Глава 5
Волхв
По приезде, после ужина, Анна Петровна удивила.
– Можно к тебе? Показать кое-что хочу.
– Конечно.
В комнате барыня закатала рукав сарафана.
– Смотри, что видишь?
А ничего Никита не видел. Рука, и всё. Анна Петровна пальцем ткнула выше локтя.
– Здесь рубец был безобразный. Четыре года назад спускалась по крыльцу и упала, кожу рассекла. Повязку наложили, а рана гноиться начала. Из Старицы Андрей лекаря привёз. Тот мхом сушёным присыпал. Постепенно рана зажила, а шрам остался. А теперь исчез.
Никита озадачен был.
– Медленно рассосался?
– Куда там, в одночасье. Утром одевалась, он был. А в обед исчез, как и не было.
Никита подумал немного.
– Припомни, Анна Петровна, когда ты упала и поранилась?
– Нешто я день упомню? Четыре года прошло, даже с лишком. Лето было, это точно. Сарафан с коротким рукавом был, бирюзовый.
– А время дня какое?
– Обеденное, как сегодня.
Анна Петровна рукав одёрнула, вышла. Никита разделся, улёгся в постель. Происходило нечто, чему дать объяснение он не мог, но это пока. Анализировать стал. То, что организм омолаживается, – это невооружённым взглядом видно. Морщины почти ушли, кожа не сухая, эластичность приобрела, седина в волосах исчезла. За счёт чего, какие резервы организма задействованы? Исследовать бы досконально, с анализами, с применением аппаратуры. Может, только внешние изменения происходят, а внутри, в органах – ничего? Но он химик, а не врач, близко к разгадке действия эликсира приблизиться не смог. Но пытливый ум учёного искал разгадку. Провертелся в постели до утра, встал не выспавшийся, с тяжёлой головой, припухшими веками.
После завтрака спросил у барыни:
– Анна Петровна, прости за деликатный вопрос. На теле твоём ещё какие-нибудь отметины – шрамы, рубцы есть?
– На голени была глубокая царапина от гвоздя. Зажила, но длинный рубчик остался.
– Покажи.
Барыня зарделась. Как это? Чужому мужчине ногу показывать? Пусть и голень, но неприлично добропорядочной сударыне. Поразмыслив немного, решила – для дела. Юбку, что до пола, приподняла. Никита в рубец глазами впился.
– Когда это произошло?
– Годков десять, я ещё мужняя была.
Никита давность рубца запомнил, пока даже не зная зачем. Если рубец исчезнет внезапно, а не медленно рассосётся, – это повод для версии.
Эликсир Никита продолжал капать, а барыня пить. Получился ежедневный обязательный ритуал.
Через день Никита с позволения барыни в Старицу направился. Надо в монастырь заехать, несколько икон купить, а ещё договорился с настоятелем, чтобы священника прислал, освятить часовню. А уж после к старцу Алексею заехать можно. Полагал – ненадолго. Раз дед пригласил, значит, интерес имеет. И Никите дед нужен, поскольку редкие вещества имеет, может пригодиться.
Посещение монастыря оказалось не таким гладким, как он полагал. Иконы для продажи были, но для домашнего пользования, небольшого размера. А в церковь либо в часовню требовались иконы большего размера. Такие надо заказывать. Никита аванс оставил, заказал три сразу. Быстро не обещали. И освящение часовни уже после того, как иконы установят. Оставалось только к старцу поехать. Избу его нашёл быстро. От Введенской церкви по правой стороне улицы третье домовладение.
Постучал в калитку, дед сам открыл. Походка ещё бодрая, спину ровно держит, улыбнулся. Зубы белые, ровные, что в его годы редкость.
– Заходи, Никита.
Странно, имени своего химик не называл, он помнил точно. Старец удивил ещё раз, как только в избу вошли.
– В монастыре был?
– Был, – не стал скрывать Никита.
– Ладаном и воском от тебя пахнет.
Никита поискал глазами икону в красном углу и не увидел. Старец заметил, ухмыльнулся в бороду.
– Не юродствуй. Веры в тебе истинной нет. Ни Христу не поклоняешься, ни Перуну.
– Крещён я, крест на мне, – попытался оправдаться Никита.
– А волхвуешь, сам проговорился, – покачал головой старик.
Ну не говорить же почти незнакомому человеку, что Антип создал эликсир, а он только ингредиенты ищет. Небось дед и слова такого не знает. Дед на лавку указал.
– Садись, в ногах правды нет.
Никита уселся. Зачем его старик звал? Вместо объяснений дед его расспрашивать стал.
– Зачем каменное масло брал?
– Снадобье сделать.
– И живицу для того же?
Никита кивнул, отрицать глупо.
– А откуда состав зелья узнал?
– Из книги.
Дед снова ухмыльнулся.
– Нешто не посвящён?
А куда посвящён, не сказал. Были в вопросах какие-то недомолвки. Вроде знал старец, но не говорил. Почему?
– Куда? – выдавил Никита.
– Э-хе-хе! – вздохнул старец. – Для волхвования знания нужны, а ты кое-что слышал мельком, а берёшься.
– Алхимик Антип из Твери научил. Да за знания свои схвачен был со мной, как подмастерьем, в Москву доставлен, пред очи Бориса Годунова. Пытали его, мне же сбежать удалось.
Старец, пока Никита говорил, прикрыл глаза.
– Жив твой Антип, покалечен маленько.
– А где он? – подскочил на лавке Никита.
– Дорогу вижу, на телеге едет, а где – сказать не могу. Зря Бориске он сказал, что алхимик. Зело жаден Годунов до власти и золота. Антип твой не до конца про эликсир понял, не довёл до совершенства. Старинные книги, они в изучении сложны. Сделал эликсир, думал, – вечной молодости, ан другое получилось.
– Что же? – вырвалось у Никиты.
– Зелье, время вспять поворачивающее. Принимает его человек, и время для него вспять идёт. Постепенно, понемногу проживает свой возраст, только назад. Седина исчезает, морщины разглаживаются, появляются зубы, которые давно выпали.
– А с рубцами и шрамами от ран как же?
