Часть II. «Потому что мы команда!»
Когда Художник услышал про ограбленный автобус, он понял, что с Хошей ему не по пути. Если ты нормальный человек и не посещаешь психиатров, то не пойдешь грабить автобус, рискуя тем, что вся милиция России будет искать тебя.
Вот только упустил несколько моментов. Он и представить не мог, как за те два года, что он провел за колючкой, подрос на воле беспредел. Гангстеры расправили плечи, затоварились оружием, милиция же отдыхала от забот, философски рассудив, что всех бандитов не переловишь.
– Куда едем? – спросил Художник, когда Хоша повернул на дорогу, ведущую на юг от Ахтумска.
– У нас там хата в деревне. Место тихое. И прием тебе будет как в лучших домах Лондона.
Всю дорогу Хоша восторженно расписывал радужные перспективы.
– С тобой, брат мой, мы весь этот городишко на уши поставим. Потому что мы команда!
Городишком он именовал не тридцатитысячный Дедов и не пятнадцатитысячную Рудню, а почти миллионный Ахтумск. Говорил о нем, как о кулацкой деревне, куда послан с продотрядом: мол, проблем нет амбары растрясти.
На окраине деревни стоял покосившийся дом, из трубы которого уютно валил белый пушистый дым. И банька, судя по всему, уже была протоплена.
В доме ждал ломящийся от припасов стол. Суетились две девки: одна молоденькая, лет девятнадцати, густо крашенная, с грубоватым хриплым голосом – Варька. Вторая – та самая Галка, которая приходила на свидание к Хоше.
Прямо с порога Хоша сграбастал Галку и расцеловал, запустив холодную руку за вырез кофты, от чего девушка пронзительно взвизгнула:
– Отлезь, кобель!
Хоша притворно заурчал, поволок ее в угол и тут же отпустил.
Глаза Художника встретились с глазами Галки. И ее взор был многообещающим.
– Эта бикса моя, – сразу расставил акценты Хоша, обняв девушку. – Чего, овца совхозная, вру?
– Не врешь.
– Во, чтоб все знали…
На столе были и балыки, и ветчина, и икра с осетринкой, на сковороде шипело мясо с божественным ароматом. Художник, отвыкший от такого великолепия, жадно сглотнул слюну.
– Не, Художник, ну ты мог такое представить, парясь на киче? – Хоша отхлебнул из горла виски.
Ему очень хотелось похвастаться, продемонстрировать свои достижения. И Художник вовсю подыгрывал ему, зная волшебную силу лести:
– Да, закрутел ты.
– Не стесняйся, братуха, – смеялся Хоша, намазывая на хлеб паюсную икру и протягивая Художнику. – Еще и не так оторвемся! Чертям тошно станет!
Набрались прилично. Дядя Леша выбыл из гонки первым, свернулся на продавленном диване в углу и сладко засопел. Блин, пробурчав что-то типа «все вы суки», перевернул бутылку с джином, поднос с пирожками и захрапел, уронив морду в тарелку.
– Не обращай внимания. У Блина проблемы с мозгами. Но он наш в доску… А вот ты, Художник? Ты с нами или против нас? – Хоша прицелился в тарелку с солеными огурчиками, ткнул вилкой и промахнулся, отбросил вилку.
– Ну уж точно не против.
В своих компаньонах Художник разобрался быстро. Ребята были веселые, духаристые, как шпана, которая может весело обчистить в подворотне подгулявшего фраера, весело развести залетного лоха, весело размолотить кому-нибудь морду или разнести вдребезги частное кафе, отказавшееся платить дань. Их жизнь – сплошное веселье. Но все они, кроме Хоши, по большому счету, пороха не нюхали. Они не знали, что это не особо весело, когда тебе вертухаи ломают ребра. И совсем не весело, когда тебя суют в камеру, где температура выше двух градусов не поднимается. И совсем грустно, когда на разборе нож царапает твою кожу. И они свернут себе шею.
Художник решил уже было отчаливать под благовидным предлогом в сторону. Но остался. Потому что утром, выпив рассола и сняв головную боль, разговорился с дядей Лешей – тем самым потертым алкашом. И узнал немало интересного, в том числе и о разбойном нападении на автобус с челноками.
Дядя Леша оказался бывшим дежурным райотдела милиции, майором, изгнанным из органов за беспробудное пьянство. Его подобрал Хоша у пивного ларька в Ахтумске, когда тот обсуждал с каким-то бомжом, как бы сам на месте бандитов грабанул междугородний автобус. Хоша прислушался, идея ему показалась настолько элементарной и красивой, что он подошел к дяде Леше и спросил:
– Как насчет пивка?
– Дело пользительное, – с достоинством произнес дядя Леша.
Они пристроились в пивной.
– Сейчас время такое – купоны стричь, – говорил дядя Леша, прихлебывая пиво. – Ох, сколько возможностей подобрать валяющиеся под ногами деньги!
– И чего ты купоны не стрижешь? – поинтересовался Хоша.
– Стар. Слаб. Убог.
У Хоши было одно выигрышное качество – он умел собирать вокруг себя людей, наделенных самыми различными талантами. Из него мог бы выйти неплохой администратор, если бы не его буйный темперамент и порочные наклонности. Он моментально сообразил, что дядя Леша – кладезь необходимой информации и ментовской мудрости и голова его отлично работает, даже во хмелю.
– Поработаешь на нашу команду? – спросил Хоша в тот день.
– Можно. Только одно плохо.
– Чего не нравится?
– Сам ты, Хоша, умишком не сильно блещешь…
– Ты чего, старый пень, борзеешь?!
– Так истину тебе глаголю, сынок. Будешь делать, что я тебе говорю, будешь сыт, одет, обут и нос в табаке. Я дурного не посоветую…
Бывшего милиционера пригрели. Хоша навел о нем справки и выяснил, что тот всегда был жаден до выпивки и легких денег. Но вместе с тем прошел все милицейские службы, обладал живым умом и, если бы не пил, стал бы генералом.
Будучи принятым в команду, бывший мент загорелся энтузиазмом. Он перестал надираться с утра и для начала выдал две железные наводки на упакованные квартиры в Ахтумске, расписав, как их проще взять. И руднянские без труда обнесли жилища бармена из интуристовской гостиницы и одного из торгашеских авторитетов. На вырученные деньги купили три пистолета «ТТ», автомат «шмайсер» времен войны.
Идти на автобус не решались долго. Хотя план дядя Леша разработал с учетом всех возможных вариантов развития событий.
– Получится? – спросил Хоша, заметно нервничавший перед этим делом.
– Если не наделаете глупостей, все получится, – заверил дядя Леша.
Автобус бандиты тормознули, используя милицейскую форму и жезл, которые остались у дяди Леши. Прошло все без сучка и задоринки. Бывший дежурный прекрасно знал, в каком порядке и в какой последовательности задействуются милицейские силы на его территории…
По-настоящему доверительно Художник разговорился с дядей Лешей на третий день пьянки по поводу своего освобождения. В это время остальные братаны или дрыхли без задних ног, сморенные огромным количеством спиртного, или смотрели телевизор, а Хоша мял в спальне Галку.
– Вижу, в раздумьях, – улыбнулся дядя Леша, садясь напротив Художника.
– Есть немножко, – кивнул виновник пьянки.
– Я тебе что скажу. Хоша – парень дурной, но не промах. С ним можно дела закрутить.
– Например, Ахтумск завоевать?
– Ахтумск не Ахтумск, но, если с умом подойти, свой кусок хлеба с икоркой иметь можно. Деньги кое-какие на раскрутку после автобуса остались. Плешку около железнодорожной станции Рудня, где шмотьем торгуют, Хоша взял, теперь нам там отстежка идет. Сейчас сколько фирм объявилось, сколько толкучек пооткрывалось… А еще приватизацию рыжий бес объявил, и там деньги бешеные. А где деньги, там дележка. Всем достанется, кто клювом не прощелкает… Автобусы грабить – детство. Если с разумом взяться за дело, то…
– Если с разумом, – скептически скривился Художник.
– Элементарная вещь. Расчеты между коммерческими предприятиями сейчас идут на девяносто процентов черным налом, вне бухгалтерии. И кидалово сплошное вокруг, долги, финансовые споры. К кому обманутый торгаш пойдет? В суд? В милицию? Там его самого посадят. Так что к бандиту он пойдет.
– Это факт.
– Хочешь откровенно? Мне на старости лет так охота по-человечески пожить. Но с Хошей… С ним просто беда. То человек как человек, а то дурь найдет – всех под нож! Или упрется как осел там, где упираться не надо. Кто-то нужен, кто его притормозит, остепенит. Ты с виду немного сопливый, только – не обижайся… Но парень башковитый. И дури у тебя куда меньше, чем у других.
– Благодарю за доверие!
– А ты не ершись. Старика лучше послушай… Мы большие дела будем делать. Не уходи. Оставайся.
Художник усмехнулся – старый мент будто читал его мысли. И неожиданно для себя согласился остаться.
Вступление в команду Хоша обставил с уже знакомой Художнику показухой. Каждый капнул немножко своей крови в стакан с водкой, отпили по глотку. И теперь считались кровными братанами. Игрушечный ритуал.
Художник достаточно быстро въехал в ситуацию. Хоша верховодил в бригаде, но дисциплина оставляла желать лучшего. Блин после выпитой бутылки зверел и становился неуправляемым. Каратист Брюс и его правая рука Башня, вымахавший с коломенскую версту, злобный и недалекий, были ближайшими сподвижниками Хоши и считались ядром бригады. Ума они не имели и были прилично «отмороженными». Армен – парень немногословный, надежный, с характером, успел повоевать в какой-то горячей точке, так что видом крови его не испугать. Иногда покуривал травку, но более тяжелыми наркотиками не баловался.
Еще к бригаде прибилось несколько человек для массовки – шпана из Рудни. Там недостатка в таком человеческом материале сроду не было. Идешь по поселку – и везде туземцы на корточках сидят, за жизнь базарят: это такая чисто зэковская привычка. С детства они обирали прохожих, били шоблой людей в переулках, из дома не выходили без кастета и ножа, и зубы им повыбивали в милиции. Они знали, как по понятиям жить. С ними проблем не будет, лишь бы они чувствовали в пахане силу.
Девушки присутствовали в команде с самого начала. Варвара участвовала еще в былинных «вьетнамских войнах» – она милым голоском ворковала, что из ЖЭКа, и вьетнамцы открывали двери, после чего туда врывались «расисты». Она уже отличилась и в новой бригаде во время налета на интуристовскую хату – убедила хозяина открыть дверь, чтобы расписаться в телеграмме.
К чести Хоши, год на свободе он потратил не зря. Успел пустить пыль в глаза, так что теперь не только в Рудне его стали считать крутым. К нему уже обращались местная шпана, торгаши и барыги как к третейскому судье в конфликтах. Суд он старался вершить по справедливости, понимая, что в период утверждения нельзя «крысить» по мелочам.
Но быть разводящим у всякой шелупони, у сигаретных торгашей на плешке и хозяев ларьков – слишком убого. Акулы не живут на мелководье. Сейчас от правильно выбранного курса, да еще от удачи зависело – поднимется бригада наверх в бандитской иерархии или рухнет с грохотом в черную пропасть. Нужно было срочно искать выход на серьезных людей и серьезные дела. Расширять зоны влияния. Нужен был качественный скачок.
На этом перепутье и застал команду Художник по выходе из колонии.
– Работа нужна. Нужна работа, – нервно талдычил на очередном сходняке все в том же деревенском доме Хоша.
– Будет тебе работа, сынок, – заверил дядя Леша. – Нам водки не надо, работу давай!
Через три дня дядя Леша, используя старые связи, нашел то, что давно искал, – клиентов-бизнесменов из Ахтумска. Пусть пока мелковатых и жидковатых, но лиха беда начало. Начинать надо с малого.
Суть вопроса была в следующем. Одни челноки задолжали другим достаточно увесистую сумму, отдавать ее наотрез отказывались, ссылаясь на то, что кредиторы тоже когда-то на чем-то их прокинули. Обе стороны уже третий месяц мерились матюгами и пустыми угрозами. Тут и подвернулся дядя Леша с предложением уладить дело.
Должники были из технической интеллигенции. Люди тихие, к грубому насилию не привыкшие, они таскали из Польши барахло чисто из необходимости выжить в новых рыночных отношениях, когда на родном заводе годами не платят зарплату, а ту, что иногда платят, не хватит и собаке на пропитание.
При обсуждении плана Художник метко высмеял и отмел дикие предложения вроде того, чтобы вывести должников в лес и пытать паяльной лампой.
– Вы чего, боевиков насмотрелись? – спросил он соратников. – Вы где живете? Тут не Америка!
– Да ладно тебе стрематься! – хохотнул Блин. – Размажем фраеров, не пикнут. Мы кто. А они… Разница!
– Это ты на шконке, когда тебе ласты завернут, объяснишь, кто ты. Только дураки работают молотком там, где отвертка нужна.
– Э, ты не очень-то… – набычился Блин.
– Ша, пацаны, – поднял руку Хоша. – Художник, говори.
Художник выдал свое предложение, вызвав скептические улыбки.
– Ладно, попробуем для начала, – нехотя согласился Хоша.
Работа оказалась на редкость плевая. Один из руднянских шпанят, шестерящих на команду, втихаря проколол шины на машине должника и ударил ломиком по лобовому стеклу. Этого оказалось достаточно. Челноки решили, что на них натравили давно обещанных бандитов, перепугались до икоты и на следующий день притащили деньги.
Долг был четыре тысячи баксов. Работы на полчаса, плата за решение вопроса – полторы тысячи. Прибыток не гигантский, но по тем временам, когда редкая зарплата была больше пятидесяти долларов, деньги немалые. Рубли перестали быть деньгами, в разгар реформ деревянный падал, как камень в колодец. За неделю цены вполне могли подняться на десять процентов. И увесистый бакс – это ощущение уверенности в завтрашнем дне.
Потом был второй такой же заказ. Тоже невозвращенные деньги. Там было достаточно подойти к ребенку должника у школы и сказать, чтобы папа был поразумнее и думал больше о семье, чем о деньгах. Деньги вернули очень быстро. И в определенных кругах начала расходиться реклама об отчаянных парнях, которые быстро и тихо решат любую проблему.
