Глава 4
Управляющий

Как говорится – «ищущий да обрящет». Следующим днём, ближе к вечеру, когда подумывать стал, где бы остановиться, услышал голоса. Шёл по лесной дороге, которая поворот делала. Говорящих не видно, но слышно, правда, невнятно. Но интонации понятны. Женщина ругает кого-то, потом глухо мужское «бу-бу-бу» в ответ. Через полсотни шагов картина маслом «приплыли». На дороге одноконная повозка, у которой слетело колесо. Рядом женщина в нарядном сарафане, зрелых, если не сказать пожилых, лет. Годков пятьдесят точно. Для этого времени старуха почти. Да и не было женщин, все именовались бабы, слово «женщина» уже Пётр Великий из-за границы привёз. Дам состоятельных или дворянских кровей называли сударыня, госпожа, боярыня – по чину.

Никита подошёл. Возничий голову в плечи втянул, пытался колесо на ось поставить. А одному никак. Возок приподнять надо, одновременно колесо на ось наладить. Ездовой Никиту попросил.

– Пособи.

Никита за возок взялся, приподнял. Мужик спешно колесо насадил, чеку в ось вставил.

– Перетёрлась чека-то, железо дрянное. Хорошо – запасная есть. Благодарствую за помощь.

– Не за что, мелочь.

Никита дальше пошёл, через какое-то время возок его догнал, остановился. Женщина сказала.

– Если по пути, садись, подвезём.

Никита молча в возок забрался, уселся на сиденье. Если есть возможность подъехать, почему не воспользоваться? Молчать неудобно, как бирюку. Он представился.

– Меня Никитой звать.

– Анна Петровна, – повернула голову к нему женщина.

Представляться по имени-отчеству имели право люди родовитые, боярского или дворянского происхождения. Вроде представилась, а фактически сразу обозначила положение. А раз так, дальше решала она – продолжить ли разговор с простолюдином. Не всякий дворянин подберёт попутчика, даже за оказанную помощь, не по рангу вместе в возке ехать. А была бы женщина молода, вообще непозволительно, могло бросить тень на репутацию. Видимо, дворянке ехать молча наскучило.

– Откуда и куда едешь?

– Из Великого Новгорода в Москву.

– О, как любопытно! А зачем?

– На работу наняться писцом.

Почему вдруг писцом представился, сам не понял, слетело с языка.

– Так ты грамотен? – удивилась женщина.

Ну да, надо сказать об институте, учёной степени. Смешно. Грамотой в эти времена владели немногие. В первую очередь служители церкви, читали и писали на славянском, латыни, греческом. Ещё дворяне, которым с детства нанимали учителей, да и то не все. Купцы, которым записи и счёт позволяли вести дела. Писцы, которые были либо на государственной службе в приказах или свободными от службы. Такие сидели в людных местах, за деньги писали неграмотным челобитные, жалобы на притеснения и обиды, письма далёкой родне. Грамотные люди пользовались уважением. Вероятно, потому Никита писцом назвался. Назовись он плотником, кто поверит, если на ладонях мозолей от инструмента нет. Да и на отхожие промыслы плотники ходили с инструментом. За поясом топор, в котомке за спиной рубанок, киянка, стамески.

Женщина оглядела его с интересом.

– А в Первопрестольной родня?

– Никого. Сирота я ноне. Родители купечествовали, да в один год померли от лихоманки.

– Ай-ай-ай! Беда какая!

Если бы Никита об отчем доме сказал, о родителях, могли пойти расспросы. А хуже того, женщина могла быть из их мест.

– А ко мне на службу пойдёшь ли?

– Сколь платить будешь? – поинтересовался Никита.

Никто в эти времена на работу не подряжался, не узнав условий. На лицо женщины набежала тень. Видимо, стеснена была в средствах.

– Вдовица я. Супруг два лета как помер. Хозяйство в упадок пришло без мужского пригляда. Денег почитай и нет.

– Пропитание и крыша над головой будет? Только мне отдельная комната нужна.

– Будет. Тогда договорились?

– Договорились.

По традициям, по рукам ударить надо, но это мужчинам. Женщина вообще не имела права заключать сделки. Либо муж, а если его нет, доверенное лицо мужского пола.

– А где имение?

– Под Старицей, Губино. Слыхал?

– В первый раз слышу.

– Почти на дороге от Старицы на Ржев и Смоленск.

– Велико ли имение?

– Дачу имеешь в виду? Тысяча чатей и сто сорок душ крепостных.

Дачей именовалось не то, что сейчас. Дача – то, что подарил или дал государь своему слуге – верному боярину или дворянину за заслуги ратные или на мирной службе. Подушно считались лишь мужчины, без учёта численности семей. А в чатях учитывалась площадь. Один чать – 0,27 гектара по-современному. Земля – главное богатство землевладельца, только земли в Тверской области тощие, если что и растёт, то рожь, морковь, лук, чеснок, свекла и капуста, да ещё лён. Пшеницу из южных областей Руси завозить приходится.

За разговорами добрались до Старицы, старинного города на высоком мысу у стрелки двух рек – Волги и Верхней Старицы. Здесь княжил раньше Владимир Старицкий. Расцвёл город в период царствования Ивана Грозного, когда дороги, ведущие к кремлю, выложили белым местным камнем.

Надвигались сумерки, садилось солнце, поэтому в городе не останавливались, проехали. И уже в темноте въехали в Губино, стоявшее на реке Нерли. Дом Анны Петровны одноэтажный, каменный и, насколько мог заметить Никита, довольно запущенный. Как он понял, из-за нехватки денег и рачительного хозяина.

Хозяйка сама провела его по коридору в дальнюю угловую комнату.

– Можешь располагаться, она твоя.

А чего располагаться, если только узелок в сундук бросить. Помыться бы не мешало, но баня не топлена. Да и немудрёный ужин кухарка приготовила не скоро. Эка всё запущено, понял Никита. При свечах поели постной каши, была ещё копчёная рыба и пиво, причём дрянное, кислое, жидкое. Ощущение – как водой разбавили. Уж лучше бы сыто, но выбирать не приходилось. Он гость сегодня, с завтрашнего дня работник, что подадут, то и кушать будет, не на постоялом дворе, где выбрать самому можно.

Выспался хорошо, на мягкой-то перине. Проснулся, когда в оконце солнце заглянуло. Окно узкое, со свинцовым переплётом, слюда вставлена. В дверь кухарка постучала.

– Хозяйка к столу зовёт.

И завтрак скромный – варёные яйца, хлеб и сыто. После завтрака хозяйка сама по дому провела. Большая часть комнат меблирована, но жильцов нет. Да и кому жить? Хозяйка занимает одну комнату, по соседству служанка, в дальнем конце – Никита. Кухарка и извозчик во флигеле во дворе. Дом явно строился с расчётом на большую семью, множество прислуги. Никита возьми да и брякни.

– А детки-то где же?

Глаза Анны Петровны налились слезами.

– Не дал Господь.

– Прости, не хотел обидеть. А есть ли монастыри недалече?

– В Старице.

– Дозволь сходить?

– Поди.