– А помолодеет до той даты, когда рану получил, она в одночасье исчезнет. Сразу возраст узнать можно, до которого дошёл.
– Как долго эликсир принимать можно?
– Экий ты любопытный! Остановиться можно, когда пожелаешь. Захотел двадцатилетним стать, вот и пей до этого возраста. А как бросишь, снова стареть начнёшь.
– Быстрее, чем в обычной жизни?
– Так же, почитай уже прожитой отрезок жизни повторно.
– Чудно!
– С эликсиром обращайся осторожно. Есть у него особенность. Если добавишь в него хлебного вина да на недруга брызнешь, вспыхнет он, яко сухое сено. Только маленькая кучка пепла останется.
Никите многое понятно стало. Вроде учёный человек, институт закончил, а уверовал в действие эликсира сразу, потому что эффект своими глазами видел. Спохватился. Он всё старика об эликсире расспрашивал, но дед пригласил его не за этим. Старец, как видно, мысли его прочитал.
– Не за этим звал, хотя по маслу, что покупал, понял я, что ты делаешь. Стар я уже, знания кое-какие передать хочу.
– Если стар, почему эликсир не принимаешь?
– Пил одно время. Думаешь, сколько мне лет?
– Десятков восемь.
Старец засмеялся.
– Ещё столько же накинь. Долгая жизнь получилась, устал я. Да и гонения на волхвов со всех сторон. Церковь ополчилась, князья да цари людей наущают от дедовой веры отречься, а волхвов смерти предавать. Не хочу срам видеть, а уйти, кое-какие знания не передав, значит древних богов подвести.
– Так я хоть и свободный человек, а дачей управляю, с тобой проживать не могу.
– По воскресеньям приходи, только один.
– Ты про ездового? Он не в курсе. Погоди, про него как узнал?
– Чего хитрого, если сани с лошадью у ворот стоят и ездовой на облучке?
Действительно, вопрос для тупого.
– Поеду я, мороз на улице, лошадь застоялась, ездовой замёрз. И темнеть скоро будет.
– Я провожу.
Старец встал с лавки и исчез. У Никиты глаза на лоб полезли. К лавке подошёл, где старец сидел, пощупал. Нет никого, пусто, но лавка тёплая. Сзади смешок. Обернулся Никита, а старец у дверей стоит, бороду оглаживает. В глазах довольство, как же – удивил гостя. Никита поклон отбил, попрощался. Вышел на улицу, в сани уселся. Застоявшаяся лошадь бодро повлачила сани. Никита вспоминать стал, что он знал о волхвах.
То, что жрецы языческие, то понятно. В народе почитаемы были и к словам их прислушивались пуще княжеских, сомнения не вызывало. Но после Крещения Руси князем Владимиром на старую веру и на волхвов гонения пошли. Волхв – от слова волхатый, то есть волосатый. Волхвы не стриглись, волосы в пучок сзади собирали, наподобие конского хвоста. Волхвом мог быть затворник в дремучих лесах или княжеских кровей человек, как князь Всеслав Полоцкий, сын Брячислава. С детства он обучался у волхвов, мог превращаться в сокола, серого волка или гнедого тура. Волхвом на Руси мог быть человек, прошедший долгое обучение, преодолевший испытания и посвящённый, если получал признание древних богов. Тогда назывался демиургом. Мог легко читать и понимать тексты древних книг, был способен парить в воздухе, видел прошлое и предсказывал будущее. А ещё мог становиться невидимым, лечить серьёзные недуги.
Пока Никита ехал в Губино, припомнил всё то скудное, что знал. Мороз по коже пошёл, да не от холода. Многое древние предки знали, только до его современников не все знания дошли.
Неделя – по местному седмица, тянулась мучительно долго. Вопросов к волхву к воскресенью накопилось много. Только захочет ли волхв отвечать?
С утра, предупредив барыню, что идёт в монастырь на молебен, отправился прямиком к волхву. Видимо, и волхв его ждал. Никита в избе на лавку сел, тулуп с собой рядом уложил. В избе натоплено, деревом пахнет. Волхв у противоположной стены сел, глаза прикрыл. Никита не беспокоил. А открыв глаза, волх молвил.
– Ни в прошлом, ни в будущем тебя не вижу. Не от мира сего ты, человече. Кто ты?
– Не обижайся, а только способности твои проверить хочу, прежде чем открыться. Что Русь ждёт в ближайшем будущем?
– Сложный вопрос. Ответ не испугает?
– Говори.
– Смутное время. Безвластие после смерти Бориски. А потом поляки нагрянут, Москву займут.
О, не лжёт волхв, на самом деле провидец, а не притворяется волхвом. Это уже серьёзно. Стало быть, и словам его об Антипе верить можно.
– Ты прав, Алексей.
– Алексей, это для всех, тебе, как и некоторым избранным, скажу настоящее имя – Трувор, так родители нарекли.
Что-то с именем связано, Никита вспомнить не мог. Древние славяне давали ребёнку два имени. Одно знал он сам и родители, другое – для всех. Считалось, тёмные силы, не зная истинного имени, не смогут навести порчу. Но так не делают давно, с принятием веры Христовой.
– Я жду, любопытен ты мне, – продолжил Трувор.
– Ты прав, волхв. Не из здешних мест я, другого времени.
Трувор не сдержался, хлопнул себя по коленям.
– Было предсказание, да сомневался я! Прости, продолжай!
– Родился я пять веков спустя, как здесь оказался – сам не знаю.
– На всё воля богов. Ты скажи лучше, устоит ли Русь?
– Устоит, окрепнет, землями прирастёт. Однако через многие тяжёлые испытания ей пройти придётся.
– Как без этого, враги окружают. А вера?
– Христианство укрепится. Русь многими народами прирастёт, другие верования наряду с христианством будут. Магометане, иудеи, буддисты.
– Вон как! – вскричал Трувор. – А древние боги?
– Не утешу. Только в книгах упоминание останется.
– Печально.
Волхв глаза снова прикрыл. Тяжело ему было слышать, что язычество канет в Лету, волхвы исчезнут. Но справился с чувствами, глухим голосом попросил:
– Расскажи, как оно там?