В третьем случае сумма была куда больше. И машину пришлось спалить. А когда не помогло, то должника-азербайджанца опустили в погреб на той хате, где руднянские устраивали сходняки и отдыхали телом и душой. Паяльная лампа, подпалившая обильную растительность на груди, быстро вернула упиравшемуся азербайджанцу ощущение реальности. И деньги он вернул с процентами.
– Ерунда, – талдычил Хоша, у которого начиналось головокружение от успехов. – Это разве бабки? Это слезинка ребенка, как говаривал писатель Достоевский.
– А где бабки? – иронически спрашивал дядя Леша.
– Надо обменные пункты валюты брать, – завел старую песню Брюс. – Там можно за раз тридцать тысяч баксов поиметь.
Это предложение сначала показалось диковатым, но постепенно братва начала склоняться к такой теме. И дяде Леше с Художником требовалось немалых усилий и красноречия, чтобы удержать от подобных попыток. Слово Художника ценилось, поскольку обычно было разумным, но он осознавал, что терпит его братва пока только как кореша Хоши и благодаря его славному тюремному прошлому. Такое положение его не устраивало. И он начал медленно, но верно, находить к каждому ключик. С Арменом обращался доверительно, нарочито выделяя его как человека разумного, говорил – нам-то понятно, мы же не Брюс или Блин. С Брюсом вел другую игру – доводил язвительными замечаниями его, туповатого и не умеющего дать отпор словами, до белого каления, но в критический момент сдавал назад, так что Брюс стал опасаться его острого язычка. Пришлось однажды поиграть ножом, когда каратист отпустил по его адресу что-то крайне неуважительное. Брюс угомонился, только пробурчал «псих», видя, с какой яростью Художник бросился ему навстречу, рассекая воздух лезвием. Труднее всего было с Блином, не имевшим вообще никаких тормозов. Тот в недалекости своей не мог трезво оценить своего места в команде и время от времени претендовал на большую долю в прибыли, так как благодаря своей комплекции играл роль основного вышибалы. Иногда он заводил разговоры и о том, что приходится слушаться всяких там умных, имея в виду Хошу, что уже было дурным признаком, поскольку в команде пахан должен быть один. И когда начинаются споры за власть, все заканчивается плохо. Так что Блин был ноющим зубом, и боль эта с каждым днем становилась все сильнее.
– Тридцать тысяч за один раз! – забрызгал слюной каратист Брюс. Он становился все жаднее до денег, увешался золотыми цепями, купил зеленый пиджак, грезил о джипе и восьмикомнатном доме красного кирпича. – А мы разводим лохов, долги копеечные возвращаем.
– Постепенность – залог здоровья, – говорил дядя Леша устало.
– Нарабатываем авторитет, – поддерживал дядю Лешу Художник.
– Где они, бабки, с твоего хваленого авторитета? – скривился Хоша.
– Не сразу Ахтумск строился.
– А мне нужно сразу! – вдруг крикнул Хоша, привычно выходя из себя. – Уже почти полтора года херней маемся! Где она, очередь из плачущих банкиров и обобранных промышленников? Где они, миллионы «зеленью», дядя Леша? Тысяча «зелени» за последнее дело – это куда? К нам идут только дешевки.
– Нужен жмурик, – неожиданно сказал дядя Леша.
– Какой жмурик? – не понял Хоша.
– Пока кого-нибудь не замочим, так и будем мелочами промышлять. Нужно кого-то демонстративно завалить – и тогда уже другие люди в очередь выстроятся…
– Точно, – неожиданно поддержал его обычно крайне осторожный Художник. – Кровь – лучшая реклама.
– Реклама – двигатель торговли, как говаривал индеец Чингачгук, – кивнул Хоша.
* * *
Старший лейтенант Балабин сел на переднее сиденье «Жигулей», остановившихся у метро «Таганская», захлопнул резко дверцу:
– Привет.
– Здорово, служивый, – кивнул Влад. – Ты мне машину развалишь.
– Как тебе отдыхается?
– Отлично. Уволился в рекордный срок. Не успел оглянуться, а уже приказ.
– Даже отвальную не устроил.
– Не вижу повода для пьянки.
– Обижаешься, что не прикрыли тебя. Казанчев делал все, чтобы тебя вытащить. Но там, сам знаешь, политика.
– Ты-то хоть не оправдывайся передо мной. Я все понимаю…
– Это хорошо, – вздохнул Балабин. – Ты меня как, по делу звал?
– По делу… Несколько вопросов на засыпку, Николя. По делу об убийстве семьи Гурьяновых.
Балабин помрачнел и произнес сухо:
– Влад, ты теперь не в конторе. Не забыл?
– Я ничего не забываю. В том числе, как тебя с того света вытащил в Чечне. Ты-то помнишь?
– Я все помню, – помрачнел Балабин. – Зачем тебе это все? В частные сыщики решил податься?
Влад устало потер виски:
– Брат погибшего Гурьянова – мой друг. Очень хороший друг. Я ему тоже жизнью обязан. Долг чести.
– Брат? Никита Гурьянов? Это тот офисный хомяк, которого мы допрашивали?
– Это важно, кто он?
– Ладно, – махнул рукой Балабин. – Что тебя интересует?
– Почему наша контора занялась этим убийством? Убийства – епархия угрозыска.
– Убийство явно заказное. Помнишь, мы занимались перекидкой валютных средств в офшорные зоны? В той афере светилась компания «КТВ», где работал Константин Гурьянов. И нам интересно, нет ли тут связи с убийством.
Влад помолчал, потом осведомился:
– Что есть в деле по самому убийству?
– Описания бандитов. Составлены по свидетельским показаниям. Вот, – Балабин вытащил бумажку, на которой было три физиономии.
– И кого можно по этому фотороботу опознать? – скривился Влад.
– Машину, на которой приезжали исполнители, нашли брошенной. Ее украли перед убийством, перекинули номера. Стреляли из автоматов Калашникова.
– Опрос местных жителей?
– Несколько дней бились. Вчера я разговорил соседей по лестничной площадке. Где-то за тридцать минут до выстрелов из квартиры Гурьянова вышла девушка. Соседка видела в «глазок». Но описать толком ее не смогла. Говорит, та была в темном платье. И с толстой папкой под мышкой.
– Что еще?
– Ничего. По-моему, это чистый глухарь… А что твой приятель говорит? Он с нами был не особенно откровенен.
– Он вообще не в курсах про дела брата.
– Влад, честно, ты что, надеешься раскрутить это дело?
– Хотя бы разобраться, что к чему.
– И что потом?
– А потом расскажу все тебе. И ты получишь орден.
– Сутулова третьей степени. С закруткой на спине…
– Тогда медаль… Вы записные книжки изъяли в квартире покойного?
– Изъяли.
– Была там такая Вика?
Балабин вынул свой толстый ежедневник, куда заносил план своих действий и всю нужную информацию. Там был и список из сотни телефонов из записной книжки Константина, которые требовалось проверить:
– Вот. Виктория. Фамилии нет. Только городской телефон. Отработать не успели. Я только адрес пробил. По телефону ее никто не отвечал.
– Адрес давай. И телефон.
Балабин помялся.
– Ну, Николь, не томи. И так уже все тайны, которые мог, выдал. Давай.
Влад записал данные, которые с неохотой продиктовал старлей, и спросил:
– Вы сколько раз осматривали квартиру?
– Один. А что?
– Не могли еще следователь или муровцы наведаться?
– Нет. Сто процентов не было никого.
Влад задумался. Гурьянов уверен, что в квартиру кто-то приходил после осмотра. Полковника столько лет учили не забывать ничего и улавливать детали – тут никакой сыщик в подметки ему не годится.
– Ключ у кого от квартиры был? – спросил Влад.
– У следака прокурорского. Еще есть вопросы?
– Нет.
– Ну я пошел?
– Давай. Только не говори никому о нашей встрече…
– Что, я похож на дурака? Пока. – Балабин вышел из машины.
Влад не сомневался: его бывший сослуживец раздосадован. Видимо, ощущает, что его выжали, как губку, высосали информацию и ничего не дали взамен. Ничего, переживет.
Ну что же, надо раскручивать клубок дальше. Ниточка потянулась. Встреча была не бесполезной, можно считать, что прошла удачно.
Влад вытащил сотовый телефон «Нокиа». Настучал номер Гурьянова:
– Никита, в записной книжке Кости есть телефон Вики. Фамилии не знаю. А телефон и адрес можешь записать. Живет недалеко от метро «Перово».
– Хорошо! – ответил Гурьянов, выслушав адрес. – Я к ней. Присмотрюсь к адресу. Вечером встретимся и решим, как с ней работать.
– Давай.
Эх, если бы Влад только мог знать, куда посылает своего друга…
* * *
История была тривиальной. Очередной дырявый шлюп потерпел катастрофу в бушующем море российского бизнеса. Коммерсант закупил большую партию сигарет, предварительно получив под это дело кредит. Его кинули. Липовая фирма, куда он сбросил товар, тут же обанкротилась. А что с банкрота взять? Калькулятор, письменный стол и два компьютера.
Выбор у коммерсанта был небольшой. Проще всего присмотреть в хозяйственном магазине веревку покрепче и повеситься в ванной. Или утопиться, отравиться, сбежать в Латинскую Америку… Или обратиться к бандитам.
Сумма была приличной – несколько десятков тысяч долларов. Хоше предложили за работу пятнадцать. И команда взялась за работу.
Сначала вежливо подкатили к должнику в офис, естественно, уже другой, такой же подставной фирмы. Мол, нехорошо ведешь себя, так жить – здоровью вредить. Кидальщик был из молодых, да ранних. Он посоветовал братве обратиться к его «крыше» и не мешать работать.
– Какая такая крыша, ты, фуфлыжник?! – взбесился Хоша.
– Саид. «Аккумуляторы», – с гордостью ответил кидала.
С Саидом Хоша сидел в следственном изоляторе. За главарем шпаны из Орджоникидзевского района, где располагался аккумуляторный завод, большой силы не стояло, но была немереная наглость. Его поддерживал кое-кто из блатных авторитетов. И он самонадеянно полагал, что страшнее его и «аккумуляторов» зверей в сельве нет.
– Саид, твой фуфлыжник кинул хорошего человека, – сказал Хоша, набрав номер телефона, который дал ему фирмач.
– Среди моих друзей фуфлыжников нет, – нахально ответил Саид. – С каких это пор ты работать людям запрещаешь? Ну кинул, так это его право.
– А наше право его трясти как Буратино.
– Кончай меня лечить! Хочешь, стрелку забьем! – крикнул в трубку неожиданно взбесившийся Саид. – Перетрем по-пацански!
– Перетрем, – сказал Хоша. – Назначай место.
Стрелку по обоюдному согласию определили у Бровинских болот – они раскинулись на севере от города на десятки километров и пользовались дурной славой. Место было гнилое, запущенное и прекрасно подходило для разговоров с глазу на глаз.
Позже Бровинские болота стали излюбленным местом руднянской команды. Сколько с ними еще будет связано…
– Как с ними разбор чинить будем? – Хоша нервничал. Это было первое серьезное столкновение с конкурентами. Если дать слабину, то прощай, светлое будущее. О них будут говорить не иначе: «А, Рудня? Те, кого «аккумуляторы» раком поставили».
– Как? С пролетарской ненавистью. – Художник облизнул губы и выдал план.
Хоша покачал головой и неуверенно спросил:
– Ты всерьез, брателло?
– Всерьез. Только договорились – я делаю все. Вы страхуете…
«Аккумуляторы» приехали на двух «Жигулях» и, закачаешься, на мотоцикле «Урал» с коляской.
«Быдло», – решил про себя Художник, разглядывая Саида, как экспонат в кунсткамере. Тот был весь в золоте, в вошедшем в ту пору в моду малиновом пиджаке. И пятеро его помощников под стать – на шеях цепи, руки в золоте, сами – в красных пиджаках или спортивных костюмах. Пальцы, конечно, веером, челюсти, понятное дело, вперед выдвинуты, брови сдвинуты, глазенки меряют всех недобрым прищуром. Это как боевая раскраска дикарей, которые своим угрожающим видом хотят отпугнуть злых духов и застращать врага. Но при всей своей карикатурности они были опасны.
Художник был в скромной просторной болоньевой курточке. Хоша, правда, принарядился в ярко-зеленый пиджак, Блин натянул майку, обтягивающую рельефные грудные мышцы. Брюс бил по ладони сложенными нунчаками и метал глазами молнии в сторону недругов. Армен скучал за рулем. Все это был маскарад, продуманный заранее.
Итак, «аккумуляторов» было шестеро, руднянских – пятеро. Саид рассчитывал на длинный и бесполезный разговор.
– Ну чего, братаны! – крикнул он. – Некрасиво получается. Ведь…
Что «ведь», так и осталось тайной.
Художник выдернул из-под курточки купленный три дня назад за полторы тысячи долларов у азербайджанца Надира и опробованный в лесочке укороченный автомат Калашникова.
Он видел безмерное удивление на лице Саида, который считал, что дела так не делаются. Всегда было так – сперва базар, а если не договорятся, то стрельба. Иначе не по правилам.
Один из «аккумуляторов» попытался выхватить заткнутый сзади за пояс пистолет «ТТ». Не успел. По ногам ему прошлась очередь. Второй боец отпрыгнул в сторону, выдернул обрез. Получил пулю и завизжал так, что кровь застыла в жилах, упал, начал скрести пальцами землю. Еще двое бросились в лес, и Художник хладнокровно расстрелял их.
Последний «аккумулятор» так и замер с разинутым ртом на переднем сиденье «жигуля».
– Ну что, не привыкли так? – Художник махнул автоматом. – Выходи! На колени!
Бедолага выбрался из-за руля и послушно упал на колени:
– Брат, прости… Я ничего никому не скажу…
– Правильно. Это ты молодец. – Художник закинул на плечо ремень автомата, наклонился над парнем, похлопал его по щеке, взял за волосы. – Не бойся.
Парень с надеждой, заискивающе улыбнулся.
В пальцах Художника возникла финка. Это был его клык. Орудие настоящих мужчин. Лезвие прочертило шею.
Художник оттолкнул от себя задергавшееся тело. Кинул взгляд на своих подельников. Все остолбенели, кроме Армена, который сочувствующе усмехнулся.
Художник вставил новый магазин и протянул автомат Блину:
– Добить надо.
