Глава 12
Приемка песен на фестиваль прошла легко. Члены комиссии были настроены весьма благодушно, и даже более того, выразили свое восхищение моим русскоязычным репертуаром. Перевод англоязычной песни я приготовил заранее, текст их тоже удовлетворил.
Здесь же, на генеральной репетиции, познакомился с куратором нашего проекта, первым секретарем Ленинградского обкома партии Толстиковым. Василий Сергеевич излучал позитив, мне он сразу понравился. Выразил свое восхищение моими песнями для Бернеса, Кобзона, Магомаева, Лиды Клемент… Про мое творчество лондонского этапа ничего не сказал, видно, не интересовался иностранными песнями.
Состоялось мое знакомство и с британскими участниками фестиваля. Тома Джонса я узнал сразу, спутать с кем-то другим его было весьма затруднительно. Причем он первым ко мне подошел, чтобы выразить свое восхищение моим творчеством.
— Мистер Мэлтсэфф, я знаю наизусть все ваши песни, многие из них по-настоящему гениальны!
— Спасибо, Томас, весьма польщен, у тебя тоже есть неплохие вещи.
Мне было как-то неудобно, все-таки он на шесть лет меня старше, но от него исходила такая волна почтения, что я невольно стал подыгрывать, изображая из себя этакого мэтра современной музыки.
Помимо Джонса Британия делегировала на фестиваль оперную диву Дженит Эббот Бейкер и группу "The Hollies". Оригинальный составчик, разноплановый, может быть, понравится не только британским, но и нашим ветеранам. Интересно, они тоже сдавали свою программу худсовету, или их песни заочно обсудили и дали добро?
А тут меня поджидала еще одна приятная новость! Ко мне подскочила улыбающаяся Лида и обрадовала, что уже завтра утром среди прибывающих самолетом иностранных гостей будет и мой знакомый старик Джонатан Хью Олдридж. Оставит магазинчик, наверное, на своего помощника, переживать будет… Но все равно предпочел почтить фестиваль, да и меня заодно, своим вниманием. Думаю, ему сообщили, что мероприятие состоится с моим участием.
А на следующий день, накануне фестиваля, я смог с ним встретиться лично. Олдридж почти не изменился, разве что за эти месяцы слегка добавилось седых волос да морщины стали чуть поглубже, или мне просто так казалось.
Мы с ним посидели в одном тихом местечке в центре Ленинграда, как водится, за чашкой чая. Чай, на мой взгляд, здесь подавали недурной, но Хью чуть поморщился — на его утонченный вкус это все же недотягивало до элитных сортов продаваемого в его магазине продукта.
— Я уж и не думал, что доведется когда-нибудь оказаться в России, — заметил он, опустошив свою кружку. — Да и ты пропал… Наши газеты пишут, что ты не приедешь на чемпионат мира. Что случилось, Егор?
— Да-а… поморщился я досадливо и махнул рукой. — Какая-то вредная травма, ходить могу, а вот бегать — проблемно.
Невольно вспомнился мой недавний побег от шпаны питерскими подворотнями. Мда, если бы Олдридж меня тогда увидел со стороны — точно не поверил бы в такую отмазку.
Долго я старика не задерживал, ему еще предстояла обзорная экскурсия на автобусе по Ленинграду вместе с другими британскими ветеранами. А мне нужно было готовиться к завтрашнему выступлению.
Тут еще у меня возникла идея надыбать форму военного моряка. Это не говоря об озвученном ранее проекте с проецированием кадров военной хроники на стенах зданий, окружающих Дворцовую площадь. Насчет кинохроники Лида выразила сомнение, мол, белыми ночами пусть и не как днем светло, однако картинки будут смотреться бледно. Но попробовать мы решили, для чего Клемент напрягла руководителя оргкомитета, и тот вечером 1 июля организовал в районе полуночи показ черно-белых слайдов с помощью нескольких проекторов. К тому времени я лично отобрал кадры кинохроники, которые были оперативно пересняты на пленку и отпечатаны в позитиве, а каждый кадр уже к вечеру оказался вставлен в специальную рамочку. Получалось около 60 диапозитивов.
