Глава 23
Под вино и музыку

Томас Мур, сладчайший из поэтов, писал:

Но он придерживался такого мнения лишь в юности, когда еще не знал о важности хорошего пищеварения. Для молодого и полного сил юноши грезы любви, без сомнений, самая замечательная вещь, и влюбленные, как правило, едят мало. Но для мужчины, повидавшего мир и хорошенько хлебнувшего из чаши жизни, нет ничего лучше, чем хороший обед. «Жесткое сердце и хорошее пищеварение – вот залог счастья», – говорил Талейран, циник, хорошо знакомый с нравами времени и своей формации. Овидий писал об искусстве любви, а Брийя-Саварен об искусстве приема пищи, и я вас уверяю, гастрономическое произведение блестящего француза намного более широко известно, нежели страстные песни римского поэта. Разве есть люди, не считающие самым лучшим временем суток то, когда можно сесть за красиво сервированный стол с вкуснейшими яствами, хорошим вином и приятной компанией? Все заботы и волнения исчезают, уступая место абсолютному удовольствию. Обед с англичанами обычно является крайне тяжелым событием: во всем чувствуется какая-то тягость, которая передается всем гостям, и они пьют и едят с мрачно-торжественным усердием, как будто их задействовали в священном ритуале. Но есть некоторые люди, и их, увы, очень мало, которые обладают редким искусством давать хорошие обеды – хорошие и в смысле еды, и в смысле общения.

Марк Фретлби был одним из таких редких индивидуумов. У него было врожденное чутье собирать вместе приятных людей – людей, которые, можно сказать, идеально подходят друг другу. Он имел прекрасного повара, а вино его превосходило все ожидания, и поэтому Брайан, несмотря на все тревоги, был рад, что принял приглашение. Яркий блеск серебра, звон бокалов и аромат цветов – все это вместе с приглушенным расслабляющим светом свисающих с потолка розоватых ламп не могло не порадовать его.

На одной стороне зала были панорамные окна, выходящие на веранду, и из них открывался вид на зелень деревьев и ослепительные цветы под приглушенным нежным светом сумерек. Фицджеральд вел себя как можно более независимо и непринужденно, насколько это было возможно, несмотря на его костюм для верховой езды. Он сел рядом с Мадж, довольно попивая вино и слушая приятную болтовню, разносящуюся со всех сторон.

Феликс Роллестон был в прекрасном настроении, тем более что миссис Роллестон сидела с противоположной стороны стола, подальше от его взгляда.

Джулия Фезервейт сидела рядом с мистером Фретлби и так усердно с ним разговаривала, что ему начинало казаться, что ею овладел дьявол.

Доктор Чинстон и Петерсон сидели напротив, а старый колонист, которого звали Валпи, имел честь сидеть справа от мистера Фретлби.

Беседа коснулась темы, вечно актуальной и такой противоречивой – политики, и мистер Роллестон решил, что это хорошая возможность озвучить свое мнение по поводу правительства колонии и показать своей жене, что он на самом деле старался сделать так, как она хотела, и стать уважаемым среди представителей власти.

– Ей-богу, знаете, – начал он, завладев вниманием гостей, таким тоном, как будто его слушали в палате общин, – страна катится к чертям. Что нам нужно, так это такой человек, как Биконсфильд.

– Да, но подобные люди рождаются раз в столетие, – сказал Фретлби, который с улыбкой слушал рассуждения Роллестона.

– Может, это и к лучшему, – сухо заметил доктор Чинстон. – Если бы это случалось чаще, гениальные умы стали бы заурядностями.

– Что ж, когда меня изберут, – сказал Феликс, у которого были свои взгляды по этому поводу, – я, возможно, организую свою партию.

– В поддержку чего? – спросил Петерсон с любопытством.

– Так, знаете, – засомневался Роллестон. – Я еще не составил полную программу, поэтому не могу вам точно ответить.

– Да, если уж выступать, так по полной программе, – заметил доктор, сделав глоток вина, и все засмеялись.

– А на чем же основаны ваши политические взгляды? – спросил мистер Фретлби рассеянно, не глядя на Феликса.

– Вообще, я читал доклады парламента, историю законодательства и… и «Вивиана Грея», – начал объяснять будущий политик, чувствуя, что теряется в мыслях.

– Роман, который является во многом «противоестественным», как признавался его же автор, – заметил Чинстон. – Не стоит строить свои политические схемы, основываясь на идеях из этого романа, ведь вы не найдете наивных лордов в наше время.

– К сожалению, нет, – ответил Роллестон мрачно, – но мы можем найти Вивианов Греев.

Все старались сдержать улыбки, такой жалкой была эта попытка возразить.