Хозяйка подумала – молиться хочет. А Никита хотел получить у монахов консультацию. Как писать жалобы, челобитные? Он и отправился в Старицу, благо недалеко – час с небольшим скорой ходьбы. У привратника из послушников узнал, где писцы находятся. Писцов-монахов в монастырях всегда было несколько. Библию переписывать, Евангелие, Молитвослов. Книги рукописные пишутся долго, месяцами. Монахи встретили приветливо. Грамотный человек, да за советом, заходил редко. Для начала Никита попробовал прочитать текст на кириллице. Сложно! Разрывов между словами нет, предложение слитно идёт. Монах посмотрел удивлённо.

– Как же ты читаешь? Буквицы не все знаешь? Нешто не христианин?

Христианин и славянин были почти синонимами. Никита молча крестик показал, объяснил.

– В Литве жил, нанялся писарем.

– Тогда понятно.

Кириллица состояла из 45 букв. Если мягкий и твёрдый знаки знакомы, то похожая на них «ять» ставила в тупик. А «З» могла писаться двумя разными буквами. И знаки препинания непривычные. Знак вопроса был в виде точки и запятой. И буквы в словах писались не слитно, соединённые между собой, а раздельно. Полдня на азбуку ушло, на произношение. Скажем, буква «Щ» произносилась, как «ШЧ». А после монах показал, как пишутся бумаги – жалобы, податные, челобитные и прочие. Уже перед уходом Никита из своих денег чернила в чернильнице купил, гусиные перья и несколько листов бумаги. Поразился цене. Два листа бумаги – копейка! Грабёж!

Поспел в Губино к ужину. На этот раз кухарка расстаралась. На столе уха наваристая была, не иначе тройная. Жаренные в сметане караси, пирожки с капустой. Никита, пропустивший обед, на еду налегал.

Хозяйка смотрела с одобрением. Как же, человек в молитвах весь день провёл, надо силы восстановить.

Утром после завтрака Никита спросил:

– Анна Петровна, на даче управляющий или тиун есть?

– О прошлом годе помер от старости.

– Дозволь земли твои осмотреть.

– А чего на них глядеть? Как у всех. Али интерес есть?

– Есть.

– Аглая, прикажи Андрею возок запрячь. Пусть провезёт, покажет.

За полдня Никита объехал обе небольшие деревни и хутор, что стояли на землях имения. Увиденное повергло в шок. Покосившиеся избёнки, огороды, поросшие травой.

Где возок останавливался по требованию Никиты, подходили крестьяне, ломали шапки, кланялись, думали – хозяйка приехала. А из возка выходил незнакомый мужчина. С двумя мужиками Никита разговорился.

– Ужель доходов хватает на безбедную жизнь?

– Что ты, барин, по весне лебеду едим.

– Река же в двух шагах! Почто рыбу не ловишь?

– Дык, на огороде тружусь. Барыне урожай отдать надо, её землица.

– А хорош ли урожай?

– Какой! Сам-два, в урожайные годы сам-три.

Это плохо, ни оброка, ни сытной еды. Кто с энтузиазмом работать будет?

– А почему изба кривая? Лес же рядом!

– Хозяйка разрешения не даёт.

– Ежели позволить тебе на огороде не работать, а скажем рыбу ловить, солить, коптить, на дороге продавать, возьмёшься?

– А оплата?

– Всё, что заработаешь, твоё. Барыне десятину, ещё десятину церкви. Но отдаёшь не рыбой, а деньгами.

Селянин поскрёб затылок.

– А огороды обихаживать кто будет? Барыня же спросит?

– Супружница твоя, дети. Я не про малышню, подростки небось есть.

– Как без этого, в семье восемь душ.

Никита в возок стал садиться, как крестьянин за рукав дёрнул.

– Барин, ты пошутил насчёт рыбы?

– Приходи к хозяйскому дому через день. Возьми всех, кто заработать хочет – лён растить, кожи мять, из дерева поделки делать. Одним словом, всё, что продать можно. Смоленский тракт в двух шагах, на торг идти не надо.

– Приду! – твёрдо сказал мужик.

Вернувшись в дом, Никита на обед попал. После обеда хозяйка прогуляться решила, Никита рядом пристроился. С подходцем разговор начал. Сначала о погоде, потом перешёл к видам на урожай.

– Не будет у тебя прибыли, хозяйка!

– Что так? Разве засуха ноне?

– Огородами пусть жёнки занимаются. Мужики, кто пожелает, семьи кормить должны, а тебе десятину платить, да не капустой и морковкой, а монетами.

Анна Петровна остановилась.

– Нешто сможешь?

– Если мешать не будешь.

– Тиуном стать хочешь?

– Назови хоть управляющим, а только дай времени до Рождества. И не перечь, какими бы странными мои распоряжения ни были.

Твёрдый тон и решимость Никиты женщину обнадёжили.

– Неуж деньги платить будут?

– Будут. Сначала, мыслю, не многие отважатся. А как увидят – пошло дело, все пойдут.

– Уж ли? А впрочем, делай, как знаешь. Хуже уже не будет. К новому году налоги в казну платить надо, о том думай.

Новый год первого сентября, два месяца осталось. Мало, даже катастрофически мало. Но с морковки налог вовсе не заплатишь.

– А каков налог?

– Десять рублей серебром.

Никита мысленно прикинул, сколько денег у него осталось. Всё же золотой, полученный от Антипа, он весь не потратил. Пожалуй, шесть рублей осталось. Если не выгорит его затея, придётся свои доложить.

В золотом десять рублей серебром, в одном рубле сто копеек, алтын равен трём копейкам, а в деньге две полушки. Такой расклад был по державным монетам, а бумажных денег вовсе не было.

Дальше гуляли молча. Анна Петровна изредка поглядывала на Никиту с интересом. Уже к дому подходя, сказала:

– Не пойму я, кто ты? Злодей, задумавший меня в конец разорить, или послан свыше, как помощь?

– Время покажет, – пожал плечами Никита.

В сельском хозяйстве он не понимал ничего, но ясно видел – с таким укладом на тощих землях, где только сорняки растут хорошо, имению не выжить, только дальше хиреть. Если растить, так лён, на всех землях. Летом растить, после уборки, уже глубокой осенью, теребить, зимой ткать, весной красить. Тогда селяне круглый год заняты будут. И не только продавать, а изделия шить, рубахи, штаны, сарафаны, да мало ли чего найдётся? Тогда прибавленная стоимость высокая будет, народ сам распробует, как заработать.

В комнате не спеша написал на листке те занятия, которые смогут дать быструю отдачу и не потребуют высокой квалификации или крупных вложений. Смешно будет, если потребуется вложить серебряный рубль, а то и два и получить их через полгода-год. Листок разделил чертой надвое. Справа – для быстрой отдачи, слева – на перспективу. Список справа получился короче левого, но и прибыль была невелика. Лиха беда начало, только бы народ почувствовал предпринимательскую жилку, начал ощущать лучшую жизнь. За ними обязательно потянутся другие. Русский мужик всё хочет посмотреть сам, ощупать, понюхать, а потом за дело берётся. То, что отважных найдётся немного, он не сомневался. Хуже, если будут просить ссуду. Мужиков понять можно, сами безденежные, а любое ремесло требует первоначальных вложений.

