Глава 12
Она была настоящей женщиной

Общество Мельбурна было крайне взволновано делом об убийстве в кэбе. До того как преступник был схвачен, произошедшее расценивали как заурядное убийство, на которое жителям стоит обращать не больше внимания, чем на другие происшествия. Но теперь, когда один из самых известных молодых людей Мельбурна был арестован как убийца, стало очевидно, что дело приобрело другой масштаб. Миссис Гранди была в шоке и открыто заявляла, что пригрела на груди змею, которая неожиданно ужалила ее в самое сердце.

Утром, днем и вечером во всех гостиных и клубах Мельбурна убийство было ключевой темой обсуждений. И миссис Гранди твердила, что ей не доводилось видеть подобного. Молодой человек благородного происхождения, «Фицджеральд, мой дорогой, из ирландской семьи, с королевской кровью в жилах, хорошо воспитанный, с самыми очаровательными манерами, уверяю вас, и такой привлекательный», обручен с одной из самых богатых девушек Мельбурна, «милой, безусловно, но ему, негодяю, нужны были лишь ее деньги», – и вот этот самый молодой человек, которого так любили все женщины и уважали все мужчины, который был равно популярен в гостиных и клубах, совершил такое вульгарное убийство! В это было невозможно поверить. Куда катится мир и для чего же строятся психиатрические больницы, если такие люди, как Фицджеральд, свободно разгуливают и убивают людей? И потом, конечно, все спрашивали друг друга, кто такой Оливер Уайт и почему о нем никто не слышал. Люди, которые знали Уайта, были до смерти замучены расспросами о нем, о том, почему его убили, и другими безумными вопросами, которые только могут прийти в голову. Об этом говорили везде – в модных гостиных за пятичасовым чаем с хлебом и маслом, в клубах, за бренди с содой и сигаретами, в компаниях рабочих за пинтой в перерыв и в группках их жен в семейной атмосфере задних дворов прачечных. Газеты пестрели статьями об убийстве, печатали скандальное интервью с заключенным, которое сами журналисты и сочинили, используя слухи и свое воспаленное воображение.

В виновности арестованного все были уверены. Кэбмен Ройстон поклялся, что Фицджеральд сел в кэб вместе с Уайтом, а когда вышел, Уайт был уже мертв. Не требовалось больше никаких доказательств, и публика пришла к мнению, что заключенный не будет выставлять защиту, а постарается разжалобить суд. Даже священники не устояли перед искушением: служители англиканской, католической и пресвитерианской церквей вместе с представителями менее распространенных конфессий восприняли это убийство как еще одну тему для проповедей, убеждая людей в распутстве нынешнего поколения и подчеркивая, что единственным ковчегом, способным увести их от потопа аморальности и безбожия, является именно их вера.

– Боже, – заметил как-то Калтон, послушав пять или шесть священников, каждый из которых заявлял, что его церковь – единственный спасительный путь, – ковчегов набирается целый флот!

Для мистера Феликса Роллестона, знакомого со всем вышеизложенным, наступило замечательное и радостное время. Он всегда был первым, кто рассказывал своим друзьям обо всех новых уликах и показаниях, которые только становились известны. Он старался изложить все как можно более пикантно, если не драматично.

– На самом деле, разве вы не знаете, – мудро заметил Роллестон, – здесь все намного сложнее, чем кажется на первый взгляд. Не думаю, что Фиц убил Уайта. Черт побери, я уверен, что он не убивал!

За этим традиционно следовал вопрос хором: кто же тогда?

– Ага, – отвечал всем Феликс, наклонив голову, как задумавшийся воробей, – детективы не могут выяснить, в этом и проблема. Видит бог, мне пора вернуться в дело.

– Но разве вы разбираетесь в детективном деле? – спрашивал его кто-нибудь.

– О боже, конечно, да! – отвечал любитель слухов, махнув рукой. – Я читал Габорио – чертовски жизненные книги, знаете ли.