К каждому из проекторов был приставлен человек, всего их получалось семеро, каждому был отведен определенный сектор. Все они стояли со своими аппаратами на специальной площадке, кругом, спиной друг к другу. Я тщательно проинструктировал "проецировщиков", когда и какие кадры запускать. Сцена на этот момент была уже собрана, и в сумерках, называемых в Питере белой ночью, принялись монтировать круговую площадку для моих помощников.
В гостиницу я вернулся за полночь, а на следующий день в 10 утра меня разбудил телефонный звонок. Оказывается, Лидочка, солнышко безотказное, договорилась с администратором БДТ, и меня в час дня ждали в костюмерной театра.
— Даже не знаю, как тебя благодарить. Ты столько для меня сделала!
— Брось, это ради общего дела.
Ленинградский академический Большой драматический театр имени М. Горького встретил нас приятной прохладой служебного входа. Здесь нашу маленькую компанию поджидала главный администратор Ольга Валентиновна, которая провела нас в костюмерную.
— Вот, Ирина Дмитриевна, тот самый Мальцев, которому нужна форма моряка, — представила она меня довольно пожилой заведующей костюмерной цехом.
Та смерила меня с головы до ног оценивающим взглядом и произнесла прокуренным голосом:
— Что ж, молодой человек, следуйте за мной.
Мы прошли за прихрамывающей женщиной в соседнее помещение, где в ряд висели костюмы к разным спектаклям. Каждый отсек был соответствующе озаглавлен: "Эзоп", "Варвары", "Пять вечеров", "Карьера Артуро Уи", "Три сестры", "Горе от ума"… Мы остановились возле шкафа с пометкой "Гибель эскадры", в скобочках было указано имя автора — (А. Корнейчук).
— Так, у вас габариты стандартные, надеюсь, что-нибудь подберем. Вам офицерскую форму или простого матроса?
— Может быть, мичманскую?
Честно говоря, мои познания в данном вопросе оставляли желать лучшего, вякнул от балды.
— Средний корабельщик, — загадочно подытожила костюмерша.
Размерчик мы подобрали, я стал чем-то похож на Тихонова в роли мичмана Панина из старого советского фильма. Впрочем, старого для Лозового, а для Мальцева — снятого как раз несколько лет назад. Представив себя в этой форме на сцене, я понял, что буду выглядеть аляповато.
— Давайте что ли матросскую попробуем, — предложил я.
На этот раз мы угадали, это оказалось то, что надо. Особенно лихо смотрелась сдвинутая набекрень бескозырка, на черных ленточках которой проступали белые, полустертые буквы. Костюмерша завернула форму в вощеную бумагу и перевязала бечевкой.
— Надеюсь, завтра все вернете в целости и сохранности, — выразила она надежду, отдавая мне сверток.
— Не сомневайтесь, еще выстираю и выглажу, — с самым серьезным видом заверил я ее.
Ирина Дмитриевна даже не улыбнулась.
— Форму, когда принесете, можете оставить на вахте, — прощаясь с нами, добавила она.
Мы раскланялись и покинули костюмерную.
— Наша Ирина Дмитриевна многое пережила, — вполголоса пояснила администратор, когда мы шли за ней по коридорам. — Семь лет лагерей по политической статье, искалеченная в драке с зечками нога, мужа вообще расстреляли в 39-м, единственного сына на войне потеряла… Так что сильно не обижайтесь на ее мрачный характер.
Да-а, репрессии и война мало кого пощадили. Семью Лозового тоже, кстати. Дед вернулся с фронта без ноги, а прадед, будучи уже пожилым человеком, сгинул в лагерях. Даже тело не вернули, бабка рассказывала, что свекрови просто прислали похоронку, после чего и та, буквально месяц спустя, отправилась в лучший мир.
— Здравствуйте, Георгий Александрович! — вывел меня из раздумья воспрявший голос нашей провожатой.
Навстречу нам через фойе театра двигался сам Товстоногов, казалось, вполуха слушавший шедшую рядом женщину средних лет.
— А, здравствуй, Оленька, — откликнулся маститый режиссер. — А вы Лидия Клемент, я прав? Очень приятно! А как зовут этого молодого человека?
Однако… Похоже, худрук БДТ не интересовался особо ни футболом, ни музыкой.
— Это Егор Мальцев, известный певец и композитор.