Никита коротко рассказывал, старался не перегружать старца деталями или техническими подробностями. Периодически Трувор прерывал, уточнял непонятное. Разговор затянулся почти до сумерек. Трувор спохватился.
– Да что же это я? Замучил тебя совсем. И хозяин из меня неважный. Обед прошёл, а я тебя не угостил ничем, – сокрушался он.
– В имении поем. Ты про эликсир вечной молодости поведай. Удалось ли кому создать?
– Эликсир бессмертия? Удалось. Но об этом при следующей встрече. Скоро городские ворота закроют, тебе в имение надо, а то беспокоиться зачнут. А хочешь – оставайся до утра.
– Пойду. В самом деле, время позднее. Заболтал я тебя.
– Приходи в воскресенье, кое-что покажу, удивлю.
– Обязательно.
В имение уже затемно добрался, Анна Петровна без Никиты ужинать не садилась, ждала.
– Что же ты себя, Никита, молениями изводишь?
– Охота пуще неволи, барыня. Человека интересного встретил, заговорились.
– Ты про меня совсем забыл. А сказки на ночь?
Рассказы Никиты о других странах она сказками называла. Впрочем, название это было и в государевых бумагах, например ревизские сказки, по иному – сказания, отчёты. Никита о кушаниях разных народов поведал.
– Сам пробовал ли?
– А то! Слаще пареной репы еда бывает.
– Ох, испробовать бы.
Никита чуть не ляпнул, что из свеклы, что на огородах растёт, можно сахар делать, но промолчал. Народ вместо сахара мёдом пользовался. Никита технологию производства сахара не знал, но поэкспериментировать можно.
Неделя тянулась томительно долго. По землям имения особо не погуляешь, когда снег по пояс. Да в конце декабря завьюжило, мороз градусов пятнадцать-двадцать. Без тёплого тулупа, шапки и валенок озябнешь быстро. Селяне по домам сидели, и Никита вынужден был. От нечего делать подолгу общался с Анной Петровной. А она и рада, столько нового узнавала. Её обуревало желание съездить к подругам, поговорить, поделиться услышанным. И уж совсем тайное желание – покрасоваться помолодевшим лицом, постройневшей фигурой. С сожалением заметила, что платья велики стали, болтаются. Гардероб обновлять надо, а денег нет. Благодаря Никите налоги выплатила, продовольственные припасы сделала на зиму. Живи и радуйся, кабы не скука смертная. И опять Никита выручал. Такие сказки рассказывал, заслушаешься. Разве может простой человек столько знать? Ещё раз убеждалась – благородных кровей Никита. Уважение к управляющему с каждым днём росло. Утром в воскресенье надо было ехать в Старицу за мясом. Обычно покупали сразу несколько туш. Зимой торговля мясом на берегу реки была. Забитые и ободранные туши коров, свиней, овец стояли на своих ногах, замёрзшие как камень. Никита выбрал говяжью и свиную, с Андреем забросили на сани. Конюх в Губино поехал, а Никита в Старицу пошел. К дому подходил с волнением. Что узнает сегодня Никита, какие древние тайны? На стук, продолжительный и громкий, никто не открыл. А из соседнего двора вышел хозяин.
– Ты к кому?
– К старцу Алексею. Брюхо болит, сил нет. О прошлом годе старец живот поднимал, помогло.
– Не ходи сюда более.
– Что так?
Сосед подошёл, чтобы не перекрикиваться.
– Нешто не знаешь? Так схватили его третьего дня, в порубе он. Говорят, волхвовал.
– Не может быть! – удивился Никита.
– Да, внешность обманчива бывает. Такой добропорядочный дед, на торгу лечебным снадобьем торговал, и вдруг такое!
– Ай-ай-ай! – Никита в самом деле расстроен был.
– Ты не ходи сюда более. Мыслю – стражники сообщников искать будут.
– За совет спасибо! – Никита развернулся и побрёл в Губино.
Вот это поворот! Прямо невезуха! С Антипом в переплёт попал, сейчас судьба с волхвом свела, посчитал – везение. Да Никите-то что, а Алексею, то есть Трувору, каково? Хотя он не алхимик, невидимым становиться может, глядишь, исчезнет из узилища.
Однако новость прибавила печали. Неделю отсиживался на даче, переживал. За то, что продаст его катам Трувор, не беспокоился, крепок духом старец. Да и не знает волхв, где Никита живёт.
В следующее воскресенье Андрей-ездовой с барыней на торг отправились. Вернулась барыня возбуждённая и без покупок, сразу к Никите, новостью поделиться.
– Представляешь, Никита, в городе только и разговоров, что о вчерашнем!
– И что же случилось? Наместника икота от обжорства одолела?
– Не смейся. Суд был, судили волхва, приговорили к смерти.
Никита сразу посерьёзнел, уши навострил, весь внимание.
– На площадь его привели, виселицу поставили, петлю верёвочную на шею накинули. А он возьми и исчезни. Народ остолбенел. Палач и подручный искать стали – куда приговорённый делся?
– Нашли?
– Куда там! А народ уверовал – настоящий волхв был. В городе слухов и разговоров полно.
У Никиты от души отлегло, камень упал. Для барыни это событие всего лишь новость.
– Кушать хочу, кликну Авдотью. Замёрзла однако.
После обеда Анна Петровна ещё одной новостью поделилась.
– Ой, едва не забыла. Видела Прасковью Филипповну.
– Это кто же такая?
– Разве не сказала я? Из Льгово, деревня такая. Дача у них с мужем там. О! Зажиточно живут. Не виделись мы давно. Так она, как увидела меня, глаза от удивления вытаращила. Спрашивает – похорошела, помолодела от чего? Не призналась я, так она от зависти позеленела лицом.
– Что не сказала – правильно. Сама мне про волхва новость принесла. А вдруг и меня волхвом сочтут?
– Ой, да какой из тебя волхв? Ты же на моления ходишь, крест на тебе. А волхвы – они язычники!
– Верно.
