Глава тридцать третья

– Господи, это еще к чему? Я что, собираюсь бежать?

Надевать наручники на Майкла Липмана было необязательно, но полиция Иокогамы, разрешив Даймонду допросить его, настояла на этой формальности. Они сидели друг против друга в кожаных креслах в кабинете старшего детектива, а тот устроился за своим столом и, вызвав переводчика, наблюдал за ними.

Даймонд ждал. Он не сомневался: сколько бы Липман ни протестовал, он разговорится – ему не терпелось перед кем-нибудь оправдаться в своих поступках.

– В каком-то смысле я испытал облегчение, – наконец произнес Липман. – Я больше не был властен над собственной жизнью. Разрешите, расскажу вам, как все это вижу?

Даймонд кивнул.

– Я свалял дурака. Менее года назад все было хорошо. Я занимал должность вице-председателя и имел хорошую зарплату в процветающей компании, хотя видел, как сгущаются тучи. Мэнни – наш председатель – никогда бы не признал, что в команде фармацевтов мы откатываемся назад. Он был грандиозной личностью, прекрасным человеком и в свое время потрясающим управленцем, но, честно говоря, в современный бизнес не вписывался. Сегодня это садок с акулами, где для него не нашлось места. Я знаю фармацевтическую индустрию. Хотел получить его должность и не сомневался, что скоро добьюсь этого.

– Путем переворота в совете директоров?

– Угадали. У меня был план, как прекратить скатывание и вырваться вперед, но я понимал, что Мэнни его не одобрит. Без его ведома я дал зеленый свет исследовательским проектам, о которых он даже не подозревал. Ничего неэтичного – я считал, что мои действия помогут компании остаться на плаву. Перенаправил средства с проектов, какие мы собирались закрыть, а когда не хватало денег, добавлял из своего кармана. Выступал инвестором. Проект в Индианаполисе обещал огромную отдачу.

– Исследования Черчуорда?

Липман кивнул:

– Любая фармацевтическая компания мечтает о прорыве в области лечения болезни Альцгеймера. Аларик Черчуорд, экспериментируя с ПДМ3, получил сенсационные результаты. Я не сомневался, что нам выпала несомненная удача. И решил, что она послужит средством подсидеть Мэнни, поскольку он не поддержит проект без гарантий, которые мы не готовы были предоставить. Совет директоров был им недоволен. Я претендовал на его место и, заняв пост председателя, поддержал бы проект. «Манфлекс» снова превратился бы в топовую компанию.

– У вас была поддержка в совете?

– Разумеется. Но о ПДМ3 они не знали. Проект оставался моим тайным козырем. Я о нем никому не рассказывал.

– Кроме мафии?

– Мне требовались деньги на исследования.

– И вы не погнушались взять их у бандитов?

Липман комичным жестом попытался развести скованные браслетами руки, словно хотел сказать, что действовал из лучших побуждений.

– Сначала я не понимал, что они мафия. Эти люди подобрались ко мне по-тихому. Я хотел обеспечить большие вливания и не вызвать вопросов. Переговорил со знакомым, тот пообещал свести меня с человеком, который не боится рисковать вкладывать деньги в новые предприятия, ну, а дальше – пошло-поехало. Однажды нам поступило много денег. Я не знал, что они бандитские, пока не явились хозяева. Так я оказался лицом к лицу с Массимо Гати, который всем известен как мафиозо.

– Но вы все равно не пошли на попятную?

Липман сверкнул глазами:

– Попробовали бы вы перечить такому человеку, как Гати!

– И таким образом оказались у него в руках.

– Они сообразили, как можно сколотить большие деньги на бирже. Началось безумие. Сожгли завод «Манфлекса» в Италии. Знаете, зачем? Чтобы сбить цену и дать им возможность купить компанию по дешевке. Поверьте, я в этом не участвовал. Услышал, когда уже все случилось. И тогда понял, что меня не туда занесло.

– В тот момент вы уже знали, что ПДМ3 представляет опасность?

– Когда занимал деньги? Нет! Вы меня принимаете за монстра?

– Вы верили профессору Черчуорду?

– Конечно. Он большой ученый. Поверьте, он не участвовал в махинации. Да, профессор знал, что препарат порой вызывает нежелательную реакцию, но считал, что ее можно свести до минимума, подбирая дозировку.

– Когда вы выяснили правду?

