Лето 1677 года
Воин Афанасьевич честь по чести приветствовал датского принца Георга, раскланялся, проговорил все, что по чину надобно, – и с поклоном выслушал ответную речь.
Да, вот так вот.
Датчане сопровождали принцессу до границы, а уж тут, на Руси, он ее обязан встретить да приветить, покамест государь воюет.
А кому ж еще?
Царевнам невместно, царевичи все заняты, Федор в Соловецкий монастырь отпросился съездить, Иван в Португалию собирается, Володя дите пока…
А он все ж таки государев дядька, причем в самом прямом смысле, на тетке государевой женат, дети подрастают… Жаль, отец его сорванцов не видит, вот уж кто счастлив был бы.
Приятные мысли о жене оборвались, когда в комнату вошла принцесса. Воин Афанасьевич хоть и был опытным придворным, а все ж порадовался, что борода, да шапка высокая, да золота много – на первый-то миг оно от лица отвлекает. А на лице том читалась, наверное, жалость.
Ульрика-Элеонора была откровенно некрасива. Костлява, длинноноса, тоща что та жердь… Единственно красивым в ее внешности были глаза. Огромные, ясные, искристые, глубокого темно-серого цвета, они сияли собственным светом доброй души и казались почти черными. И по тому, как говорила она, как двигалась, улыбалась, Воин Афанасьевич распознал в ней умного человека.
А вот сильного ли?
Будет, будет еще время присмотреться, но покамест впечатления сильной и несгибаемой она не производила. Мягкая, добрая, ранимая, очень уязвимая, несмотря на то что росла во дворцах. Бывает же такое чудо! А может, оно и к лучшему? Меньше скандалов в семье будет?
Тут он мог только пожать плечами. Алексей Алексеевич умен, да ведь спать ему с этой девушкой. Со всей ее некрасивостью. И как? А коли любовница у него заведется? Да еще и детей принесет?
Ох, не хотелось бы. Ни к чему на Руси новые бунты. А ведь всем известно, что за своего ребенка любая баба – зверь. Что хочешь сделает и глотку перегрызет. А эта…
Ни единой крамольной мысли не отражалось на лице Воина Афанасьевича, когда тот дарил драгоценные подарки, приглашал дорогих гостей на Русь, извинялся, что государь-де в походе, потому как договоренности с вашим же братом, да-с, его величеством Кристианом, призывают его под знамена…
Уж не обессудьте, гости дорогие, не побрезгуйте нашим гостеприимством…
Все эти игры были хорошо знакомы участникам и шли словно по маслу. Все знали свое место и свои роли в пьесе. Ульрика также разглядывала боярина. И грустно вздыхала про себя.
Не понравилась.
Да, глупой принцессу никто не назвал бы. Она знала, что очень хороши у нее руки и плечи, что у нее густые волосы… Но все равно, не будь она королевской дочерью и сестрой, мало бы кто обратил на нее внимание. Она привыкла и смирилась, будучи неглупой. Но все равно – царапало по сердцу…
А как-то ее еще будущий муж примет? Жениться – одно, а любить? Будет ли у нее хоть иллюзия семьи? Доверия, уважения?
Ульрике было страшновато.
Один Георг был доволен. Ему уже пообещали охоту, подарили сокола, и сейчас они с боярином обсуждали какую-то особо прочную сталь, из которой лили на Руси пистоли. Мужские игрушки.
* * *
– Сколько им осталось?
– Дней десять пути.
Ежи Володыевский был спокоен. Ну, турки. И что? Видывали, еще и не таких видывали! И колошматили их в хвост и в гриву, да так, что бежали, тапки теряя! Пяти лет не прошло, как били они это войско на границе Польши.
Ян Собесский тоже был спокоен. Чай, на чужой земле воюет, не на своей. А вот кого снедала тревога, так это Леопольда. Император расхаживал по кабинету как тигр в клетке, блестя глазами.
– Их много, слишком много! Вы справитесь?
– На то Божья воля, ваше величество.
А то чья же? Ежи спрятал в усах усмешку. Божья воля, то верно, а озвучил ее государь Алексей Алексеевич.
– Бить будем, постараемся выбить отсюда, но войск у нас мало, ой мало.
Леопольд недовольно сморщил нос.
Мало?! И что?! Он и так предоставил всех, кого только можно! Целых десять тысяч человек! Ополченцев еще пять тысяч. Немного, конечно, но и сами они пришли не большим числом. А Польшу обороняли – и того не было!
– Я приказал рушить дома за чертой города. Вену они взять не должны, но под стенами могут простоять долго. И чем дольше, тем лучше. До зимы, например.
Поляки переглянулись. Да, если турки не возьмут Вену до зимы, у них начнутся бо-ольшие проблемы. Поди прокорми такую армию да фураж достань!
– Народ послушался. Они верят вам, государь.
– Да, мой народ верит мне. Но есть и те, кто не выдержит тягот осады.
– Примерно тысяч шестьдесят, – кивнул герцог Мельфи.
Раймондо Монтекукколи, назначенный недавно военным комендантом Вены, подходил к делу серьезно. Пушки были проверены и пристреляны, пушкарей гоняли в хвост и в гриву, склады спешно заполнялись…
– Я временно переберусь в Линц вместе с беженцами.
Леопольд объявил о своем решении и ожидаемо увидел на лицах военных облегчение. Все-таки воевать лучше, когда никто высокопоставленный над душой не стоит. Пусть едет.
Леопольд считал так же.
Трусом император не был. Просто искренне полагал, что его жизнь намного ценнее, чем жизни и обычных горожан, и поляков, и русских… Да и вообще – кого можно сравнить с ним? Он император! А эти… быдло и есть быдло. Бабы таких еще не одну сотню нарожают, а вот он…
Император – и этим все сказано. Единственный, уникальный и незаменимый, вот!
Не ожидают же они, что император подвергнет свою жизнь опасности, словно простой солдат? А если с ним что-то случится, кому тогда командовать? Кто тогда будет принимать решения, на чьи плечи ляжет тяжесть Империи?
У него даже детей покамест нет, дочери не в счет! Жена хоть и беременна, но будет ли сын? И вообще – сделать ребенка мало, надо его еще вырастить императором. А это – время, силы, и, конечно, он должен оставаться в живых! Так что самому Леопольду его решение казалось весьма осознанным и взвешенным. А уж что там кто будет о нем думать…
Солнце не волнует, о чем размышляют червяки.
* * *
– Сколько ж можно?! Сидим тут, что в клетке!
Девушка, которая расхаживала по комнате, была красива. Синие глаза, темные волосы… Впрочем, две другие ей не уступали. Романовская кровь. Три царевны – Катерина, девятнадцати лет от роду, Мария, семнадцати, и Феодосия, пятнадцати, были хорошими подругами. Сдружились на почве неприязни к старшей своей сестре Софье и были верными союзницами. Понимали, что она сейчас больше брата властна в их судьбе, не любили, злились, завидовали – много чего было. И свобода ее, и супруг – Иван Морозов, и характер, и любовь брата…
Стерва, одно слово! Гадина!
И что самое печальное – умная. Это девочки уже могли оценить и понимали, что Софья заслуживает уважения. От понимания становилось еще горше.
– Кать, а что тебя не устраивает? – Мария была более разумна, чем сестра. Вот Катюшка отличалась более импульсивным характером, а Феодосия свой пока вообще еще не проявляла: мала. – Мы не просто так сидим! Нас учат, к замужеству готовят…
– Вот! А если я замуж не хочу?!
– А кто тебе мешает? Иди в монастырь, чай двери не закроют.
Катя топнула ножкой в дорогом сафьяновом башмачке. Жемчуга на нем было нашито столько, что три семьи год кормить хватило бы.
– Машка, ты не понимаешь? Я хочу замуж, но за того, кого сама выберу! А не Сонька! Не Алешка! Вот!
Мария прищурилась. Катерина была самой неистовой из сестер; Феодосия – самой внушаемой и податливой, Мария же предпочитала слушать и помалкивать. Или подзуживать, как сейчас.
– Кать, а мы сумеем правильно выбрать?
– А что мы – глупее Соньки? Она вот вышла замуж за своего боярина – и живет с ним, не жалуется. Да и тетки…
Катерина не подозревала, что мысли эти были аккуратно вложены в красивую головку неким Сильвестром Медведевым, и возмущалась вполне искренне. Сестры переглянулись.
– Ну… прислушивается-то Алеша не к нам, а к ней.
– Это несправедливо! Гадко!
– Кать, а что ты в делах государственных понимаешь-то? – Феодосия не насмешничала, но серьезность была хуже крапивы. И то сказать, учили их на совесть, а вот в текущие дела все ж не посвящали.
– Да уж научилась бы, чай, не хуже Соньки, – буркнула царевна, но, видя, что сестры ее не поддерживают, с размаху упала в кресло. – Да пес бы с ними, с делами государственными! Но почему и в сердечных делах воли нам нет?
– А ты забыла, что тетка Анна рассказывала? Что раньше царевнам вообще одна дорога была. В монастырь – и все. Или сиди век девкой, в тереме чахни!
– Ты еще вспомни, что при Адаме с Евой было, – сморщила нос Катерина. – Отсталые мы. Вот в Европах царевны и на балах танцуют, и на охоту выезжают! А мы сидим, что те сомы под корягой, мхом покрываемся. Сначала здесь, а потом у мужа в тереме…
– А то и мужа б у тебя не было.
Мария вполне логично отвечала сестре, но безуспешно. Переубедить царевну Екатерину так и не удалось. Та была твердо уверена, что царевны обязаны выходить замуж по любви. Или хотя бы, как в просвещенной Европе, иметь аманта. Это же модно!