Но вечером, после рассказов Анне Петровне, Никита стал составлять эликсир из ингредиентов, полученных у волхва. Делал неспешно, соблюдая все пропорции. Получилось в итоге изрядно, не склянка нужна, а четверть. Не рассчитал, ошибся. Четверти из тёмного стекла, с широким или узким горлом, на торге в продаже были. Никита с Андреем следующим днём туда направились. Сначала Никита мясо купил на льду реки, потом бутыль четвертную с притёртой пробкой. Подумавши, купил ещё склянку малую, ёмкостью как шкалик, по-современному – сто миллилитров. Выходить с торга стал, как увидел купца, продающего шёлк. Товар редкий, из далёкого Синда, по-современному – Китая. Купил кусок красного цвета, в подарок барыне. Она брюнетка, ей красное к лицу будет. И не пожалел потом. Анна Петровна, как подарок получила, сначала зарделась, помчалась к зеркалу, а потом в комнату Никиты благодарить пришла. Женщины во все времена одинаковы, любят внимание, подарки, обновки.
– Уж не помню, когда подарки получала. Как умер супруг, так в первый раз. Да и он не баловал, скромно жили, земли мало и крепостных.
– Будешь лучше жить, всё впереди!
– Да как впереди? Мне годков-то…
Барыня осеклась, не захотела называть. Извечная женская фишка.
– Ты же день ото дня молодеешь. Подруги уже завидуют. А руку на сердце положа, чувствуешь себя лучше, отражение в зеркале радует. Не так разве? Как можно сравнивать тебя сегодняшнюю с той, когда я впервые увидел?
– Разница есть, – кивнула барыня. – А вот вопрос меня мучает. Если зелье твоё пить, до каких лет помолодеешь?
– Сама-то как хотела?
– И! Три десятка в самый раз! А можно ли?
– Можно! Но не торопясь.
– Это почему?
– Селяне барыню узнавать перестанут, за дочь примут или родственницу. А хуже – в городе. В Дворянском собрании не признают и выгонят.
Такого поворота Анна Петровна не предполагала, задумалась.
– На сколько годков сейчас выгляжу? – Барыня встала, прошлась.
– На сорок два – сорок три.
– Ой, батюшки-светы! Выходит, лет двенадцать-тринадцать скинула? Уму непостижимо!
Верно, результат великолепный. Во времена Никиты богатенькие делали пластические операции – подтяжки, липосакцию. Но сделают лицо, а шея и руки выдают, либо другие части тела. К тому же подтяжка не останавливает старения всего организма. Сосуды в холестериновых бляшках, позвоночник скрипит и стреляет, суставы щёлкают. Обманка, одним словом, хоть и выглядит как новый пятак.
Прошла зима, в конце широкую Масленицу отгуляли. В имении устроили проводы – с гуляньем, сжиганием чучела. От селян, которые на промыслы решились, потихоньку копеечки копили. На часть денег Никита свиную тушу купил, которую на вертеле зажарили целиком, и бочку пива. Пиво было зимним. Сваренное пиво в бочке на мороз выкатывали. Вода на стенках замерзала, пиво становилось гуще и забористей, градус рос. Его сливали в другую бочку, получался хмельной напиток, почти не уступающий по крепости вину, но дешевле. Селяне рады. Первый раз за многие годы дармовое угощение и выпивка. Анна Петровна, которая первоначально была против лишних трат, мнение после праздника изменила. Ведь выпив, поев, да поплясав и попев песен, деревенские к ней подходили, в ноги кланялись, благодарили. Ей приятно, а сказать, что Никита придумал, не решилась.
Как просохла земля, начались работы. Треть площадей Никита под лён отвёл, охочие нашлись. Ещё треть под коноплю, из которой канаты да верёвки вить будут. И только третью часть под огороды. Селянам что-то есть зимой надо – репа, капуста, свекла, морковь, овощи. Никита решил по осени урожай на хранение заложить, а с тиуном рассчитаться деньгами. По весне желающих от огородов отойти, ремеслом заняться, много стало. Вопрос упёрся в деньги, которых почти не осталось. Всё, что у Никиты было, ссудил на семена льна и конопли. А с них отдача по осени будет, дело не быстрое, к тому же рискованное. Пойдёт град или засуха наступит, конец урожаю и надеждам.
На празднике барыня не только наблюдала, как плясовую на рожках и жалейках заиграли, сама в пляс пошла, Никиту вызвала. Плясала задорно, не скажешь, что ей лет изрядно. Деревенские бабы перешёптывались.
– Как хахаль молодой появился, помолодела-то как!
– А что ты хочешь? Он-то на сколь годков моложе!
– Не скажи! Погляди на неё. Мне тридцать восемь, а она не уступит.
Конечно, у селян труд тяжёлый, да под солнцем. Кожа на лице и руках старится быстро, но всё же. За зиму многие по избам отсиживались, в барский дом не ходили, чего там без приглашения делать? И появление помолодевшей хозяйки вызвало удивление. Несколько дней только и разговоров было. Прошедшую зиму прожили не голодно, Никита сам следил. В избах, где многодетные семьи были, помощь оказывал. Мешок ржаной муки и куль капусты привозил с Андреем. Ржаной хлеб не так вкусен, как пшеничный, а голод утоляет. Да и часто ли бедные семьи и в лучшие времена белый хлеб ели. Никита в амбарах бывал регулярно, полагал обоснованно, что лебеду есть по весне никто не будет, до нового урожая продержатся. Смекнули быстро селяне, кому сытым существованием обязаны, при встрече шапки ломали, как перед самой барыней. Жили при ней, знали, как оно по весне, когда ноги от голода пухли.
Сев начался, когда земля просохла. А тут неожиданность. Утром возок у дома остановился. Никита как раз в окно смотрел, видел, как барыня в нарядах с возка сошла. Примчался к комнате Анны Петровны.
– Барыня, гостья к тебе. Встречай. Нехорошо гостью заставлять ждать во дворе.
Барыня по комнате заметалась, потом неспешной походкой на крыльцо вышла. Бегать на виду у гостей неприлично.
– Прасковья Филипповна! Какая радость тебя видеть.
Обнялись, почеломкались трижды, по русскому обычаю. Анна Петровна гостью в дом повела. Никита в свою комнату прошёл, зачем гостье и хозяйке мешать? О своём, о женском поговорят. Деликатность проявил, а ещё почтение. Женщины – дворянки, а он, хоть и управляющий, простых кровей, место знать должен.