Ольга Владимировна решила опустить мою вторую ипостась, ну так я не в обиде.
— А-а, Мальцев! Что-то слышал… "С чего начинается Родина" ваша вещь? А "Журавли"? Очень, знаете ли, за душу берет. Не думал, что автор столь юных лет.
— Музыкальный спектакль "Собор Парижской Богоматери" — тоже его детище, — добавила Лида.
— Ого, похвально! Может, и для нашего театра что-нибудь сочините? Хотя бы музыкальное сопровождение к какому-нибудь спектаклю.
— М-м-м, неожиданное предложение, надо бы обдумать…
— Вот и обдумайте на досуге. Что ж, рад знакомству, удачи в ваших начинаниях.
— А с ним была заведующая литературной частью Дина Морисовна Шварц, — проинформировала нас администратор, когда мы распрощались с этой парочкой. — Труппа в отпуске, но Григорий Александрович работает на износ. И другим спуску не дает… Ну, это уже наша кухня, вам, наверное, не интересно.
Мы сердечно попрощались, и со свертком меня на машине доставили в гостиницу. Нужно было как следует отдохнуть и набраться сил перед вечерним мероприятием. Поэтому, отобедав, я попросил меня в ближайшие часа три-четыре не беспокоить, отключил телефон и завалился в постель, и практически сразу провалился в сон.
Проснулся сам, сработали внутренние часы. Стрелки же реальных показывали без двадцати шесть вечера. Успел перекусить, а в семь за мной заехала служебная "Волга". Хотя до Дворцовой площади было пятнадцать минут пешего хода, но с гитарой и свертком все же удобнее путешествовать на транспорте, и желательно не общественном.
Дворцовую уже оцепили сотрудники милиции, но наш автомобиль с пропуском под стеклом пропустили без вопросов.
Я выступал в первой группе, а во второй по сценарию должны были выходить заслуженные мастера сцены типа Утесова и той же Дженит Эббот Бейкер. Антракта, впрочем, не предусматривалось, разделение по группам "молодежь" и "старики" было чисто номинальным. Я появился одним из первых, но до меня тут уже тусили "святоши" и Том Джонс, которым также предстояло выступать в первой группе.
Со всеми перездоровался. Из группы "The Hollies" я вспомнил только одного из основателей коллектива Грэма Нэша, еще пока не включенного в Зал славы рок-н-ролла, все у парня было впереди. Остальные лица вроде знакомы, но их имена из головы вылетели напрочь. Знаменитые хиты "Can"t Let Go", "Bus Stop" и "Stop Stop Stop" я слушал в молодости, хотя "битлы", игравшие в те годы в одинаковой с ними манере, конечно, были вне конкуренции. Помнится, у знакомого даже плакат "святош" выменял на бутылку рома, которую мне в свою очередь подарил товарищ, чей отец плавал в загранки. А теперь вот общаюсь с ними на равных… Хотя можно уже и привыкнуть тусить со звездами прошлого, но нет-нет, да и проскакивала мысль: "Черт побери, мог ли я о таком мечтать пять лет назад?!!"
— Егор, привет! Ты как, готов к труду и обороне?
Лида появилась сбоку незаметно. Ей предстояло выступать на "водоразделе" — как раз посередине списочного состава участников фестиваля.
— Я как пионер, всегда готов! — отвечаю с улыбкой.
Далее происходящее во многом напоминало то, что я уже видел и пережил во время как лондонского фестиваля, так и во время шоу в Лужниках. Разве что переодевались мы не в палатках позади сцены, а в здании Главного штаба, откуда к сцене вел крытый коридор наподобие тех, которыми станут пользоваться футболисты будущего при выходе на поле.
Кто-то обмолвился, что сегодня вечером на концерте будут присутствовать 210 советских ветеранов конвоев, и 55 британских. А также продано более 25000 билетов. Трибуны городить не стали, только две возвели, по бокам к сцене и чуть наискосок. Одну — для пенсионеров, инвалидов и беременных женщин, ежели таковые найдутся, общим числом около тысячи посадочных мест. Вторую, разумеется, для ветеранов, на которой, глядя из окна помещения, ставшего на время моей гримерной, я даже разглядел своего знакомого Джонатана Хью Олдриджа.