И заставил каждого из присутствующих высадить хотя бы по пуле. В мертвого или не мертвого стреляли – кто потом разберется. Главное, что все стреляли. Все кровью повязаны. И не водкой с кровью, а кровью настоящей.
Хоша пнул безжизненного Саида:
– Вот так, бля, будет со всеми!
* * *
Шестнадцатиэтажный дом был скучно-стандартный, обыденно-серый, в мокрых потеках, с неопрятно заляпанными швами между плитами, с самостройными, уродливыми конструкциями лоджий. В этом доме якобы проживала таинственная Вика.
Гурьянов поднялся на четырнадцатый этаж. Его встретила коряво исполненная на стене надпись: «Воины Апокалипсиса!» Слева лестничную площадку перекрывала массивная дверь, отсекавшая сразу три квартиры. Справа открывался проход в короткий коридорчик. Преодолев его, полковник очутился у обитой черным дерматином металлической двери с бронзовой табличкой «114».
Полковник прислонил ухо к двери и чутко прислушался. Присутствие дома хозяев всегда выдают какие-то звуки – радио, льющаяся вода, шаги, вздохи, пение под нос… Но в квартире никого не было.
Поняв, что ловить здесь пока нечего, Гурьянов отправился в ремонтно-эксплуатационное управление, где хранились данные на жильцов дома. В его кармане было удостоверение оперативного сотрудника МУРа. Подобные документы прикрытия сотрудники Службы использовали для проведения мероприятий на территории Российской Федерации.
– Здравствуйте, девочки, – сказал он, заходя в тесное помещение архива, где перебирали толстые книги две работницы РЭУ. – Вам помочь? С детства люблю копаться в бумагах.
– Это с чего это? – подозрительно осведомилась старшая из них – сухая и строгая, лет сорока. У ее напарницы – молоденькой толстушки – в глазах проскользнул нескрываемый интерес к мощному, плечистому мужчине.
– Уголовный розыск. – Гурьянов продемонстрировал удостоверение. – Нужно шестнадцатый дом просмотреть.
Вскоре он нашел что искал. Виктория Евгеньевна Урбанская жила одна в однокомнатной квартире, которую приобрела год назад.
Потом полковник отправился в местный отдел милиции. В паспортном столе отксерил форму один – данные на Викторию Евгеньевну Урбанскую. Посмотрел на фото – симпатичное лицо, немного удлиненное, большие наивные глаза.
Он вернулся к шестнадцатиэтажке, занял удобную позицию. И расслабился на лавочке.
Двор был почти пустой, не считая мамаши, выгуливавшей двух близнецов, похожих на колобков, в одинаковых комбинезонах, да троих мужчин, с матюгами и прибаутками красивших крыло ветхого «БМВ».
На часах без десяти четыре. Если эта Вика на работе, то ждать ее еще и ждать.
Затренькал телефон в кармане.
– Никита, ты где? – донесся в трубке голос Влада.
– Выставился под окнами Вики. Я пробил ее через РЭУ и ОВД. Теперь сижу. Жду.
Гурьянов намеревался прощупать барышню – может быть, походить за ней денек, установить, кто она, где работает, какие контакты. Можно подработать соседей – провести оперативную установку под легендированным предлогом. Заодно подключиться к телефону и установить жучок в квартире.
Правда, вести наблюдение в одиночку – занятие хлопотное. Но Гурьянову приходилось работать в куда более худших условиях. Например, проводить подобные мероприятия, когда тебя ищет полиция и служба безопасности страны заброски, а твою морду показывают по телевидению. А тут еще Влад может помочь.
– Сейчас у меня дела, – сказал Влад. – К шести подъеду к адресу.
Впрочем, Влада дожидаться не пришлось. Через пятнадцать минут Вика подъехала на малогабаритном «Рено Клио» яркого канареечного цвета, захлопнула дверцу и направилась к подъезду. Тоненькая, строгая, в тесном пиджаке, длинной юбке и туфлях-лодочках, устремленная вперед – настоящая деловая женщина.
А Гурьянов понял, что нужно действовать. Он поднялся со скамейки и быстрым шагом устремился вперед.
Он уже понял, что творится. Сработала отшлифованная за многие годы до совершенства способность видеть ситуацию в пространстве, представлять, как будут двигаться фигуры. А фигур он пока насчитал четыре: он сам, Вика и двое типов, которые двинулись за ней – широкоплечие сутулый атлет и лысый здоровяк. И эти двое шли на захват!
Где-то еще должна быть машина. Скорее всего, за углом примыкающего к шестнадцатиэтажке пятиэтажного дома.
Эти двое убыстрили шаг и настигли девицу, подхватили ее под руки. Бритоголовый что-то ей продемонстрировал – скорее всего, нож. Пистолет женщине показывать бесполезно. У женщин мышление конкретное. Она всерьез не воспринимает, что пистолет способен выбить из человека душу в два счета, хотя и знает это. А вот нож с острым лезвием – она знает, как хорошо он режет мясо.
Вика ойкнула, дернулась, и сутулый резко саданул ей кулаком под дых.
Во двор неторопливо въезжал зеленый «Москвич» с двумя бугаями в салоне. Вот и «контейнер» для жертвы.
Полковник, покачиваясь, двигался неуверенной походкой пьяного человека и протянул:
– Э, пацаны, а закурить есть?
– Вали отсюда, синяк, – бросил сутулый, мазанув по нему взглядом.
– Ты чего? За опарыша ответишь, – Гурьянов подошел ближе.
– Топчись своей дорогой. Мы из милиции, – кинул бритоголовый.
Звучало смешно, но Гурьянов поддержал эту версию и пьяно икнул:
– Менты проклятые.
Неважно, что говорить. Важно, что с каждой секундой он все ближе.
А «Москвич» уже подъезжал. Надо было действовать быстрее.
– А за опарыша все равно ответишь, – Гурьянов протянул руки к бритоголовому. Тот отвлекся от Вики, и стало видно, что он действительно прижимал к ее боку нож.
Бритоголовый ударил ногой Гурьянова – небрежно, умело. В пивной с такими фокусами можно сойти за крутого. Но не в поединке со спецом из «Бурана». У спеца главная задача – выход на рубеж атаки. А дальше – одно точное движение, хоть рукой, хоть ногой, хоть зубами – после этого противник в отключке или мертв.
Гурьянов ушел от удара и врезал бритоголовому ребром ладони по шее, отправив в путешествие в мир грез. Сутулый, поняв, что им попался не обычный пьяный, потянулся к пистолету за поясом. Но полковник уже обнял его, как брата. А когда отступил, противник рухнул на землю с раздавленной шеей и полным отсутствием перспектив дальнейшего существования.
Притормозивший было «Москвич» рванул вперед, простуженно взревев мотором на весь двор, как гоночный кар.
– За мной! – Гурьянов схватил Вику за руку и повлек в подъезд.
И успел вовремя. Послышались громкие хлопки, которые не спутаешь ни с чем. Стреляли из пистолета Макарова.
На пороге подъезда девушка споткнулась, он рывком поднял ее на ноги.
В «Москвиче» – двое. У обоих оружие. У полковника же ничего, кроме перепуганной девицы на шее. Нужно делать ноги!
Противоположный выход из подъезда был закрыт на увесистый замок и еще для верности грубо заколочен.
– Не спи, – прикрикнул Гурьянов снова на замешкавшуюся Вику.
И они двинули на лестницу. На пролете между вторым и третьим этажами окно было выбито, а потом грубо заколочено картоном. Полковник высадил картон одним ударом ноги. И крикнул:
– Вперед!
– Не хочу! – крикнула девушка – глаза по пять копеек, лицо бледное. – Отпусти!
Внизу хлопнула дверь подъезда. Это киллеры шли по их следам.
Полковник ударил ее по щеке и вытолкнул на козырек.
– Давай руку!
Помог Вике спуститься – она упала на мягкую землю. И сам как кошка спрыгнул следом. Поднял девчонку:
– Не разлеживайся!
Им повезло. У ларька через дорогу стояла серая «Волга», водитель пил «пепси», врубив на полную мощь динамики и в такт новой песне Димы Билана барабанив ладонью по рулевому колесу.
Гурьянов вышвырнул его с водительского кресла, как котенка. Втолкнул в салон девушку. Ударил ногой в грудь хозяина «Волги», пытавшегося подняться с газона и вступиться за свою собственность.
Хлоп, хлоп – два выстрела из «макарова». С козырька дома стрелял парень в кожаной куртке.
Но он опоздал. Ключи были в замке зажигания. «Волга» рванула вперед.
Еще два выстрела.
Поздно, охотник! Свою добычу ты упустил!
Вика съежилась на заднем сиденье и только всхлипывала. Ее била дрожь, зуб на зуб не попадал, как на морозе.
– Бывали дни веселые, – улыбнувшись, пропел Гурьянов, выруливая на трассу перед носом автобуса и наддавая газу.
В зеркало заднего вида было видно, что Вика смотрит на него как на привидение.
* * *
После расстрела Саида поползли смутные слухи, что появились новые крутые, которые могут решить разные вопросы. Дядя Леша был прав. Репутация в этом мире значит немало. К Рудне стали обращаться все чаще – выбить долги, поставить конкурента на место. Потом начали предлагать взять фирму под покровительство и отшить жадных претендентов держать «крышу».
Руднянские прибарахлились, прикупили автомобили. И однажды, решив отдохнуть от праведных трудов, всей командой укатили на Кипр. Через три месяца, к зиме, отправились покорять Таиланд, где опробовали хваленых таек. Художник с ними никуда не ездил. Он терпеть не мог таких развлечений всем колхозом. И, положа руку на сердце, терпеть не мог своих корешей.
Ему нравилось одиночество. Ему нравилось оставаться один на один с ватманом и тушью и выкликивать живущие в душе образы. А еще он пристрастился рисовать карикатуры. Однажды собрал их и отправился в газету «Вечерний Ахтумск». Странно, но, перешагивая через ее порог с папкой рисунков, ощущал себя гораздо неувереннее, чем когда шеей своей пер на острие финки.
– Ну что ж, – кивнул редактор отдела иллюстраций. – Юмор у вас, молодой человек, немного мрачный. Но сделано хорошо. Вы учились где-то на художника?
– Не пришлось.
– Но рука профессионала чувствуется. Будем сотрудничать.
Тем временем по городу покатились мафиозные войны. Изо дня в день гремели уже ставшие привычными взрывы. В реке находили трупы с привязанными к ногам гирями. Но руднянские умудрились, кроме пары разборов с мелкими шайками, не попадать в кровавые переделки. С самого начала они решили честно отстегивать Балабану, смотрящему, поставленному на город.
Хошу магнитом тянуло к воровским авторитетам, он млел, когда его вызывали на участие в сходняках и сам Балабан говорил, что руднянские – люди для воровского «блага» полезные. Художник же убеждал его не лезть в эти дела. Ворам никак не удавалось найти согласие между собой, и они запросто могли втянуть Рудню в свои междоусобицы. Как раз начался разбор по понятиям между смотрящим Балабаном и Васей Хилым, претендовавшим на эту же роль и утверждавшим, что нынешний положенец живет не так, как надлежит жить вору.
– Надо за Балабана подписаться, – призывал Хо-ша. – Он весь по понятиям. Закон знает. А Вася Хилый – козел. Кроме дури и злобы – никаких достоинств.
– Не лезь туда, Хоша, – посоветовал Художник. – Это не наше дело. Кто будет смотрящим, тому и станем отстегивать на общак.
В отличие от Хоши Художник никогда не восторгался лагерной романтикой, не переносил тюремные песни и жаргон. Он знал цену всему этому.
С каждым днем разбор между воровскими авторитетами набирал обороты. И Балабан пытался подтянуть руднянских, заручиться их моральной, а то и физической поддержкой – хоть и птицы не слишком высокого полета, но все-таки сила.
– Вот что, едем отдыхать на юг, в Крым, – сказал Художник. – Там сейчас лучшее время.
– Ты чего! В песок крымский зарыться, когда такие дела в Ахтумске! – возмутился Хоша. – Да нас зачморят после этого!
– А Художник ведь дело говорит, – подал голос дядя Леша. – Мне бы кости старые погреть не мешало. И винца крымского отведать. Я – за…
Спорили долго. Наконец Хоша махнул рукой:
– Ну смотрите. Если что, ты, Художник, в ответе.
– А кто ж еще, – кивнул тот.
После разбора с Саидом в команде на Художника стали смотреть совершенно по-иному, и его слово приобрело совершенно другой вес. Его стали бояться. Все помнили потустороннее выражение его лица, когда он резал «аккумулятора». Но вместе с тем все чаще ощущалось, что у Хоши пробуждается ревнивое чувство, тот начинает видеть в кореше соперника. И поэтому он все сильнее приближал к себе верных и преданных Брюса и Башню.
В отношениях намечалась трещина, пока еще не видимая обычным глазом. На людях Хоша всегда клялся в любви и дружбе Художнику, который спас его во время бунта в шестой колонии.
– Кореш. Вместе зону прошли, а это много значит. Я за тебя, братана, жизнь отдам. Что такое жизнь – тьфу. А братан… Братан – это… Это…
Художник допускал, что Хоша может отдать жизнь, если вожжа под хвост попадет. А если заскок найдет, может и забрать.
Самой большой проблемой был взрывной характер Хоши. Однажды чуть не дошло до крайности. На съемной квартире Галка затащила Художника в постель, когда Хоша дрых пьяный на раскладушке на кухне. В результате деваха в порыве страсти заорала так громко, что пахан проснулся, с трудом понял, что происходит. Выпил стопочку водки. Вытащил пистолет, спрятанный в тумбочке. И отправился в большую комнату, где Галка в ночной рубашке подпрыгивала на его друге.
– Суки, за лоха держите, да? – Хоша качался, глаза его были безумные.
Галка ойкнула и откатилась в угол, испуганно глядя на Хошу, поигрывавшего пистолетом Марголина.
– Отворковали, голуби! – осклабился он и поднял пистолет.
Художник понял, что Хоша сейчас выстрелит, и упал на ковер.
Грохнул выстрел. Пуля разнесла стопку тарелок в серванте.
– Да тише ты, – как можно спокойнее произнес Художник, поднимаясь. – Сейчас менты прибегут.
– И ментов положу! Всех!
– Хоша, ты ж брат кровный мой… Как ты можешь?