Жаль только, что Софья – как собака на сене. Ей можно, а остальным царевнам нельзя! Где справедливость?!
Полоцкий хоть и поплатился жизнью за свою наглость, но трудился не зря.
* * *
– Мой повелитель, Перх… порф… Перхтолсдорфе.
Сулейман прищурился на стены города. Ну… так себе. Перед его войском смотрится и вовсе неутешительно. Янычарам – на два часа штурма, и горожане это отлично понимают.
– Прикажи объявить, что если они сдадут город – мы их не тронем. А если нет… я сровняю его с землей, а жителей обращу в рабство.
Гуссейн-паша почтительно поклонился и ускакал.
Спустя пять минут заиграли трубы, забили барабаны, к воротам города поскакали всадники. Ну а там – все понятно. Бургомистр на стене уверял, что стены города высоки, а боевой дух народа крепок как никогда. Сломался на третьем обещании лично его после взятия города растянуть промеж четырех кольев, вспороть живот и насыпать в рану крупной соли. Потому как жизнь одного даже янычара в сто раз ценнее жизни всякой христианской собаки!
Проняло несчастного чуть ли не до мокрых штанов. Так, что почти вымаливал обещание безопасности. И ключи от города сам вынес, на золотом подносе. И кланялся поминутно, и дрожал… А потел и вонял так, что едва лошади не шарахались.
Сулейман милостиво принял ключи, чувствуя даже какое-то удовольствие. Так-то! Кто бы ожидал от бывшего узника?
Янычарам строго-настрого запретили идти в город. Туда был отправлен личный отряд Гассана-паши, и Сулейман признал это мудрым.
Чего уж там – вольница янычарская, она хороша. Сильная, дикая, хищная. Но это как пантеру на сворке водить. Рано или поздно, тебя ли, кого другого, а грызанет. А они сюда пришли надолго. Сулейману очень хотелось верить, что надолго. Взять Вену, оторвать себе кусок Австрии… ну там дальше – как получится. А для этого нельзя оставлять в тылу пожары и ненависть. Их должны… пусть не поддерживать, как не поддерживают их те же валахи, но руку и плеть хозяина они знать обязаны. Это Сулейман обговорил с визирем в первую очередь.
Когда сменяется господин – крестьянин продолжает пахать. А когда его начинают жечь, резать, грабить – крестьянин либо бежит, либо оскаливает зубы ровно та крыса и вцепляется в ногу.
Сулеймана это не устраивало. Ему не нужна была вымершая земля. Подданные – вот кто принесет золото. А для этого их надо беречь. С зарезанной овцы шерсти не получишь.
Войска Сулеймана простояли под Перхтолсдорфе еще несколько дней, согласовывая все и утрясая. Была, конечно, и пара скользких моментов, когда десяток янычар решили погулять по городу, как они это обычно делали – с весельем, грабежом, насилием. А что?
Их же город!
Сдался?
Терпи!
Впрочем, ничем хорошим для буянов это не закончилось. Гуссейн-паша, недолго думая, распорядился повесить негодяев за ноги на воротах. Не из сострадания к жителям города, отнюдь. Но турки пришли сюда основательно. И уходить не собирались. К чему восстанавливать против себя мирное население?
Сулейман полностью согласился с решением своего визиря. Янычары хоть и были недовольны, но впереди лежала Вена. Что рядом с ней этот убогий городок? Стоит ли нарушать приказы не из-за богатой добычи, а просто – чтобы их нарушить?
Два дня спустя Сулейман назначил пашу Селима комендантом города, оставил в нем небольшой отряд янычар и отправился дальше.
Его ждала Вена.
* * *
– Государыня, извольте прочитать?
На стол Софье, которую никому и в голову не приходило называть боярыней, легла небольшая стопка бумаг. Сравнительно небольшая рядом с тем, что уже его загромождало.
– Федор Юрьевич, это что?
Вопрос был далеко не праздным, учитывая, сколько еще надо было сегодня сделать.
– Да пришел тут ко мне один человечишка, Никитка Татищев… – С тех пор, как Ромодановский обрел власть, прошло уже достаточно времени. Он успел изучить характер царевны и был уверен, что сначала его хотя бы выслушают, а уж потом будут карать и миловать. И не особенно торопился, рассказывая обстоятельно. – Бросился в ноги, умолять стал. По его мнению, надобно нам на Исети железоделательный завод ставить.
– Исеть, – Софья прищурилась, вспоминая школьную географию. Ну да, в ее времени на Исети стоял Екатеринбург, а здесь и сейчас… Петра же нет, значит, и Екатерины не будет, и кто ее там валяет по обозам – не важно. А вот город бы построить хорошо. Только вот Софья убей не помнила, с чего началось его строительство. С завода? – Знаю я такую речку. Что за завод?
– Крупный. Четыре домны хочет поставить, сорок молотов, клянется, что до двухсот тысяч пудов железа выдать сможет, ежели в год. Да и разного: сталь, проволоку, жесть…
Софья прищурилась с явным сомнением.
– А не больно ли приятные условия?
– Клянется, что все сделано будет. Голову в заклад ставить готов…
– Толку-то с его головы, – поморщилась царевна. – А это, я так понимаю, сколько чего нужно и что он сможет выдать?
Ромодановский кивнул, глядя, как тонкая женская рука разворачивает бумаги.
– Та-ак… Руда рядом, лес рядом, вода есть, движущая сила обеспечена. – Софья задумчиво крутила кончик косы. – Да и цены получатся неплохие. Казне вроде как должна быть выгода, да и себя Никита не забыл… Коли пуд железа казне обойдется в двадцать копеек, так все равно оно сорок стоит, а в Архангельске так и все шестьдесят. Но тут еще доставка, хотя по реке оно всяко легче. Волоки построить, дороги улучшить… вот что, Федор Юрьевич… Ты мне эти бумаги оставь, я еще подумаю над ними.
– Слушаюсь, государыня.
– С братом посоветуюсь, как он решит…
Ромодановский привычно спрятал улыбку в густой бороде. Будучи в царском «ближнем круге», он знал, как это будет выглядеть. Царевна отдаст бумаги мужу, тот посчитает, выгодно сие или нет, потом государю доложат, и коли он одобрит – быть заводу.
Людей подберут, чтобы приглядели за Никиткой. Может, и сам он этим займется, да и развернется строительство. А что? Смотрел он сию записку, дело там изложено. И неглупо, и толково, и вообще… Стоит ли по чужбинам железо прикупать, коли его на месте сделать можно?
Богата Русь, а вот руки рабочие приложить и некому…
Ромодановский как в воду глядел. Спустя две недели Никита Татищев был удостоен аудиенции у государя, пожалован деньгами, людьми – и отправлен в Сибирь. Строить завод, разведывать дальше месторождения и умножать богатство земли Русской. Если человек хочет работать – кто ж ему препятствия строить будет? Быть заводу на реке Исеть, а с него потихоньку и строительство города началось. Только вот не Екатеринбурга.
Иван-города.
* * *
– Мерзавцы! Негодяи!
Леопольд, узнав о сдаче Перхтолсдорфе, потерял самообладание. Метался по кабинету, швырялся разными предметами. Секретарь от страха залез под стол, да так и сидел там.
Леопольд не думал о том, что сам сбежал в Линц от турецкой угрозы. О том, что Перхтолсдорфе турецкие войска смели бы, ровно траву косой. О том, что жертва их была бы бесполезна – врага бы и на неделю не задержали, и на чуть не ослабили. Не те силы, не те таланты… А жизни лишились бы все горожане.
Это ему в голову не приходило, нет. А что пришло?
Предатели, сволочи, клятвопреступники! Если турецкие войска удастся отбить, градоправителю придется весьма и весьма солоно. Чужие не повесят, так свои обезглавят. Но удастся ли?
Леопольд потому и бесился, что понимал: его императорство висит на волоске.
* * *
– Будет очень сложно. Все ли готово?
– Практически все.
Алексей и Иван сидели над картами.
Нотебург. Крепость, которая когда-то звалась Орешком и принадлежала русским. Крепость, которую было чертовски трудно взять. Ну да ничего, попользовался вражина землей русской, пора и честь знать. А за аренду с него взять – кровью возьмем.
Крепость стояла на острове, в истоке Невы. То есть даже подобраться, даже переправиться…
– Что пишет Ерофей?
Ерофей, один из царевичевых воспитанников, еще когда был отправлен с важной миссией. Надобно было обеспечить достаточное количество кораблей на реке Неве. А как иначе? Шведы там как у себя дома. Переправляться, когда эти стервятники рядом кружат?
Самоубийство.
Зато у Алексея имелось достаточное количество кораблей в Азове. Как больших, так и мелких, вроде турецких фелюг или казачьих чаек. Вот последние-то и были потребны на холодной реке. Но как их доставить?
Казалось нереально, пока не стали считать над картой. План оформился в слова, подсчеты, письма – благо кампания планировалась заранее, за год, время было. Как и любое важное дело. Например, выбор царицы. Не впопыхах же таким заниматься?
Единственным достойным решением признали Большой Волок.
Проложить его из Белого моря до Онежского озера – воистину каторжный труд. Но люди были, деньги были, а потому строительство началось за два месяца до выхода Алексея с войском из Москвы. Строили двумя группами, обе по пять тысяч человек, продвигались навстречу друг другу.
Северный участок – протяженностью в девяносто четыре версты. Кроме дороги строились временная пристань на мысе Вардегорский Белого моря и сухопутный участок до деревни Вожмосалма на берегу Выгозера. Южный участок – чуть поболее восьмидесяти верст. И все это время Ерофей отчитывался государю.