В означенный день с помощью ездового Андрея вытащил и установил на лужайке перед барским домом стол и два стула. На столе чернильница, под ней листок, сбоку перо. Постепенно начал собираться народ. Никита рассчитывал, что придёт человек двадцать – двадцать пять, а собралось почти всё население, кроме детей и стариков, даже женщины стояли во втором-третьем ряду.

Никита вышел, поклонился слегка. Надо людей уважить. Он не барин, не дворянин. По сути – один из них, только из другого времени. Как Никита и рассчитывал, вышла Анна Петровна. Селяне поясной поклон отбили. Сход начался. Никита не садился, обратился к крестьянам.

– Кто желает жить богаче? Предлагаю заняться ремеслом по душе. Огородами будут заниматься жёнки и старшие дети. А пойдёт у вас дело, от огородов и вовсе можно отказаться.

При этих словах в толпе ропот, Анна Петровна голову вскинула, возразить хотела, но сдержалась, слово давала. Невиданное дело – дедовские устои рушить, веками так было.

– Занимайтесь, чем хотите, что по закону позволено. Но десятину хозяйке, а десятину на церковь.

– Нет в имении церкви, – крикнули сразу несколько мужиков.

– Поставим, для того собирать деньги будем. Без веры святой нельзя. Вот вы сейчас на молитвы в Старицу ходите. А всё будет здесь.

Никита ногой притопнул для убедительности.

– Торговля – дело хитрое. А вдруг обманывать буду? – спросил мужичок в непонятного вида головном уборе. То ли колпак, то ли мятая шляпа, хоть их ещё не было.

– Поймаю, и снова свёклу пропалывать будешь.

Народ засмеялся, потом притих. Отдать десятину, да столько же на церковь – это по-божески. И рискнуть хочется, и страшно. Никита сомнения почувствовал.

– Получится не у всех. Кто-то богатеем станет, другие разорятся и в услужение, в помощники к богатею попадут. Если и там не удержатся, путь один – на грядки.

Вперёд выступил позавчерашний мужик.

– Рыбачить хочу. Поперва сеть нужна, лодка.

– Дам рубль серебром с отдачей до Рождества.

– Не получится, барин! В ноябре река льдом покроется, какая рыбалка?

– Тогда валенки катай, либо камень руби на берегах Волги.

– А будет ли сбыт?

– Богатые ноне везде дома каменные делают. Если одного размера да ровные делать, непременно возьмут.

Выступил вперёд мужик.

– С хутора я, Пафнутий. Бортничать желаю.

Бортничать – заниматься пчеловодством. Отдача долгая. Сначала борти сделать надо, вырубив сердцевину у обрубка бревна, низ и крышу соорудить, а главное – где пчелосемьи брать? И первый мёд, и то в небольшом количестве в июне, а то и в конце июля появится.

– Ну, хорошо, сделаешь борти, а пчёлы где? И первый мёд долго ждать. Всё время чем заниматься будешь?

– Ежели Анна Петровна дозволит, из липы игрушки да посуду делать зачну, на торг в Старицу носить на продажу.

Никита прикинул: из всех вложений – только позволить липу в лесу рубить.

– Барыня дозволяет. Подойди, я запишу.

Мужик подошёл.

– Так, Пафнутий из хутора. Борти и деревянные игрушки, посуда.

Записал Никита. Самому знать и другого желающего на это ремесло не поставить. Нечего конкурентов плодить.

В общем, записались ещё четверо, кроме хуторского. Рыбак Тимофей, которому прилюдно Никита рубль серебром вручил да на бумаге долг записал. Ещё один, Андрон, взялся тачать сапоги, выпросил пятьдесят копеек на покупку кожи. А двое удивили.

– Урожай капусты сняли, землица простаивает. Дозволь коноплёй засадить.

– Чего?

Никита подумал, что ослышался. Про наркоманов в этих временах не слышал он. Мужики, видя его удивление, дружно сказали.

– Из конопли пеньковые канаты и верёвки вьют. Для иноземных купцов и наших корабельщиков ходовой товар.

Никита решил не рисковать. Кто его знает, как пойдёт. Но вложения небольшие, и он позволил. Записал обоих – Михаила и Тихона.

– Деньги на семена нужны?

– Хотя бы пятьдесят копеек.

Дал, куда деваться, долг записал. Всё, желающие кончились. И вдруг баба вскакивает.

– Вдовица я, Матрёной звать. Тоже хочу промыслом заняться.

Мужики вокруг засмеялись.

– А что? Пироги, шанежки печь, расстегаи. Вон Тимоха рыбу ловить будет, поперва по бедности моей пару рыбёшек задарма давать будет. А потом платить стану. Тимоха, будешь давать?

– Буду.

Куда ему деваться, если соседи.

– Барин, на муку деньги дай, пятьдесят копеек. А с торга мешки кто-нибудь из соседей на лошади привезёт.

Никита записал, деньги выдал. Тут уже отступать нельзя.

Народ разошёлся. Два рубля личных денег ушло, а вернут или нет, большой вопрос. Выпивох среди тех, кто вызвался, не было.

Анна Петровна поднялась тяжело. Всё же сход сельский долго длился, уже обедать пора.

– Деньги свои платил?

– Так у тебя же не брал.

– Ох, не вернут. Мало сделать или рыбу вон поймать, продать надо. Рыба свежая недолго улежит. Соль нужна посолить, коптильню ставить.

– Насчёт коптильни мужики сами сообразят, соли купят, не дураки. Лишь бы руки не опустились при первых трудностях.

Тех, кто от сельских работ свободен был, Никита со следующего дня работой загрузил.

– Лес пилить будете, и не абы какой, строевой, для церкви. Выработку учитывать буду. У кого лошади, потом волокушами к дому барыни притянете.

И к Анне Петровне сам.

– Где церковь или часовню ставить будем?

– Церковь лучше, батюшка свой будет. А место сам выбирай, но помни – на высоком месте быть должна.

В имении работы закипели. Кто огородами не занят, лес валит, пилит деревья на брёвна по десять аршин, шкурит на месте. Другие камни на полях и неудобьях выискивают, на телегах и тачках свозят к указанному Никитой месту для фундамента. Место выбрал он удачно, на небольшом возвышении на берегу Нерли. До дома барыни рукой подать и дорогу, тракт Смоленский, видно. Отходы от брёвен Никита велел не жечь и не рубить попусту тонкие хлысты, где верхушки, вполне на строительство торговых лавок при дороге пойдут. Но это на следующий год, для тех, у кого дела хорошо пойдут. Всегда вперёд заглядывать надо. Никита не подозревал о наличии у себя организаторских способностей. А вот припёрло – и проявились.

В комнате вечером Никита деньги пересчитал в узелке. Четыре рубля и несколько копеек.

Барыня видела, что он свои деньги отдал, но после схода ему не вернула. Либо жадна, либо у неё их нет, а скорее всего решила – раз это его затея, пусть риски, в том числе финансовые, на себя берёт. Теперь только терпения надо набраться. Чувство тревожное, начал он, но исполнение от селян зависит, как и его положение при Анне Петровне. Получится удачно – он упрочится, другие селяне потянутся, а прогорит с треском – и он никто, прожектёр, с позором уйти придётся, иначе авторитета у селян и барыни не будет, пустобрёх.