Из молодого пахана вдруг будто вынули стержень. Он рухнул в кресло, отбросил пистолет и как-то жалобно произнес:
– Волки, что ж вы делаете со мной?
– А ты что, не знал, что Галка – блядина? – усмехнулся Художник. – Так чего с ума сходить?
Галка только всхлипнула, с ненавистью смотря на Художника, но тот, оглянувшись, заговорщически подмигнул ей.
– Так чего ж ты братана своего из-за нее…
Хоша потянулся к стоящей на столике бутылке, налил водки в стаканчик, хлопнул… Потом еще. И еще… В итоге расслюнявился вконец и полез обниматься к Художнику.
– Ну прости. Хочешь, застрели меня… На, стреляй. – Он поднял с пола пистолет Марголина и протянул товарищу.
– Нет.
– А хочешь, я ее убью? – Хоша прицелился в сидящую в уголке Галку, ни живую ни мертвую.
– А зачем?
– Зачем?.. Не знаю… Зачем? Зачем все, а? Зачем мы вообще, а?
Он так и не договорил. Тяжело шаркая, отправился в соседнюю комнату, рухнул на кровать и заснул…
В Крым бригада укатила на месяц в полном составе. Пили хорошее вино, снимали недорогих крымских шлюх, купались в море, разбрасывали деньги. А по возвращении в Ахтумск, узнали, что там была бойня. На воровском сходе Вася Хилый «сделал предъяву» Балабану о том, что тот сдал РУБОПу предводителя одной из группировок и троих гастролеров из Питера. И представил доказательства. При этом Хилый заручился поддержкой Вожатого – старого вора в законе. В итоге Балабана тут же приговорили и расхлопали. На следующий день расстреляли Хилого и вора в законе Вожатого, ехавших в одной машине. Потом прокатилась волна разборов. Потом пошли аресты. В результате место смотрящего освободилось, и явных претендентов на него пока не было.
Художник уберег команду от больших неприятностей. Участвовать в этих Варфоломеевских днях и ночах было сущим самоубийством. Руднянскую команду в два счета раскатали бы, подпишись она за Балабана.
Положительным моментом этих разборов явилось то, что остались бесхозными несколько точек. И тогда команда нагло взяла под контроль рынок радиодеталей на юге Ахтумска.
Хоша сменил свою старую иномарку на новенький «БМВ», приобрел гардероб из зеленых и красных пиджаков, но со временем у него появился и нормальный серый костюм, поскольку время сопливого детства проходило. Надо было быстро взрослеть. Когда ты числишься коммерческим директором фирмы, когда встречаешься с коммерсантами, малиновый пиджак непристоен. И братва повсеместно начала это понимать.
Между тем слух о руднянских как о тех, кто может взять на себя самые деликатные поручения, пошел по Среднерусской равнине. И однажды на них вышел председатель совета директоров ООО «Антре-Т» – организации, державшей львиную долю в торговле продуктами на северо-востоке Ахтумска, и поведал свою печальную историю.
Совладельцы ООО однажды решили, что они разные люди. И что они так часто за последнее время надували друг друга на деньги, что им теперь вместе никак не жить. А значит, кому-то из них не жить вообще.
– Пятнадцать тонн «зелени» – и чтобы этот клоп не мозолил мне глаза, – сказал заказчик.
– Годится, – переглянувшись с Художником, согласился Хоша.
Деньги были нормальные. Приговоренный ходил без охраны, брать его можно было голыми руками.
Заказчик предоставил полную информацию – куда уходит, откуда приходит жертва, с кем общается.
– Можно взорвать к едреной фене козла вонючего, – предложил с места в карьер на сходе Брюс.
– Звоним, заходим в квартиру и кладем его, – напирал Блин. – Я его кулаком убью.
– В квартире жена и ребенок, – пытался остудить его Хоша.
– Еще два жмурика к одному – какие проблемы?
Потом порешили жертву просто похитить. Когда приговоренный коммерсант выходил из машины, Блин подошел к нему, ткнул в бок пистолетом, прошипел настолько зверски, как только мог:
– Прокатимся… Не дергайся. Останешься жив.
Бедняга понял, что дело плохо. Он послушно сел в машину, за рулем которой сидел Художник.
Жертву вывезли на Бровинские болота, где уже ждали Хоша и Брюс. Блин накинулся на коммерсанта, повалил на землю и стал бить ногами. Никакого смысла в этом не было – платили не за то, чтобы жертву колошматили, а чтобы ему втихаря выписали билет на лодку Харона.
– За что?.. Это Витюша, да? – Коммерсант называл имя своего компаньона. – Он, сука? Сколько заплатил?
– На «киндер-сюрприз» хватит, – засмеялся Хоша.
– Больше двадцати штук зелени не дал, – коммерсант выплюнул собравшуюся во рту кровь. – Я дам двадцать пять… Тридцать! Тридцать пять – если отпустите и завалите Витька.
Хоша заколебался… Он посмотрел на сообщников и неуверенно спросил:
– Ну чего, казаки, какую думу думать будем?
– Ага, – кивнул Блин. – Мы его отпустим. А он в ментуру с заявой. Или к братанам. И нам по маслине вместо баксов.
– Я даже не знаю, где вас искать. Вы послушайте. – Коммерсант поднялся на ноги и стоял, шатаясь, но воодушевляясь все больше. – Вы убираете Витюню. Дело достается мне. Я затеваю расширение. Нужна хорошая «крыша». Сговоримся.
Говорил он убедительно и вызывал уважение у Художника. Да, этот парень умел бороться за жизнь до последнего.
– Ну, Художник, что думаешь? – обернулся Хоша к нему.
– Что думаю? – Художник пожал плечами, выдернул из-за пояса пистолет «ТТ» и всадил пулю в живот коммерсанта.
Тот отлетел на шаг, упал.
– Скоты, – застонал он. – Чтоб вы сдохли!
Он стонал и плакал как ребенок. Жизнь никак не оставляла его. Душа цеплялась за искалеченное тело.
Хоша тоже выдернул пистолет, направил на Художника, с усмешкой смотревшего на умирающего коммерсанта.
– Ты чего, сучок корявый? Кто тебе позволил? – Хоша налился кровью, у него начинался приступ бешенства. – Я тебя…
– Стреляй, – Художник спокойно засунул свой пистолет за пояс. – Стреляй своего братана кровного из-за какого-то козла.
– Ты много на себя берешь. – Хоша опустил пистолет. – Этот фуфел чистое дело базарил. Бабки, «крыша». Кокнули бы того гаврика, в два раза в прибытке были бы.
– Не будь ребенком. Кроме его гнилого базара, никаких гарантий, что он не отслюнявит то же лавэ за наши головы. И потом – заказы надо выполнять. Только псы продаются за более жирный кусок колбасы. Да и нечестные исполнители долго не живут.
– Ладно. – Хоша повернулся к Брюсу и Блину и произнес: – Бросьте эту тушу в болото…
* * *
Гурьянов решил оставить захваченную машину. Дальше колесить на ней опасно. Сейчас уже на место происшествия подъехала милиция. Бандитов и след простыл. А владелец «Волги» ноет на сиденье патрульной машины, рассказывая, как какой-то псих завладел его собственностью. И дежурный по городу сейчас объявит план «Перехват».
Он свернул к железной дороге, за которой шли новостройки, затормозил, прижимаясь к бордюру. И кивнул Вике:
– Вылезай.
Девушка еще сильнее вдавилась в сиденье и смотрела на него кошкой, которую злобный барбос припер к глухому забору.
– Хватит. Погоревали и будет. – Он за руку вытащил ее из машины. – Жить хочешь, дурочка? Тогда соберись и не елозь, как обваренная кипятком псина!
Как он и ожидал, его грубый тон возымел действие. Она посмотрела на него осмысленно.
– Вытри слезы, – велел он.
Она послушно вытащила пудреницу с зеркальцем из сумочки, которую умудрилась не обронить во время бегства. Вытерла глаза платком, припудрила лицо. Гурьянов ей не мешал, по практике зная, что женщины, совершая эти немудреные действия, быстрее приходят в себя.
Он тщательно вытер салон, стирая отпечатки пальцев. Взял пачку сигарет, лежащую в салоне, раздавил их и обильно рассыпал табак – это на случай, если милиция решит взять пробы запаха. И кинул Вике:
– Все. Пошли.
– Оставьте меня! Что вы от меня хотите?
– Чуть убавь звук, Вика…
Она вздрогнула, когда он назвал ее по имени.
– Если моя компания тебе не нравится, я отвезу тебя к ребятам, которые в тебя стреляли. Кстати, это твои хорошие знакомые?
– Я их в первый раз увидела! Меня с кем-то перепутали!.. А вы? Вы кто?
– Дед Мороз. Делаю подарки. Тебе подарил жизнь…
Она кинула на него злой взгляд. И на миг Гурьянов залюбовался ею. Она была не то чтобы очень красива, но в ней ощущалась порода. И злость в глазах только прибавила ей очарования.
– Пошли, – кивнула она обреченно.
Они перебрались через железнодорожное полотно, преодолели узкую лесополосу и выбрались на шоссейную дорогу.
Гурьянов вытащил сотовый телефон из кармана и нащелкал номер.
– Никита, чего у тебя там? – послышался голос Влада. – Присмотрелся?
– Присмотрелся. Охотники пытались трепетную лань захомутать. Так что мы теперь по тундре шлепаем. Оторвались. Понял?
– Вкурил… Что дальше?
– Через час давай на «Коломенской». На старом месте.
Через пару минут затормозила замызганная «девятка».
– Куда? – осведомился водитель.
– Метро «Новокузнецкая». Не обижу. – Гурьянов показал купюру.
Вика сидела в салоне молча. Но Гурьянов знал, что она взбрыкнет. Она не могла не взбрыкнуть. И когда машина остановилась в людном месте у светофора, потянулась к ручке и набрала в легкие воздуха, чтобы заорать.
Он был готов к такому повороту событий. И просто притянул ее к себе, обнял и впился губами в ее сладкие губы, тогда как пальцы прошлись по девичьей шее, надавливая на биоактивную точку. Она обмякла в его руках – конечно, не от избытка чувств, а просто этих самых чувств лишившись.
Когда она начала приходить в себя, Гурьянов прошептал ей на ухо:
– Не делай глупостей. Тебе же будет хуже…
Тут она окончательно угомонилась. Запас нервной агрессивной энергии иссяк.
Вышли они, не доезжая до «Новокузнецкой», в одном из тихих переулков. Взяли еще одну машину, и через несколько минут были у точки рандеву за Коломенским музеем-заповедником.
Вика вытащила из сумочки пачку «Вог», дрожащими пальцами сунула тонкую сигарету в рот, пощелкала зажигалкой. Жадно затянулась.
Влад опоздал на десять минут.
– Пробки, – развел он могучими руками, с интересом смотря на девушку. Ее ответный взгляд был затравленный. Неудивительно – внешне Влад смахивал на «бритозатылочного» бандита.
– Вот она, та самая Вика, – представил Гурьянов.
– Прекрасное юное создание, – оценил Влад, улыбнувшись открытой улыбкой, которая, впрочем, оптимизма Вике не добавила.
Узнав о происшедшем, он кивнул:
– Интересный компот получается… Прятать тебя, красавица, надо от злобных тварей.
– Кто вы такие? Объясните! – Она дрожащими руками раскурила еще одну сигарету.
Для женщины она владела собой не так уж плохо. Другие в ее положении полностью бы обезумели, а эта еще задает вопросы.
– Кто я? – Полковник посмотрел на нее внимательно. – Я брат Кости Гурьянова.
Она выронила сигарету из пальцев.
* * *
Середина девяностых годов – время дикого передела собственности и самых горячих мафиозных войн, когда кровь лилась, как пиво в пивбаре, и конца-краю этому не было видно. Бизнесмены и бандиты гибли один за другим или камнем шли на дно. Оставались на плаву самые цепкие и живучие или везунчики.
Ахтумск бурлил. Назревал очередной большой конфликт. В городе объявился Боксер – тот самый, который поднял на бунт шестую зону. Несмотря на многочисленные грехи, он вышел досрочно, как обозначено в решении суда, «в связи с хорошим поведением и тем, что осужденный встал на путь исправления». Да, хороший адвокат, обладающий связями в судебных и правоохранительных органах, порой куда ценнее, чем бригада братвы с автоматами.
Пока Боксер сидел, его спортсменов прилично потеснили. Выйдя, он с неистовством, жестокостью и энергией начал наводить в Ахтумске свои порядки и возвращать утраченные позиции. И тут ему повезло – кроваво разрешился разбор между положенцем Балабаном и его соперником Васей Хилым, после чего можно было спокойно перераспределять сферы влияния.
Боксер под горячую руку устроил пару добрых разборов. На улице Ворошилова взорвалась машина с тремя быками из конкурирующей бригады. На Ахтумском валу была расстреляна пара отморозков из той же группировки. И спортсмены, вернув свое, начали бесстыдно заграбастывать то, что никогда им не принадлежало.
Новым смотрящим Ахтумска после долгих перипетий и интриг стал Тимоха – тот самый, который в незапамятные времена сунул Художнику в руку финку, когда убивали Гогу.
Тимохе Боксер заявил, что деньги платить не собирается, поскольку отстегивает общак в Ростове. Да и то из чистой благотворительности, потому что на хрен ему никто не нужен. А если не нравится, то место для стрелки найти нетрудно. Но с ним предпочитали не связываться.
Однажды интересы руднянских и спортсменов пересеклись. Спор был о том, кто будет держать «крышу» только что отстроенного продовольственного магазина у железнодорожного вокзала. Хоша считал, что эта точка по праву принадлежит ему. Боксер лез туда без всяких оснований. Просто потому, что взор его упал на этот магазин.
Боксер назначил встречу Хоше и Художнику не где-нибудь в укромном месте, а пригласил в ресторан «У Артура» напротив городского управления внутренних дел.
Впервые после тюрьмы Художник увидел Боксера. Тот за последние годы сильно изменился – растолстел, обрюзг, приобрел еще большее высокомерие. Говорил он только с Художником, на Хошу внимания не обращал, чем приводил того в бешенство. Трюк это был старый – разжечь у конкурентов неприязнь друг к другу. Кроме того, Боксер на самом деле считал Художника человеком куда более серьезным, чем Хоша.
– Художник, ты меня плохо знаешь? – осведомился Боксер. – Ты понимаешь, что эту точку я вам не отдам никогда. Не из-за бабок – они там далеко не ломовые. А исключительно из принципа.