Несмотря на такой уклончивый ответ, Роллестон глубоко в душе верил, что Фицджеральд виновен. Но Феликс был одним из тех людей, которые, имея либо доброе сердце, либо упрямый характер – последние особенно, – считают своим долгом вступиться за тех, кто оказался в беде. Безусловно, есть такие, кто считает Нерона приятным молодым человеком, чья жестокость стала лишь результатом переполнявших его эмоций, и кто рассматривает Генриха VIII как подкаблучника, которому не повезло иметь шесть жен. Такие люди радуются возможности выразить сочувствие преступникам вроде Неда Келли. Они рассматривают подобных личностей как воплощение героизма, как тех, к кому отнеслись бесчувственно и несправедливо узколобые представители закона. Если одна половина человечества бьет лежачего, то вторая половина обязательно утешает его полупенсовиком.

Поэтому, когда большинство жителей были настроены против Фицджеральда, были у него и сочувствующие. Это утешало Мадж. Не то чтобы она поверила бы в его виновность, если бы даже весь город обвинил ее возлюбленного. Логика не может объяснить женские мысли. Любви к мужчине достаточно, чтобы возвести его в ранг полубожества. Женщина наотрез отказывается видеть что-либо грешное в своем идеале. Когда все остальные отворачиваются от него, она приникает к нему, когда все остальные хмурятся, она улыбается, и когда он умирает, она сохраняет о нем память как о святом мученике. Современные мужчины склонны принижать представительниц женского пола, но по-настоящему несчастен тот, кто в трудную минуту остается без добрых слов утешения от своей женщины. Что же касается Мадж Фретлби, то она была настоящей женщиной и стояла на своем. Она отказывалась сдаваться и не отступала без спора. Ее любимый был невиновен, и это будет доказано, считала она, потому что интуиция подсказывала ей, что в последний момент он будет спасен. Она бы пошла в тюрьму увидеться с ним, но ее отец категорически запретил ей делать это. Поэтому она полагалась на Калтона, который передавал ей все новости и любые сообщения.

Упрямый отказ Брайана обеспечить себе алиби раздражал Дункана, тем более что он не знал ни одной причины, достаточной, чтобы подвергать себя такому риску.

– Если все это ради женщины, – сказал он Брайану, – кем бы она ни была, то это ребяческая глупость. Самосохранение – первый закон существования, и, если моя шея в опасности, я не пощажу никого ради спасения своей жизни.

– Посмею предположить, – ответил Фицджеральд, – что, если бы у тебя были мои причины, ты бы думал иначе.

Тем не менее у адвоката было подозрение, которое, по его мнению, могло бы оправдать упрямство Брайана. Арестованный признал, что у него была назначена встреча с женщиной. Он был красивым молодым человеком, и, возможно, его моральные качества ничуть не отличали его от товарищей. Вероятно, здесь была замешана замужняя женщина. И, вероятно, он был с ней в ту ночь и теперь отказывался говорить об этом, чтобы защитить ее.

– Даже если так, – не мог успокоиться Калтон, – лучше уж потерять репутацию, чем собственную жизнь. И на самом деле эта женщина сама должна во всем признаться. Конечно, это будет нелегко для нее, но все-таки, когда на кону человеческая жизнь, ничто не должно ее останавливать.

Находясь в таких тягостных раздумьях, Калтон шел по Сент-Килда, чтобы поговорить с Мадж. Он хотел попросить ее, чтобы она помогла ему узнать необходимую информацию. Адвокат очень уважал мисс Фретлби и считал ее очень умной женщиной. Была вероятность, думал он, что любовь Брайана заставит его признаться во всем при первой же просьбе возлюбленной. Он увидел, что Мадж уже давно ждала его.

– Где вы были все это время? – спросила она, когда они сели. – Я считала минуты с тех пор, как мы виделись последний раз. Как он?

– Все так же, – ответил Калтон, снимая перчатки. – Так же упрямо отказывается спасать свою жизнь. Где ваш отец? – вдруг спросил он.

– Уехал из города, – нетерпеливо ответила девушка. – Он не вернется до следующей недели… Что вы имеете в виду, говоря, что Брайан не хочет спасать свою жизнь?

Дункан наклонился и взял ее руку.

– Вы хотите спасти его жизнь? – спросил он.

– Спасти его жизнь! – повторила Мадж, с криком поднявшись с кресла. – Видит бог, я отдам за него свою!

«Боже, – подумал Калтон про себя, глядя на ее сияющее лицо, – эти женщины вечно впадают в крайности».