Ну и сам концерт, начавшийся ровно в 10 вечера. Не сказать, что было светло, как днем, скорее, стояли светлые сумерки. Но, во всяком случае, по поводу четкости своих картинок я сильно не переживал.
Загорелись красным глазки телекамер. Трансляцию в записи покажут завтра вечером, учитывая, что уже был куплен билет на рейс Ленинград-Москва, к этому времени я буду дома, и мы с Лисенком вдвоем посмотрим на мое выступление. Или втроем, если Лешка еще не будет дрыхнуть.
Ведущие фестиваля Валентина Леонтьева и Игорь Кириллов составили эффектную пару. Он — в строгом темном костюме и белоснежной рубашке с галстуком, она — в красивом темно-фиолетовом платье с блестками наискосок от правого плеча к левому бедру.
— Добрый вечер, уважаемые гости нашего фестиваля! — начал Кириллов хорошо поставленным голосом.
— Good evening, dear guests of our festival! — продублировала на довольно сносном английском по бумажке Леонтьева.
Дальше стандартное вступление и благодарность пролившим свою кровь на фронтах Великой Отечественной, в частности, ветеранам арктических конвоев. Каждая фраза встречалась аплодисментами. Затем в дело вступили облаченные в гимнастерки парни и девушки под руководством Григоровича, который наблюдал за действом, стоя за сценой. С девчонками понятно, там заколок можно натыкать, но как пилотки держались на короткостриженых макушках танцоров?! Может, они их на клей посадили?
Вокальную часть открывала Эдита Пьеха с вызвавшей ностальгические воспоминания песней "Надежда". В принципе, я был ознакомлен с сегодняшним репертуаром всех выступающих, но те, кто исполнял мои песни, как-то автоматом кидали мысли в прошлое, когда я был еще никто, и звать меня было никак. Казалось, с того момента прошла целая вечность, а вроде всего пять лет минуло.
Потом появился Том Джонс, вызвавший у своих земляков на ветеранской трибуне овации. Мой черед настал следом за "святошами", которые как следует расшевелили молодежь, заполнившую центральную часть перед огороженной сценой.
— Егор Дмитриевич, готовьтесь, вы следующий, — вывел меня из раздумий голос запыхавшегося распорядителя, носившегося с площади в здание и обратно.
Мой выход в матросской форме, с лихо сдвинутой набекрень бескозыркой вызвал общий вздох то ли удивления, то ли разочарования, а может и восторга — тут уже не угадаешь. А я порадовался, что ветерок еле дул, а то мою роскошную бескозырку с неизвестного корабля могло и унести в неизвестном направлении — ремешка на ней почему-то не было предусмотрено.
Кириллов и Леонтьева уступили мне и музыкантам из ансамбля Клемент сцену, я запоздало подумал, что для общего фона можно было бы и аккомпаниаторов обрядить в какие-нибудь тельняшки, но теперь уж поздно, как говорится, пить "Боржоми". Впрочем, все внимание сосредоточено сначала на мне, а затем еще и на стенах зданий, превратившихся на время в огромный экран, где мелькали фотографии военной хроники.
"Там, за туманами" и "Корабль конвоя" отечественной публикой, включая наших ветеранов, были принята отлично, молодежь так вовсе не жалела ладоней и глоток, выражая свое одобрение. А когда я сел за рояль и исполнил "A Salty Dog", подключились и английские ветераны. На "бис" исполнять не стал, хотя зрители и скандировали: "Еще! Еще!"
— Друзья, всем огромное спасибо, но нужно уступить сцену другим, не менее достойным артистам, — сказал я. — Уверен, их песни вызовут у вас не менее положительные эмоции. Тем более что сейчас выступит ваша землячка, замечательная певица Лидия Клемент. Давайте ее поприветствуем!
Вторую часть концерта я смотрел из окна своей гримерки. Кобзон, Хиль, Миансарова, Бернес, Дженит Эббот Бейкер, Утесов… Со стороны выглядело впечатляюще, особенно заполненная людьми площадь. 25000 зрителей, конечно, не переполненный "Уэмбли" или Центральный стадион им. Ленина, но тоже внушает уважение.