– Понимаю, – кивнул Художник.
– Тогда какие вопросы, ребята? В общем, с вас пять тысяч гринов штраф.
– За что? – опешил Хоша от такой наглости.
– За беспокойство. Чтобы не донимали всякими глупостями.
– Боксер, такой беспредел не пройдет! – воскликнул Хоша.
– А вы готовы воевать, молокососы?
– Не надо словами бросаться, – укоризненно покачал головой Художник.
– Молодой еще мораль читать… Через неделю счетчик начинает щелкать. Будешь должен не пять, а шесть…
Пришлось ретироваться. И отдавать точку Боксеру.
– Мочить его надо! Мочить! – бешено орал Хоша и метался по комнате. – Боксер! Сука! И на зоне сукой был!
– Иди, мочи, – кивнул Художник. – У него – под сотню стволов. Много навоюешь?.. Нам нужно искать союзников…
Подумали, обсудили. И Хоша отправился к новому положенцу с жалобой на наезд.
– Тимоха, – хлопал Хоша себя по груди. – Не в деньгах дело, я тебе их отдам на общак! Но не ему же!
– Утрясем, – пообещал Тимоха.
Со штрафом Боксер палку перегнул и сам понимал это. Тимохе удалось этот вопрос утрясти. Но вся история авторитета руднянским не прибавила.
Между тем спортсмены «достали» еще многих в городе. Они неоднократно показывали, что на спорных территориях конкурентов терпеть не намерены. Грохнули между делом Татя – авторитета из Октябрьского района. Выяснили отношения с азербайджанской общиной – чуть ли не под аплодисменты граждан провели рейды по азербайджанским рынкам, переворачивая лотки и избивая торговцев. Начали прибирать к рукам самую выгодную отрасль – торговлю водкой и продуктами. Зарились и на автозаправочные станции. Открывали коммерческие магазины и фирмы. Благосостояние их росло. Они обрастали полезными людьми, адвокатами, специалистами разного профиля, финансистами. И не жалели денег на взятки. Боксер раздавал их мешками, зная, что большие деньги там, где власть.
Боксер стал головной болью для многих. С каждым месяцем он набирал силу и становился все более недосягаемым.
Такая была обстановка в Ахтумске той поздней промозглой весной, когда Художник познакомился с Вовой Шайтаном. Встретились они в зале игровых автоматов – первом объекте, которому руднянские стали крыть «крышу» в Ахтумске.
Шайтан резался в автоматы самозабвенно. На нем был защитный бушлат. Щека его нервно дергалась. Он играл в стрелялку, провалившись полностью в виртуальную реальность и набирая рекордные очки. Когда он расстреливал компьютерных противников, глаза зло прищуривались. Он будто сводил с ними давние счеты.
Шайтан вытащил из кармана последнюю мелочь, потом махнул рукой, вышел на улицу, сел на скамейку у павильона и уставился куда-то вдаль, поверх плоских, с колючими кустами антенн крыш многоэтажных домов. Лицо было сосредоточенное, серьезное, задумчивое.
Что толкнуло Художника подойти к этому долговязому, жилистому, странному парню лет двадцати пяти на вид, он и сам не мог сказать. Но он присел рядом и спросил:
– Не помешаю?
Шайтан скосил на него глаз и неопределенно пожал плечами.
– По пивку? – предложил Художник.
– Нет денег, – вяло ответил Шайтан.
– Угощаю. – Художник отправился к ларьку и вскоре вернулся с несколькими банками пива. – Меня Художником кличут.
– Вова. По-простому – Шайтан. Восточный злой дух.
– Воевал? – спросил Художник, кивнув на иссеченную шрамами руку парня.
– Немного.
– Десантник?
– Более веселая команда… Тоже воевал? – усмехнулся спецназовец, кивая на татуировку на руке собеседника.
– Это тоже война, – согласился Художник. – Каждого против каждого… Чего мы тут мельтешим? У меня хата неподалеку. Давай посидим, дернем по рюмашечке за знакомство.
– Нет, это предел. – Шайтан показал на банку пива.
– Ну тогда хоть порубаем как положено. Варька нам мясца конкретный такой кусочек соорудит. Огурчики, помидорчики.
– Жена?
– Шалава.
– Все бабы – шалавы… Пошли.
Шайтан производил впечатление человека немного не в себе. Темная неустроенность плескалась в нем.
Зачем Художник потащил его на хату? Сработало чувство – как при любви с первого взгляда: именно этот человек ему нужен.
– С работой как? – спросил Художник, когда Варька суетилась на кухне, разделывая мясо.
– Никак. Пенсия по инвалидности от государства. И комната в общаге.
– Получается, ты жизнь клал за жирных свиней, которые сегодня тут всем заправляют, и за сопляков на иномарках, которые «хрусты» не считают?
– У самого-то тоже небось тачка не «Запорожец», – кинул Шайтан пронизывающий, мрачный взгляд на собеседника.
– Э нет, Вова. Я – волк. У меня клыки есть. У меня по жизни правильное воспитание. И ты такой же. А жирных боровов прессовать надо. Всех! И всеми способами! Чтобы они не считали, что все вокруг принадлежит им. Каждая свинья должна знать, что в лесу рядом волк не дремлет.
Шайтан ничего не ответил, на лице не отразилось никаких чувств, только кивнул – то ли в знак одобрения, то ли просто так.
– Скажи, ты со мной согласен? – напирал Художник.
– Знаешь, что такое в зиндане сидеть у моджахедов?
– Чечня?
– Таджикистан. Наша группа пошла на обычную разведывательную вылазку рядом с границей. Не в первый раз. И думали, не в последний. И напоролись… Дрались мы как бешеные. Меня контузило. Потом ничего не помню. Очнулся в тюрьме… Знаешь, Художник, а ведь там страшно. Очень страшно. Первое время. А потом освобождаешься от всего. Остается лишь твой чистый дух. Тело уже не принадлежит тебе. Тебе принадлежит только твоя воля. И желание жить. И смерти уже не боишься. Все уходит – страх, ожидание смерти. – Шайтан говорил медленно, растягивая слова, смотря на свои руки мутным взором.
– И ты выжил.
– Я выжил. Единственный из нашей группы.
– Обменяли?
– Почти, – сказал он таким тоном, что дальнейший разговор на эту тему становился бессмысленным.
Это был единственный раз, когда Шайтан рассказал о себе.
– Так как насчет того, чтобы помочь боровов давить? Работа не пыльная.
– Какая?
– Пока бабки собирать. А потом посмотрим.
– А что, – задумчиво произнес Шайтан и широко улыбнулся – улыбка была жутковатая. Художник понял, что этот человек – сам по себе оружие. И нужно обращаться с ним аккуратно. Если такой тип выйдет из-под контроля, он превратится в кобру, и остановить его будет нелегко – таких слишком хорошо учат выживать и убивать. – Попробуем.
Через два дня Художник привел Шайтана в команду и сказал, что отвечает за него головой. И новичка приняли.
Заявившись однажды в общагу к Шайтану, Художник еще раз убедился в том, что тот полный псих. Вся комната была завалена литературой по оккультизму, о переселении душ, об уровнях ментальности и кармических воплощениях. Сам Шайтан сидел в позе лотоса на раскладушке и медитировал.
Вскоре Художник увидел Шайтана в деле. Команда в деревне обмывала удачную сделку. Варька накурилась анаши и хохотала как сумасшедшая. Башня, облаченный в банный халат, перепил водки, и ему тоже было весело. И свое веселье он направил почему-то на Шайтана.
– Так ты в плену сидел?
Шайтан пожал плечами.
– У черных, да? – не отставал Башня.
Шайтан кивнул равнодушно. Он весь вечер цедил бокал легкого столового вина. Ему было скучно, но щека дергалась меньше обычного.
– Черные, – не отставал Башня. – Страшные, вонючие черные, да?
– Страшного ничего нет… Если не боишься. – Шайтан зевнул.
– Они рэжут, да. Всех рэжут. И пленных тянут в зад, да? – Башня вызывающе ухмыльнулся.
Шайтан опять пожал плечами. И неожиданно молнией рванулся вперед, захлестнул поясом халата шею Башни и завалился с ним в угол, так чтобы не дать другим помешать им. Художник понял, что сейчас пояс раздавит горло и Башне тогда ничем не помочь.
Брюс рванулся было на помощь другу. Художник крикнул:
– Хва, пацаны!
Шайтан отпустил шею противника, встал с пола и пообещал спокойно, только судорогой свело лицо:
– В следующий раз умрешь…
– Ты че… – Башня прокашлялся… – Ты чего?
Больше Шайтан не обращал на него внимания. Художник видел, что бывший вояка совершенно не боится смерти. Так ведут себя люди, которых уже раз похоронили.
Шайтан с самого начала слушался только Художника. Остальных не считал за людей и вряд ли бы долго думал, чтобы удавить любого. Художник очень скоро понял, какое сокровище приобрел в лице бывшего сержанта группы спецназа, прошедшего через ад моджахедского плена и растерявшего там добрую часть своей души.
* * *
Квартира была просторной, трехкомнатной, небрежно обставленной старой, растрескавшейся, сто лет не ремонтировавшейся мебелью. Гурьянов и Вика находились в комнате вдвоем.
Девушка сидела в продавленном кресле и опять дымила сигаретой.
– Лена. Мы с ней познакомились в Хургаде четыре года назад. Она была на редкость искренним и обаятельным человеком. И Костя, – Вика судорожно вздохнула.
– Я не припомню вас среди знакомых Константина. – Гурьянов устроился на диванчике напротив нее.
– Зато я слышала о вас. У вас ведь вечно что-то не ладилось в жизни.
– Это кто же вам сказал? Костя?
– Год назад мы ездили втроем отдыхать в Италию. Изумительный вечер. Мы сидели перед фонтаном Треви. Там было столпотворение туристов, и все бросали в воду монеты на счастье. Разговор зашел о вас. Лена сказала: «Никита человек, который может все и не имеет ничего. Не дай бог тебе такого мужа».
Из кухни появился Влад с подносом, на котором стоял кофейник с чашками. Уселся в кресло, налил себе кофе и спросил:
– Вика, что было в тот день, когда расстреляли Гурьяновых?
– Я проснулась пораньше. Села в машину. Заехала к ним. Лена обещала мне взаймы тысячу долларов. Я шкаф-купе купила, и еще в ванной кое-что доделать надо. А денег нет… Они собирались ехать куда-то всей семьей. Костя дал деньги и предложил меня подвезти. Я сказала, что на своем авто. Сперва хотела подождать их, но потом передумала. Их пять минут – это как два часа. Выезжая со двора, видела этих троих… Убийц… Они сидели в зеленом «Иж Комби». Я уехала. И о произошедшем узнала уже из «Дорожного патруля». Свидетельница описала убийц, и я вспомнила, что видела их в том «Иже»… Один из них напал сегодня на меня во дворе.
– Вы их встречали раньше?
– Нет. Никогда.
– Почему они пришли к вам?
– Не знаю. Я ничего не знаю. – Она всхлипнула и смяла о пепельницу наполовину докуренную сигарету. – Вы не представляете, какой это удар. Я… Я не пошла на похороны. Я виновата, но я не могла… Я не могла, – ее опять стало трясти. – За что им такое? За что?
– А действительно, за что могли их убить?
– Не знаю. Я же ничего не знаю… У меня не было с Костей никаких общих коммерческих дел… Но в последнее время он был сам не свой. Однажды он разоткровенничался. Сказал: спешишь, хочешь взять все, участвуешь в забеге, где еще много бегунов. Разгоняешься, считаешь, что пришел первым, а финишная лента захлестывает твою шею.
– У него были неприятности на работе?
– Мне казалось, он влез в какую-то историю. Вошел в эту полосу неудач.
– Каких, не говорил?
– Я не его секретарша! Почему вы не идете к нему на работу, не спрашиваете? Почему вы донимаете меня?! – Она вскочила, схватила со столика свою сумочку.
– Вы далеко? – поинтересовался Гурьянов.
– Домой! – воскликнула она.
– А, – с пониманием произнес Влад. – Там вас уже ждут. С топором и носилками.
Она упала в кресло и уткнула лицо в ладони. Потом откинула волосы.
– Вас будут искать, – сказал Гурьянов. – Похоже, убийцам немало известно о вас. Родственники, близкие знакомые в Москве есть?
– Нет! Родители умерли в прошлом году! А друзья… Лучших друзей я только что похоронила…
– Вы кем работаете?
– Коммерческий директор фирмы «Глобус». Рекламный бизнес. И мне завтра обязательно надо быть на работе.
– Вы так торопитесь на тот свет? – скучающе осведомился Влад. – Я бы на вашем месте воспользовался нашим гостеприимством и пожил бы здесь…
– Но…
– Вика, жизнь дороже. Обустраивайтесь здесь. – Гурьянов махнул рукой. – Вас не смутит мое общество? Но нам по комнате хватит.
– Ладно… Вы правы… Ладно…
– Отдыхайте. А у нас еще дела. – Гурьянов встал.
Вскоре они уже сидели в машине.
– У девчонки истерика, – сказал Влад, поворачивая ключ зажигания. – Она может наделать глупостей.
– Не наделает, – отмахнулся Гурьянов. – Она уже взяла себя в руки.
– Не понимаю, кому она понадобилась. Может, киллеры видели ее у дома? И теперь боятся, что она их опознает?
– Вряд ли… Мне показалось, что она что-то недоговаривает. – Гурьянов вынул из кармана похожую на пейджер коробку. Нажал на кнопку.
– Это что? – спросил Влад.
– Я микрофон прилепил в комнате. Посидим, послушаем, кому она будет названивать, пока нас нет.
Они просидели в машине с полчаса. Но так ничего и не услышали.
– Без толку. Она не собирается ни с кем созваниваться и ничего делать, – подытожил Влад. – Она решила довериться нам…
* * *
Не прошло и года, как новый воровской положенец Тимоха и Боксер сцепились друг с другом. Два барана уперлись рогами и уступать не хотели. Началась война, первым в которой пал один из приближенных воровского положенца Кобзарь.
