Зинчука и делопроизводителя Михеева. Первым Ивашов вызвал на допрос рядового Зинчука.
– Скажите, когда вы последний раз видели рядового Епифанцева?
– Ну, в тот день и видел, когда он… умер.
– Когда это было?
– После обеда уже. Часа… в три, может, не-много позже.
– А как это было: Епифанцева кто-то позвал, он с ним вышел и больше уже не возвращался? – внимательно всматриваясь в лицо Зинчука, спросил Егор.
– Да нет, – подумав, ответил Зинчук. – Он сам вышел. И больше уже не возвращался.
– В руках у него что-нибудь было?
– Нет.
– Скажите, рядовой Епифанцев не показался вам в тот день странным? Или чем-то озабоченным? Может, в поведении Епифанцева было что-то необычное, чего не наблюдалось ранее?
– Ничего такого не было, – немного по– думав, ответил Зинчук. – Все было, как всегда.
– Ясно. А где в то время, когда Епифанцев выходил из отдела, находился капитан Олей– ников?
– Не знаю, – посмотрел на младшего лейтенанта Зинчук.
– То есть когда Епифанцев вышел из отдела, чтобы уже не вернуться, капитана Олейникова в помещении не было? – иначе построил свой вопрос Ивашов.
– Не было, – подтвердил Зинчук.
– А кто был?
– Я и старшина Михеев.
– А в тот день в ваш отдел заходил кто-нибудь из офицеров полка?
– Так точно, заходил.
– Кто именно?
– Капитан Рыжаков заходил. Еще старший лейтенант Шевчук, – ответил писарь.
– А кто заходил последним, перед тем как вышел Епифанцев?
Зинчук задумался, потом ответил:
– Кажется, капитан Рыжаков.
– Кажется или точно? – переспросил его Егор.
– Кажется… Как-то подзабылось малость.
Старшина Михеев также видел писаря Епифанцева в день убийства «ближе к вечеру», как он сам выразился. Ничего странного в поведении писаря не заметил. Куда вышел Епифанцев, он не знал. Отсутствовал долго, все его обыскались. Еще капитан Олейников ругался, говорил, где его, мол, черти носят. А потом оказалось, что писарь в санчасти лежит и едва жив…
Приглашенный на допрос капитан Олейников был очень раздражен.
– Опять? – недовольно спросил он и неприязненно посмотрел на младшего лейтенанта. – У вас что, ко мне имеется какой-то особый интерес?
– Убит писарь Епифанцев. Ваш подчиненный. И я обязан допросить вас, как свидетеля…
– Свидетеля чего? – не дал договорить Егору капитан. – Я не видел, как погиб Епифанцев. О том, что он в санбате, я узнал от старшины Михеева.
– Какие у вас были отношения с писарем Епифанцевым? – задал вопрос Егор.
– Такие, какие и положены быть между командиром и рядовым: я приказываю, он исполняет, – сухо ответил Олейников. – Личных отношений у нас не было никаких. Меня не интересовала ни его частная жизнь, ни его семья, ничего! Таких, как он, у меня целый полк!
– Ясно, – констатировал Ивашов. И задал следующий вопрос: – Где вы находились на момент убийства Епифанцева?
– А почему вы полагаете, что его убили? – вскинул голову капитан. – У вас что, имеются какие-то неопровержимые факты?
– У меня имеются основания так думать, – спокойно произнес Егор. – Я был в лазарете у рядового Епифанцева, и он умер на моих глазах. Когда я пришел, он был еще в сознании, и перед самой кончиной мне удалось с ним поговорить… Но вы не ответили на мой вопрос…
– И что он вам сказал? – вскинулся капитан.
Ивашов переглянулся с Масленниковым. Взгляд сержанта явно спрашивал: «Зачем вы сказали ему, что говорили с Епифанцевым перед его смертью?»
Егор чуть заметно кивнул ему, что означало «так надо», и перевел взгляд на Олейникова:
– Спокойно, товарищ капитан, держите себя в руках… Пока ведется следствие, информация о гибели рядового Епифанцева не подлежит разглашению… Могу только сказать, что я услышал от него все, что намеревался услышать. И эта информация перепроверяется… Но вы так и не ответили на мой вопрос. Итак, спрашиваю еще раз: где вы находились на момент убийства писаря Епифанцева?
– А когда… это случилось с ним? – как-то уныло поинтересовался Олейников.
– Позавчера в районе пятнадцати-шестнадцати часов.
– Позавчера в это время я находился у командира третьего батальона майора Бруя. Занимался вместе с ним приемом пополнения. В штаб вернулся около семнадцати часов. Писаря Епифанцева не видел. Можете проверить… Еще вопросы имеются?
– Больше вопросов не имею, – спокойно ответил Егор. – Можете быть свободны.
– Премного благодарен, – язвительно проговорил Олейников и вышел из кабинета.
Какое-то время Ивашов был задумчив, потом спросил сержанта, тихо сидевшего в уголке:
– Федор Денисович, если бы ты был вражеским агентом, как бы ты вел себя на таких вот допросах?
– Не знаю, Егор Фомич, – не сразу ответил Масленников. – Наверное, старался бы расположить вас к себе. Поскоромнее, что ли…
– Верно! Знаешь, я бы тоже старался вызвать доверие у того, кто меня допрашивал бы, а не демонстрировал бы откровенную неприязнь… А капитан Олейников как будто на рожон лезет, хотя должен меня побаиваться.
– Может, это у него тактика такая?
– Не думаю. Не очень-то похоже, что делает он это специально. И его раздражение и неприязнь ко мне отнюдь не наигранны, а вполне искренни…
Ничего нового или особо примечательного не сообщил и старший лейтенант Шевчук. Да, он заходил в отдел капитана Олейникова, когда там были оба писаря и делопроизводитель Михеев. Зачем заходил? Просто занять у писарей бумагу, которая у него закончилась.