– О джантаке? Шесть или семь месяцев назад. Но тогда уже не осталось пути к отступлению.

– Как все обнаружилось?

– Мне позвонил Аларик и сказал, что ему стало известно, что с препаратом вели предварительную работу, а затем прекратили. В этом нет ничего необычного. Тестирование нового лекарства на биологическую активность – долгое и разочаровывающее занятие. Исследователя ожидает множество неудач, пока он выясняет, имеет ли препарат медицинскую ценность. Черчуорд интересовался, сохранилось ли что-нибудь в деле. Я пообещал проверить в компьютере. Ввел химическую формулу…

– И вам открылся файл с джантаком?

Воспоминание заставило Липмана поморщиться.

– Это был поистине удар под дых. Ключевые решения были приняты в 1985 году – за пару лет до того, как я поступил на работу в компанию. Доктор Масуда проводила в Японии исследования, как действует на состояние впавших в алкогольную кому людей препарат с такой же формулой, как ПДМ3, но только с патентованным названием джантак. Я выяснил, что Мэнни лично закрыл проект после того, как Масуда установила, что лекарство наносит вред печени. Джантак изъяли из списка препаратов, разработку которых финансировал «Манфлекс». Эта новость стала для меня ударом. К тому времени я все поставил на ущербный препарат – карьеру, личные сбережения.

– Вы сообщили о своем открытии Черчуорду?

– Нет. – Липман покачал головой. Чувствовалось, что он сожалеет о своем поступке. – Отправил факс о других исследованиях, но об этой неожиданной проблеме с джантаком умолчал. Понадеялся, что все не настолько серьезно. Иногда Мэнни слишком осторожничал – не хотел рисковать с лекарствами. Всякий препарат имеет побочное воздействие. Я убеждал себя, что алкоголизм сам по себе разрушает печень. И препарат не столь губителен для тех, кто пьет умеренно, как продемонстрировали японские тесты. Нельзя же закопать блестящие достижения Аларика с лечением болезни Альцгеймера только потому, что Мэнни перестраховывался!

– Хорошо, вы убедили себя в этом. – Даймонд начал терять терпение. – Как поступили дальше? Подтасовали записи?

– Это не составило труда. Я мог исправить их, не выходя из своего кабинета.

Питер не стал упоминать, что ему следовало бы спуститься в подвал и заняться старой картотекой.

– Информацию из компьютера удалить легко, – продолжил Липман. – Иное дело – люди.

Даймонд кивнул:

– Людей удалить не так просто.

Липман возмущенно вскинул голову:

– Я не убийца! Хотя предвидел, что доктор Масуда может стать причиной неприятностей. Она представляла серьезную опасность, если бы узнала о ПДМ3. У нее могла сохраниться неприязнь к «Манфлексу» из-за того, что он прекратил финансирование ее работы. Я навел справки и выяснил, что Масуда совершенно прекратила исследования. И больше к ним не возвращалась. И решил лететь в Иокогаму, чтобы с ней повидаться.

– На свой страх и риск? Без согласования с мафией?

– Да. Я хотел купить ее доброе расположение: привлечь к работе по прежней теме – алкогольная кома, – но с выпущенными нами в последнее время безопасными препаратами. Оставалось внести коррективы в ее файл, чтобы создать впечатление непрерывности финансирования. Однако возникло препятствие.

– Наоми?

– Простите, не понял?

– Девочка. Я так ее называю.

– Открытие, что у Масуды есть ребенок, стало шоком. Который еще более усугубился, когда я узнал, что девочка страдает аутизмом. Такое заболевание требует круглосуточного внимания. Снова привлечь Масуда к работе можно было лишь одним способом – найти девочке другую мать. Я обсудил это с ней. После семи лет непрестанных забот о ребенке без всякой ответной реакции она готова была расстаться с дочерью. Я согласился понести расходы. Масуда знала по университету женщину, у которой умер ребенок. Эта женщина хотела усыновить или удочерить чужого ребенка, но, поскольку не была замужем, агентство отказывалось с ней сотрудничать.

– Миссис Танака?

– Верно. Речь не шла о том, чтобы отдать ей девочку насовсем. Мы хотели поручить ей заботиться о ней. Например, увезти куда-нибудь на отдых. В теории все прекрасно складывалось. Миссис Танака немного знала… Как вы ее назвали?