– Но в конце концов он потерпел неудачу! – воскликнул Петерсон.

– Конечно, – ответил Феликс с недовольством, – он сделал женщину своим врагом, а мужчина, совершивший такую глупость, заслуживает неудачу.

– Вы такого высокого мнения о женском поле, мистер Роллестон, – сказала Мадж, подозрительно взглянув на жену этого джентльмена, которая с удовольствием слушала бессмысленную болтовню своего мужа.

– Вы заслуживаете этого, – ответил Роллестон галантно. – А вы раньше не занимались политикой, мистер Фретлби?

– Что? Я? Нет… – ответил хозяин дома, очнувшись от глубокой задумчивости. – Боюсь, я недостаточно патриотичный, и к тому же моя работа не позволяла мне бросить все.

– А теперь?

– А теперь, – повторил мистер Фретлби, взглянув на свою дочь, – я собираюсь совершить путешествие.

– Это прекрасное времяпрепровождение, – поддержал его Петерсон. – В мире столько всего удивительного и странного для нас.

– Я повидал достаточно странных вещей в Мельбурне в молодости, – сказал старый колонист.

– Подождите! – вскрикнула Джулия, закрыв руками уши. – Не рассказывайте мне, я уверена, что это что-то неприличное.

– Да, мы не были святыми, – сказал старый Валпи, усмехнувшись.

– И, если честно, не особенно изменились, – сухо заметил Фретлби.

– Вот вы обсуждаете свои театры, – продолжил Валпи, у которого было то особое настроение пожилого возраста, когда безумно хочется, чтобы тебя слушали. – А ведь у вас нет такой талантливой танцовщицы, как Розанна, например.

Брайан вздрогнул, услышав это имя снова, и почувствовал прикосновение холодной руки Мадж.

– А кто такая Розанна? – спросил Феликс с любопытством.

– Танцовщица и эстрадная актриса, – ответил Валпи, качая головой. – Такая красотка! Мы все сходили с ума от нее – такие волосы, такие глаза… Ты помнишь ее, Фретлби?

– Да, – ответил хозяин дома удивительно сухим тоном.

Но прежде чем мистер Валпи смог развить эту тему, Мадж поднялась из-за стола, и остальные дамы последовали ее примеру. Как никогда вежливый Роллестон открыл двери для дам и получил радостную улыбку от своей жены за, как ей казалось, блестящую речь за столом.

Фицджеральд сидел тихо и размышлял, почему же Марк так переменился в лице, услышав имя «Розанна» – видимо, у миллионера было что-то общее с этой актрисой, и он не хотел, чтобы ему напоминали о похождениях его молодости? Да и кому это понравится?

– Она была прекрасна, как фея, – продолжил Валпи со смешком.

– А что с ней стало теперь? – резко спросил Брайан.

Марк Фретлби поднял взгляд, услышав этот вопрос.

– Она уехала в Англию в пятьдесят восьмом, – сказал пожилой гость. – Я не помню точно, кажется, в июле или августе, но определенно в пятьдесят восьмом году.

– Прости меня, Валпи, но мне не кажется, что воспоминания о какой-то балерине интересны гостям, – резко прервал его Фретлби, наливая себе бокал вина. – Давайте сменим тему.

Несмотря на явное желание хозяина дома, Фицджеральд решил продолжить этот разговор. Но вежливость не позволяла ему это сделать, и он успокоил себя мыслью, что после обеда расспросит Валпи об этой балерине, чье имя вызвало у Марка такое возмущение.

Однако, к его разочарованию, когда джентльмены вышли в гостиную, Фретлби увел старика к себе в кабинет, где сидел с ним весь вечер, вспоминая старые времена. Тогда Фицджеральд пошел искать свою невесту и нашел ее за пианино в гостиной. Она играла одну из пьес Мендельсона.

– Какую странную вещь ты играешь, Мадж, – бросил он небрежно, опустившись в кресло рядом с ней. – Это больше похоже на похоронный марш.

– Боже, так оно и есть! – согласился вошедший в этот момент Роллестон. – Хотя я не разбираюсь во всей этой классике. Лучше бы сыграли что-нибудь легкое.

– Феликс! – прервала его жена суровым голосом.

– Моя дорогая, – опрометчиво начал он, опьяненный шампанским, – ты заметила, что…

– Ничего особенного, – ответила миссис Роллестон, глядя на него холодными глазами, – кроме того, что Оффенбах кажется мне грубым.

– А мне так не кажется, – сказал Феликс, садясь за пианино, когда Мадж встала, – и, чтобы это доказать, его я и сыграю.