Шведы волноваться не должны. Ну куда пойдет Алексей Алексеевич с его полностью сухопутными войсками? Ан нет, и войска были не такими уж сухопутными, и планы – оч-чень крупными. Скоро, очень скоро начнется переброска кораблей в Онежское озеро. Тут главное подгадать так, чтобы никто не успел ничего предпринять.
Шведы-от там почитай сто лет сидят, опыта у них всяко побольше.
– Волок готов. Так что отпишу – пусть перебрасывает потихоньку корабли.
Иван усмехнулся:
– Помнишь, как мы это задумали?
Алексей помнил. Как сманивали англичан, как строили верфи – сопливым мальчишкой был тогда. Век бы ничего такого не придумал… но придумал же?! Сейчас и не упомнить, как идея возникла, а вот поди ж ты, где взялась.
– Команды у нас тоже хорошие, подготовленные. Если возьмем Орешек – будет у него водный гарнизон. Всю Неву до устья вычистим.
– Шведы тоже не лаптем щи хлебают.
– Кристиан намедни отписал, что они шведов бьют в хвост и гриву, только перья летят. Те отступают, не до нас им будет.
– Дай бог.
Ваня посмотрел на стол.
– Ну что – пишем Ерофею?
Скрипит перо по пергаменту. Медленно, неотвратимо… Чаши весов раскачиваются все быстрее и быстрее.
* * *
– Дон Хуан?
Софья размышляла над пергаментом. Было время, было и желание. По Испании она мало чего помнила из той, прошлой жизни. Разве что бои быков. Но еще отчетливо помнила, что Габсбурги закончились на каком-то Карле. И вроде бы как во времена того самого Людовика.
Тот это оный Карл или нет?
В пользу того самого говорили печальные донесения шпионов. В свои двенадцать лет ребенок был развит, дай бог, лет на пять. И это еще очень, очень много. Наследственный сифилис – это вам не фунт изюма, особенно в отсутствие антибиотиков. Там и размягчение мозга, и эпилепсия, и дистрофия… папа уже того-с. Мама, в отсутствие папы, еще одного наследника не сделает. Размножится ли этот конкретный? Не факт.
Но… А что она теряет?
Если это – последний Габсбург, значит, она кругом права. Если же нет… в худшем случае они приобретут талантливого полководца и умного мужчину. Дона Хуана Хосе Австрийского. Единственного признанного бастарда короля Филиппа Четвертого. Так-то ублюдков король нарожал весьма и весьма много, штук тридцать, что ли, но этого и признал, и выделил из всех, и даже даровал титул Князя морей.
Есть ли возможность заманить его на Русь?
Есть. Не добром, так волоком, вот уж такие мелочи Софью совершенно не смущали.
Цель?
Получение здорового (ну хотя бы относительно здорового) потомства с кровью Габсбургов. И желательно без сифилиса. А даст двоих-троих детей в законном браке – и может проваливать обратно в Испанию. Вот тут Софья даже и не задумывалась. Захочет человек остаться – к делу приспособим. Нет?
Пусть проваливает ко всем чертям, в рай еще никого за уши не тянули!
– Сидишь, малышка?
Тетка Анна скользнула в кабинет. Софья подняла усталые глаза и послала ей нежную улыбку. Мало кому она разрешала такие вольности. Но царевне Анне? Этой можно все. Не билась бы тогда царевна за двоих малышей, не быть и Софье в живых.
– Думаю, тетушка.
– О чем же?
– Да есть тут один носитель королевской крови. Вот хорошо его к нам на Русь заполучить, да чтобы он тут свое семя и оставил.
– А что потом?
– Потом, тетушка… брат его младший, что ныне на троне испанском – одно слово, что законный, все остальное и плевка не стоит. Десять лет проживет – уже чудом будет. А у нас и наследник готов!
– По себе ли дерево рубить будем, Сонюшка?
Блеснули в полуулыбке-полуоскале белые зубы. И в этот миг Софья вдруг очень напомнила тетке… Степана Разина! Ей-ей, не знала бы, что не родня, точно в его отцовство поверила. У него такой же хищный вид иногда бывал. И откуда что вылезло?
– А что нам той Европы? Ее за десять лет так потреплют, что дай дороги. А мы осильнеем, закрепимся, поддержку получим. И в нужный момент карту-то на стол и выложим. Испания – страна сильная, у них и колонии, и корабли, и много чего хорошего. Нам еще сотню лет до того расти… что б и не попользоваться?
– На чужом-то горе?
– Не я безумных королей на трон сажала, не мне и ответ держать.
– А сколь старшему брату лет-то? И на ком ты его женить хочешь?
– А вот лет ему почти пятьдесят.
– А сможет ли…
– Любовницы довольны. Авось и жена довольна останется.
– Тогда и жена ему нужна хоть и молодая, да не слишком. И чтоб плодовитая, чтобы сразу рожать могла…
– Где ж я ему такую царевну возьму? – Софья скривила губы. – Так и о Дуньке пожалеешь.
– Она мне недавно отписывала. Счастлива, дочь у нее родилась, теперь следующего хотят. Дочку Тамарой крестили.
– Отлично. Я про Катюшку думала, да мала она. Девятнадцать лет – и пятьдесят? Про Машку и речи нет… Тетя, кто у нас еще из царских родственниц?
– Думать надобно, Сонюшка. Из Милославских кого приискать?
– Перебьются, пиявицы ненасытные. Хотя невеста полбеды, жениха бы сюда вытащить. Да и сестренки… надобно посмотреть, если которой власть важнее окажется, так и замужеству быть.
Анна пожала плечами:
– Может, и стоит тогда попробовать. А сможем ли?
– Чтобы я – да не смогла?
– Ох и самоуверенна ты, Сонюшка. А я ведь с тобой о другом поговорить хотела.
– О чем же, тетушка?
– Да о семье твоей. Сколь ты Ивана вокруг пальчика-то водить будешь?
– Я надеюсь, ты мне сейчас не про любовника скажешь?
Анна фыркнула. Об отношениях Софьи и Голицына она была отлично осведомлена. Как и о том, что окажись Васька в одной постели с Софьей – венцом его карьеры стало бы креститься и молиться. А на большее ловелас вряд ли был бы способен. Запугала его Софья до дрожи в коленках.
– Нет. О другом тебе скажу. Детей вам надобно.
– Надобно, тетя. Да нельзя пока.
– Вот как? А почему ж?
– Чтобы у Алешки первыми дети родились. Им править.
– А твои тут при чем? По женской линии трон не перейдет, сама знаешь. Да и ты уж не царевна, а боярыня Морозова.
– Знаю. Но тут другое. Мы с Иваном во дворце живем, мы все время при Алеше, у власти. Нам она не нужна, правил бы братик счастливо… а дети мои такое испытание выдержат?
Анна задумалась.
И верно, Софью уже звали Про́клятой царевной. А еще – царской тенью. Вспоминали великую старицу Марфу, кою и монастырь от власти не отвратил. И ежели ее дети…
– Ты братоубийства боишься?
Сказала – и словно оледенела. Страшное то дело, но Софья-то какова?! Нет еще детей, а она в них уже усомнилась?
– Боюсь, тетя. – Софью это и не пугало ничуть. – Алексей силен. Федя слабее, Ванечка, считай, не наш уже, Володя пока место чистое, что еще напишем на нем? Какие у нас дети получатся? Бог весть. А я хочу, чтобы старшими в выводке были Алешкины. Чтобы верховодили, чтобы команду себе собирал его сын, как когда-то Алеша меня нашел с Ванечкой…
– Не далеко ли ты загадываешь?
– Нет, тетя, – и вот тут темные глаза блеснули сталью, холодом, стужей от них по комнате повеяло. – Мало править. Мало царствовать. Мало царство свое крепить, надобно его еще в достойные руки передать. Которые все твое нажитое и сохранят, и преумножат. Купцы – и то о сем пекутся. А ведь на нас не лавка с ситцем, от нас судьбы людские зависят. Не угадаем – кровь прольется. Али тебе Смута не памятна?
– Страшный ты человек, Соня.
Царевна закрыла лицо руками, вздохнула – и словно постарела за тот миг на десять лет. Не девчонка сидела перед Анной Михайловной, ровесница. Или и того старше?
– Пусть страшный, тетя. Пусть потом осудят, пусть грязью закидают – все равно все сделаю, чтобы Русь стояла. Понадобится – сама под кого угодно лягу. Понадобится – казню, куплю, войной пойду… перед Богом я сама отвечу. А уж с детьми-то подождать пару лет – дело и вовсе не сложное.
– Травы пьешь?
– И это тоже. И дни считаю, чтобы опасные пропустить. И уксусом пользуюсь. В гареме таких тайн много, ты же с Лейлой сама говорила, знаешь.
– Знаю.
– Страшно мне, тетя. Словно по ниточке над пропастью, да с грузом за плечами. Очень страшно.
Что могла сделать царевна Анна?
Только одно. Подойти и обнять племянницу. Крепко-крепко, как обнимала ее в детстве. И зашептать что-то глупое и ласковое. О том, что все будет хорошо, и справится со всем умничка Сонюшка, и всех плохих мы прогоним, а всем хорошим будет хорошо, и лето будет теплое, и дети будут бегать по траве босиком, и роза в цветнике зацвела…
И проклятая царевна плакала, словно ребенок, выплескивая в истерике и тоску, и усталость, и страх. Завтра она будет сильной. Завтра. Сегодня же… спаси тебя Бог, тетушка Анна. Тетушка?
Или – мама?