– Дело в том, – продолжил он вслух, – что Фицджеральд может обеспечить себе алиби, но он отказывается делать это.

– Но почему?

Юрист пожал плечами:

– Это одному богу известно. Какие-то ребяческие идеалы, полагаю. Он отказывается говорить мне, где он был в ту ночь, но, возможно, он не откажет вам – поэтому вы должны пойти со мной и увидеться с ним. Тогда, может, он придет в чувство и во всем признается.

– Но мой отец… – засомневалась Фретлби.

– Вы же сказали, что его нет в городе? – уточнил Калтон.

– Да, – подтвердила его собеседница. – Но он запретил мне ходить туда.

– В таком случае, – сказал адвокат, вставая и поднимая свою шляпу, – я не стану просить вас об этом.

Девушка положила свои ладони на его руки:

– Подождите! Это поможет ему?

Калтон задумался на мгновенье – ведь если причиной молчания была интрига с замужней женщиной, то вряд ли Брайан расскажет об этом девушке, с которой обручен. Но, с другой стороны, причина могла быть и другой, и юрист верил, что Мадж выяснит это. Подумав, он развернулся.

– Да, – сказал он холодно, – это может спасти его жизнь.

– Тогда я пойду, – ответила мисс Фретлби, обессилев. – Он для меня ближе, чем отец, и если я могу спасти его, я сделаю это. Подождите! – И она выбежала из комнаты.

– Какая отважная девушка… – пробормотал адвокат, глядя в окно. – Если Фицджеральд не глупец, то он точно все ей расскажет – если, конечно, это возможно. Эти женщины – такие странные создания! Я согласен с Бальзаком, который сказал: неудивительно, что мужчины не понимают женщин, раз даже Бог, создавший женщину, не смог ее понять.

Мадж вернулась, готовая идти, с плотной вуалью на лице.

– Мне заказать ландо? – спросила она, надевая перчатки трясущимися руками.

– Не стоит, если только вы не хотите увидеть в газетах статью о том, что мисс Мадж Фретлби навестила мистера Фицджеральда в тюрьме. Нет-нет, мы поедем в кэбе. Пойдемте, дорогая, – сказал Дункан, взяв ее под руку, и они вышли на улицу.

Они добрались до станции и сразу сели в поезд, но Мадж все равно дрожала от нетерпения.

– Как же медленно он едет! – беспокойно заметила она.

– Успокойтесь, дорогая, – отозвался Калтон, взяв ее за руку. – Не изводите себя, мы скоро приедем, и вы спасете его.

– Помоги нам Бог, – сказала девушка тихим голосом, сжав руки. Дункан увидел, что слезы капают из-под ее плотной вуали.

– Так не пойдет, – сказал он, – у вас начнется истерика, возьмите себя в руки ради него.

– Ради него, – повторила его спутница, пытаясь сосредоточиться и успокоиться. Вскоре они прибыли в Мельбурн и, поймав кэб, поехали в тюрьму. Пройдя обычные процедуры, они вошли в камеру, где был Брайан, и когда охранник, сопровождавший их, открыл дверь, увидели молодого человека на койке. Он поднял глаза и, встретившись взглядом с Мадж, встал и с радостным возгласом протянул ей руки. Девушка подбежала к нему и со сдавленными всхлипываниями прильнула к его груди. Некоторое время все молчали – Калтон стоял в другом конце камеры, занятый записями, а охранник удалился.

– Мой дорогой, – сказала Мадж, убирая мягкие светлые волосы с красного лба заключенного, – ты выглядишь таким измученным!

– Да уж! – ответил Фицджеральд, усмехнувшись. – Тюрьма не идет мне на пользу, не так ли?

– Не надо так разговаривать, Брайан, – сказала его невеста, – ты не такой – давай сядем и спокойно все обсудим.

– Не вижу смысла, – устало ответил ирландец, когда они сели. – Я уже сто раз все обсудил с Калтоном, и мы ни к чему не пришли.

– Естественно, – резко отметил адвокат, тоже усевшись. – И так ни к чему и не придем, пока ты не возьмешь себя в руки и не скажешь, где был той ночью.

– Я же сказал, что не могу.