А в финале под песню "День Победы" в исполнении вышедшего второй раз на сцену за вечер Кобзона над площадью, как и было обещано мне Лидой по секрету, пролетело звено самолетов ПЕ-3. Пролетело красиво, в сиянии разноцветных огней, видно, по фюзеляжу и крыльям навтыкали лампочек.
— Товарищи, всем большое спасибо, все, на мой дилетантский взгляд, прошло просто великолепно, — выразил свою благодарность Толстиков после того, как действо закончилась, и мы собрались в одной большой зале Главного штаба.
— Василий Сергеевич, это вам огромное от всех нас спасибо, и от ветеранов, конечно же, — откликнулась Клемент.
Нет, определенно, между ней и главой Ленинграда установились не только рабочие отношения. Но насколько они "нерабочие" — можно было только строить догадки. Если же мои догадки верны, то первому секретарю крупно повезло. Лида женщиной была видной и, чего уж греха таить, начни она делать откровенные намеки в мой адрес — кто знает, сумел бы я сдержать своих лошадей.
В своем номере я оказался в два ночи. С гитарой, но без матросской формы, которую у меня забрала Лида с обещанием выстирать, выгладить и сегодня же, 3 июля 1966 года, занести в БДТ. Так что в районе обеда я с чистой совестью сел в самолет "Пулково-Шереметьево", а спустя час с небольшим ступил на подмосковную землю.
Встреча дома прошла без цветов и шампанского, но вечером мы все же уютно так посидели, уложив Лешку спать, как раз в это время началась трансляция вчерашнего фестиваля. До нее по телеку гоняли подростковый фильм "Акваланги на дне", хотя я бы лучше посмотрел что-нибудь вроде "Берегись автомобиля". Если память не изменяет, комедию Рязанов снял как раз в 66-м, может быть, еще идут съемки, а может и не идут в связи с измененной не без моей помощи реальностью. Не хочется, чтобы по моей вине страна лишилась замечательных фильмов, снятых в этот период. Хотя тот же Гайдай, впрочем, "Операцию "Ы" снял в прошлом году, надеюсь, и "Кавказскую пленницу" не забудет представить кинозрителям в следующем.
Свое выступление я оценивал пристрастно, выискивая какие-нибудь недочеты. Но придраться практически было не к чему. Операторы, режиссер и монтажер тоже отработали классно, планы получились удачные, телезрителю давали понять, что во время выступления транслируется фотохроника Великой Отечественной.
— Ты был одним из лучших! — констатировала супруга, когда уже в 12-м часу ночи завершилась трансляция. — В форме моряка смотрелся весьма оригинально.
— Не моряка, а матроса, — поправил я улыбающуюся Ленку. — Как говорят в Одессе — две большие разницы. Хотя, в принципе, если ты на флоте — военном или гражданском — то можно и моряком назвать. Но в данном случае форма матросская, так и скажи своим подружкам, когда в очередной раз мужем хвалиться будешь.
— Ой, ну что ты прямо! — тихо, чтобы не разбудить спавшего в соседней комнате сына, засмеялась жена. — Звезда ты наша дворянских кровей… Не изволите ли прошествовать в спальню, Ваше Величество?
— Отчего же, изволим-с! А вы, сударыня, как смотрите на то, чтобы унять огонь моих пылающих чресл?
— Тьфу ты, охальник!.. Ладно, пошли, а то бросил тут жену одну, а сам в Ленинграде развлекался. Будешь сейчас отрабатывать.
Говорят, что понедельник — день тяжелый. Для меня же понедельник 4 июля стал одним из самых счастливых дней в жизни… Впрочем, обо всем по порядку.
Признаки надвигающихся перемен к лучшему начали проявляться, когда ровно в 10 утра раздался звонок из Комитета.
— Егор Дмитриевич? Доброе утро! Вас беспокоит майор Елшанский Борис Петрович из Комитета Государственной безопасности.
Тут я малость напрягся — сработал заложенный предками инстинкт, что от опричников вряд ли можно ждать чего-то хорошего. Меня-то, к счастью, в застенках не пытали, но все равно последний визит к Семичастному не обрадовал, когда мне популярно объяснили причину моего отзыва из сборной, впрочем, утаив кое-какие детали.
— Здравствуйте, Борис Петрович, чем обязан?