* * *
– Ну, каков улов, адмирал?
– Две галеры, боярин!
Павел Мельин недавно пришвартовался у пристани и был радостно встречен Ромодановским. Русские уже заполонили Азовское море, чувствовали себя в нем спокойно и свободно. Да и Черное постепенно осваивали. Пусть пока и ходили вдоль берега, чтобы чуть что – нырнуть под защиту своих пушек, пусть не слишком опытны были команды, но это ж нарабатывается. Зато все корабли оснащены пушками и имеют четкий наказ туркам в плен не сдаваться.
Да и не собирались. Сколько порассказали бывшие галерные рабы – русские теперь зубами глотки турецкие готовы рвать были, лишь бы не попасть в полон. Да и не надо тех сражений. Научиться бы, сработаться, чай, дело новое, незнакомое…
А вот турки иногда пробовали русские кораблики на зуб.
По зубам же и получали, ну а официально… Был кораблик – да утоп. Неизбежные на море случайности, как тут еще скажешь?
А нечего на торговцев нападать!
– А народу там сколько?
– Да с сотню турок. Пристроишь?
– Как не пристроить! Дорога известная!
На Русь, на Канал, а про выкуп забудьте. Сами-то вы не слишком милосердны к христианам были, вот теперь вам те слезки и отольются.
– Есть ли с Руси новости?
– А то ж! Государь наш шведов воевать отправился.
– Шведов… – С этими Поль Мелье не сталкивался, но… – От нас чего надобно?
– Чего надобно, того я пошлю. Деньгами, сам понимаешь. Война их в три горла жрет.
– А корабли?
– Пока вы туда дойдете, аккурат война кончится.
Давно уж боярин и адмирал перешли «на ты», оценив друг друга по достоинству.
– Ты все равно государю отпиши. Коли понадобится, все мы как один…
– Отписал уж. Вояки…
– А ворчишь чего?
– Да Митька тоже просился в войско, едва отговорил…
Поль мудро промолчал о том, что боярин и гордится приемным сыном, и боится за него – сам грешен.
– Хороший сын у тебя, боярин.
– Знаю. А вот ты покамест не знаешь, что он в твой дом зачастил…
– И зачем?
– Да уж не ради латыни. Дочь твоя ему нравится…
– Вот даже как? Ну… Дело, конечно, молодое, но ты учти, что за блуд я ему…
– То он и сам понимает. Не знаю, чем уж у них закончится, но глядишь… и посватаемся?
Поль ухмыльнулся:
– Рад буду, боярин.
Вот так и врастают в чужую землю. Корнями крепятся, семьями, детьми, внуками, для коих русский уже родным будет. Два-три поколения – и окончательно обрусеют Мельины.
* * *
Двадцать второго июня турки подошли к Вене.
Со стен на них спокойно смотрели комендант города герцог Мельфи и пан Володыевский. Яна не было. У него войска-то – сплошь кавалерия, а от таких за стенами толку чуть. Пришлось отойти подальше. Ударят, когда момент придет.
– Много их…
– И не таких видали, а и тех бивали, – на русский лад пожал плечами Ежи.
Маленький рыцарь чувствовал себя спокойным. Вот в Каменце – там да, там другое дело. За спиной была Бася, земля родная, там костьми лечь стоило. А тут что? Политические интересы?
Ну-ну…
Да сожри турки ту Вену три раза и все три поперек, у Ежи не заболит.
Затрубили трубы, и вперед выехал турок в расшитых золотом одеждах. Помахал белым флагом, вызывая на переговоры.
Герцог вздохнул и направился к воротам. Обязанности…
Хотя что там будет, наперед знал. Предложат сдаться, дело житейское. Он, конечно, предложение отвергнет, потому как его император за такое повесит, словно последнего вора.
А потом…
Потом останется только молиться Богу и почаще заряжать пушки.
Ежи остался на стене. Сощуренными глазами оглядывал окрестности. Постройки вокруг Вены снесли, чтобы облегчить работу ее защитникам. Попробуют турки волной накатиться – и расстреливать их будут что ту волну. Безжалостно и каждой пулей в цель. Только и они не дураки. Апроши рыть будут, траншеи ладить, редуты…
Могут, конечно, ринуться на приступ, чай, их двести тысяч тут будет. И взять крепость могли бы при таком раскладе. Да только это им несвойственно. Тогда ж, почитай, каждый пятый в землю ляжет. Куда им, собакам…
Внизу что-то отвечал комендант Вены. Потом парламентер развернулся и поскакал обратно.
Осада началась.
* * *
Приходилось ли вам приговаривать к казни свою любовницу? Мать своих детей? Просто любимую женщину?
Нет?
Тогда не понять вам страданий Короля-Солнца. А у него было оч-чень плохое предчувствие. Посланцы от Папы Римского прибыли более двух недель назад и торчали у короля, как гвоздь в неудобьсказуемом месте. Им-то что?
Сказано – искать и хватать, вот они и будут. Допрашивать с применением истинно христианских методов (дыба, вода, огонь), увещевать (вода, огонь, дыба), доискиваться правды…
Под эти поиски попало уже человек двадцать придворных, в том числе и герцог де Вивонн. А где герцог, там и его сестра.
Атенаис пока не трогали, но Людовик почти кожей ощущал свое бессилие. Рано или поздно, так или иначе… не будут ее покрывать. Не те людишки!
А скандал разгорелся шумный!
Его имя полощут на всю Европу, особенно голландцы стараются, словно не понимают, что Нидерландам будет только лучше под его милостивым владычеством! Ежели так дальше пойдет, второй Фронды не миновать.
Кто-то людишек подогревает, но кто? Зачем?!
Мысли были печальными.
– Мой друг, вы позволите?
В комнату скользнула темная тень.
Франсуаза Скаррон, маркиза де Ментенон. Она одна из первых согласилась побеседовать с посланниками Папы, она настаивала, что дети все равно невинны, в чем бы там ни подозревали их мать, она защищала малышек словно львица – и Людовик был ей благодарен. А еще она была достаточно симпатична. И – умна.
С ней можно было поговорить обо всем. Она кожей чуяла королевское настроение, и все чаще Людовик задумывался: где были его глаза? Рядом такая женщина, а он соблазнился на золотые кудри Атенаис.
Или та его правда приворожила?
– Мы рады видеть вас, Франсуаза.
Его величество благосклонно кивнул. Маркиза присела в глубоком реверансе, чуть улыбнулась. Короля невольно царапнуло простое закрытое платье, убранные в узел волосы – ничего общего с веселой легкомысленной Атенаис. И все же…
Франсуаза была красива. Темные волосы, темные глаза, нежная мраморная кожа – недаром когда-то ее прозвали «прекрасной индианкой». А когда к красоте добавляются ум и внутренняя сила, женщину можно опасаться. Или просто – опасаться за свое сердце?
– Что-то не так с детьми?
– Ваше величество, я боюсь за них. Толпы осаждают мой дом. Пусть малышей сейчас там нет, но… это страшно. Люди кидаются грязью, кричат такое, что страшно повторить…
– Я пошлю войска, чтобы разогнать этих тварей.
– Гнев людской так просто не остудить, ваше величество. Они требуют маркизу де Монтеспан – и рано или поздно ее получат.
Людовик и сам это отлично знал. Но…
– Маркиза, вы понимаете, сколько значила для меня Атенаис.
Франсуаза не позволила себе улыбнуться, хотя отметила это важное «значила». Людовик уже отрекся от своей любовницы. На расправу он ее не выдаст, но…
– Народ настроен к ней очень… холодно. Вы сами помните Лекюера…
Помнил ли Людовик? Да, он не забыл священника, который отказался дать мадам де Монтеспан отпущение грехов. Еще и высказался в весьма нелицеприятных выражениях. Конечно, Великолепная Атенаис бросилась жаловаться возлюбленному, священника строго наказали, а толку?
Как люди ее не любили, так и продолжали, а теперь вообще возненавидели.
– Я не могу отдать ее на расправу, маркиза.
– Но этого и не надо, ваше величество. Есть ведь решение, которое устроит все стороны? И я не верю, что вы, с вашим блестящим умом, до сих пор его не приняли. Хотя, конечно, это безумно тяжело. Я вам так сочувствую, сир, просто безумно…
Судя по бараньему взгляду короля, решения он в упор не видел. Но не признаваться же?
– Какое бы решение я ни принял, маркиза все равно будет мертва…
Хоть суди сам, хоть отдай святошам – результат один.
– Ваше величество, но «мертва» и «мертва для мира» – это все-таки вещи разные? И дети смогут ее навещать, и вы проявите свое милосердие. А монастырь можно выбрать… подходящий?
Франсуаза смотрела невинно. А до Людовика доходило.
И то верно, монахиня – уже не человек. И позором на ее детей это не ляжет! Не будет Атенаис, будет сестра… Мария, например. Где-нибудь в глуши, там, где птица лишний раз не пролетает? И на него уже позор не падет, он не станет закрывать королевским именем чернокнижницу. И…
Какая же умница Франсуаза. Не зря он ей детей доверил!
– Вы правы, маркиза. И монастырь уже выбран.
Франсуаза присела в реверансе.
– Я и не сомневаюсь в вашей мудрости, сир. Так я могу объяснить это детям? Что их мама, в ужасе от подозрений, решила очистить свое имя единственным возможным путем и уйти от мира, чтобы на них не пало пятно подозрений?
– Да, разумеется.
– Благодарю вас, сир! Вы так добры…
Людовик галантно распрощался с дамой и вернулся к делам. Но сейчас ему было уже намного спокойнее. Скандал, конечно, разразится, но королевскую фамилию не затронет, а это уже отлично!