Никита, чтобы не мельтешить, прошёл на земли имения. Многолюдно там. Пахали на лошадях деревянными сохами. Никита на заметку взял. Уже железные плуги есть, их лошадь легче тянет, плуг долговечнее, пахарю сподручнее. Закончив кусок поля, боронили, пока земля влажноватая, комья не обветрили. А следом шли шеренгой сразу несколько человек, сеяли. Никите интересно стало, подошёл. Семена льна маленькие, как просо. Сеяльщик со знанием дела пояснил.
– Лён-долгунец, стебель у него высокий. Самый лучший, если на ткань трепать.
А ещё был лён-коротышка, на ткань не годен, зато семя крупнее, из такого масло льняное давят. Так и набирался сельскохозяйственного опыта Никита. А к нему конюх Андрей бежит.
– Уф, еле нашёл. Тебя барыни требуют.
– Что, сразу обе?
– Не знаю.
Никита неспешно на дачу вернулся. Срочных дел не было, а общаться с гостьей не очень-то и хотелось. Обе женщины за столом сидели. У Анны Петровны вид сконфуженный. Никита сразу подумал – не удержалась, проговорилась об эликсире. При появлении Никиты она промолвила:
– Ну, вы поговорите наедине.
Никита усмехнулся. Вот так доверяй женщинам тайны. Сказала подруге. А если секрет знают две женщины – знает весь мир. Товарка Анны Петровны ему не понравилась. Взгляд властный, самоуверенный. Такая считает, что она – пуп земли, возражений не терпит.
Снисходительным тоном барыня изрекла:
– Зелье у тебя купить хочу, приготовь.
– Прости, сударыня. Я человек свободный, не твой крепостной. Приказывать ты мне не можешь, как и наказать. И о каком зелье ты говоришь, не пойму? Я – управляющий, если тебе Анна Петровна не сказала. За селянами смотреть, доход хозяйке дачи обеспечить.
– Да как ты смеешь дерзить? Да я тебя…
– Окстись, остынь.
Никита повернулся и, не слушая гневную тираду боярыни, направился к себе. Плевать на приличия, коли боярыня в чужом доме своевольничает. А если и Анна Петровна на её сторону встанет, из имения уйдёт. Страна велика, местечко найдётся. Сняв сапоги, растянулся на постели. Одного жаль, только серьёзные изменения происходить на землях стали, хотелось увидеть конечный результат. Всё же интересно, принесут ли его нововведения пользу?
В дверь постучали, вошла Анна Петровна. На лице виноватая улыбка.
– Ты прости, Никита. Не удержалась я, проболталась о зелье. Ты бы пообходительнее с гостьей.
– Гости в чужом доме себя так не ведут. Я ей не крепостной. Если и ты настаивать будешь, сей же час уйду. По-моему, я тебе ничего не должен?
– Что ты, Никита! – испугалась барыня.
Должна она была, сама видела, как он свои деньги ссужал. И за себя испугалась. Если уйдёт Никита, то зелья не будет, как и омоложения.
Хозяйке неудобно за свой язык длинный, за нахрапистую гостью. Только отношения сложились с Никитой дружеские – и тут такой конфуз! Помялась немного барыня да и вышла. А и пусть. Просил же не говорить никому, а всё бабья дурь.
Через время стук в дверь, вошла гостья. И вид уже совсем другой. Куда гордыня делась, взгляд властный. Присела на лавку, Никита взглянул искоса. Отношения не сложились, это уже понятно, зачем пришла? Женщины и в его время не извинялись, хотя было за что. А чтобы боярыня перед простым смертным, хоть и свободным? Да ни за что!
– Признаю, не права была, – начала гостья. – Продай зелье.
В подтверждение платежеспособности гостья вытащила из мошны рубль серебром, положила на стол. Деньги серьёзные. Однако только за каменное масло у волхва на торгу он рубль отдал. Да другие ингредиенты денег стоят, да работа. Он что, химией зазря дышал? Если хочет, пусть платит! Никита искоса на монету посмотрел, усмехнулся.
– Прасковья Филипповна! Ты имение своё за рубль продашь ли?
– Да что ты!
– Тогда зачем мне рубль предлагаешь? Зелье дороже стоит, значительно дороже. Потому как для того, чтобы сделать, знания большие нужны, составляющие уж совсем редкостные. Ты на торгу такое зелье видела?
– Никогда, – кивнула гостья.
– И не столько за зелье плата, как за молодость, красоту. Вот за сколько ты оцениваешь год своей жизни?
– Нет такой цены! – выпалила гостья.
– А у меня есть! Два месяца приёма зелья омолаживают на четыре года. И стоить это будет один золотой.
Барыня ахнула. Сумма большая, даже очень. В ежедневной торговле использовали медные деньги или серебряный рубль. С золотой монетой на торг идти рискованно, потому как у продавца могло не оказаться сдачи. Золотом рассчитывались купцы при оптовой торговле, да и то не всегда. Золотые монеты, причём разных стран и годов чеканки, имели свободное хождение, их просто взвешивали. Называться они могли по-разному – дирхем, талер, мискаль, дублон. У богатых золото было вложением, средством хранения. Места занимало мало, удобно спрятать от чужих недобрых глаз.
Никита решил с гостьей не церемониться. Мог бы отдать неполную склянку за два рубля, окупить затраты чтоб. Но нашла коса на камень. И уступить хоть копейку он намерен не был. Барыня в смятении. Думала за полушку зелье приобрести, уже почти договорилась. И тут облом.
– Мне с супругом посоветоваться надо, – промямлила она.
Куда самоуверенность девалась. Прасковье Филипповне лет сорок пять, вроде не старая, зрелых лет. Но это извечное желание женщин выглядеть моложе толкало иной раз на необдуманные поступки. С обиженным видом барыня вышла, даже не попрощавшись. Никита засмеялся. Думала, всё ей позволено, а получился отказ. Почти сразу послышался стук копыт, погромыхивание колёс. Ага, гостья на возке уезжала.
Сразу же в комнату буквально ворвалась Анна Петровна.
– Никита, я от тебя такого не ожидала. Ты чем гостью обидел?