– Наоми.

– Я дал им деньги на поездку в Англию, чтобы девочка отсутствовала, пока я свергаю Мэнни Флекснера. Поводом для его отставки должен был послужить ПДМ3.

– Не понимаю, зачем столько хлопот из-за маленькой девочки?

– Она живое доказательство того, что доктор Масуда прекратила исследования в 1985 году. Молчание Масуда я мог купить, но как объяснить существование ребенка, если кто-нибудь решил бы глубже копнуть?

– Кого вы боялись? Мэнни?

Липман покачал головой:

– Он вряд ли связал бы ПДМ3 с джантаком, хотя сам прервал исследовательскую программу. Флекснера нельзя назвать истинным ученым. Нет, я опасался других – не тех, кто работал в компании. Медицинских журналистов, биржевых аналитиков, конкурентов в фармацевтике. Вот они быстро выуживали недостатки новых препаратов. Джантаку не посвящали публикаций, но где-нибудь до кого-нибудь мог долететь слушок.

– И вы отправили миссис Танака с Наоми в Лондон?

– Это казалось мне правильным решением, но она все погубила. Буквально все. Наверное, агентствам по усыновлению было что-то известно, потому что миссис Танака не подходила на роль матери. Со страдающим аутизмом ребенком она не справилась, запаниковала и однажды оставила девочку в универмаге «Харродс». Последовала реакция прессы – журналисты клюнули на душещипательную тему. Отметилась даже «Нью-Йорк таймс». Вместо того чтобы скрыть существование ребенка, мы его всячески распропагандировали и оказались перед фактом краха нашего миллиардного проекта. И все из-за одной маленькой девчонки.

– Но никто же не знал, кто она такая, – возразил Даймонд.

– Каждый таблоид в Японии и Англии хотел дознаться, кто такая обнаруженная в «Харродсе» немая. История вызвала широкий резонанс. Ее подхватили наши газеты. Вопрос был только в том, кто тот ушлый журналист, который первым нападет на след ее матери.

– Через миссис Танака?

– Послушайте, мне грозил полный крах. Стоило кому-нибудь из журналистов подобраться к миссис Танака, и все бы пошло прахом. Она бы сразу раскололась и выложила все, что касалось доктора Масуда. Открылась бы ее связь с «Манфлексом». Всполошились бы все умники, которые копали под ПДМ3. Следовало действовать быстро. Но я не мог справиться с проблемой один.

– И вы обратились к своим друзьям из мафии, а те заказали миссис Танака?

– Они не мои друзья, и я не имею никакого отношения к убийству.

– Но вы держали их в курсе событий. Миссис Танака, прежде чем вылететь с Наоми в Нью-Йорк, должна была связаться с вами.

– Поймите, мне дышали в затылок. Когда Мэнни совершил самоубийство и назначил своим преемником Дэвида, мои планы…

– Ваши планы вылетели в окно? – Даймонд улыбнулся, хотя не рассчитывал на ответный смех собеседника. И был прав.

– Я пришел в ужас, узнав, что́ они сделали с миссис Танака. Испугался, что девочка тоже погибла.

– Я не слышал, чтобы мафия убивала детей.

– Я тоже.

– А вот меня они решили утопить в Гудзоне и подумали, что преуспели, – заметил Даймонд.

– Вы слишком близко подобрались к истине. И когда назначили встречу с Дэвидом Флекснером, им пришлось действовать.

– Но как это было организовано? Я правильно понимаю, что в кабинете нового председателя стояли «жучки» и вы снабжали своих дружков из мафии информацией?

– Меня запугали. Эти люди ничего не прощают.

– Следовательно, все так и было.

– Да. – Липман, поколебавшись, добавил: – Я должен извиняться?

Даймонд пожал плечами. Теперь он мог проявить великодушие.

– Какова ваша цель приезда в Иокогаму?

– Простая: ликвидация миссис Масуда. Но я делал это по принуждению. Сам находился на волоске от гибели. Те двое, что прилетели со мной, боевики мафии. Меня обязали привести их к цели, а Наоми служила наживкой. Они планировали убить мать, а дочь оставить в живых и где-нибудь бросить.

– Неужели вы поверили, что они вас пощадят?

Липман на мгновение задумался.

– Может, и нет. Я уже сказал, что рад, что все завершилось. И когда придет время, готов дать показания в суде. Я был полным идиотом, но не хотел никакого насилия.