Умничка мадам де Ментенон.
Надо будет чаще с ней общаться. И как он ее раньше не заметил?
Франсуаза тоже была довольна. Ей удалось натолкнуть короля на хорошую мысль и устранить с дороги одно из главных препятствий. Она была так близко от трона, так близко от Людовика! Казалось, руку протяни! А вот воспользоваться властью не могла. Атенаис порвала бы горло любому, заподозрив в покушении на ее право или место. Сейчас же…
Интересно, какой монастырь выберет для любовницы его величество?
Франсуаза оценила бы иронию, знай она, что Людовик подумывает о парижском монастыре кармелиток, в котором уже жила его бывшая любовница Луиза де Лавальер. А что? Короля дамы уже делили, в соседних покоях уже жили, теперь будут делить иного жениха. Вечного.
Королю, хоть он и звался Милосердным, был свойствен легкий моральный садизм.
Увы…
* * *
Осада Вены проходила спокойно и даже как-то буднично. Турки подкапывались под стены, сверху их обстреливали, но методы противодействия были давно известны, так что сильного ущерба нехристям нанести не удавалось. Так, потрепать нервы.
Для обеих сторон в осаде были и свои плюсы – и свои минусы.
Плюс для австрийцев – выигранное время, невзятый город, недокорм в турецкой армии, да и союзники могут подойти в любой момент. Минусы? Так у них тоже нервы не железные, людей намного меньше, и припасов решительно не хватает. Продлись осада полгода – сапоги варить придется.
Плюс для турок – минимальный расход людей, все-таки регулярной армии оставалось не так и много, поражение в Польше янычарам на пользу не пошло. Минус – то же время. Поди прокорми такую толпень? А еще животные… фураж никто не отменял.
Сложная ситуация. Но пока обе стороны тянули время.
Тем временем собиралось Воинство Священной Лиги. Священная Римская Империя отжалела аж сорок тысяч войска. Венецианская республика на пару с Мальтой – двадцать. Поляки были представлены Яном Собесским. Слали письма и к русским, но царь отговаривался. Мол, мы как только, так и сразу… а брачный договор уже подписан? Ах, нет еще?
Ну, тогда извините. Утром деньги – вечером стулья. Намеки, что так договор никогда и не подпишут, русских тоже не пугали: люди целее будут. Тем более что Алексей Алексеевич ушел в поход, а царевна Софья торговаться умела. В ее фирме без частичной предоплаты не работали, и триста лет, отмотанных назад, на ее мнение никак не повлияли. Знаем мы таких… котов Леопольдов. Сначала попользуется, а потом лапками разведет: «Денег нету, ребята, давайте жить дружно?» И что? Заказывать его киллеру?
Всех не перестреляешь.
Так что император, скрежеща зубами, писал в Эскуриал и в Португалию. Дело двигалось, но с таким скрипом… Турки двигались намного быстрее. Ян выступил бы под стены Вены, если бы ему не ударили в спину.
Дело в том, что турецкая армия была громадна. Двести тысяч – это много, очень много. И всей толпой идти не могла. Была растянута-рассеяна вдоль коммуникаций. Но несколько отрядов, в которые, кстати, входили и остатки татарской конницы, мечтающие поквитаться за польский и крымский разгромы, шли достаточно быстро. А еще были валахи, венгры и молдаване под командованием Имре Текели. Им идти было куда как ближе. Габсбургов они терпеть не могли, а потому согласились на предложение турецкого султана.
Сулейман спешил к Вене, а войска Имре продвигались тихо, вдоль польских границ. И в нужный момент – ударили. Легкие, мобильные, конные и оружные. Мало того что они ударили – еще, вот кошмар-то, вот беспорядок, начались опять волнения в Чехии. Еще не высохла там кровь, пролитая во время Тридцатилетней войны.
Чего уж говорить – в начале века там было более двух с половиной миллионов людей. Сейчас – не более восьмисот тысяч. И оставшиеся не хотели поквитаться? За свою свободу? За навязанных на шею иезуитов? Да там стоило только спичку поднести – и полыхнуло.
Имре и поднес.
И в тылу у Леопольда вспыхнула самая страшная война – партизанская.
Войска Имре передвигались по землям Чехии невозбранно, их встречали с радостью, а провожали с грустью. Тем более дисциплину Текели установил железную. И то сказать – не было у него в войске наемников с большой дороги, коим бы пограбить и потешиться. Люди Ракоци, люди Зринских, люди самого Текели, валахи – все, кто сам натерпелся от Габсбургов.
Солдат Леопольда давили, травили, выцеливали из дубрав и рощ – одним словом, им в спину стрелял каждый куст. А потому необходимая помощь к осажденной Вене просто не пришла. Леопольд вынужден был бросить часть союзных войск под командованием Яна Собесского на усмирение бунтующей провинции – иначе рисковал остаться аккурат с одной Веной.
Ян не возражал, ему вовсе не хотелось класть своих людей за чужие интересы. А вот погоняться за негодяями, которые мутят народ?
О, это сколько угодно!
Так и получилось, что под стены Вены вышло совместное австрийско-венецианское войско под командованием графа Эрнста фон Шатермберга.
Но птицы летят быстрее, чем идут войска.
* * *
– Готовы ли царские покои?
Софья носилась по Кремлю ураганом. Вот-вот должна приехать Ульрика-Элеонора, а у них еще тут крокодил не ловился!
– Да все готово, Сонюшка. Успокойся.
Тетка Анна, которая надзирала за приготовлениями, смотрела ласково.
– Да я и не беспокоилась.
Соня немножко лгала.
На правах свекрови ее сегодня уже помучила боярыня Морозова, выговаривала за бесплодие.
Не брюхата ли ты, невестушка? Нет? А коли что с Ванечкой случится, род без наследника по твоей вине останется… может, ты и вообще бесплодна?
Долго Софья слушать ее не стала, но осадочек никуда не делся.
У Шан опять же…
Да, девушка полностью покорна и мила, но… гадюки – они тоже тихие и милые. И тенденция в поведении малявки была весьма неприятна.
Пять истерик за последние двенадцать дней. Можно понять девчонку – осталась без служанок и евнухов, которых вежливо отослали на родину… Ну как – отослали? Уехать они точно уехали. А вот куда доедут?
В зависимости от политической ориентации данного персонажа. Вот евнухов точно надо передавить, большую часть, а служанок можно и оставить. Поживут в Дьяково, а там и к делу пристроим. Язык преподавать или еще что полезное… Замуж выдадим.
У Шан оказалась окружена русскими и принялась действовать.
Слезы, крики, скандалы… Все прекращалось в присутствии Федора. Братец гладил невесту по голове и чувствовал себя большим и сильным рыцарем. А как еще, если девушка (пусть девочка, но надолго ли) бросается тебе со слезами на шею, лепечет что-то благодарное, затихает в твоих руках…
Так и озлишься, что воспитывала в братьях ответственность.
Любовница пока помогала отвлечь Федю, но У Шан настроилась на долговременную осаду. Активно изучала язык, интересовалась христианской верой, перенимала обычаи – так что боярыни были в восторге.
Тетки радовались – мол, помощница будет.
А Софья видела другое.
Долговременную интригу. Не привыкать этой девочке, она среди таких росла. Она будет выжидать и год, и два, и пять лет – и ударит. Рано или поздно, но в уязвимое место.
У вас паранойя?
Это еще не значит, что за вами никто не следит.
Возможно, Софья преувеличивала возможности малявки, но все, все в ней кричало о том, что в царскую семью вползла змея. И избавиться сейчас от нее нет никакой возможности, нужна хотя бы пара наследников.
Что остается?
Терпеть и ждать. И искать противовесы. В виде Ульрики-Элеоноры. Еще не приехавшая принцесса уже обречена на дружбу с Софьей. Хороша ли она, плоха ли – царская семья должна быть безупречна. Приятно и то, что на стороне Софьи играет время. У Шан пока рожать детей не может, а вот Ульрика – вполне. И воспитывать своих детей надо в нужном духе. Да и у китаянки детей заберут сразу после рождения.
Конечно, девушка будет сопротивляться, кто бы спорил. Но… традиция. Такая приятная и нужная штука! Или даже без традиций – отправить их с Федей куда-нибудь по делам, а ребенка оставить с кормилицами. Не тащить же малыша в дальние дали без всяких условий?
Ладно. Время что-нибудь придумать еще есть.
Эх, сложно это.
Так что Софья готовилась к приему очередной невестки и просчитывала последствия. Вариантов было много. Ульрика окажется еще одной У Шан, Ульрика окажется неким вариантом Любавы, Ульрика окажется редкостной стервой…
Царевне заранее было грустно, а доставалось окружающим.
* * *
– Мой повелитель, позволено ли будет мне…
Сулейман раздраженно махнул рукой. Гуссейн-паша тут же отбросил льстивый тон и заговорил деловито и серьезно.
– На подкрепление выступило около пятидесяти тысяч человек. Чуть поболее, но все равно много. И скоро они будут здесь. Тогда исход боя станет… сомнительным.
Сулейман кивнул. Глупцом он не был, книг тоже прочитал достаточно, а потому понимал: как только придет войско, они окажутся в печальном положении. Бить их будут и из города, и за городом. Его братец так и попал – в Каменце. А тут вот сам Сулейман может оказаться в ловушке.
И что делать?
– Дозволено ли будет скудоумному…
– Гуссейн!
– Мой повелитель, я бы советовал сейчас собрать войска в единый кулак и пойти на штурм. У нас достаточно людей и пушек, мы возьмем город в два дня.
– А сколько при этом потеряем?