До этого Кобзарь пережил три покушения. Два раза выбирался из изрешеченной пулями машины. Он был везунчиком. Никогда не выходил из дома без охраны. Но в тот день один сел в свой «Мерседес». По дороге спустило колесо: уже при осмотре места происшествия выяснилось, что на дорогу доброжелатель выбросил несколько ежиков – спаянных острых гвоздей. Шина лопнула. «Мерседес» прижался к обочине. Кобзарь вылез переставить колесо. Тут ему и ткнулся в затылок ствол пистолета.
– Не дергайся, дядя, – услышал он голос Робота, одного из подручных Боксера.
Когда Кобзаря вывезли в лесок, он умолял оставить его в живых. Но пощады не дождался. Несгибаемого и отчаянного бандита расстреляли, как какого-то дешевого фраера, и утопили в реке.
Боксер знал, что предъявит при разборе. Три месяца назад, когда Кобзаря повязал с оружием уголовный розыск, он сдал операм двоих спортсменов, и те уехали на зону. То есть получалось, что на Кобзаре грех стукачества. Вот только Боксер все меньше в последнее время нуждался в том, чтобы перед кем-то отчитываться. В том числе и перед Тимохой. Ахтумск все больше приобретал славу не воровского, а беспредельного города.
Вслед за этим началась битва за ликеро-водочный комбинат – ТОО «Эльбрус». Спортсмены зачистили еще троих человек, которым оказывал покровительство сам Тимоха. И у деляг, имеющих деньги на водке с «Эльбруса», появилась новая «крыша» в лице Боксера.
Помимо разборок, Боксер активно занимался общественно-политической и благотворительной деятельностью. Он становился публичной фигурой. Как-то стали забывать о его судимостях – теперь он был добропорядочным бизнесменом, соучредителем нескольких фирм. Он активно отстегивал деньги в детдома, поддерживал молодежную школу бокса. Был у него такой бзик – он мечтал создать сборную, которая возьмет золото на первенстве России. Заодно перепадали от него деньги и городскому драмтеатру, и инвалидам, и еще незнамо кому. Все эти гуманитарные подвиги активно освещались в местной и даже центральной прессе. Боксер в глубине души не считал себя бандитом. Он просто выстраивал свое дело, свой бизнес – кропотливо, жестко, по тщательно разработанному плану. И останавливаться не собирался.
У руднянской команды дела медленно шли в гору. Деньги не то чтобы текли полноводной рекой, но все-таки текли. Команда подмяла под себя вещевой рынок у Северного порта, правда, не полностью – приходилось его делить с местной братвой. Потихоньку окучивали оптовый продовольственный рынок – там азербайджанцы платили им и с оборота продуктов, и с анаши. Кроме того, под руднянскими работали две досуговые фирмы – то есть по поставке шлюх. Одной усадили руководить Галку, неожиданно проявившую недюжинные организаторские способности – она сумела договориться и об аренде помещения, и об «отстежке» местной милиции.
Ну и, конечно, не утихала работа по выбиванию долгов. Руднянские брали за содействие треть от долга, тогда как другие команды требовали половину. И они по возможности избегали блатных фокусов, когда человек должен рубль, его ставят на счетчик и накручивают червонец.
По доходам и расходы. Машины, дорогая одежка, кабаки, отдых за границей – без этих атрибутов тебя нынче просто не поймут. Заработал разбоем длинную деньгу – тут же потрать, купи цепь с руку толщиной, краденный в Германии джип «Чероки», раздолбай его через неделю и купи новый, сделай квартиру с евроремонтом. Тогда ты настоящий бандит. А часть того, что взял, отдай. В общак отдай. Менту отдай, чтобы не донимал братву. Местную администрацию подмажь – тебе с ней надо дружить, потому что ты уже не совсем бандит, ты уже учредитель посреднической фирмы, на тебе роскошный костюм и старательно начищенные туфли.
Постепенно за руднянскими закрепилась репутация шайки полублатной, полуотмороженной, но достаточно сильной и решительной. Уже шпана и гоп-стопники, не имевшие к ней никакого отношения, но жившие в Рудне, хвастались, что они из руднянской группировки и самого Хошу знают.
Благодаря связям дяди Леши команда дорвалась до военных складов готовящейся к расформированию мотострелковой части. Прапорщик-алкаш готов был продать все и по приемлемым ценам. Тут Шайтан и разгулялся. Облегчил общак на восемнадцать тысяч «зеленых» – почти на треть.
– Тебе зачем столько? – спросил Художник, когда они ночью перебирали вооружение на складе – поддатый прапорщик умудрился протащить их прямо на территорию своей умирающей части.
– Мы воевать собираемся или как? – деловито осведомился Шайтан. – В войне побеждает тот, у кого превосходство в вооружении и подготовке личного состава.
– Твоя правда, – с кислой мордой кивнул Хоша.
– Тогда отстегивай «хрусты», – махнул рукой Шайтан…
Между тем Художник получил известность в самых широких кругах. Его карикатуры и рисунки стали пользоваться популярностью и появились даже в московских журналах и газетах.
Команда разрасталась. Появлялись новые люди: собиравшие дань получатели, сторожившие рынок охранники, подконтрольные коммерсанты. Однако чем больше народу, тем больше возможностей внедрить засланного казачка. Дядя Леша, работавший одно время в уголовном розыске, настоял на беспрекословном соблюдении правила – каждый в команде должен знать только о тех делах, где непосредственно участвует. Если ты обираешь ларечников и стрижешь с них купоны, тебе вовсе не обязательно загружать себя тем, что твои друзья вчера утопили в болоте очередную жертву.
Все это благолепие портило одно обстоятельство. Ядро шайки лихорадило от пока еще скрытых в глубине внутренних конфликтов. Блин вел себя все наглее и поговаривал сначала втихаря, а потом все более громко о том, что отколется с корешами от Хоши и создаст свою бригаду, прибрав часть общего бизнеса. После бутылки водки с ним вообще сладу не было.
Каратист Брюс и Башня уходили в такие загулы, от которых дрожал весь Ахтумск. Разнести кабак, потом снять на улице шлюху, избить ее и сутенера вместо оплаты вошло в добрую традицию. Хошу это не волновало, а кроме главаря, слушать они никого не желали.
Сам Хоша, становившийся все более жадным до денег, хотел иметь солнце в кармане и золотую рыбку на посылках.
– Не надо разевать слишком широко пасть. Челюсть заклинит, – пытался вразумить его Художник. – Нельзя брать у человека все. Человек должен считать, что с ним поступили по справедливости.
– Справедливость – что за слово такое, Художник? – удивлялся Хоша. – Это вредный предрассудок, справедливость твоя. Вон, смотри, гурьевские. На спекулянта наехали, он на них фирму переписал, а там сотня тысяч «зеленых». Сотня!
– Гурьевские – ишаки. – Художник терпеливо гнул свою линию. – Такие долго не живут…
Действительно, через две недели после этого разговора половину гурьевской братвы повязал РУБОП. Оперативники захватили и общак, и полученные братвой в качестве отката от автосалона машины «Вольво», и даже цепи золотые сорвали, так что бригада представляла собой печальное зрелище. А через полгода в подворотне гурьевскому предводителю Тормозу влепили такую порцию картечи в живот, что только ноги да плечи с головой остались.
Художник в который раз оказался прав, и это не нравилось Хоше. И еще больше молодому пахану не нравилось, что в городе шли разговоры: мол, если с руднянскими дело иметь, то только с Художником, а не с Хошей – последний заносчив, жаден и треплив.
После новогодних праздников между компаньонами пробежала очередная черная кошка. Схлестнулись из-за ТОО «Пинта». Один деловой грузин открыл два продовольственных магазина в городе. Руднянские решили на него наехать по классической рэкетирской схеме – вам не нужна защита? Развели Гурама по полной программе. Небольшой поджог магазина. Небольшое несчастье с автомобилем. Телефонные звонки в три часа ночи и молчание в трубке. Задергали грузина до того, что тот даже лечился в клинике неврозов, а потом пошел на поклон к Художнику. Как раз один из местных коммерсантов (по наводке самого Художника) по секрету сообщил, что есть тут ушлые ребята, которые берут недорого, но за ними – как за каменной стеной.
– У нас места такие стремные, – сказал Художник, встретившись с грузином в недорогой кафешке. – Как ты без друзей сюда полез?
– Я Гиви Сухумского знаю. Вор в законе такой. Уважаемый человек. Пусть придут, спросят меня, так нет – сразу машину жгут.
– Здесь Ахтумск. Здесь свои орлы высоко летают. А Гиви тут… – Художник усмехнулся.
– Я понял. Сколько?
Художник назвал сумму – достаточно приличную, но при оборотах магазина не особенно обременительную…
– Что это за деньги? – кривился Хоша, в очередной раз получая долю от магазина. – За детей держит нас чернозадый этот. Сам деньги экскаватором гребет, а нам кукиш с маслом.
– Брось, Хоша. Это нормально, – урезонивал его Художник.
– Мне машину менять надо. Ворам в общак занести надо. Всем надо. А кто что дает? Черный этот дает? Ни хрена он не дает…
– Не прибедняйся. И грузин наших финансовых проблем не решит.
– Да, – поддержал Художника дядя Леша. – Грузин – мужик нервный. Еще глупостей наделает. А так – платит и платит.
– Что за шелест у меня в ушах? Не напрягайте меня. Не надо, – в голосе Хоши зазвучала неприкрытая угроза. – Вот что. Батон и Труп с их уродами без дела. Знай только с блядей своих бабки стригут. Пусть с этим черножопым поработают. Проведут калькуляцию…
Батон и Труп, год назад принятые в команду по рекомендации Брюса, – здоровенные «быки», прикрывали интимные фирмы и точку на вещевом рынке.
Когда главарь ушел, дядя Леша хлебнул из горла виски – пил он в последнее время только этот напиток, да и то не так часто. Благодаря наркологам он был выведен из запоев и выглядеть стал куда лучше, помолодел, приосанился.
– Ох, Хоша, – покачал головой старый мент. – Все хочет иметь, ничего не делая.
Художник ничего не ответил, только внимательно посмотрел на дядю Лешу. Тот не отвел глаза.
Между тем Батон и Труп заявились к грузину в офис ТОО «Пинта» со своим бухгалтером – старичком-одуванчиком, бывшим старшим ревизором облторга.
– Проверка финансовой деятельности, – хмыкнул Труп.
– Не договаривались так, – начал искренне возмущаться грузин и набрал номер телефона Хоши.
– Гурам, ребята просто посмотрят бухгалтерию, – сказал тот. – Мы же друзья. Неужели откажешь?
Грузин не отказал. Бухгалтер копался два дня в бумагах. После этого Труп заявился к Хоше и сказал:
– Вот заключение. Если по совести проценты вычислять, грузин должен нам двадцать восемь тысяч в «зелени».
Хоша облизнул губы, услышав цифру, и сказал Трупу:
– Ну так заберите у него!
– С процентами?
– Нет. По-другому сделаем…
Хоша набрал номер грузина и сообщил:
– Гурам, тут ребята придут к тебе. Ну те самые. Они хоть горячие немного, но не подлые. Договаривайся с ними.
– Дорогой, надо встретиться! – в отчаянии воскликнул грузин.
– Нет, не надо. Занят я. Сильно занят.
Труп с вышибалами опять отправился в офис «Пинты». И представил опешившему грузину длинноволосого, хилого, с мордой, похожей на лисью, парня:
– Во, его Грузчиком кличут. Будет заместителем у тебя работать.
– Что?! – не поверил своим ушам грузин.
– Надо, чтобы наши люди пристроены были. Хоша велел. Чтобы стаж на пенсию шел, – загыкал Труп, искренне считая, что сказал что-то умное.
– Но…
– Трудовая книжка, – протянул Грузчик мятую серую книженцию.
– А насчет бабок, тех двадцати восьми тысяч «зелени», ты не забудь, – порекомендовал Труп.
– Слушай, у нас так дела не делаются, – обиделся грузин, вполне созревший для нового посещения клиники неврозов.
– Потом весь базар будет. Сейчас дело.
Гурам, уже освоившийся в городе и много узнавший о руднянской группировке, оформил Грузчика своим замом. Но двадцать восемь тысяч долларов… Дела в фирме шли не так плохо, но столько свободных денег не было.
А Хоша, зациклившийся на этой мысли, давил. Через месяц он позвонил грузину и сказал:
– Гурам, ты испытываешь мое долготерпение.
– Нет таких денег! Нет!
Тогда Труп и Батон вывезли грузина за город, постреляли возле ушей из пистолета, пообещали на кол усадить. В общем, клиент полностью созрел и был готов на все, лишь бы вырваться из этого леса, от этих чудовищ. С руднянскими был их штатный нотариус. Прямо на капоте машины он оформил документ, поставил печать и протянул Гураму:
– Подпишите, пожалуйста, здесь.
Хозяин фирмы дрожащей рукой отписал свое имущество на подставную фирму «Люкс-Сам», использовавшуюся руднянской командой для грязных дел.
– А ты боялся, – хмыкнул Труп, пряча документы в портфель. – Тебе повезло. Жить будешь. Это не каждому нашему пациенту светит.
На следующий день были маски-шоу. Толпа рубоповцев в масках, пятнистых серых комбезах, с автоматами, вышибив двери «кувалдой-открывалкой», вломилась в офис фирмы интимных услуг «Елена», где обитали Труп и его парни. Братанов вдавили мордами в пол и отметелили до потери сознания. Потом путь известен: наручники – машина – камера – следователь. Тут же двоих из команды раскололи и на факт вымогательства, и на похищение директора ТОО «Пинта».
В этот же вечер те же ребята в пятнистых комбезах вышибли кувалдой дверь в квартиру Хоши, отбуцкали руднянского главаря омоновскими башмаками и как бродячую псину кинули в фургон.
– Ты кто по жизни? – спросил широкоплечий рубоповский оперативник у Хоши, лежавшего на полу тронувшегося с места фургона.
– Человек, – разбитыми губами прошепелявил Хоша.
– Ты говно по жизни. И место твое в канализации. – Опер придавил ему тяжелым коленом спину.
* * *
– Извините, я вела себя как идиотка, – последовало признание женщины, которая действительно вела себя как идиотка. Женщины очень часто ведут себя как идиотки. Но очень редко готовы признать это. – Вы очень помогли мне. Вы как метеор. Снесли этих бандитов. Как…
– Черепашка Ниндзя, – поддакнул Гурьянов.
– Приложили так, что, наверное, они не сразу очухались…
– Не сразу. – Гурьянов не стал уточнять, что один из них вряд ли очухался вообще.