Следующий день просидел в комнате, выходил только на завтрак и ужин. А утром третьего дня не выдержал, пошёл по имению. С удивлением и радостью увидел, что народ, из тех, кто согласился на его авантюру, зашевелился. На берегу Тимофей вбил кол в землю, к нему сеть одним концом привязал, а за второй держал сам, заходя в воду.

– А лодка? – спросил Никита.

– Завтра будет, уже задаток дал. Не новая, так днище просмолю, ещё послужит, крепкая.

– С лодкой сподручнее.

– Оно понятно, так зачем день терять? Я уже ведро наловил. Половину жене отнёс, пусть уху сварит, а половину Матрёне отдал, для пирогов.

О, времени даром селяне не теряли, это вселяло надежду. К холму подъехала телега, муж с женой выгрузили камни. Хорошо бы до осени, до слякоти, успеть фундамент заложить. Только вопрос – из чего раствор для кладки делать? На извести? Её купить надо, дорого обойдётся. На глине? Опасался, что не прочно. А с кем посоветоваться, если в деревне таких специалистов нет?

Другим днём в монастырь отправился, к монахам, объяснил ситуацию.

– А велика ли церковь будет, да из чего стены?

– Часовенка деревянная, душ-то в имении всего сто сорок.

– Тогда не мудри. Площадку разровняй, где стены стоять будут, на штык лопаты углуби, положи крупные камни и всё. Главное, чтобы брёвна на земле не лежали, воду из неё тянуть будут, нижние венцы сгниют. Росли бы у нас лиственница либо дуб, другое дело. Они от воды только крепче становятся. Поставить часовню – благое дело для верующих, мы настоятелю монастыря скажем. Архимандрит Иона одобрит, а то и советника пришлёт. Свели бы тебя с ним, да в отъезде он, в Твери.

Но возвратился в Губино Никита окрылённый. Есть выход. Брёвна скоро подвезут, камней ещё подвода нужна, можно строить. На Руси каждый мужик, у которого руки из нужного места растут, топор держать умел. Многие для себя избы сами ставили. Обычно собирались все мужики с улицы либо деревни, за день– два избу ставили, поскольку работа тяжёлая, особенно с верхними венцами. Одному или двоим бревно вверх не поднять. А уж крышу хозяин сам ладил.

Но часовня – не изба, ставить нужно по православным канонам – в каком месте алтарь, где вход. Через две недели у холма повозка остановилась, спрыгнул с неё послушник. Никита к нему поспешил.

– День добрый!

– И тебя пусть Господь хранит. Здесь, что ли, часовня будет?

– Здесь.

– Место хорошее, удачно выбрали. Со всех сторон видна будет и сухо, не подмокнет, река всё же близко. Какие размеры?

– Стена – одно бревно в пять аршин.

– Квадратная, значит. И ещё придел для алтаря. По праздникам богослужения проводить надо, требы. Одним словом, паству окормлять. Чья задумка?

– Барыни Анны Петровны!

– Архимандрит Иона велел благодарность ей передать.

– А вон она сама идёт, скажи.

Приезд в имение постороннего человека редкость. Анна Петровна со двора приметила, поспешила. Послушник слова Ионы ей передал. Анна Петровна от удовольствия зарделась. Давно не слышала она добрых слов в свой адрес. Осознавала, что не её это заслуга, а Никиты, но послушника не остановила. Кто, в конце концов, владелец имения? Но уже в доме сказала Никите:

– Правильно задумал. У меня руки не доходили. И дёшево обойдётся. Камень и брёвна свои, плотники найдутся.

– Иконы покупать надо, в монастыре иконописная мастерская есть, я видел.

Видел мельком, зато запах киновари и масляных красок учуял. Да, собственно, и тайны в том никакой нет. В монастырях всегда иконы писали, продавали всем желающим. А для монахов и монастыря приработок.

Но с этого дня отношение Анны Петровны к Никите меняться стало в лучшую сторону. К удивлению Никиты, уже через неделю долги стали возвращать. Первым пришёл Тимофей, принёс алтын, или три копейки одной монетой, чрезвычайно гордый собой. Как же, лодку купил, просмолил, сеть забрасывал дважды в день, улов увеличился значительно.

– Барин, ты только алтын возвращённый запиши!

– При тебе сделаю. К тому же я не барин. Владелица дачи Анна Петровна.

– Так ты все дела вершишь, тогда, стало быть, тиун.

– Опять мимо. Тиун – сборщик налогов и хранитель собранного оброка.

– Тогда управляющий.

– Ладно, пусть так.

Никита на бумаге отминусовал алтын. А Тимофей не уходит, шапку бумазейную в руках мнёт.

– Что ещё?

– Семья вся в работе. Рыбу разделывает, солит, вялит. Освободил бы ты от огорода.

– Тогда так решим. Пока последний урожай с огорода не соберёшь, он за тобой. А по осени землю эту заберу.

– А кому отдашь?

– Тебе-то какой в том интерес?

– Сродственник у меня в Старице, человек свободный, разносчик сбитня на торгу. С утра до вечера на ногах, а денег едва хватает семью кормить.

– Ну? – не понял Никита.

– Я ему об тебе обсказал. Таки попробовать хочет.

– Во-первых, я его не знаю, вдруг любитель хмельного либо лентяй? Он прогорит, а мне перед барыней отвечать.

– Головой ручаюсь!

– И что он хочет? Второго рыбака мне не надо, думаешь, рыбы в Нерли неисчерпаемое ведро? Да и цену собьёт тебе.

– Не, он не рыбак, раньше шорником был, навык имеет.

– Так в чём загвоздка?

– Семья у человека, одних детей шесть душ, да бабка старая. Если переедет, где жить?

– Ага, брёвна потребны для избы, разрешение барыни и ссуда?

– Какого суда? – не понял Тимофей.

– Ссуда, это деньги, которые я тебе дал на подъём. Без них много ли ты смог бы?

– Ага, понял. Ты человек учёный, вон какие слова знаешь. Запомню. Так что мне сказать?

– Пусть подойдёт, поговорим.

А Тимофей не уходит.

– Что, ещё один родственник? – усмехнулся Никита.

– Не. Брёвна в лесу рубят для часовенки.

– Есть такое дело.

– Верхушки остаются. Их только в печь можно. Разреши забрать?

– Тебе для чего?

– От веток остругаю, жерди получатся. Из них навес при дороге сделаю. И сам не на солнцепёке, и рыбка не портится.

– Разумно, бери. Когда ты успеваешь рыбу ловить и торговать?

– Тяжело, – вздохнул Тимофей. – Когда сын помогает, когда супружница.

– Пойдём, посмотрим место на дороге. Надо с дальним прицелом. Ты навес поставишь, а другой – лавку. Место нужно. Глядишь – торговый ряд образуется.

– Зачем он мне?

– Э, ошибаешься. Остановится человек, в дороге оголодавшийся, за пирожком к Матрёне подойдёт. А из соседнего навеса копчёной рыбкой так пахнёт, что удержаться сил никаких нет. Купит. Разве тебе копеечка лишняя?

– Ты не торговал ли раньше? Опыт чувствуется.

А ещё через три дня Матрёна пришла, две деньги вернула. Немного, но начало положено. И её деньги на бумаге из долга вычел. Матрёна сопит обиженно.

– Тимохе жерди брать дозволил, а я как же?