– Не менее четверти.
– Вот видишь…
– Неужели моему повелителю так угодны янычары?
Угодны ли?
Спору нет, сила они хорошая. Но неуправляемая настолько, что Сулейман бы их кому хочешь сбыл. Еще и приплатил бы. А тут…
В глазах мужчины мелькнуло понимание.
– Ты предлагаешь…
– Мой повелитель, я не смею…
Глаза Сулеймана стали холодными, и Гуссейн-паша поклонился.
Да, именно это он и предлагает. Начать обстрел, под прикрытием послать на стены янычар, пусть полягут одни, но по их телам пройдут другие. Вена богата, добыча будет королевской.
К тому же – будем честны – повелителю ведь не угодно двигаться далее и воевать всю жизнь? Австрии вполне хватит, можно будет даже дать кусочки свободы тем, кто изнывал под игом Леопольда. Пусть верят в своих богов, пусть ставят храмы… Опять же, можно назначить род Текели вассальным правителем и выдать ему ярлык…
Мозаика складывалась легко. Дело было за последним кусочком – взять Вену. Потери будут громадными? Так что ж! Пусть будут. Или – не громадными?
Последние слова визиря медом пролились на сердце султана.
– Правда ли это?
– Я готов отвечать своей седой головой, мой повелитель. Если завтра не… я сам выпью яд!
Сулейман решился.
– Завтра с утра начнется штурм.
Гуссейн-паша поклонился, пряча в глазах хитрые искорки.
* * *
И штурм начался.
Более всего Вена походила на шестиконечную звезду. С одной стороны в крепость втекал ручей Вин, с другой ее прикрывал дунайский канал, но оттуда нападений и не было. К чему?
Куда как удобнее обстрелять крепость с той стороны, где ручей не мешал поближе подтащить пушки. А вот приступ начался, наоборот, со стороны ручья. Переправиться через него не так сложно, но укрепления там поменьше. Толщина стен Вены вообще кое-где доходила до двух метров. Шансы были, и очень хорошие.
Герцог Мельфи метался по стене, стараясь разорваться, но быть везде. Под обстрелом, чтобы подбодрить людей, с той стороны, где турки словно сумасшедшие лезли на стену…
На них скидывали бревна, лили кипяток, слышались крики и стоны раненых и умирающих, но останавливаться ни одна из сторон не собиралась.
Приказ султана был прост и понятен: умри, но не отступи. Да и некуда отступать-то! Сзади янычар поддерживал пушечный огонь, так что дезертиров могли просто пристрелить свои.
Пушек у турецкого войска хватало, так что двусторонняя атака была весьма и весьма неприятна. Отвлечешься с одной стороны – там под прикрытием пушек подберутся да взорвут ее. Отвлечешься с другой – так там или взорвут, или залезут…
Ежи Володыевский меланхолично отметил, что атака идет по всем правилам, и понадеялся, что уцелеет. Будь что будет, но от пуль прятаться он не станет. Иначе Басе в глаза посмотреть не сможет.
Но этого и не потребовалось.
Про домик у стены, купленный чуть ли не полгода назад, Ежи не знал. И про планы государя – тоже.
Кто б ему доверился, зная почти болезненную порядочность шляхтича?
А вот покупателям только и осталось, что углубить подвал домика, доведя его почти до стены, заложить в подкоп побольше черного пороха, добавив для верности еще и динамита, – и в нужный момент поджечь фитиль.
Какой момент нужный?
Так все согласовано с Гуссейном-пашой.
Недаром переписывались Алексей Алексеевич и великий визирь Гуссейн-паша. Не султан, нет, ни к чему султану входить в такие мелочи. А вот Гуссейн-паша интересовался, и сильно. Взятием Крыма. Сведениями, полученными от бежавших татар… И приходил к выводу, что есть у русских какое-то оружие. Что-то такое – точно есть.
Что?
Да кто ж такие секреты раскрывает?
Но, дав полунамеками понять, что войска Великого султана будут искать себе новую цель не на Руси, Гуссейн-паша получил понимание и одобрение со стороны царя. Переписка завязалась оживленнее, и паша намекнул, что, может быть, русских тоже позовут воевать супостата.
Алексей Алексеевич ответил в том смысле, что обязательно позовут, но кто там супостатом будет – еще больший вопрос.
Слово за слово, письмо за грамотку – так и завязалась гроздь союзничества.
Гуссейну-паше не нужна была Русь. Далеко и холодно. А вот Австрия, Венеция… самый раз!
Алексей Алексеевич сначала сомневался, но Софья заметила, что в политике врагов нет. Союзников тоже. Есть инструменты и есть те, кто их использует. Не хочешь стать первым? Учись быть вторым.
Понятное дело, что Гуссейн-паша собирается нашими руками решить какие-то свои проблемы. Работа у человека такая. Визирем вообще жить несладко. С одной стороны – вечно недовольный народ, с другой – такой же султан. И хорошо, если султан хоть неглупый. А то…
Так что переписка продолжилась к обоюдному удовольствию, и уже под Веной Гуссейн-паша получил письмо от одного из «троянских коньков». Мол, вы штурм начните, а мы для вас вот эти ворота-то и откроем.
Выкуп?
Наши отряды отпустите без выкупа, сами понимаете. Остальных хоть с кашей ешьте.
Жестоко?
А вот не нравились почему-то русским подданные Леопольда. Смотрят, как на тварь, слова сквозь зубы цедят, свято уверены, что «рюсски отшень глюп…». Ну так и не обессудьте, сами напросились.
Взрыв?
Ну и взрыв, и что? На войне всякое бывает, может, это турки постарались. Это у них надобно спрашивать. А коли не верите, ищите чудаковатого голландца Якоба Визеля, пусть отчитывается.
Найти не можете?
Бывает.
И «Якоб Визель», и его «сыновья», сменив внешность и переодевшись, направились в другой дом, также купленный на царские деньги. Только тот уж никто не подорвет.
Тяжко это было.
Даже царевичевым воспитанникам – тяжко. Почитай, год прожить в чужой стране, говорить, как они, думать, как они, двойной жизнью жить, предательство готовить…
Хотя это кому предательство, а кому и триумф.
Леопольду они ничем не обязаны, а вот государь их из сточной канавы достал, отмыл, выучил – так что ж они, добром за добро ему не отплатят?
Мысль о том, что они предают христианский город в руки мусульман, то есть нехристей, мужчин тоже не посещала. Что нехристи, что католики. Разве Якоб иногда переживал по этому поводу, но стоило ему пройтись по улицам Вены – и турки начинали казаться меньшим злом. Не дай бог Москве такой стать!
Так что один из «троянских коньков» поджег фитиль – и ушел. Кто там будет обращать внимание на мальчишку на улицах города? Особенно когда войско что есть сил отбивает штурм турецких янычар, а те лезут словно обезумевшие…
А через пятнадцать минут и громыхнуло.
Да как!
Часть стены просто осыпалась наружу – и в образовавшийся пролом через пару минут хлынула волна турок.
Не янычары, нет.
Один из отборных полков, который жалко бросать на стены. Это не тупое пушечное мясо, сюда Гуссейн-паша чуть ли не лично каждого человечка подбирал. Вот их и поставил ждать, пока стена рухнет от взрыва. Остальное было делом техники: расширить пролом, ворваться внутрь и начать резню. Жестокую и беспощадную.
С этой минуты итог боя был предрешен. Ни одна крепость не выдержит предательства.
* * *
Сулейман въезжал в Вену победителем.
Не важно, что победа была предрешена заранее и обеспечена предательством. Важно другое: Вена лежит у ног покорной одалиской. Да, при штурме полегло более тридцати тысяч человек. Но янычар не так жалко.
– Кто командовал обороной?
– Герцог Мельфи, мой повелитель.
Герцога, увы, живым взять не удалось. Сопротивлялся до последнего, чуть ли не зубами глотки рвал, а потом захрипел, за сердце схватился…
Убить смогли бы, а вот откачать – не было специалистов, не ходят лекари на штурм крепостей.
Ежи Володыевского одолели хитростью. И самого лихого фехтовальщика можно окружить да сеть набросить.
Теперь маленький рыцарь сверкал глазами, а Гуссейн-паша сортировал пленников.
Кого – на выкуп.
Кого – на рабские рынки.
Кого – вообще гнать за стену.
Последнее – стариков, крестьян, которых по причине страхолюдства не удалось бы и слепому продать…
Ежи, кстати, о готовящемся предательстве не знал, и сообщать ему никто не собирался. Слишком непредсказуемой могла быть его реакция. Вплоть до отъезда в родимые края. А к чему лишаться такого кадра?
А потому…
Уже ночь пала, когда к загону с пленниками пришел Гуссейн-паша. Вену отдали на ночь янычарам – и сейчас оттуда доносились крики и хохот. Там резали, грабили, насиловали, а воины могли только сжимать кулаки. Но что они сделают? Они проиграли. Бежать из рабского загона можно, но кому ты поможешь? Свою бы шкуру спасти…
Тем неожиданней для Ежи было то, что его вытащили из загона и повели к шатру великого визиря. Султан праздновал, а Гуссейн-паша работал. Там вежливо показали саблю и объяснили, что при малейшей попытке напасть неверный лишится головы с помощью этого полезного предмета.
Ежи в ответ образно послал своих охранников в пеший эротический тур, был оборван затрещиной и впихнут в шатер с напутствием: «язык отрежу».
Языка было жалко. Но и кланяться Ежи не собирался. Впрочем, визирь и не требовал. Кивнул слугам, так что Ежи быстро усадили на ковер и подвинули поближе чашу с вином, чтобы шляхтич мог дотянуться связанными руками.