— Хотелось бы с вами сегодня встретиться. Надеюсь, у вас найдется немного свободного времени в районе трех часов дня?
— Ну-у, думаю, что найдется. А на какую тему?
— По телефону сказать не могу, узнаете во время встречи. Но поскольку она носит статус неофициальной, то предлагаю встретиться не в кабинете, а в маленьком скверике рядом с площадью Дзержинского на улице Кирова. Найдете?
— Думаю, что да.
— Я буду в сером костюме, на вид дет сорок, с "Литературной газетой" в кармане пиджака. Ровно в три, не опаздывайте.
Да уж, словно в шпионском детективе, встреча сексота с сотрудником КГБ… В голову закралась мысль, что это, возможно, какая-то провокация или ловушка западных спецслужб, решивших наверняка дискредитировать известного советского футболиста, окончательно перекрыв ему дорогу на чемпионат мира. Впрочем, я тут же эту мысль отогнал ввиду ее бредовости.
Лисенку говорить про КГБ ничего не стал, просто сказал, что важная встреча в Союзе композиторов, отлучусь на два-три часа. Тут же был озадачен требованием купить на обратном пути хлеба для нас и яблочного пюре для сына.
На месте я был без пяти минут до трех. Скверик здесь, на бывшей-будущей Мясницкой, имелся, по моим прикидкам, только один, как раз на выходе на площадь Дзержинского, она же Лубянская. Из двух лавочек одна была занята молодой мамашей с коляской, никак не походившей на мужчину сорока лет в сером костюме. А вместо газеты в руках она держала томик Есенина.
Я присел на свободную скамейку под липой, которая своей тенью хоть немного спасала от жары, и не успел, откинувшись на гнутую спинку, закинуть ногу за ногу, как из-за моей спины вынырнула фигура.
— Добрый день, Егор Дмитриевич!
Похоже, обойдемся без рукопожатий. Майор сел в метре от меня, цепким взглядом окинул окрестности, и только после этого перешел к делу, но при этом говорил, по-прежнему не глядя в мою сторону.
— Я по поручению Владимира Ефимовича. Он ввиду сильной занятости не может встретиться с вами лично, поэтому попросил меня. Это по делу, по которому вы с ним встречались в прошлый раз.
— Насчет настоящей причины отстранения от сборной? — уточнил я.
— Так точно, и ввиду новой поступившей оперативной информации Владимир Ефимович поручил передать, что запрет снят.
— В смысле?
— В смысле, — поморщился от моей недогадливости Елшанский, — что вы снова можете выступать за сборную. Товарищ Ряшенцев нами уже сегодня проинформирован, дальше ваше будущее — уже дело его и тренеров сборной.
— А что…
— Больше никаких подробностей! Все, что я должен был вам сказать — я сказал. О нашей встрече никому. Подписку с вас не беру, надеюсь на ваше слово.
Глядя в удаляющуюся спину чекиста, я думал, что из-за такой ерунды мог бы и не назначать встречу, а сказать все по телефону. Какая на фиг подписка, он мне всего-то и сказал, что… И только спустя несколько секунд до меня дошел весь смысл услышанного. Мама дорогая, меня только что отправили в Англию!!!
Не знаю уж, что там за новая оперативная информация к ним поступила, в дела фээсбэшников… тьфу ты, кагэбэшников лучше нос не совать, иначе вместе с носом головы лишишься, но теперь я могу отправляться на чемпионат мира!
На радостях сунулся в коляску к молодой мамаше, изобразил "козу" сосавшему соску младенцу, и чуть ли не бегом отправился к ближайшему автомату с газированной водой. Пить захотелось ужасно, в горле моментально пересохло после таких новостей.
"Теперь дело за малым, вернее, за Ряшенцевым и Морозовым", - думал я, потягивая третий кряду граненый стакан с охлажденной газированной водой без сиропа.
Николай Петрович, насколько я помнил со времени его последнего звонка, спал и видел меня у себя в сборной, насчет Ряшенцева были сомнения, но если его проинформировали ОТТУДА, то, будучи умным человеком, должен намеки понимать. Да и письмо игроков сборной, о котором упоминал Морозов, тоже кое-чего, да значило… Ох ты ж, вот это денек! Надо в календаре его красным карандашом обвести.