Они сидели в большой комнате, пили чай с лимоном.
Эта конспиративная квартира принадлежала известному театральному режиссеру, укатившему на год на заработки в Америку. Свое жилье тот сдавать принципиально не желал и доверил его своему старому другу Владу. Оперативник использовал это убежище достаточно активно – иногда по работе, но чаще для загулов с особями женского пола.
– Вы похожи на Костю. Он был сильный человек, – на глазах Вики снова заблестели слезы. – Из тех, кто способен взять, что ему нужно.
– Взять, – вздохнул Гурьянов. – Но не отдать.
– А вы?
– А я почему-то всегда рос с мыслью, что должен отдавать, а не брать – время, силы, саму жизнь, если это надо для дела.
– И что за такое важное у вас дело?
– Дела бывают разные, – уклончиво произнес Гурьянов.
Никита всегда жил с этим словом «надо». А Костя все больше со словом «хочу».
Сыновья генерала Гурьянова должны были служить Родине. После восьмого класса школы братья пошли в Суворовское училище. Потом Костя поступил на факультет западных языков военного иняза, но по окончании вдруг взбрыкнул, сумел уволиться из армии по здоровью и пошел работать во Внешторг – уже тогда любил красиво пожить. С перестройкой двинул в бизнес. Никита же поступил в Высшую школу КГБ и надел на четыре года военную форму со связистскими (для конспирации) эмблемами на черных петлицах. По распределению попал в седьмое управление – службу наружного наблюдения. Для выпускника с красным дипломом – не ахти какое достижение.
Работа оказалась даже чересчур живая. Топтали за валютными ворами, за казнокрадами, за сотрудниками резидентур из московских посольств. Запомнилось, как брали агента ЦРУ и сплоховали оперативники второго Главного управления КГБ – задерживаемый успел проглотить ампулу с ядом.
Через два года работы в «наружке» Гурьянову сделали предложение, от которого невозможно отказаться.
На спокойного, неторопливого, но преображавшегося на ринге и превращавшегося в необычайно эффективную боевую машину Никиту Гурьянова кадровик отряда «Буран» обратил внимание еще тогда, когда тот был на четвертом курсе ВШК. Никита идеально подходил на роль сотрудника оперативно-боевого отдела «Бурана». У него был необычайно устойчивый тип нервной системы. Прекрасное знание двух иностранных языков, красный диплом, отменные боевые качества. И верность делу, которому присягал. Выбирали на эту службу лучших. Гурьянов был как раз самым лучшим. За ним присматривали. И однажды решили – парень подходит.
– Да, наверное, Лена была права, – задумчиво произнесла Вика, глядя на Никиту. – Вы из тех людей, которые могут все. Но…
– Но не имеют «Инфинити», счета в банке и виллы на Гавайях, – сказал грустно Гурьянов.
Вика ничего не ответила. Обвела глазами комнату и кивнула на гитару:
– Ваша?
– Нет. У меня другая.
– Вы поете?
– Немного.
– Люблю бардовские песни. Споете?
– Попробуем.
В Латинской Америке восхищенные партизаны смотрели, как русский амиго перебирает чуткими пальцами струны, и на волю вырывается испанская зажигательная музыка. И пел Гурьянов прекрасно – баритон эстрадный, мог бы выступать на сцене получше большинства кумиров. Сам сочинял песни, и позже их исполняли другие, две из них даже попали на диск «Мелодии Афгана». И гимн отряда «Буран» тоже сочинил он.
Гурьянов исполнил романс «Гори, гори, моя звезда». Вика захлопала в ладоши. Потом задумалась. И спросила:
– Никита, а почему вы пришли тогда ко мне? И вообще, что вы хотите в этой истории?
– Найти убийц.
– А дальше? Я знаю, что бандитов обычно прощают, а не судят. Судят чаще всего они сами.
– Не так страшен черт, как его малюют.
– Еще страшнее, Никита. – Она с тоской и болью посмотрела на него.
Повинуясь неожиданному порыву, он отложил гитару и обнял девушку. И вспомнил, как целовал ее в машине, предварительно почти лишив сознания. Воспоминание было острым. И он снова поцеловал ее. Но она вдруг, тоже неожиданно для себя, ответила на этот поцелуй.
Тут послышался условный звонок в дверь. Потом входную дверь отперли.
– Здорово, беженцы, – сказал Влад, заходя в комнату и кидая на кресло свою кожаную барсетку. – Поговорим накоротке?
Он поманил полковника в другую комнату – Вике необязательно присутствовать при их совещаниях.
– Что узнал? – Гурьянов плотно прикрыл дверь.
– Немного. По сводкам происшествий стрельба у Викиного дома значится. Выезжала оперативная группа. Свидетели утверждают, что после перестрелки двое бандитов погрузили двоих своих бесчувственных товарищей по оружию к себе в машину и скрылись.
– Что с Викиной фирмой? Эти уголовники могли заглянуть и туда.
– Туда я пока не совался. Пусть лучше Вика позвонит сама, спросит, не интересовался ли кто ее персоной.
– Попросим.
Вика согласилась. Она взяла трубку своего сотового телефона, позвонила себе на работу и произнесла с наигранной бодростью:
– Нинок, я приболела. Меня никто тут не спрашивал?
– Из «Родоса» спрашивали, – тонко заверещала Нинок. – Они деньги перевели. И Алиханов… Милиция утром заходила. Из какого-то РУБОПа. Спрашивали тебя.
– Пусть опишет, какой мент был из себя, – прошептал Влад, прислонивший ухо к трубке.
Нинок достаточно четко описала приходившего.
– Это Лом, – прошептал Влад, узнав своего бывшего сослуживца.
– Кто еще появлялся? – спросила Вика Нину.
– Лешка. Говорит, что не может тебя найти. Дома ты трубку не берешь. Не звонишь. Он, видите ли, волнуется…
– Ладно, пока. – Вика положила трубку.
– Кто такой Леша? – спросил Гурьянов.
– Знакомый. – Вика вдруг покраснела.
Тут ее телефон зазвонил. Она приложила трубку к уху:
– Леша? Как куда пропала? Ничего не пропала… Нет, пока не могу… Где нахожусь? Да тут, у… – Она едва не вскрикнула, когда Гурьянов сжал ее руку. – В гостях у знакомых… Какая тебе разница где… Ладно, появлюсь. Целую…
– Тот самый Леша? – спросил Гурьянов. – Он всегда такой настойчивый?
– Как бешеный сегодня.
– Как бешеный, – задумчиво произнес полковник…
* * *
– Жадность фраера сгубила. Надо выручать ублюдка, – сказал Художник дяде Леше сразу после задержания главаря, первый раз в открытую покрыв Хошу матюгами. На военном совете, проходившем на загородной базе, присутствовал еще и Шайтан.
– Надо, – кивнул дядя Леша. – Я справки наводил через старых знакомцев. Хоша пока молчит. Но если сломается – представь, что будет.
– Всем нам вилы. – Художник ткнул двумя пальцами себе в шею. – Может, грохнуть этого грузина?
– Ты готов воевать с РУБОПом? – спросил дядя Леша. – Это дело их чести. Там ребята зацикленные. Если личное вклинится, будут давить, пока не додавят.
В такую ситуацию команда не попадала ни разу. Некоторые шестерки, которых подтянули из шпаны, попадали за хулиганство да уличные разбои за решетку. Команда отстегивала с общака на адвоката, на передачки – и хватит. Напрягаться и вытаскивать залетчиков любой ценой никто не собирался. После того как одного из них, рванувшего по пьяни на улице у женщины сумочку да тут же и попавшегося, выпустили под подписку о невыезде, Художник вместе с бойцами оттащил его в лесочек и устроил экзекуцию со словами:
– Ты работал на команду. И на блядские дела свои должен был разрешения спросить.
Принародно сорвали с провинившегося дуба златую цепь, кольцо, отняли ключи от машины и даже содрали малиновый пиджак – всю бандитскую экипировку.
– Тебе повезло, – сказал тогда Художник. – Легко отделался, козел.
Но сейчас дело другое – влетел главарь. И команда могла развалиться. Уже соседи по вещевому рынку у Северного порта начали косо посматривать и намекать – мол, неплохо бы подвинуться, а то и освободить место…
– Надо искать подходы к следователю, – произнес дядя Леша.
– Областное управление дело ведет, – досадливо произнес Художник.
– Ну и что? – небрежно махнул рукой дядя Леша. – Везде люди-человеки. Всем есть-пить надо… И адвокат хороший нужен как воздух.
– Какой хороший?
– Параграф.
Сказано – сделано. Взяли в защитники бывшего судью по кличке Параграф. Отставные судьи и прокуроры в адвокатах ценятся не из-за каких-то невероятных юридических познаний, а из-за обширных связей. Они знают, кому и сколько надо сунуть, чтобы прикрыть дело. И Параграф действительно знал, кому и как занести деньги.
– Исполнителей нам не вытащить. А вашего атамана разбойников, – усмехнулся он, посматривая хитро на Художника, – может, и удастся. – Он замялся, опустил скромно глаза, ожидая продолжения.
– Сколько? – произнес Художник слово, которое было ключевым, и на лице адвоката опять появилась хитрая мина.
– Ну уж не тысячу баксов. Гораздо дороже. – Параграф назвал сумму, от которой у Художника заломило зубы.
– Ладно, – вздохнул Художник. – Давайте торговаться.
– Киса Воробьянинов говаривал: торг здесь неуместен, – усмехнулся адвокат.
– Еще как уместен.
Цену удалось сбить, но не слишком сильно. Договор об оказании юридических услуг был заключен. Задаток выплачен. Параграф встретился с томящимся в СИЗО Хошей. Переговорил с ним. Заключили договора и на защиту Трупа с его помощниками. Им защитников взяли из юридической конторы, которая работала на Параграфа.
– Ну что, – изучив ситуацию, заключил веско Параграф. – Надо валить все на исполнителей.
– Свалим, – кивнул Художник.
Проблем тут не предвиделось. По понятиям Труп с его гоп-компанией были в дерьме по уши. Это ж надо – родного пахана ментам сдать. Объясняй потом, что показания из них выбили. Терпеть должны были тяготы и лишения бандитской жизни, а не под протокол петь. За это им можно устроить на зоне хорошую жизнь. Они это понимали и готовы были отыграть назад.
– И надо мириться с потерпевшим, – добавил Параграф. – Организовать встречу и переговорить, не давя. Отступить. Свет на нем клином же не сошелся. Но надо учитывать, что РУБОП его может контролировать.
– Попробуем, – кивнул Художник.
С Гурамом он встретился в ресторане «Зеленая опушка» на самой окраине города.
– Ну чего, Художник? – Бизнесмен был напуган и нервно постукивал пальцем по бокалу с вином. Художник насмешливо его изучал, а Гурам нервничал все больше и больше. Руки его тряслись, но в глазах отпечаталась решимость зайца, которого загнали в угол и который готов бить волка лапами по морде.
– Гурам, давай без понтов дешевых, без наездов, без глупых упреков побазарим. Как старые добрые приятели, – предложил Художник.
– Я уже базарил. В лесу… Меня за что так били? Меня развели, как лоха обычного. Я что, лох обычный? – Грузин уже кричал.
– Тише. Люди смотрят… Нет, – сказал Художник, едва не добавив: «Не обычный». – Ты не лох…
– Мне от Боксера «крышу» предлагали. Боксер таких подлостей не делает. А я…
– Вот что, Гурам. Ребята погорячились. И ты погорячился. Теперь надо думать, как выбираться из той канализации, куда мы дружно залезли. Хоша – в тюрьме. Пацаны – там же. Это не по-человечески. У них матери. У Батона жена ребенка ждет.
– Батон? Это который паяльной лампой меня хотел жечь?
– Работа такая, – хмыкнул Художник. – Это прошлое. Надо о будущем думать. А будущее таково. Я за Хошу подписываться не буду. Вендетту тебе устраивать не стану. Ты мне не враг. Я тебе ничего плохого не сделал. Но Хоша… Ты не понял главного?
– Что?
– Он отморозок. И память у него злая. И долгая. Дадут ему года три. Отсидит год. И тогда тебе конец.
– Я не боюсь вас!
– Боишься. И по делу боишься… Тебе-то ладно. О ребенке своем подумай.
Гурама передернуло.
– Надо разводить ситуацию, – напирал Художник. – Мое слово – никто наезжать на тебя больше не будет. «Крышу» я тебе оставляю на старых условиях. Кстати, я был против, чтобы с тобой так поступали. Поверь. Это все знают… В общем, так, стягиваем Хошу с нар. И забываем дружно об этом недоразумении.
Гурам продолжал стучать ногтем по бокалу, и руки его тряслись все больше.
– Ну решай. – Художник хлопнул по золотым часам на руке, которые обошлись ему в три тысячи долларов. – Время идет. Да – так да. Нет – так нет. Мне, честно говоря, все равно.
– Ладно. Как только его вытащить? Я же не могу заявление забрать.
– Нет неразрешимых проблем. Поговори с опытным человеком. – Художник встал и подошел к Параграфу, скучающему за столиком у окна. – Ваш выход, маэстро.
Адвокат пересел к ним за столик и потер руки:
– Итак, сынок, нет ничего легче, чем обмануть правосудие. Потому что правосудие – это игра. Нужно только знать, как играть в эти игры. Скажешь, я не прав?
– Что я должен делать? – процедил Гурам.
– Менять показания. Не слишком сильно. Чуть-чуть. Такие акварельные мазки… Притапливаем тех молодых людей, которые жгли тебя паяльной лампой. И пишем невинный лик Хоши.
Через три недели Хоша вышел под подписку о невыезде из следственного изолятора номер один и был встречен Параграфом и Художником.
Справлять освобождение решили дома, а не в кабаке, рассудив, что атаман сильно устал от назойливого общества – тридцатиместной камеры. Когда прибыли в сельский домик, Хоша остался с Художником наедине. И тут его прорвало.
– Мочить! – истерично визжал он, капризно молотя ладонью по полному деликатесов столу.
– Кого? – спросил Художник.
– Гурама!
– Еще кого?
– И опера того, который меня колоть пытался.
– И следака?
– Следак – вообще сука!
– Хоша, тебя еще на зоне не учили, что оперов просто так не мочат?