– Слова худого не сказал, вот те крест! Цену назвал, и всё.
– Да какова же цена?
– Тебе-то знать зачем, Анна Петровна? Разве я с тебя хоть копейку взял?
– Нет. А всё же, сколь стоит?
– Одна монета золотом.
Анна Петровна ахнула, ладони к щекам прижала, безвольно села на лавку.
– Ужель столько?
– А ты полагала, я эликсир из воздуха делаю? Вещества особые нужны, редкие, чужеземные, а ещё работа сложная, ни одной ошибки, даже малой допустить нельзя. Иначе не омоложаться будешь, а стареть.
Никита врал вдохновенно, специально. Если Анна Петровна не удержится, слова его Прасковье Филипповне передаст, то понятно станет, почему такая цена высокая. Скажи он, что зелье в пару рублей серебром обходится, ровно столько заплатит.
Анна Петровна шокирована была. Для неё один золотой – целое состояние. Вернувшись в свою комнату, размышлять стала. Раз зелье стоит так дорого, почему Никита безвозмездно ей даёт? Неуж злоумышляет? А если так, что получит? Да ничего! Денег у неё нет, дача на неё записана после смерти мужа. Если погубить хочет, так он ей не родня, по наследству не получит, всё государству отойдёт. Да и знает она его без малого год и ни в чём упрекнуть не может. Словом не обидел, не то что проступком. А раз такое дорогое зелье на неё тратит, так за приязнь, за крышу над головой, пропитание. Конечно, несоразмерно, но она ничего не выпрашивала. А Прасковье Филипповне поделом! За нахрапистость её. Думает, за деньги всё купить можно, а выходит – не всё! Гостья ей самой не нравилась, с червоточиной была. Иной раз на Анну Петровну с пренебрежением смотрела. А теперь отмщение получила.
Никита, пока делать нечего было, отлил в склянку из четверти эликсира. Совсем немного, треть наполнил. Вдруг завтра явится давешняя гостья. При ней из большой ёмкости отливать неудобно. Подумал немного, прошёл к кухарке.
– У нас хлебное вино есть ли?
– Да что ты, Никита! Сроду не держали! Разве в доме запойные пьяницы есть?
Хлебным вином называли самогонку. Делали её из любого зерна – ржи, пшеницы, овса. Мутная, вонючая из-за отсутствия очистки.
– А где взять?
– Нешто пить будешь? – изумилась Авдотья.
– Разве ты меня пьяным видела когда-нибудь?
– Не бывало. Но раз надо, купи в кабаке или на постоялом дворе.
Постоялый двор был верстах в трёх. Туда Никита и отправился. Купил за гривенник винную бутылку. По современным меркам 0,75 литра.
А придя домой, разбавил хлебным вином эликсир, взболтал, понюхал. Эликсир противный запах хлебного вина отбил. Сделал, потому что вспомнил слова волхва. Сомневался в Прасковье Филипповне, решил перестраховаться. Подсунет позолоченные монеты, а не золотые, а то и вовсе «самоварное золото» – подкрашенную бронзу. Как в воду глядел, только вышло ещё хуже, настоящий детектив получился.
Склянку с эликсиром с сюрпризом на видное место поставил, а четверть с уже готовым, настоящим, под постель подальше. Предчувствие было нехорошее. Не настолько доверчив он был, чтобы доверять людям незнакомым, не проверенным в делах. Слова – они лишь сотрясение воздуха. Ещё с послевузовских времён верил только фактам и делам.
Вечером спать лёг. А за полночь дверь тихонько распахнулась, две тени вошли. От лёгкого шума Никита проснулся и тут же получил удар дубинкой по голове. Не видел уже, отключившись, как пришельцы свечу зажгли. Склянку сразу обнаружили, открыли, понюхали.
– Флор, запах непонятный.
– Забираем и уходим.
Никита пришёл в себя не скоро. Голова тяжёлая. Ощупал, обнаружил шишку. Встал, свечу запалил от светильника перед иконой. А склянки-то и нет! Вот те на! Не купить барыня изволила, а грабежом забрать. Никита даже не сомневался, чьих рук дело. Согласно римской поговорке – ищи, кому выгодно. Анне Петровне такое бы и в голову не пришло. Знала об эликсире лишь одна Прасковья Филипповна. Но она точно не полезет, слуг наняла, а может, супруг. Грабёж ещё одну проблему высветил – дом беззащитен. Надо укреплять двери, серьёзные запоры ставить, а ещё сторожа нанимать. Никита засмеялся, в голову сразу стрельнуло, он схватился за неё руками. Прасковья Филипповна своими руками себя накажет. Поделом вору! Было ему её жаль? Ни капли! Жестокие времена – жестокие нравы. Каждому по делам его! А всё из-за длинного языка Анны Петровны. Держала бы язык за зубами, не было бы проблем.
С утра Никита входной дверью в дом занялся. Окна в доме узкие, человеку взрослому не пролезть, если только ребёнку. А запор хлипкий, деревянный, как и дверь сама. Стоит в щель между притолокой и дверью проволоку ввести, как запор приподнять можно, и всё, путь открыт.
Никита на телеге в Старицу направился. У кузнеца железную задвижку купил и скобы. Такая удар тарана выдержит. Вдвоём с плотником провозились часа три, зато за вход теперь он спокоен был. А перед сном теперь ежевечерне проверял – закрыта ли дверь?
А через три дня Анна Петровна прибежала к Никите.
– Ужас какой! Из соседнего имения посыльный прискакал. Беда случилась!
– Что же?
– Пожар! У них изба деревянная была. Впрочем, какая изба, настоящий терем в два этажа, крыльцо резное, башенки.
– Ты о ком говоришь?
– Да о Прасковье Филипповне. Пожар вечером поздно случился. Оба сгорели – и она, и супруг её.
– Наверное, от свечи. Ночью-то печи не топят.
– Завтра похороны. Обгоревшее тело хозяина нашли, а её – нет.