– Так он сам попросил, от тебя просьбы не слышал.

– У него навес будет, с прилавком, как в городе. А я вроде нищенки на подаянии.

– А осилишь? Мужская рука нужна.

– Сын сделает, ему уже тринадцать.

Это сейчас тринадцать – ещё ребёнок неразумный. В пятнадцать юношей в дружины брали, новиками, обучали ратному бою. А девушки в эти лета вполне замуж выходить могли.

– Завтра приходи, я с Тимофеем место при тракте выбирать пойду. И для тебя место присмотрим.

– Славно-то как! Буду!

В том, что придёт, Никита не сомневался. Матрёна вдова, сидеть ей не за кем, детей поднимать надо. Жизнь заставила деятельной быть. Никита таких уважал.

С утра на тракт пошли. Ближняя обочина на землях Анны Петровны, а противоположная уже боярину Сыромятникову принадлежит. Нашли место неплохое, с тракта съезд к имению, рядом место подходящее, аршин сто длиной и пять шириной. И лавку поставить можно, и возку или подводе остановиться, не мешая проезду других.

– Тимофей, ставишь здесь, первым будешь. В длину шесть-семь шагов. Матрёна, ты по соседству.

– Он же мне рыбой все пирожки провоняет! Дальше хочу.

– Места хватает, не ссорьтесь. Но строго в одну линию. Тимофей, верёвку натянешь, чтобы ровненько. Во всём порядок нужен.

– Это верно.

На следующий день у крыльца Никиту незнакомый мужчина поджидал.

– Доброго здоровьичка! – поклонился он.

– Родственник Тимофея?

– Он самый. Шорником хочу быть при имении.

Шорник – профессия востребованная. Для лошадей, основной тягловой силы, сбрую делает, хомуты, сёдла. В имении такого не было, селяне на торг в Старицу ездили.

– Опыт-то есть? Сладишь?

– Раньше-то получалось.

– А что в Старице ремесло не завёл?

– Дык избы-то своей нет, угол снимаю. Всё, что выручил на сбитне и медовухе, на еду уходит и хозяину за крышу над головой.

– Избу ставить хочешь?

– За тем и пришёл.

– Условия знаешь?

– Десятину с прибыли барыне, ещё столько на церковь.

– Не забудь, каждое десятое бревно также отдаёшь. Пилишь, возишь, избу ставишь сам. Если изделия свои продавать будешь – место у тракта выделю.

Шорник, именем Парфён, только кивал. Никита с ним в деревню прошёл.

– Избу вот здесь ставить дозволяю, запомнил?

Парфён помялся, Никита сразу понял, о чём шорник просить будет.

– Деньги для начала дам, но только после того, как избу увижу.

Никита всё же человека незнакомого опасался. Дай ему рубль, а он на свой сбитень пустит. Хоть и ручался за него Тимофей, но всё это слова. Случись неприятность, чем Тимофей рассчитываться будет? Свой селянин – другое дело. Изба здесь, семья, да и соседи его знают – не лентяй ли и пустобрёх.

Неделю шорник с семьёй да ещё одним мужиком, родственником, лес валили, на лошади волокушей таскали. А потом венец за венцом избу поднимать стали. Никита почти каждый день инспектировал, убедился – трудолюбив Парфён. Солнце встало, и он на ногах, и так до заката.

Через две седмицы избу закончил. Крышу деревянными плашками накрыл. В ряду старых, покосившихся избёнок его изба хоромами показалась. К Никите пришёл.

– Готова изба. Завтра семью перевозить буду.

– Славно. Сколько тебе на обзаведение ремеслом надо?

– В рубль уложиться должен.

Никита долг на бумаге записал, деньги отдал.

– А жёнка у тебя что умеет?

– Платки пуховые вязать, только в имении я коз не видел.

– Встанешь на ноги, сам купишь.

В полдень следующего дня по дороге мимо имения в деревню телега проехала со скарбом. На задке дети малые сидят, за телегой старшие дети с мамашей идут. Никите приятно. Больше работников – больше доход. А деньги потихоньку капали. За первый месяц Тимофей половину долга отдал, а Матрёна четверть. Деревенские, как увидели, что переселенец избу справную поставил, гурьбой к Никите.

– Мы тоже избы хотим!

– А чего же раньше не ладили?

– Барин, что помер-то, лес пилить не давал.

Никита людей уже узнал, кто на что способен.

– Тебе, тебе и тебе дозволяю. Ладить избы будете в ряд, по соседству с избой Парфёна.

– А мы как же? – обиделись другие.

– Трудом заслужить надо. Вот ты, Герасим, после огорода чем занимаешься?

– Дык отдыхаю.

– Знаю я, как отдыхаешь. Кости с другими бросаешь, а изба покосилась, скоро завалится.

Кости, это когда бросают очищенные и вываренные до белизны мелкие кости животных, обычно на интерес. Слава богу, карты игральные до деревни ещё не дошли, а в городе, в кабаках, поигрывали.

И закипело строительство. Каждому хочется избу красивой сделать. На крыше конёк резной, расписной, такие же наличники на окнах. В старых избах полы земляные были, а в новых уже деревянные, на городской манер. Ожила деревня, дух соперничества появился. За первыми мелкими торговцами – рыбаком и пекарем – следили. Смотрели, а у них дела медленно и трудно, а в гору идут. А уж когда Тимофей всей деревне объявил, что с долгом рассчитался и избу новую ставить будет, пошли к Никите, по одному-два.

Никита решил по весне оставить всего два огорода, на прокорм селянам и барыне со слугами. Огороды – не чета современным, по сто шагов, а то и более в длину, да в ширину – тридцать-сорок. Такой ещё поди обработай. А остальную пахотную землю отдать под лён и коноплю. Рискованно, но без риска не вырваться из нужды. Селянам помочь надо. Беда в том, что земли тощие и у каждого деревенского небольшой клочок земли, да и то не свой. А если не свой, то большого энтузиазма нет, не заинтересованы люди в конечном результате. Кто хорошо работал и кто спустя рукава, одинаково по весне голодали. Заинтересовать надо, пусть вкалывают, но и получают прибыль, жизнь улучшают. Свой интерес, он всегда у человека на первом месте. Иногда задавался вопросом. Зачем лично ему это надо? Он не специалист сельского хозяйства, допустит ошибку – засмеют, а Анна Петровна выгонит. Прожектёр! Но пока удавалось. Упорен Никита был, в науке без этого никуда. А ещё мысль была. Никто не знает, когда умрёт, поэтому каждый день надо прожить с полной отдачей, а не лёжа с банкой пива перед телевизором.

Погода начинала портиться, по утрам прохладно стало. Селяне убирали в закрома всё, что осталось на огородах. Большую часть свозили в амбары барыни, часть себе на прокорм. Барыне налог отдавать надо, часть себе и прислуге оставить, оставшееся – на продажу.

Тимофей, а следом Матрёна ссуду вернули. А в сентябре, как зарядили дожди, с обозом явился тиун, сборщик налогов. В Твери наместник царский правил как гражданская власть, а военная была в руках воеводы, царского назначенца. За налогами следили, за недоимку могли часть земли отобрать или ценное, на продажу, например лошадей, возок барский.