– Мочат! Еще как мочат! Враги. – Хоша сильно ударил кулаком по столу – тарелка упала на его брюки. Таким он еще никогда не был. – Падлы! Гниды! Всех под нож!!! Кто против? Ты? Ты?!
Художник пожал плечами:
– Мочить так мочить… Я не возражаю…
Хоша уперся взором в стену, чуть успокоился. Жадно выхлебал стакан минеральной воды.
Художник терпеливо подождал, пока у Хоши дыхание восстановится, и спокойно, размеренно произнес:
– Теперь слушай. Ты можешь мочить кого угодно. Но только без меня. Я ухожу.
– От нас не уходят.
– Ухожу и пацанов заберу. И долю с общака. Там не так много осталось – все на твою отмазку ушло. А ты руководи своими дуболомами… Только учти: тебя на вещевом рынке у порта видеть не хотят.
– Захотят!
– Вряд ли… Хоша, ты ведешь себя неразумно. Мы только что чуть крупно не вляпались. Уроды наши на зону уйдут. Надо затихнуть.
Хоша безумными глазами посмотрел на него.
– Хоша, ты же братан мой кровный. – Художник присел рядом с ним, положил руку на плечо. – Куда нам друг без друга? А козлов мы всех рано или поздно замочим. Со всеми посчитаемся – и с ментами, и с Гурамом. Только выждем время… Мы в гору идем. Да, медленно. Но верно. Споткнешься – и рядом вот она, пропасть. Не успел оглянуться – и ты уже жмурик. Но мы умеем ходить аккуратно.
В общем, заболтал Художник его окончательно. Но с этого времени все чаще при обсуждении самых разных вопросов главарь обрывал его резко, с раздражением. И все чаще смотрел с ненавистью. Особенно когда Художник оказывался прав.
Из той истории вышли с наименьшими потерями. Батон, Труп и еще трое парней получили не слишком обременительные сроки. Руднянская команда продолжила существование. Правда, конфликт с законом сильно подкосил общак, который нуждался в пополнении. Тут и подвернулся один толстощекий, возбужденный «новорусак» – какой-то финансовый воротила местного масштаба.
Он затравленно озирался, когда вечером в тихом дворике встретился с Художником.
– Его надо… – бизнесмен помялся, – умертвить, так скажем. В назидание другим. – Он протянул фото и данные на человека, его адреса, место работы.
– Это кто такой? – спросил Художник.
– Бывший компаньон. Вы бы знали, на какие бабки меня эта сука кинула.
– Вернуть бабки?
– Да хрен с ними, с бабками. Ничего не хочу. Хочу, чтобы его упокоили красиво, в назидание другим.
– Почему?
– Потому что он козел. – Финансовый воротила выражений не выбирал. – И чтобы все знали – козлу так и положено кончить. А за ценой я не постою.
И действительно не постоял.
Упокоить в назидание – это значит с большим шумом. Чтобы по всему Ахтумску волна прокатилась. Тогда впервые показал себя Шайтан во всей красе. Пригодилась игрушка с военного склада.
Жертва вышла утром и уселась за руль своего джипа «Паджеро». Тут машину подбросило. Ухнуло так, что в доме стекла повылетали.
Когда место происшествия показывали по областному телевидению, Шайтан смотрел на догорающую машину с детской счастливой улыбкой.
* * *
– Нет! – воскликнула Вика. – Я никого не хочу впутывать в эту историю.
– Вы это называете историей? – недоуменно приподнял бровь Влад. – Вы, считайте, на том свете побывали. И вам неудобно кого-то напрягать.
– Я не хочу!
– Вика, вы не имеете права капризничать, – напирал Влад мягко, но неодолимо.
– Леша ни при чем!
– Вот и выясним… Вика, мы ему ничего не сделаем. Мы просто проверим одну задумку. Это очень нужно, – вступил в разговор Гурьянов.
Вику они все-таки додавили, и она согласилась на их план.
Они уселись в черную «Волгу» Гурьянова. В глухом дворике перекинули номерные знаки – у полковника имелось несколько номеров прикрытия.
Знакомый Вики жил у метро «Кантемировская» в многоэтажном, длинном, как крепостная стена, отделанном голубой плиткой доме.
– Вон его машина, – сказала Вика, показывая на не первой молодости «Тойоту».
– А чего он не на работе? – спросил Влад.
– Приболел… Ну и как мне вас представить? – обернулась она к Гурьянову.
– Как кавалера.
– Вы смеетесь?
– Если он вам так дорог, можете сказать, что я ваш троюродный дядя.
– Опять смеетесь.
Они втроем поднялись на третий этаж. Остановились перед деревянной дверью с бронзовой ручкой.
– Звоните, – велел Гурьянов.
Вика вжала кнопку звонка. Они простояли минуты две, прежде чем из-за двери мужской голос спросил:
– Кто?
– Я! – крикнула Вика. – Открывай.
Дверь открылась. На пороге появился Леша – эдакий плейбой, метр девяносто ростом, с широкими плечами, накачанными бицепсами и открытым красивым лицом, в тапочках на босу ногу, спортивных шароварах и красной майке. Он напряженно посмотрел на Вику. И отшатнулся, заметив Гурьянова.
– Привет, – дружелюбно произнес тот, нутром чуя, что его подозрения оправдывались. И стало на миг противно. Так бывает всегда, когда сталкиваешься с человеческой низостью.
– Это кто? – спросил Леша.
– Компаньон из фирмы «Панда». Я его попросила меня проводить… Ты нас пригласишь?
– Конечно. – Хозяин квартиры отступил, вызывающе и зло посмотрев на Гурьянова. Тот ответил ему обезоруживающей, широкой, обаятельной улыбкой. Влад тем временем сидел на подоконнике между этажами и слушал в наушники, что ловит микрофон, который был у полковника.
В квартире была стерильная чистота. Все разложено по своим полкам. Богатый ремонт, новая мебель, стол с мощным компьютером. Полка с книгами – какими-то философскими трудами, видимо ни разу не читанными, и длинным рядом детективов. Живет в этой квартире аккуратист-зануда, болезненно обожающий себя и свой мирок с евроремонтом.
– Ты не представляешь, на меня напали какие-то сумасшедшие! – Вика плюхнулась в кресло: она чувствовала в этой квартире себя как дома. – Они пытались меня похитить.
– Ты на работе не появляешься! Я волнуюсь! – крикнул Леша.
– Что ты орешь на меня?!
– Я ору?!.. Да, я ору. У меня неприятности!
– Какие?
– Ты не поймешь. И не устраивай сцены при посторонних, – прошептал он ей на ухо. – Пойдем переговорим.
Они вышли в соседнюю комнату.
– Чего он с тобой приперся? – услышал Гурьянов голос хозяина квартиры.
– А думаешь, приятно шататься одной по улице, когда на тебя нападают? Я боюсь!.. Ты чего меня искал?
– Из «Омикса» звонили. Они хотели тебя видеть. Заказ наклевывается. А ты срываешь. А там и мои комиссионные.
– Из-за этого вся эта сцена?
– Ну… Я волновался… – Он поцеловал ее.
– Давай бумаги по «Омиксу».
– Сейчас. – Гурьянов видел в стекле двери отражение – хозяин квартиры полез в сервант, вытащил папку. – На.
– Ладно, Леша, нам пора, – сказала Вика, проходя в комнату, где ждал Гурьянов. – Еще дела.
– Я думал, ты останешься.
– Нет, – резко произнесла она. – Пошли. – Она демонстративно взяла под локоть Гурьянова.
Они спустились вниз по узкой лестнице, прихватив по дороге Влада.
– Как он вам глянулся? – спросил Гурьянов девушку.
– Не знаю… Он будто пьяный… Но вы же убедились, что он ни при чем. Он искал меня из-за сделки. Давно обсуждали это с ним, – говорила Вика, будто пытаясь убедить себя. – Поэтому и нервничает.
– Посмотрим. – Гурьянов распахнул дверцу машины. Сел на место водителя и взял у Влада приемник. Вдавил клавишу. Послышалось шуршание и какие-то звуки.
– Работает, – заверил Влад. – Когда вы там были – он ловил все ясно.
– Вот блядь, – неожиданно донесся из приемника чистый голос. – Тварь подзаборная. – В голосе, который явно принадлежал Леше, слышалось отчаяние.
– Это что? – расширила глаза Вика.
– Это ваш Леша так о вас отзывается, оставшись наедине с собой, – пояснил Влад.
– Под монастырь подвела, проститутка, – не унимаясь, гундосил Алексей.
– Как это вы сделали? – ничего не понимая, спросила Вика.
– Оставил микрофон рядом с его телефоном, – сказал полковник.
– Это непорядочно! – крикнула Вика.
– Да? – делано удивился Гурьянов.
Минуты три Леша честно терзался сомнениями. А потом послышалось щелканье.
– Набирает телефон, – подирижировал пальцами Влад. – И вот – момент истины…
– Але, Виктор?.. – донеслось из динамика. – Она была у меня. Как я ее мог задержать? Пришла с каким-то уродом… Откуда знаю, с каким уродом… Сказала, еще зайдет… Ты обещал, что с ней ничего не случится… Я все помню, но ты обещал…
– Заботится о вас, – хмыкнул Влад.
Вика сидела белая как снег.
Хрясь – это Леша бросил телефонную трубку.
– Вот твари! – всхлипнул снова приемник.
– Пошли, – сказал Гурьянов, распахивая дверь.
– Куда? – недоуменно произнесла Вика.
– Вы же там забыли косметичку.
– Я?
– Да. Посмотрите…
Косметичку Гурьянов незаметно для нее вынул из ее сумки и оставил в прихожей.
Она открыла сумочку и удивленно произнесла:
– Правда.
Они снова поднялись на третий этаж. И перед дверью Гурьянов велел:
– Звоните.
Вика послушно позвонила.
– Кто? – В голосе Леши были истерические нотки.
– Это я. Забыла косметичку.
Дверь открылась. Гурьянов вошел в прихожую, отодвигая хозяина, кивнул Владу:
– Подождите с девушкой внизу…
Леша было рванул животом вперед на нарушителя его спокойствия, желая, похоже, вытолкать из дверей, но Гурьянов, несмотря на то что хозяин квартиры весил не меньше, легко отбросил его к стене.
Вика пыталась протестовать, но Влад настойчиво повлек ее вниз.
– Что вам надо? – визгливо воскликнул Леша, сжимая руки в кулаки.
– Ничего. – Гурьянов резко ударил его пальцем под дых, отключил дыхание и поволок в комнату на подкашивающихся ногах. Усадил на пол. Склонился над ним и осведомился через пару минут: – Продышался?
– Ты… Ты что…
– Кричать не надо. Будет хуже… Ты мне сейчас все расскажешь. И не будешь врать. По какому телефону они просили тебя позвонить?
– Кто?
– У меня нет времени, Леха. Время – деньги. Если я сейчас не услышу правдивого ответа, я тебе сломаю палец. Потом руку. – Он сжал его шею так, что хозяин квартиры начал закатывать глаза. – Ты мне все равно все скажешь, только тогда тебя придется кончать.
– Вон. – Леха глазами показал на тумбочку, где лежала записная книжка. – На букву «в» посмотри.
– Лежи тихо, – погрозил пальцем Гурьянов.
Он подошел к тумбочке, взял записную книжку, открыл на букве «в».
– Какой номер?
– Последний… Они сказали мне не записывать.
– Но ты очень боялся забыть. Когда они пришли?
– Вчера вечером. Двое в кожанках. Вику искали.
– А ты?
– А что я? Я же не знал, куда она подевалась.
Гурьянов нагнулся и провел пальцем по шее хозяина квартиры, прямо по длинной царапине:
– Их работа?
– Это он ногтем прочертил. Ноготь такой длинный, желтый… Очень больно… И я… Ну боюсь я их!
– И ты обещал им прозвонить, если твоя возлюбленная появится.
– Обещал. – Леша присел на ковре и держался рукой за горло.
– Опиши их.
– Один на сурка похож, здоровый такой. Витей зовут. Другой выше меня будет. А рожа… Гнусная такая пачка!
– Зачем им Вика?
– Они сказали – просто поговорить. Она обещала им что-то и исчезла. Теперь ищут.
– И ты ее отдал бандитам.
– Они… Они из милиции.
– Как ты это понял?
– Удостоверение.
– На Олимпийском можно купить любое удостоверение. Например, «удостоверение свиньи». Прикупи, пригодится.
– Оскорбляете?
– Тебя? Ты этого не заслуживаешь. Ты просто кусок дерьма и больше никто, поэтому оскорблять толка нет. Будешь делать, что тебе говорят…
Леша всхлипнул:
– Я не хотел. Вика… Она…
– Но своя шкура ближе к телу… Ладно, коммерсант. Не гунди. Ты ведь понял, что это не ментовка, а обычная банда. И отдал им девушку, поскольку они пообещали тебе вскрыть брюхо. Твое брюхо – с одной стороны. А с другой – Вика, пусть она и неплоха в постели, но сколько их еще таких будет. Правда ведь?
– Нет!
– Мораль читать тебе без толку. – Гурьянов взял рацию: – Влад, мы тут договорились с Лешей. И вариант нарисовался… Поднимайся.
Влад поднялся в квартиру. Гурьянов ему все объяснил. Влад кивнул:
– Может сработать.
– На. – Гурьянов взял трубку радиотелефона и протянул хозяину квартиры. – Побеспокоишь своих новых друзей. Зачитаешь текст по бумажке. И если запнешься, то считай, что тебе не повезло.
– Нет!
– Тогда я тебя убью. – Гурьянов ударил его по лицу – не слишком сильно, но так, что из глаз посыпались искры.
– Ладно… Хорошо. Только вы отвечаете за мою безопасность.
– Отвечаю.
Гурьянов проинструктировал Лешу. Нажал на кнопку громкоговорящей связи, настучал номер.
– Витя, это опять я… Она снова объявилась, – произнес заученно Леша. – Она сказала, что приедет сегодня еще… У нее какие-то дела, но она будет. Я тогда прозвоню…
Когда Леша дал отбой, Гурьянов потрепал его по щеке:
– Вот и молодец.
Вытащив из подмышечной кобуры пистолет Макарова, полковник передернул затвор, поставил на предохранитель. И спросил:
– Пиво есть?
– В холодильнике, – угодливо закивал Леша. – Ящик «Хайникен».
– Тащи. Скрасим ожидание.