Анна Петровна вся в расстроенных чувствах пошла к себе, искать чёрные одежды, подобающие случаю. Никита представил, как всё случилось. Барыня, не зная дозы, да если бы и знала, трагедии не предотвратить, приняла зелье. Как и предсказывал волхв, вспыхнула. От пламени тряпьё в комнате занялось. Супруг либо тушить пытался, либо задохнулся в дыму. Прямо по поговорке – не рой другому яму, сам в неё угодишь.
Никита шишку пощупал. Меньше она стала, но побаливала. Неожиданно настроение поднялось.
На похороны Анну Петровну сопровождал её управляющий Никита. На облучке конюх Андрей восседал. Не по чину ему на кладбище под локоток хозяйку поддерживать, а управляющему можно. Явить почтение приехали все соседи, дворяне, и не только из соседних имений, из Старицы и Торжка. А ещё из Разбойного приказа люди шастали. Как оказалось, после пожара двое слуг-мужчин исчезли. А трупов на пожарище не обнаружили. Подозрение возникло, что они обокрали хозяйский дом и подожгли. Эвон как повернулось! Никита обоснованно подозревал, что это те, кто к нему ночью в комнату приходил за эликсиром. «Хороших» же слуг супруг Прасковьи Филипповны подобрал, видно, себе под стать.
Были у них наследники или нет, а только имение с землями и крепостными к государству отошло. Поскольку в пожаре все бумаги сгорели, в частности подушевые списки крепостных, кто посообразительней был, разбежались. Кузнец к Никите пришёл.
– К себе возьмёшь ли?
– Ты из имения Льгово?
– Из него самого. Хозяин, хоть об усопших не говорят плохо, настоящим кровопийцей был, как и супружница. У меня в Старице родня, далеко уходить не хочется. А когда и кому государь имение отдаст, ещё загадка.
– Так не положено. Для этого Юрьев день есть.
– А кто узнает, если бумаги сгорели? Разреши поселиться, лес взять на избу.
– Условия знаешь?
– А то! Говаривал с вашими. Десятина барыне, десятина на церкву.
– Хорошо. Где лес брать – деревенские укажут, а где избу ставить, сам покажу, когда брёвна будут. И ещё. Кузню в деревне не ставь, сам знаешь, вся деревня от искр погореть может. Не ближе сотни шагов.
– Знаю. Спасибо, барин.
– Я не барин, управляющий имением.
– Как скажешь.
Ну вот, в имении прибавился ещё один, очень нужный ремесленник. Кроме того, рядом тракт и кузня без работы не останется. А работа – это деньги. В первую очередь для самого кузнеца. Нахлебники в имении не нужны. Кузнец Савва в возрасте, человек опытный.
Как ни странно, на похоронах, на которые многие дворянские семьи прибыли, женщины обратили внимание на помолодевший, цветущий вид Анны Петровны. На похоронах никто докучать вопросами не стал, зато через несколько дней почти каждый день одна, а то и две гостьи. Некоторые и вовсе издалека, с другого конца уезда – из Пентурово, Старопрасковьино, Дорохово, Покровского. Каждой гостье внимание удели, угости. Поболтав немного для приличия, гостьи задавали вопрос, ради которого приехали. После первой же гостьи Анна Петровна – к Никите.
– Никитушка, выручай. Проходу нет, всем интересно. Или обманку дай.
– Какая обманка? Раскроется быстро, ещё хуже будет. Ладно, посылай ко мне.
Никита решил – уж коли так, почему бы не заработать? Конечно, не золотую монету просить, это чересчур. Не вела бы себя Прасковья Филипповна так бы нахраписто и бесцеремонно, глядишь – и эликсир получила, и живой осталась. Поразмышлял немного. Таких, как Анна Петровна, вдовиц, ещё одна. У остальных мужья служилыми дворянами. Стало быть, деньги есть. Если не наглеть, то четыре рубля серебром за склянку зелья в самый раз. Отправился в Старицу. В первую очередь в монастыре справился – готовы ли иконы?
– Седмицу-две подожди. Икон три, меньше нельзя. И каждая рубль серебром. А уж тогда чин освящения часовни проведём.
Ой! У него уже и денег рубль с копейками. На торгу взял десять склянок, поторговавшись, поскольку опт получается. Уже дома эликсир по склянкам разлил. После ужина обрадовал Анну Петровну.
– Кто побогаче, да с кем отношения хорошие, присылай.
– С чего бы ты переменился?
– Иконы для часовни скоро будут, платить надо, денег кот наплакал.
– Золотом никто платить не будет, – мотнула головой барыня.
– Я не собираюсь. Четыре рубля серебром, считай, только расходы окупить.
Назавтра две гостьи были, обеим за полтинник возраста. Про цену узнав, согласились. Одна и деньги при себе имела. Склянку отдал, объяснил, как пользоваться. Учёный в нём сказался, на бумаге записал фамилию и имя, а также видимые на коже дефекты – рубцы, шрамы, ожоги, отсутствующие зубы, отметил седину. Интересно было, возможно, первое массовое исследование на людях, Анне Петровне помогло, сам видел. Но один удачный эксперимент ещё не подтверждение.
И пошло-поехало. Как новость разошлась – непонятно. Ни телефона, ни телеграфа, ни Интернета нет. А за две недели все дворянки, в том числе городские, побывали. Никита на эти деньги иконы выкупил, в имение привёз, с помощью плотника установил. Потом спохватился. Священника привезти, а лампадок перед иконами нет. И свечей восковых купить надо. Снова в Старицу. Вечером оставшиеся деньги посчитал, получилась прибыль. Год назад в имении объявился с шестью рублями, а теперь, даже после покупки икон да лампадок и прочего, для службы церковной потребного, шестнадцать сделалось. Похоже, зельем торговать выгоднее, чем что-то выращивать на землях имения. Только эликсир к концу подходил. Никита на торг в Старице сходил, да бесполезно. Впрочем, особых надежд он не питал. Вечером отпросился на пару дней, съездить в Торжок.
– Двумя днями не обернёшься, далеко. Если бы верховой лошадью, – сказала барыня. – Езжай, на сколько надо.
Прокол! Барыня и то знает, что на подводе не успеет. Не учёл, что лошадь с подводой тридцать вёрст преодолеет, а верховой полсотни. Если на ямах лошадей менять, то и больше. Но на ямах обслуживали подменными лошадьми только людей государевых – гонцов, посыльных, чиновников, имеющих ямскую грамоту.