– Ни одного листочка не осталось, – пояснил помначштаба по тылу. – А мне еще заявку на медикаменты надо было писать…
О гибели писаря Епифанцева Шевчук узнал вечером, когда уже знал весь штаб. И по этому поводу сказать ничего не имеет.
Затем младший лейтенант Ивашов задал несколько вопросов касательно капитана Олейникова, на что Шевчук обстоятельно ответил, что особой дружбы с Олейниковым он, старший лейтенант Шевчук, не водит, сталкивается с ним сугубо по делам службы или на оперативках у начальника штаба. Но вообще капитан Олейников – «мужик стоящий».
– Почему вы так говорите? – заинтересовался Егор.
– Потому что видел его в бою, – просто ответил Шевчук. – Герой, и в то же время солдат беречь умеет.
– У меня имеются сведения, что писаря Епифанцева убили, – сказал под конец допроса Ивашов.
– Почему? За что? – округлил глаза помначштаба по тылу.
– Потому что писарь знал о смерти старшего лейтенанта Хромченко что-то такое, чего знать был не должен, – не стал вдаваться в подробности Ивашов.
– Вам виднее, – пожал плечами Шевчук.
– Это верно, – согласился с ним Егор.
Капитан Рыжаков тоже не очень-то был доволен новым допросом. Хотя раздражения, а тем более неприязни к младшему лейтенанту Ивашову отнюдь не испытывал. Или, по крайней мере, не выказывал.
Да, в отдел Олейникова в день гибели писаря Епифанцева он заходил, чтобы оформить несколько приказов. С Епифанцевым разговаривал, как разговаривал и с делопроизводителем старшиной Михеевым. В районе пятнадцати-шестнадцати часов находился на своем рабочем месте, занимаясь подсчетом численности рот и батальонов в связи с вновь прибывшим пополнением.
На вопросы Ивашова капитан Рыжаков отвечал спокойно и деловито, не пытаясь ни вызвать к себе расположение, ни выказывая предубеждения против действий младшего лейтенанта. То бишь вел себя так, как и подобает офицеру, совесть которого ничем не запятнана.
– Скажите, при вас был портфель, когда вы прибежали на выстрел в кабинете Хромченко? – неожиданно спросил Егор.
Легкая тень пробежала по лицу капитана Рыжакова. Такого вопроса он явно не ожидал. И будь на месте Ивашова кто-то другой, скажем, тот же сержант Масленников, он бы не заметил этой тени, всего-то на несколько долей секунды, появившейся на лице помначштаба. А Егор Ивашов заметил. И отметил это для себя, не подав при этом вида…
– Нет, не было, – слишком поспешно ответил капитан Рыжаков, что опять-таки отметил Ивашов. – Вы меня об этом уже спрашивали.
– Верно, – согласился Егор. – А вот капитан Олейников показал на предыдущем допросе, что в руках у вас был портфель. И вы, перед тем как достать из кобуры пистолет и ворваться в кабинет Хромченко, передали этот портфель рядовому Епифанцеву. Портфель в его руках несколькими секундами позже видел старший лейтенант Шевчук.
– Ну, так, может, писарь и примчался на выстрел с портфелем, – предположил Рыжаков. – Я точно помню, у него что-то было в руках. А капитан Олейников ошибается. Просто я часто хожу с портфелем. Это, наверное, и побудило его сказать, что у меня в руках был портфель.
– Может, оно и так, – сдержанно согласился Ивашов, не вдаваясь в подробности о том, что капитан Олейников еще и описал этот портфель. «Старенький такой кожаный портфельчик на две застежки. Рыжаков часто с ним ходит. Если не всегда…»
Так кто же из них врет?
Когда капитан Рыжаков вышел, сержант, ерзающий на стуле в уголочке, спросил:
– А ему вы почему не сказали, что перед самой смертью Епифанцева вам удалось с ним поговорить?
– Ну, если капитан Рыжаков – враг, слов про его портфель будет достаточно, чтобы его насторожить и заставить действовать дальше. Но не более. Мы ведь сомневаемся в его показаниях настолько, насколько сомневаемся и в показаниях капитана Олейникова. Но сомнения эти ничем не подкреплены: писаря Епифанцева, который бы мог уличить Рыжакова или Олейникова во лжи, нет уже в живых. А если бы я сказал ему, что мне удалось поговорить с Епифанцевым перед самой его кончиной, это Рыжакова напугало бы. И если он действительно враг, то может попросту скрыться. Ищи потом ветра в поле. Так что сделано все, чтобы побудить всех наших подозреваемых к действиям и заставить как-то проявить себя. То есть, – тут Егор сделал паузу, – задействовать новую связь в лице рядового Зеленчука… Кстати, я звонил командиру третьего батальона майору Брую, он сказал, что Олейников около пятнадцати часов куда-то отлучался ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать. Этого времени вполне достаточно, чтобы заманить бедного Епифанцева на чердак Дома культуры, оглушить его и выкинуть в окно… Как там наш комсорг, бдит за бывшим полицаем?
– Бдит, Егор Фомич, – ответил Маслен– ников.
– Это хорошо. Пусть внимательнее бдит.
– Понял, передам. А как вы думаете, каким образом будет задействован Зеленчук? Ну, какое задание он получит от резидента?
– Это нам не столь важно. Для нас важно, кто именно будет давать задание…
Сказав это, Егор поймал себя на мысли, что выбирает из двоих: либо Рыжаков, либо Олейников. Старший лейтенант Шевчук почему-то из подозреваемых выпал.
Не рано ли?