– Пейте, ясновельможный пан. Я рад, что вы живы.
Ежи так удивился, что послушно поднес чашу к губам. И верно – вино. Гуссейн-паша наблюдал за ним с легкой улыбкой.
– Правоверные это не пьют, но вам сейчас надо. Вы целы?
– Да, вполне. Зачем вы меня позвали сюда?
– Вы служите русскому государю. А мы ему не враги.
– Зато моей родине вы враги! Никогда не забуду, как горел Каменец! – Ежи сверкнул глазами.
– Это хотел сделать султан Мехмед, за что и поплатился. Жизнью. Разве этого мало?
Ежи задрал голову, намекая, что вообще-то да! Мало! Вот коли бы всех султанов перевешать, да лучше с визирями…
Гуссейн-паша наблюдал за мужчиной с легкой улыбкой. Воин, что тут скажешь? Не политик, не дипломат – воин. И хорош на своем месте, просто не надо его нагружать излишними сложностями жизни.
– Вы сейчас пойдете и разыщете по загонам всех своих людей. А через несколько дней мы вас отпустим с условием никогда не возвращаться на эту землю.
– Что?!
Ежи был искренне удивлен. Как так?! Так не бывает!
Ему и в голову не приходило, что Гуссейн-паша сейчас отрабатывает полученный аванс. Вену взял?
Оплати!
– Мы вернем вам коней и оружие. Но вы уедете на родину. Здесь не ваша война.
Вот эти слова отозвались в Ежи медным колоколом. Что верно, то верно. Не их. Где были все эти австрияки, когда на польскую землю враг пришел? Ни один не помог, ни одного не коснулось – и голову не повернули!
Подумаешь – поляки. Пусть их воюют, лишь бы до нас не добрались! И не пришел бы Ежи сюда воевать, кабы не приказ государя. Надобно было кого послать на подмогу – почему бы и не Ежи.
– Я дам вам фирман повелителя, с которым вы пройдете мимо наших войск.
– Султан приказал…
– Да. Он тоже не хочет ссориться с русским львом. Два великих государя легче договорятся между собой, чем с трусливым шакалом, который бросил людей и сбежал, пряча свою вонючую шкуру. Ваш государь воевал сам – и султан оценил его храбрость.
Ежи тонул в восточной патоке, но главное понял.
Их отпускают. Можно ехать домой и жаловаться государю. Алексей Алексеевич поймет. А коли нет – повинную голову и меч не сечет.
Но… повинную ли?
– Вы нас просто отпускаете?
– Не просто так, нет. Вы погостите у нас около месяца. Этого будет достаточно, чтобы передать письмо вашему государю и получить ответ.
– Ах, вот оно как… за выкуп, значит?
Гуссейн-паша спрятал улыбку.
Ни к чему Ежи Володыевскому знать о переговорах между ним и русским государем. Султану – Вену. Русскому – его людей.
Но – репутация.
Русские не могут позволить себе ввязываться в свары с Австрией, никак не могут. А потому Гуссейном-пашой уже пущен слух, что крепость в нужный момент взорвали его люди. Что русский государь выкупит свои войска из плена за дорогую цену. Султан знает, этого достаточно.
Конечно, никакого выкупа не будет. Но привезти его – привезут. Слухи пойдут, что и требуется. И Ежи уедет домой, к своей семье… о чем это он?
– Мой друг остается здесь. Я не могу его бросить.
– Пан Собесский. О, он блистательный воин. Но вы ошибаетесь. Скоро он тоже вернется на родину.
Ежи не верил, но и крыть было нечем. Тем более визирь непрозрачно намекал, что рыцарь в ответе за своих людей, что присягу он не приносил Леопольду и служить ему не обязан, что коли он тут голову сложит во имя неясно чего – русский государь не одобрит. И вообще… Коли так, отправьте гонца, пусть принесет вам ответ государя?
На последнее Ежи, конечно, не согласился. И провести ночь в шатре визиря – тоже. Отправился обратно в наспех устроенные загоны. Утром он пойдет искать своих людей. Если этим нехристям можно верить.
Можно ли?
* * *
– А ну навались!
– Еще раз!
– Ух, е…
Государева дорога была сбита в рекордные сроки и полностью оправдывала не родившуюся еще поговорку про дороги и дураков. Да и как не оправдать? Пройти из Архангельска Белым морем в Онежскую губу, оттуда волоком в Выгозеро, потом в Онежское озеро, да и по Свири в Ладогу… Тут люди нужны, и люди – особые. Те, кто с деревом, с кораблем отродясь знается.
Но даже с такими – каторга.
Строили наспех, кое-как. Дерево сырое, тащить тяжко, то одно, то другое ломается, несколько десятков человек уже эту дорогу полили своей кровью. Пара смертельно, остальные – так, по мелочи. Государевы деньги тут не утешают. Они хоть и обещаны уже, но здоровье-то кто вернет?
Корабли разобрали на части – и тащат. Кое-где едва ли не на руках. Люди идут сами. Кто-то падает, кто-то матерится, но идут.
Потому что Орешек разгрызать надобно. Эти две крепости – Нотебург и Ниеншанц – как кость в горле на реке Неве. И надобно это сейчас делать, покамест войска шведские связаны войной с Кристианом. Там и флот сейчас, а на Неве – так, остаточки.
Если ударить в спину, можно много людских жизней сберечь.
Подло?
В войне сие слово неуместно. Десанты на наш берег высаживать, да селения русские разорять – не подло? А шведы частенько этим грешили, пользуясь тем, что не до них русским государям.
Вот за это Алексей отца очень корил, хоть вслух и не высказывался. Соня знала…
Толку, что Алексей Михайлович сына хотел королем польским сделать? Тоже – король! Морда чистая, а зад в навозе! Польшу воюем, а чтобы оборотиться да посмотреть, кто твои тылы разоряет, да о людях позаботиться…
На юге сейчас хоть жить начали, а то существовали от набега до набега. Теперь вот еще шведов вразумить и финнов – и можно будет жить спокойно.
Вот уж каких планов себе не ставил Алексей Алексеевич, так это постоянно воевать. Колоссы – они часто на глиняных ногах стоят. А ему нужно крепкое государство, кое он в наследство детям и оставит. Пусть не сильно Русь землями прирастет, да те, что он примучит, крепко за его руку держаться будут.
С тем он войско на Нотебург и вел.
– Государь, дозволишь ли пред твои светлые очи гонца допустить?
Иван поблескивал голубыми глазами весело и хитро. Алексей сдвинул брови.
– Ванька… откуда гонец?
– А с Ладожского озера.
– И ты молчишь?
– Докладываю, вон гонец.
Иван кивнул в сторону запыленного парня, который кое-как держался в седле. Алексей Алексеевич сделал царственный жест кистью, разрешая допустить. Тем более что, приглядевшись, узнал одного из своих «воспитанников». Как же его зовут… Антип? Да, кажется, Антип.
Обстановка была походная, так что останавливать войско, чтобы соблюсти приличия, Алексей Алексеевич не стал. Принял пакет, не слезая с коня, распечатал и быстро проглядел несколько строчек, наспех нацарапанных на пергаменте.
– Отлично! Молодец, Антип!
Парень аж расцвел, рассыпавшись в благодарностях. Как же! Государь его имя помнит!
– На словах Ерофей ничего передать не просил?
– Государь, лодок собрали достаточное количество, корабли будут на реке дней через пятнадцать. Лестницы заготовлены, фашины навязаны. Все будет исполнено по вашему приказу.
Дней через пятнадцать… Алексей прикинул, где будет его войско, и кивнул. Должны успеть, причем почти одновременно. А это важно.
В «корабельной команде» воинов почти нет. Мастера – да. Моряки – да! Но на земле они воевать не обучены. Вот на море – там довелось и походить, и чужие корабли попугать. Чай, уже десять лет его личному флоту, хватило за это время приключений.
А шведы не дураки.
Понимают, что как только русские корабли коснутся вод Невы – им можно топиться всем составом. А потому попробуют устроить диверсию. Поджечь суда, порубить или угнать в плен людей. Вот чтобы этого не произошло, нужно его войско.
– Шведы пока не волнуются?
Все ж таки волок – не игрушка. Строить его тяжко, и шум стоит большой. А места те не безлюдные. Охотники, рыбаки… Достаточно одного, кто заметит и донесет, и будет их ждать теплая встреча.
– Ероха… ох, то есть Ерофей просил передать, что троих пришлось убить. Охотники. Хотели было живьем взять, да те не дались. А уйти дать никак нельзя было.
– Молодцы. Благодарю за службу, Антип. Ты сегодня поешь, отоспись, а через день опять тебя пошлю с письмом.
– Повинуюсь, государь!
Алексей Алексеевич похлопал парня по плечу и повернулся к Ивану:
– Что скажешь?
– Натиск, напор, согласованность – и мы победим. – Ванька улыбался задорно и весело. – И вообще, Бог за нас – так кто против нас?
Алексей вздохнул.
Да, за нас. Но… на Бога надейся, а пушки отливай. И думай, как расставить. А то ведь стены Орешка они не пробьют, да и… Чертова крепость стоит на острове! Что заметно усложняет штурм.
Ничего. Они с Иваном еще не раз посидят с картой, они прикинут, как лучше. Главное, ядер хватит. А то у него появилась интересная идея, которую он и собирался проверить вечером.
Главное богатство – люди, их беречь надо. А ядра…
Соберем потом!