Но выкрутились. Часть налога овощами забрали, два рубля Никита своих отдал, надеясь вернуть на деятельности инициативных селян. А потом зарядили дожди, развезло дороги. По тракту ездить почти перестали, и торговля затихла. Матрёна к Никите, в слезах вся.

– Что делать-то? Кому пироги продавать? Только на ноги подниматься стала, дитяткам обновки купила.

Оно понятно, пирожки, расстегаи и прочую выпечку надо продавать свежей, в идеале – горячей. Никита поразмышлял.

– Пряники печатные делать можешь?

Никите почему-то пряники тульские на ум пришли. Дожди вечно идти не будут, пряники полежать могут.

– Это что?

Никита, как мог, объяснил.

– Резчика по дереву надо, на доске форму вырезать, желательно с рисунком. Тесто с начинкой. Можно с яблоками варёными. Сладкие получатся и лежат долго. Складывай в чистый ящик, а как распогодится – на дорогу.

Матрёна слушала внимательно.

– Формы закажу, а пряники делать погожу. Как подмораживать начнёт, поедут по тракту, завсегда так было.

Первые пряники на пробу Матрёна принесла через две седмицы.

– Ох, сколь тяжко они дались! То сгорят, то начинка вылезет. Зацени, барин.

Вечером с Анной Петровной сели пить сыто, отпробовали пряников. Начинка разная – с яблоками, крыжовником. Получилось вкусно. Никита сразу решил – надо лавку в Старице ставить на торгу. Выделить лошадь, подводу. Кроме пряников и другие изделия из имения возить можно – сёдла, хомуты, деревянные поделки. В городе в ненастье торговля побойчее.

Анна Петровна, пряников отведав, сказала:

– Вроде жизнь налаживаться начала. Я уж отчаялась, хотела дачу продать. Да много ли за неё выручишь? В городе хороший дом не купишь.

– С дачи доход пока небольшой, на следующий год лучше будет.

– Цыплят по осени считают, – ответила барыня. – Ты молодой, для тебя год не срок. Вот не знаю, что бы отдала, лишь бы десяток лет скинуть. Молодым-то как хорошо, не болит ничего. Ты, Никита, поймёшь это лет через двадцать.

А у Никиты в голове мысли вертятся про эликсир, что Антип создал. Почему бы не попробовать? Правда, на человеке Антип своё изобретение не пробовал. Собственно – оно и не его, в старинных книгах вычитал. Одно странно, читали эти фолианты другие алхимики, а сделал Антип. Или алхимики были одержимы получением золота, созданием философского камня, а на эликсир долголетия внимания не обращали? Без согласия Анны Петровны пробовать нельзя. Но и объяснить ей, что алхимик создал, невозможно. Женщина, что с неё взять? Разболтает приятельницам, слухи о некоем алхимике или его чудодейственном эликсире до верхов дойдут. Оказаться снова в застенках пыточных дел мастеров Никите никак не хотелось. У них там всю харизму по полу расплескать можно и жизнь на дыбе закончить. Видел он уже Годунова. Жёсткий и жадный мужик, для него жизнь человека – тьфу, как комара прихлопнуть.

Намекнул осторожно барыне.

– Анна Петровна. Послушай внимательно, но слово дай, что никому, ни одной живой душе не расскажешь.

О, как женщины любят чужие секреты! Хлебом не корми!

– Вот тебе крест в том!

Барыня перекрестилась на икону в красном углу.

– Есть у меня снадобье, состав у одного старца узнал. Мне он перед смертью поведал, – вдохновенно стал врать Никита.

Про старца в последнюю секунду придумал. Если барыня и болтнёт кому, старца искать не будут, якобы помер. Врать нехорошо, тем более барыня ему верит, в рот смотрит. Ни в чём он её раньше не подвёл.

– Я снадобье сделал, больших трудов стоило, поскольку из редких веществ создано.

– Не пойму я, о чём ты?

– Не досказал я, не перебивай, Анна Петровна, не то собьюсь.

– Молчу, молчу! – Барыня ладонь ко рту прижала.

– Так вот, – продолжил Никита. – Снадобье это молодость возвращает.

При этих словах барыня не сдержалась, вскрикнула. Глаза от удивления округлились, заблестели. Только в сказках молодость возвратить можно, то в чане с молоком искупавшись, то отведав молодильных яблок. О чём женщины жалкуют всегда, так это о появившихся морщинах, увядающей коже. Уже не так свежа и привлекательна, мужчины не провожают восхищёнными взглядами, скорее равнодушными. А тут ей управляющий на полном серьёзе такое предлагает. Вся обратилась в слух.

– Дорого ли твоё зелье?

– За-ради тебя без оплаты. Но только всё втайне держи и все мои указания выполняй.

– Всё сделаю, – просипела внезапно пересохшим горлом барыня. – Когда приступим?

– Завтра с утра.

А барыню от нетерпения уже крупная дрожь бьёт. Воистину – услышал Господь её молитвы и просьбы. Сначала мужчину просила, пусть не мужа, а управляющего хозяйством. Чтобы не вороватый да толковый. Найти такого трудно. И вдруг нате вам! Появился Никита. И ведь случайно вышло, из-за сломанного колеса. Господь свёл, хорошо – подвезла его. А если бы голос свыше не услышала, мимо проехала? Потом о здравии молиться стала. О возвращении молодости не мечтала, здоровой быть бы, всё же года изрядные. И снова помощь, от кого не думала. Боярыня всю ночь не спала, извелась. В голову разные мысли приходили. Да и как им не быть? Жизненный опыт, житейская осторожность сказывались, что с возрастом приходят. Даже уж вовсе крамольная мысль закралась, а тот ли Никита человек, за которого он себя выдаёт? Что она о нём знает? Начала припоминать. А ничего! Где жил, чем на жизнь зарабатывал? Даже обругала себя – дура старая! Приблизила человека, а прошлое его – тёмное пятно. Не колдун ли, чернокнижник? Опоит зельем, добьётся своего и исчезнет. Себя же опровергла. А чего он добьётся? Денег у неё нет, соблазнит? Не столь она хороша, соседские помещики не заглядываются. И всё же? Никита молод, а умён, рачителен, рассудителен не по годам. Зрелые, с сединами, мужики его слушают рот раскрыв. А кто поверил, никто не прогадал, не пожалел. Зашевелилась деревня, ровно с приходом Никиты новую жизнь в неё вдохнули.

Решила – надо попробовать, хуже не будет. В зеркало, единственное на даче, внимательно себя оглядела, вроде каждую складку или морщинку запомнить хотела. Отныне зеркало – не предмет разочарования, показывающий все её недостатки, а верный друг, который покажет возвращение молодости и красоты. В том, что всё должно получиться, она уверилась. Кто не верит в лучшее?

За завтраком поглядывала на Никиту с любопытством и интересом. В тарелке вяло ковырялась, аппетит пропал. А уж когда после застолья Никита к себе в комнату пригласил, едва не впереди него побежала.

Никита тоже в предшествующую ночь уснуть не мог. Антип честно рассказал, что опробовал эликсир только на собаке. А какую дозу человеку давать? Как долго курс? Если результаты будут, прекращать приём или дозу уменьшить? Сплошь вопросы без ответов. Решил начинать с малого. Как в медицине говорят – не навреди! Не врач он, но постулат знал.