Добирались действительно долго. Лошадь – она не машина. Требует периодического отдыха. Траву пощипать, воды попить. До Торжка добрались в сумерки. На постоялый двор определились. Никиту тянуло навестить Антипа с супружницей. Если волхв не обманул, Антип жив, свободен и по-всякому до Торжка добраться должен. Только остался ли он здесь? Не стал рисковать. С утра на торг. Торжок город старинный и значительно больше Старицы. Торг велик, через город проходит основной торговый путь из Москвы через Тверь на Великий Новгород. А Новгород – окно в Европу, Скандинавию, хотя такого названия не было. Посмотрел Никита на людское море, подумал – за день не обойти. Сразу у входа остановил разносчика кваса. Они по всему торгу ходят, где чем торгуют, знают. За помощь полушку дал. Квасник и вывел его к рядам, где травами да разным зельем торгуют. Долго бродил по рядам Никита, но купил всё. Трудности оказались с каменным маслом. Живицу и масло репейника присмотрел быстро. Нагруженный склянками вернулся на постоялый двор. А времени уже далеко за полдень, судя по положению солнца.
Время на Руси определять могли, только считали своеобразно. Сумерки делились на дневные часы, от восхода солнца и до заката. И ночные, от заката до восхода. Дневные часы исчислялись с шести утра и первым часом считались они. Соответственно шесть часов дня были двенадцатью часами по современному счёту. Первые часы в Москве – башенные, появились в 1404 г., построенные афонским монахом. В 1436 году появились в Новгороде, в 1539 году – в Соловецком монастыре, сооружённые новгородским мастером Семёном. В 1585 году часы стояли на трёх башнях Кремля – Спасской, Троицкой и Тайницкой.
Тем не менее после обеда сытного выехали. Никита опасался встретить в Торжке Анастасию и Антипа, вдруг за ними пригляд? К вечеру только до Захожья успели добраться. А к себе в Губино на третий день пути. Поездка долгой вышла, почти седмица. За такое короткое время Анна Петровна ещё помолодела, похорошела. Похоже, в молодости красавицей была. Встретила Никиту радостно, как будто и не слуга, а старый друг. За столом новостями делилась. В имении скучно, приезд каждого гостя событие.
– Никита, похоже, желающих зелье принимать больше становится. Пока тебя не было, две купчихи приезжали. Не дворянки, конечно, не благородных кровей, но за деньгами не постоят.
Дворяне и купцы, как и ремесленники – разные сословия, если и общались иногда, то только по делу. Дворяне высоко себя ставили – белая кость и голубая кровь, родовитость. Да только, кроме родословной, у многих гордиться нечем было. Ввиду чванства, лености многие роды обеднели. Тогда как купцы вознеслись по причине энергичности, разворотливости. И хоромы себе строили краше и больше дворянских, и выезды – лошадей и возки – имели лучше. Однако ущемлены в правах и владениях были. Купец не имел права запрячь в возок больше тройки лошадей, а дворянин и четвёрку. А восемь – только государю позволено. И так во всём. Сословности чтили свято. Дочь купца не могла выйти замуж за сына дворянина. Пару искали родители в своём кругу.
В дальнейшем оказалось, что купчихи – золотая жила, хоть и платили серебром. Дворян в уезде два десятка с небольшим, а купцов десятки только в одной Старице.
Новости о чудодейственном зелье среди женщин расходились, как круги на воде от камня. Никита полагал, что привезённых запасов ему надолго хватит, уж месяца на четыре точно. А эликсир разошёлся за месяц, принеся огромные прибыли. Никита десятину честно Анне Петровне отдавал, хотя она смущалась.
– Что ты, Никита! Вон как имение поднял. А какими деньгами мою молодость оценить. Это я тебе платить должна.
Но Никита понимал – без её помощи и участия он бы не поднялся. Тем более положение дворянки и владелицы поместья обязывало. К тому же женщине деньги нужны, одеться подобающе званию, возок пора менять и лошадей пару, да одной масти, что шиком считалось. Чувствовал Никита, полезен и приятен барыне он, да и деньги не лишние. Подсказывал, что купить и где. Хозяйка только рада. То сиднем сидела на даче, а сейчас жизнь интересная пошла. То в Старицу на торг за обновками едет, где все с ней раскланиваются, чего раньше не было. То гости со всего уезда наезжают. Приятно чувствовать себя в центре внимания. А ещё то, чего раньше не случалось – мужчины стали к ней подкатывать. Для любой женщины лестно. А только попытки знакомства и заигрывания отвергала. К Никите приязнь имела, а он смотрит на неё только как на хозяйку. Как-то набралась смелости, спросила после ужина.
– Никита, прости за вопрос. Зазноба есть ли у тебя?
– Анна Петровна! Вы хоть раз видели, чтобы я письмо девице писал и отправлял с оказией? Или парсуну на столе ставил? Нет никого.
Парсуна – небольшой портрет, обычно его носили при себе или в поездках. Для Анны Петровны такой ответ как бальзам на сердце. Чем больше молодела барыня, тем привлекательнее становилась. Однако же Никита чувствовал некоторый барьер. Помнилось знакомство, когда она старой была. А помолодела изрядно, но это телом. Мозги-то прежние, с грузом прожитых лет, с опытом. Как будто конфета в красивой обёртке. Развернёшь, а вместо трюфеля дешёвая карамелька. Аналогия не прямая, но похожесть есть. Если бы не это, приударил.
Никита пошёл после отлучки на земли посмотреть. Вышел к льняному полю и застыл. Лён синим цветом зацвёл, под ветром колышется. Полное ощущение, что море перед ним, только рукотворное. Красота! А над цветками пчёлы жужжат, с пасеки Пафнутия-хуторянина. Застыл надолго. Что японцы с их сакурой? Цветущего льна они не видели! От созерцания красоты вывело деликатное покашливание.
Сзади селянин подошёл, Никита даже не услышал.
– Добрый урожай будет! Если отбелить да покрасить, выгодно продать можно.
– Молодец, Игнат. Лишь бы града не было.