Он быстро пробежал пальцами по клавишам, и в комнату ворвался блестящий галоп, который немедленно разбудил всех гостей, чувствовавших себя сонно после обеда. Когда все приободрились и оценили его игру, Роллестон приготовился развлекать их дальше – он был одним из тех людей, которые готовы были растрачивать свой талант налево и направо.

– Вы, наверное, еще не слышали последнюю песню Фрости? – спросил он, закончив галоп.

– Это автор «Коль скоро» и «Как же так!»? – спросила Джулия, захлопав в ладоши. – Я так люблю его музыку, и слова у него такие хорошие!

– Невероятно глупые, она хотела сказать, – прошептал Петерсон Брайану. – В них смысла не больше, чем в заголовке.

– Спой нам эту новую песню, Феликс, – скомандовала Дора, и ее послушный муж подчинился.

Песня называлась «Где-то там», слова ее написал Вашти, а музыку – Фрости, и это была одна из тех песен, которая могла иметь какой угодно смысл – если, конечно, его вообще удавалось найти. У Феликса был приятный голос, хотя и не очень сильный, музыка была неплоха, а слова загадочны. Первая часть звучала примерно так:

Вторая часть была очень похожа на первую, и когда Феликс закончил, дамы одарили его аплодисментами.

– Прекрасная песня! – вздохнула Джулия. – Такая глубокая…

– И какой же в ней смысл? – спросил Фицджеральд с недоумением.

– В ней его нет, – спокойно ответил Феликс. – Не может же быть мораль в каждой песне, как в баснях Эзопа?

Брайан пожал плечами, и они с Мадж отвернулись.

– Должен сказать, я согласен с Фицджеральдом, – сказал доктор. – Мне нравится, когда в песнях есть смысл. Слова той, которую вы спели, так же загадочны, как стихи Браунинга, но здесь нет ни капли его гениальности.

– Вы просто обыватель, – прошептал Феликс себе под нос и освободил место у пианино для Джулии, собиравшейся спеть балладу «Вниз по склону», которая за последние два месяца произвела фурор в Мельбурне.

В это время Мадж и Брайан вышли на улицу под лунный свет. Была прекрасная ночь с безоблачным синим небом, мерцающим тысячами звезд. Большая желтая луна светила на западе. Мисс Фретлби села на мраморный парапет бассейна, вода в котором была похожа на зеркало, и опустила руку в прохладную воду. Фицджеральд прислонился к ветке огромного дерева магнолии, чьи блестящие зеленые листья и нежные кремовые цветки выглядели сказочно под лунным светом. Перед ним находился дом, откуда через широкие окна струился свет множества ламп с красноватыми абажурами. В окнах были видны гости, очарованные музыкой и вальсирующие под аккомпанемент Роллестона. Их темные фигуры кружились, а пленительная мелодия вальса переплеталась с их веселым смехом.

– Напоминает дом с привидениями, – заметил Брайан, вспомнив стихи Эдгара По, – хотя здесь такого не бывает.

– Не знаю, – мрачно ответила Мадж, зачерпнув немного воды в ладонь и наблюдая, как она струится, переливаясь, как горсть алмазов, в лунном свете. – Я знала один дом в Сент-Килда, который был просто ужасен, он был переполнен….

– Чем же? – скептически прервал ее жених.

– Шумом! – ответила девушка могильным голосом.

Брайан разразился смехом и напугал летучую мышь, которая вылетела на лунный свет, сделала круг и скрылась за вязом.

– Крысы и мыши здесь встречаются чаще, чем призраки, – сказал он весело. – Боюсь, что жители твоего ужасного дома не так уж ужасны.

– Значит, ты не веришь в привидения?

– В нашей семье есть банши, – сказал Фицджеральд с улыбкой, – которая должна приободрять нас на смертном одре своими завываниями, но сам я никогда ее не видел. Хотя, думаю, это миссис Харрис.

– Это слишком аристократично – иметь привидение в семье, полагаю, – заметила Мадж, – поэтому у нас, колонистов, такого нет.

– Да, но все еще впереди, – ответил молодой человек с беззаботной улыбкой. – Не сомневаюсь, что, кроме аристократичных привидений, есть еще и народные призраки, но не будем об этом, – нетерпеливо закончил он, – я говорю какую-то чепуху. Нет никаких привидений, кроме прошлого самого человека – призрак былой юности, призрак былых глупостей, призрак того, что могло бы произойти, – вот чего следует опасаться, вместо тех духов, что обитают в церковном дворе.

Мисс Фретлби молча смотрела на своего возлюбленного, понимая, что он хочет сказать этими словами – секрет, который умирающая женщина рассказала ему, висел над ним мрачной тенью. Она тихо встала и взяла его за руку. Легкое прикосновение привело его в чувство. Донесся зловещий шелест листьев, когда они молча зашли в дом.