– Брайан, дорогой, – мягко начала Мадж, взяв любимого за руку, – ты должен рассказать об этом, ради меня.

Фицджеральд вздохнул. Это было самое сильное искушение, с которым он сталкивался, но один взгляд на светлое лицо невесты убедил его не совершать ошибку. Что его признание могло принести, кроме горя и сожаления той, кого он любил больше жизни?

– Мадж, – мрачно ответил он, снова взяв девушку за руку, – ты не знаешь, о чем просишь.

– Я знаю! – быстро ответила та. – Я прошу тебя спасти себя, доказать, что ты невиновен в этом ужасном преступлении, и не жертвовать своей жизнью ради… ради…

Тут она замолчала и беспомощно посмотрела на Калтона, поскольку понятия не имела, почему Фицджеральд отказывался говорить.

– Ради женщины, – резко закончил Дункан.

– Женщины? – повторила мисс Фретлби, все еще держа руку возлюбленного. – Это… это твоя причина?

Брайан отвернулся.

– Да! – сказал он тихим и резким голосом.

Внезапное выражение гнева промелькнуло на бледном лице невесты, и, опустив голову на руки, она горько заплакала. Заключенный взглянул на нее, а Калтон в это время смотрел на них обоих.

– Послушай, – наконец сказал он Брайану злым голосом, – если хочешь знать мое мнение о твоем поведении, то я считаю, что оно омерзительно, – прошу прощения, мисс Фретлби, за грубые слова. Перед тобой честная девушка, которая любит тебя всем сердцем и готова пожертвовать всем ради тебя, она пришла и умоляет тебя спасти свою жизнь, а ты равнодушно отворачиваешься и говоришь о другой женщине.

Фицджеральд надменно поднял голову, и лицо его покраснело.

– Ты не прав, – сказал он, резко обернувшись. – Ради этой женщины я храню молчание. – Встав с койки, он показал на горько рыдающую Мадж. Та подняла лицо с выражением удивления.

– Ради меня?! – вскрикнула девушка.

– Боже, он сошел с ума, – сказал адвокат, пожимая плечами. – Я буду склонять присяжных к его невменяемости.

– Я не сумасшедший! – закричал Фицджеральд, схватив Мадж в свои объятия. – Моя дорогая! Моя дорогая! Это ради тебя я молчу, и я буду молчать, даже ценой своей жизни! Я мог бы сказать тебе, где был той ночью, и спасти себя; но если я так сделаю, ты узнаешь секрет, который убьет тебя. Я не посмею, я не буду.

Мисс Фретлби посмотрела ему в лицо с жалостью в глазах, из которых все лились слезы.

– Дражайший мой! – мягко сказала она. – Не думай обо мне, думай о себе. Лучше я узнаю страшный секрет, чем ты расстанешься с жизнью. Я не знаю, о чем идет речь, но если, рассказав о нем, ты спасешь свою жизнь, – не сомневайся. Видишь, – вскрикнула она, упав на колени, – я у твоих ног, я умоляю тебя: если ты меня любишь, спаси себя, несмотря ни на какие последствия!

– Мадж, – сказал Фицджеральд, подняв ее с колен, – немного раньше я бы, может, и сделал это, но теперь слишком поздно. Есть еще одна, более веская причина моего молчания, которую я узнал лишь при аресте. Я знаю, что отрезаю себе путь к спасению от обвинений в этом убийстве, в котором я невиновен, но пока есть Бог на небе, я клянусь, что буду молчать.

В камере воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипываниями Мадж, и даже Калтон, циничный по натуре, почувствовал, что слезы наворачиваются ему на глаза. Брайан прижал любимую к себе и обнял ее.

– Уведи ее, – сказал он тихим голосом, – или я забуду свой долг.

Отвернувшись, он бросился на койку и закрыл лицо руками. Дункан не ответил. Он позвал охранника и попытался увести Мадж, но, как только они подошли к двери, девушка снова побежала к заключенному и кинулась в его объятия.

– Мой дорогой! Мой дорогой! – всхлипывала она, целуя его. – Ты не умрешь. Я спасу тебя во что бы то ни стало! – И, словно боясь остаться еще на мгновение, она выбежала из камеры, а адвокат последовал за ней.