Поднимаясь, Даймонд почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он был уже не той бездушной боевой машиной, что раньше.

– Вы, мистер Липман, небрежно заметили, что готовы были обречь энное число больных Альцгеймером на серьезные осложнения с печенью, а возможно, и смерть лишь для того, чтобы разбогатеть и обеспечить себе успех. По-моему, это равносильно убийству.

– Вы уезжаете? – спросил американец, пропустив мимо ушей обвинение.

– Улечу ближайшим рейсом.

– А что будет со мной?

– Этот вопрос вам лучше задать адвокату. Могу предположить, что вас со временем экстрадируют для дачи показаний против Массимо Гати и его команды.

Липман вздрогнул.

– За решеткой вы будете чувствовать себя в безопасности. Обычно в подобных случаях делают пластическую операцию.

Когда Даймонд уходил, его остановил кто-то из служащих и пригласил в другой кабинет, где его ждали пока еще незнакомая ему Юко Масуда и Наоми. Переводчица находилась рядом. Доктор Масуда держала дочь за руку. Они с Даймондом поклонились друг другу, и японка произнесла небольшую речь:

– Она говорит, что узнала о всех тех неприятностях, которые вы накликали на себя, решив помочь ее дочери, и с какой опасностью столкнулись сами. Вы спасли жизнь и ей, и Наоми.

– Это заслуга господина Ямагаты, – возразил Питер.

– Она настаивает, что обязана своей жизнью вам. И хотела бы каким-то образом отблагодарить.

– В этом нет необходимости.

– Простите, если решусь сказать от себя, – сказала переводчица. – Таковы наши обычаи в Японии. Придумайте какую-нибудь малую услугу, чтобы она могла облегчить груз долга, который вынуждена теперь нести. Нечто небольшое, но существенное.

Даймонд посмотрел на Юко Масуда:

– В таком случае я бы хотел подержать ее дочь за руку.

– Думаю, этикет будет таким образом соблюден.

Японка выслушала и кивнула. Наоми стояла рядом с матерью и смотрела в стену. Даймонд шагнул к ней и протянул руку. Доктор Наоми сказала что-то по-японски.

И девочка вложила свою ладошку в ладонь Питера. Она не подняла головы и больше ничего не сделала, но и этого было достаточно. С точки зрения японки, этикет был соблюден, а отнюдь не сентиментальный Питер ощутил ком в горле.

Потолок в цокольной квартире на Эдисон-роуд так и остался недокрашенным.

– Завтра куплю краску и займусь, – пообещал Даймонд.

– Какое снижение уровня после твоего мирового турне.

– В домашней жизни есть свои прелести.

Жена слабо улыбнулась:

– Кто это говорит? Тот самый решительный мужчина, о котором я читала утром в газете?

– Решительный мужчина? С моей-то фигурой? – Питер рассмеялся.

– Ты не воображаешь себя борцом сумо?

– Ни в коей мере.

– В газете написано, что ты перекинул вооруженного бандита через спину. Ты чемпион Британии по сумо.

– Отстань!

– Правда. Хочешь, убедись сам.

– Чепуха, мы с тобой прекрасно это знаем. Я рад, что снова дома, с тобой.

– Кстати, ты про кроссовки помнишь?

– Извини, дорогая, не представилось возможности.

– Я бы не завела этот разговор, но ты сам звонил мне из Нью-Йорка и уточнял размер.

Даймонд резко поднялся и запустил руку в сумку, где лежало все, что он привез из Японии. На свет появилась обувная коробка.

– Вот. Купил вчера в обувном магазине в Иокогаме. На вид не такие удобные, как американские, но мне сказали, что хорошо сидят на ноге. Их там называют гэта.

Жена подняла крышку и нахмурилась. Вынула пару маленьких традиционных сандалий из дерева и кожи.

– Разве это кроссовки?

Даймонд покачал головой. Он хотел назвать их японскими кроссовками, но понимал, что это было бы слишком.

Стефани сняла туфли и примерила сандалии.

– Впору?

Она прошлась по комнате.

– Ладно. – Жена шутливо ткнула Питера пальцем в живот. – Для дома сойдут.

– Вот и отлично. – Он вынул из сумки сандалии Ямагаты. – Мне подарили такие же, и я собираюсь их иногда носить.