Так, а теперь еще нужно придумать, как объяснить жене такую новость. А то что же такое получается — поехал в московское отделение Союза композиторов СССР, а возвращается с футбольными новостями. Или сказать, что еще и в Федерацию футбола заехал, вспомнил, мол, неожиданно, что Ряшенцев к себе звал? Блин, ну а ежели меня все же не возьмут в Англию, тогда пшик получится, Ленку только зря обнадежу. А может, наоборот, ей меня никуда из семьи отпускать не хочется. Пожалуй, пока утаю новость, хотя сделать это, судя по моей отражавшейся в витрине магазина масляной роже, будет крайне затруднительно.
И не забыть еще хлеба и пюрешек купить…
— Егор Мальцев!
Ну вот, опять поклонницы… Две девчонки лет по семнадцать-восемнадцать восторженно пялились на меня с глупыми улыбками на лицах. Но статус обязывает, нужно поддерживать реноме.
— Что, девушки, автограф?
— Ой, а можно?
— Да легко! На груди, попе, животе? Шучу, давайте ваши блокнотики… Тебя как зовут? Ага, вот тебе, Валя, с пожеланием. А тебя как? Ну а это тебе, Таня. Меня вчера по телевизору видели? Было такое… Все мои пластинники собрали? Молодцы какие! И даже плакат есть? Ну вообще — слов нет! Ладно, девочки, удачи, а мне бежать надо, новые шлягеры сочинять.
Ёш твою медь, замечтался так, что все-таки забыл про поручение жены. Пришлось под ее наставления снова тащиться обратно на улицу, по магазинам.
А поздно вечером позвонил Ряшенцев. Извинился за поздний звонок, справился, как у меня дела, поддерживаю ли спортивную форму, не идет моей физической подготовке в ущерб занятие музыкальной деятельностью… Вот же жук, все нервы измотал, пока наконец не выдал:
— Я, собственно, чего звоню-то… У меня буквально только что был телефонный разговор со Швецией, откуда наша сборная 6-го утром в Англию вылетает, кстати, наши у шведов выиграли — 4:0. Так вот, Морозов сказал, что по-прежнему на тебя рассчитывает. Да еще ребята в твою поддержку письмо написали. Мы тут подумали, посоветовались с товарищами, и решили, что Егор Мальцев нужен советской футбольной сборной.
— То есть я смогу сыграть на чемпионате мира? — на всякий случай задаю уточняющий вопрос.
— Ну, мы, по крайне мере, надеемся.
— Николай Николаевич, вы не представляете, как вы меня обрадовали!
Все же изображать радость повторно на таких же эмоциях трудно получается. А тут еще и перед женой нужно будет показать свое актерское мастерство.
— В общем, пусть врачи и тренеры "Динамо" дадут нам свое заключение о твоей готовности, завтра они ждут тебя на утренней тренировке. Если все нормально — покупаем тебе на утро пятницы билет до "Хитроу", а оттуда доберешься до Мидлсбро, там же присоединишься к команде. Думаю, с твоим знанием Англии не заплутаешь.
— А что с "Челси", Николай Николаевич?
— Ах, эти… Обзвонились, честно говоря. Думают, что мы набиваем тебе цену, не отпуская в Англию, и задрали стоимость твоего контракта чуть ли не в два раза по сравнению с предыдущим. Ну мы тут подумаем еще над этим вопросом. Приоритет, сам должен понимать — сборная СССР.
Положив трубку, на цыпочках прокрался в спальню, где рядом с нашим ложем стояла детская кроватка.
— Кто там на ночь глядя названивал? — спросила тихо Ленка сонным голосом.
— Ряшенцев, из Федерации футбола. Ну все, Лисенок, пляши — мне разрешили присоединиться к сборной в Англии!
— Да ты что! Ой, как я за тебя рада, а то, бедный, исстрадался весь… Бли-и-ин, опять без тебя, значит? Сколько твой чемпионат мира идти будет? Около месяца? Что ж делать, будем с Лешкой ждать тебя, как семья декабриста…Что-то весь сон как рукой сняло, теперь фига с два уснешь… Ежик, ну ты чего, нашел тоже время… Ежи-и-ик!
Довольные оба жизнью, уснули мы далеко за полночь.