В комнате склянку достал, кружку, в которую воды плеснул на донце. Потом притёртую пробку открыл. Барыня за ним широко открытыми глазами смотрела. Никита всего одну каплю в кружку капнул. Размешал ложкой, барыне протянул.

– Выпей.

Барыня перекрестилась.

– Господи, помоги!

Понюхала, пахнет приятно, на отраву не похоже. Выдохнула и выпила залпом. Тут же за край стола ухватилась.

– Ой, что-то голова кругом пошла.

Никита под локоток подхватил, усадил на постель. Ему самому интересно было понаблюдать, как эликсир подействует. Помнил он, как в подвале у Антипа только понюхал, и у него голова закружилась. Барыня быстро в себя пришла.

– И всё?

– Нет, матушка Анна Петровна! Каждый день под моим присмотром зелье принимать будешь.

– А как долго?

– Пока сама не остановишь. Ты же в маленькую девочку превратиться не хочешь?

Барыня помотала головой. Лечение оказалось совсем не противным. Поможет – хорошо, а нет, так она не теряет ничего. Немного разочарованная, барыня удалилась к себе. Никита склянку спрятал, оделся. Пожалуй, надо в Старицу на торг днями съездить, тулуп овчинный и тёплую шапку купить. Вышел во двор, а там светло от выпавшего снега. Воздух чистый, морозный, снег под сапогами похрустывает, как мочёная антоновка. Хорошо-то как! И вдруг мысль – а зачем он всё это делает? Деревней занимается, барыней. Ведь знает из истории, что после смерти ненавистного Годунова в России Смутное время наступит. И ждать не так долго осталось – семнадцать лет. А за великой Смутой нагрянут поляки. Основная масса по Смоленскому тракту на Москву пойдёт, но часть и на Тверь двинется, другие города. Что тогда с деревнями, дачей, людьми будет? Успокоил себя тем, что дачу в шестьсот десятом году, до Смуты, продать выгодно можно будет, увезти людей и барыню подальше, в Пермь, Вятку, Архангельск, куда поляки добраться не успеют. Это при условии, что жив к тому времени будет, не достанут его в Губино сатрапы Годунова, в чём полной уверенности не было. А ещё подспудно надежда была. Проснётся он утром, да не в комнате на даче, а у себя дома, в своём времени. Но день шёл за днём, а ничто в плане возвращения не менялось. Руку на сердце положа, хотелось по большим улицам пройтись, зайти к друзьям. Небось потеряли уже его. А ещё хотелось пельменей, которые любил.

Вспомнив о них, прошёл в поварскую.

– Мясо найдётся?

– В деревне свинью забили, добрый кусок принесли.

– А мука есть ли?

– Целый мешок. Пшеничная, крупитчатая.

Никита поразмыслил. Как фарш сделать, коли мясорубки нет? Спросил кухарку:

– Два фунта мяса можешь ли ножом на мелкие куски порезать?

– Как скажешь, Никита. Нешто трудно? А дальше чего?

– Я подскажу.

Никита в свою комнату прошёл, верхнюю одежду скинул. В поварской руки вымыл. Кухарка ножом орудовала ловко. Потом под приглядом Никиты тесто замесила, раскатала скалкой. Никита ножом на квадратики порезал. Раньше он стаканом кругляшки выдавливал, а сейчас приспосабливаться надо. Лук мелко порезали, в фарш добавили, соли пару щедрых щепоток.

– Чёрный перец найдётся?

– А разве другой бывает?

Хм, о красном или душистом не знают. Никита пельмени лепить стал. Кухарка посмотрела – дело не хитрое, помогать стала. Вода в котле закипела, он туда всю стряпню сбросил. Конечно, не пельмени получились, нечто похожее. Вроде кавказские народы не мясорубку используют, а ножами мелко мясо рубят. Сам поварёшкой помешивать стал. Кухарка спросила.

– Суп будет?

– Нет. Пельмени называются.

Когда он посчитал, что пельмени готовы, вытащил, разложил по тарелкам. Две порции побольше оставил для себя и барыни, поменьше – кухарке.

– Пробуй!

А сам тарелки с пельменями в трапезную принёс. Пока остывали, к барыне прошёл.

– Анна Петровна, кушать подано. Блюдо новое, сам делал.

– Неужто?

– К мясу женщину подпускать нельзя.

– Кого?

– Ну, бабу. Блюдо испортит.

Не было ещё слова такого – женщина. Баба, это когда народ простой, сударыня – это о белой кости. Ещё можно девица, коли молодая, либо супружница, если замужняя.

Барыня осторожно попробовала. Понравилось. Она тарелку умяла, не отставая от Никиты.

– Как называется стряпня?

– Пельмени.

– Хм, в первый раз слышу, как и пробую. Где видел?

– В Архангельском крае, – соврал Никита.

Пельмени на Русь позже пришли, в сибирских походах наши подглядели у местных.

– Не была, – посожалела боярыня.

– Мир велик, и чудес в нём много, – сказал Никита.

– Много ли повидал? Рассказал бы чего.

Никита коротенько рассказал о Персии. Сам там не был, но читал. О крепостях, ярких одеждах, дворцах говорил. Барыня слушала открыв рот. Анна Петровна поойкала, повосхищалась, а потом спросила Никиту:

– Ты из наших будешь?

Никита напрягся. Такого вопроса он ожидал, но не хотел. С ответом помедлил. Врать не хотелось, а правду поведать не мог, уж слишком неправдоподобна. Барыня поняла его по-своему. При Годунове вперёд продвинулась его многочисленная родня. А некоторым, даже из старинных, уважаемых родов, пришлось уйти в тень, а то и сбежать из столицы. Полагали – на время, да только затянулось оно, кончилось великой Смутой. Хуже всего, в столице в тот момент не оказалось никого, способного организовать бояр и народ, дождались не нового правителя, а поляков, Лжедмитрия.

И приняла барыня Никиту за такого беглеца. И немудрено – грамотен. Сама видела, как писал он. Не многие писари из монахов в скорости письма с ним сравнятся. А это один из показателей, что не из простых людей Никита. Для образования учителя нужны, богатые дворянские семьи выписывали из-за границы, за деньги немалые. Дворянских отпрысков из бедных семей учили монахи. А посадские дети, если желание учиться большое было, шли в монастыри послушниками.

Так Никита не только писать зело зол, так и грамотен в ведении управления хозяйством. Послушник так не сможет, что он видит, кроме кельи монастырской. Стало быть, у отца уму-разуму Никита обучался, присматривался. И повадки благородные, дела честно ведёт, своими деньгами рискнул, не попытался у неё, женщины беззащитной, копеечку украсть, не то что рубль. А ещё – за собой смотрит. Правит бородку, ногти чистые, в баню часто ходит. И чем больше доводов Анна Петровна находила, тем сильнее убедила саму себя, что Никита кровей дворянских. Пройдёт время, опалу снимут, и тогда он откроется. И зачем пристала к человеку, в смущение ввела? Был бы нечестен, врал на голубом глазу.

– Прости, – поднялась с кресла барыня. – Не хотела в душу лезть.

– И ты прости, что не ответил. Не могу пока открыться, причина есть.

Но любопытство женское сильно. Спросила, не удержалась:

– Шурин царский Борис тому причина?

Никита кивнул. Он думал о своём, барыня о своём, но Годунов действительно причиной был. Барыня сразу успокоилась. Стало быть, не прост Никита, положиться во всём на него можно, поскольку для человека благородного происхождения честь не пустой звук.

По холодам работы на огородах прекратились. Никита дал неделю селянам отдохнуть, свои дела в порядок привести, потом мужчин определил на возведение часовни. Морозец лёгкий, градусов пять– шесть. По ощущениям, конечно. Уличных градусников не было ещё. Часовня невелика, за три дня сруб поставили, потом плашки дубовые тесать стали, крышу перекрыть. Медная крыша была бы красивее и долговечнее, но стоила дорого.

Каждый день начинался с того, что Никита эликсир давал барыне. Через месяц сам стал замечать различия. В первую очередь разгладились морщинки у глаз, так называемые «гусиные лапки», потом у уголков рта, на лбу. Как-то незаметно пропала седина. Не много её было, отдельные волосики, не пряди. Но исчезли же. Затем голос меняться стал, звонкость, живость появилась, без возрастной низкозти звуков. Никита все изменения старательно записывал, даты ставил. Потому как относился к действию эликсира, как к эксперименту, причём редкому, необычному. Сначала наблюдение, потом какие-то выводы делать можно. Конечно, эксперимент неубедительный, потому как на одном испытуемом проводится. Для чистоты эксперимента он должен быть повторяем в десятках, а то и сотнях случаев. Плохо, что Никита не знает дозы. Одна капля – это много или мало? Вполне может статься, что доза мизерная. Но и переборщить страшно. Анна Петровна ничего плохого ему не сделала, и проводить над ней эксперименты – кощунство. Добрая, жалостливая, но при этом не ума палата и знания мизерные. Но это в сравнении с людьми его времени.

Вечерние посиделки с барыней незаметно вошли в традицию. После ужина сидели в комнате Никиты, и он рассказывал ей, что знал о чужих краях. Понятно – с поправкой на время, на XVI век. Хоть Анна Петровна в возрасте была, а впитывала знания как губка. Ей бы в молодости образование хорошее дать, но увы.

Изменения во внешности барыни стала замечать дворовая прислуга. Кухарка Авдотья сказала портомойке Василисе.

– Ты глянь, как похорошела барыня, как появился в доме мужик, так прямо расцвела, как будто лет пять сбросила.

– А чего не хорошеть? Никита все заботы по даче на себя взял. И на работе она не надорвётся, тяжелее ложки не поднимает ничего.

– Не влюбилась ли?

– В её-то годы?

В ноябре снега навалило, в конце месяца морозы ударили. В доме тепло, уютно, выходить не хочется. Селяне уж месяц как сменили подводы на сани. На тракте, что недалеко от дачи от Торжка и Старицы к Смоленску идёт – затишье. На реках лёд встал, обозы по рекам потянулись. Хоть и извивается река причудливо, а всё же ехать сподручнее. Ни спусков, ни подъёмов нет, лёд гладкий, лошадь сани легко тянет. А кроме того, по реке к любому населённому пункту добраться можно. Издавна повелось – все деревни, сёла и города на берегах рек строились.

Кто из селян поделками торговал, не на тракте торговлей промышляли ноне, а на берегу. По морозу согреться хочется. А тут, пожалуйста, тёплые пирожки, горячий сбитень, а желающему – вязаные либо заячьи шапки, валенки. А ещё – вёдра или бадейки с овсом, лошадь подкормить. Если животина сыта, то тянет лучше и не мёрзнет.

Барыня на санях-розвальнях в Старицу съездила, как Никите сказала – знакомых повидать. Но и дело сделать, Дворянское собрание посетить, где насущные проблемы обсуждались – виды на урожай, налоги.

Вернулась довольная, лицо с мороза румяное. Обедать не стала, сразу к Никите. Новости уездные ему пересказала да не удержалась, похвасталась.

– Знакомые, все как один, похвалы делают. Как похорошела, помолодела. Твоя заслуга, Никита! Прямо отбою не было, интересовались – как получилось, чем пользовалась. Едва сдержалась о зелье не рассказать.

Ну да, Никита и селяне каждый день барыню видят, изменения не так в глаза бросаются. А в Старице у знакомых Анна Петровна месяца три не была, изменения во внешности в глаза бросились.

Эликсир продолжили принимать. Уровень его в склянке почти не понизился. Что такое капля в день? Но Никита решил ингредиенты неспешно искать.

Испросил разрешение сани взять и ездового Андрея, поехал на торг. Обошёл все прилавки. Покупай, чего душе угодно. Шубы, тулупы, одежду мужскую и женскую, украшения, еду и оружие, предметы для хозяйства – дубовые и сосновые бочки, навесы для дверей, топоры и косы. Глаза разбегались от разнообразия товаров. Но время шло, световой день зимой короток, а нужного Никите товара не было, отчаяние брать стало. Рано или поздно эликсир в склянке закончится. Что тогда? Уже решил в Губино возвращаться, как в ряду, где торговали травами лечебными, на старика наткнулся. Сед, морщинист, сидит спокойно. Другие торгаши товар свой нахваливают, а дед молчит.

– Есть ли у тебя масло каменное? – поинтересовался Никита.

Дед из-под густых бровей глянул. Взгляд неожиданно острый, оценивающий. И глаза не стариковские – выцветшие, а карие, молодые.

– А знаешь ли, вьюнош, что это такое?

Никита давно не юноша, так его уж лет пятнадцать никто не называл. Но по сравнению со стариком разница в возрасте в самом деле велика, полвека, не меньше.

– Не знал бы – не спрашивал.

– Вот этот горшочек.

Дед ткнул пальцем.

– Дозволь товар твой проверить?

Дед хмыкнул.

– Смотри, да лучше не найдёшь.

Никита горлышко развязал, куском кожи перевязанное. Понюхал, кончик пальца в жидкость опустил, лизнул. Оно самое.

– За сколь отдашь?

– Рубль серебром. Товар редкий, для понимающего человека.

Товар в самом деле редкий, специфический. Никита торговаться не стал, деньги отдал. Дед, не торопясь, с достоинством, в кошель на поясе монету убрал.

– Что-то лицо мне твоё не знакомо. Не Старицкий?

– Проездом, – соврал Никита.

Старик хмыкнул недоверчиво. Никита решил поинтересоваться.

– А живица есть?

– Есть.

Старик голос понизил.

– Ты не волхвуешь ли?

Вопрос в лоб. Церковь и государство волхвов преследовали, считалось – язычество.

– Есть маленько, – не стал врать Никита.

Старик быстро по сторонам посмотрел, не слышат ли соседи?

– Приходи в воскресенье ко мне. Я живу за Введенской церковью, третий дом от угла по правую руку. Алексея спросишь.

– Буду, – кивнул Никита. – За живицу сколько?

– Так бери.

– Благодарствую.

Никита горшочек с драгоценным приобретением в руки взял, прижал к груди. Через толпу покупателей пробился к выходу. Андрей заждался уже, вокруг саней ходил, ногами в валенках притоптывал.

– Замёрз уже. А покупки где же?

– Да вот они.

Андрей посмотрел, скривился. Стоило из-за двух маленьких горшочков весь день мёрзнуть? Чудит барин!