* * *
Слово, хоть и нехристь, Гуссейн-паша сдержал. На следующий день Ежи уже отбирал своих людей по загонам. Впрочем, сразу их не отпустили. У султана было много забот и без некоего пана Володыевского. Принять трофеи, подсчитать, укрепить стены Вены… Вообще ситуация складывалась сложная.
Вену султан взял, но чтобы идти дальше, сил не хватало. Большая часть регулярной янычарской армии была просто выбита в войнах. Часть – в Польше, часть уже здесь. И еще б полегли, да взрыв помог: осажденные просто руки опустили. Что толку спихивать янычар со стены, когда в другом месте они строем входят?
Тем не менее от янычар осталась едва ли половина. С этими силами можно удержать Вену, но идти дальше? А куда? Навстречу войскам Лиги? Или попробовать взять Линц? Захватить Леопольда? Извините, дураков нет. У них конница, и много, а у султана ее маловато. Опять же, они здесь дома, а турки пока еще нет. Разобьют как пить дать. А это не нужно ни Гуссейну-паше, ни султану.
К тому же…
Захват Вены – это уже не война, это политика. Если европейцы не начнут отвоевывать ее обратно, Гуссейн-паша даст себе бороду сбрить. Всю Европу поднимут – ну, кого смогут. И в это тяжелое время нечего здесь делать ни султану, ни его верному визирю.
Так что…
Комендантом Вены останется Сары Сулейман-паша. Ишь, выдумал? А то Гуссейн не знает, кто метит на его место и заигрывает с янычарами? Все знает старый волк из семьи Кепрюлю. У Сулеймана-паши еще зубки не выросли – на старших скалиться.
Пусть держит город что есть сил.
Под его командованием остается и войско. Все его победы будут победами султана и его верного визиря, а поражения – поражениями глупого Сулеймана-паши, который саблю-то не знает, с какого конца в руки брать. А тем временем, избавив Османскую империю от смутьянов, можно сделать многое.
Реорганизовать чиновников. Перешерстить армию – где это видано, что должности за деньги покупаются? Это у нечестивых христианских собак так принято, а османы себе такого позволить не могут! Тем более султану там и монетки не перепадает.
Сформировать новые корпуса, которые не будут бунтовать, как янычары.
Опасно?
Кто б спорил.
Гуссейн-паша подозревал, что не умрет своей смертью. Но… Власть всем нужна для разных целей. Кто-то наслаждается ею, как дорогим вином – и как люди, пьющие эту отраву, запрещенную Аллахом, они больны. Власть, как вино, разъедает и подтачивает разум человека.
Кто-то стремится к власти ради богатства, которое она приносит с собой.
Но и это не нужно Гуссейну-паше, семья Кепрюлю и так богата. Ему власть нужна ради родной страны. Он видел, что, если так пойдет и дальше, Турция рухнет на колени под натиском Европы, – и не хотел родине этой судьбы.
Пусть его проклянут при жизни!
Потомки поймут и восславят его после смерти!
А потому – русский отряд отделить и потихоньку, когда султан направится домой, освободить. Дать фирман и пусть убираются.
И отписать русскому государю.
Два льва должны дружить, чтобы их не заели шакалы.
Можно бы и Людовику отписать тоже – хоть и коварен сей христианский король, а только происходящее и ему выгодно. Чем дольше затянется война, тем спокойнее в Турции, тем громче шум в Европе. А он под этот шум себе что-то из германских княжеств приберет, он может.
Но поделится. Пусть только попробует не поделиться.
Гуссейн-паша планировал длительные интриги и усмехался. Ему повезло вдвойне – с двумя государями. Один хочет жить и не мешает своему верному визирю тянуть страну из ямы. Второй хочет, чтобы жила его страна – и в это время их цели совпадают. Русь сейчас османам не угроза и долго угрозой не будет.
А там – кто знает?
* * *
– Государь.
Посол Руси в далекой Португалии, боярин Федор Федорович Куракин, склонился в низком поклоне. Европейское платье и завитые парики он не носил, но высокая шапка тоже мела пол не хуже мушкетерской шляпы с перьями.
А что ж и не поклониться? Ежели миссия его, кажется, успехом увенчивается?
Педру смотрел вполне благосклонно.
За время пребывания Куракина при его дворе он уже убедился, что мужчина сей умный и обстоятельный. И даже пару раз соблаговолил побеседовать с русским послом.
Умен, очень себе на уме, с характером. Сам в европейское платье одевается, и жену с дочерьми ко двору вывозил, но никакой излишней галантности им не дозволял. Ни множества кавалеров, ни любовников, хоть поползновения и были. Но как-то… рассосалось.
Может быть, потому, что и посол, и вся его семья были весьма остры на язык, хотя и безукоризненно вежливы? Таких задеть – что на ежа усесться: иголки потом долго вытаскивать будешь. Да и случай был, когда один маркиз решил дочку посла в темный уголок утащить… разумеется, с самыми благородными намерениями! Он бы потом женился, честь по чести, в чем и клялся, когда из него кинжал вытаскивали. Ибо девушка на протянутую к ее персям руку ответила ударом. Не смертельным, но три месяца маркиз провалялся бревнышком.
Скандал был, но не сильный. И посол, и его дочь настаивали, что на Руси так и поступают с насильниками. Ах, это галантное ухаживание было? Когда тебя затаскивают в темный угол и лапать начинают? Простите, не разобралась. Глупая девка, что тут скажешь!
С тех пор ни одной попытки, кстати, не было.
Политес посол знал, разве что за дамами не ухаживал, блюдя верность жене, ну и привычки у него были странные. Чего только стоила одна баня! Ладно еще знаменитые римские термы. А это? Педру доносили: строение крохотное, жар адский, выдержать его невозможно, а русские знай вениками себя нахлестывают. Плоть умерщвляют?
Не иначе.
И все же…
– Вы поедете на родину, князь. И повезете мой ответ вашему государю.
Куракин опять низко поклонился.
– Я согласен выдать Изабеллу Луизу за вашего царевича Жуана. Здесь изложены мои условия. И вы можете с ними ознакомиться.
Как ни выдержан был Куракин, а внутри медные трубы запели радостно! Победа!
ПОБЕДА!!!
На свадьбу согласился – и на их условия согласится. Тут главное барьер сломать, а там уж…
Глубокий поклон, чтобы король не заметил хищного блеска глаз.
– Дозволено ли будет мне, государь, сделать это сей же час?
– Даже сию минуту. Вы можете взять наши предложения и удалиться.
Что Федор и сделал, кланяясь, расхваливая на все лады мудрость его высочества и всячески изображая восторг. Хотя и изображать сильно не приходилось.
Победа…
Восторг его чуть поумерился дома, в белокаменном здании посольства. Победа-то, да, она победа. Но поторговаться еще придется. Плюсы – помолвка будет заключена в ближайшее время, а брак – когда невесте стукнет пятнадцать лет. Минус – Ивану придется жить здесь. Он будет объявлен консортом, что неплохо. Но придется перейти в католичество. Приданое? Ну, тут вопросы скорее имущественные, чем территориальные. Общих-то территорий нет.
Русские будут поставлять лес, пеньку и прочее по хорошим (для португальцев) ценам, но у русских купцов будет право беспошлинной торговли в португальских колониях. К тому же военная поддержка Португалии против внешних врагов…
Одним словом, в этом виде договор был невыгоден для Руси.
Ничего. Поправим. Самое главное-то уже сделано! Они уже согласились на брак принцессы с православным! А там, с Божьей помощью, и по условиям их чуток подвинем.
Государь будет доволен.
* * *
Теплым летним днем, уже за полдень, кортеж принцессы Ульрики-Элеоноры Датской вступал в Москву Златоглавую. Вступал покамест тихо и спокойно. Не к лицу устраивать пышные торжества в городе, когда государь вдали воюет, так и беду накликать можно. А потому – тихо приехала, тихо проехала в Кремль, никто, кроме вездесущих уличных мальчишек, и не заметил…
Зато заметила царевна Софья.
Встречали принцессу всей царской семьей. Почти всей – потому что вот горе-то, вот беда, У Шан вынуждена поехать в монастырь, в паломничество. А вы как думали? Помолвка еще не свадьба, а свадьба может быть только с православной. А как ею стать?
А вот так вот! Пожить в монастыре, правила изучить, веру христианскую душой принять… Тут высокое происхождение не подмога, скорее – помеха. К Богу-то в паланкине не въедешь.
Федор хотел было поехать с невестой, но удалось остановить. Протопоп Аввакум – не только движущая сила, факт. Он еще и тормозящая, когда надобно. Федора удалось притормозить вопросом – ты, отрок, под стенками женского монастыря лагерем встанешь али как? Сестру одну на государстве бросишь?
Второй аргумент был не очень убедителен. Федор давно понял, что Софья не только с государством – с упряжкой чертей справится, коли надо будет. Но и первый… стоило только представить себе всеобщий смех – и ехать с У Шан уже расхотелось.
А потому Ульрику-Элеонору встречала небольшая делегация.
Царские тетки – Анна и Ирина, которая временно приехала сюда из Новгорода. Царские братья – Федор, Иван и Владимир. Царские сестры – Софья, Мария, Катерина, Феодосия. Маленькую Наташеньку таскать во двор не стали – нечего ребенка мучить. Любава тоже осталась с дочерью.
Ну и куда ж без бояр, стольников, постельничьих и прочей дворцовой шушеры? Проще, кажется, тараканов вывести, чем этих прихлебателей. Вроде бы и не жалует Алексей чинами да золотом за то, что ему вовремя на глаза попались, а все одно – старые привычки так не искоренишь.
Софья пристально вглядывалась в окно кареты. Какая она – Ульрика? Что удастся сделать с ее помощью? Что можно сделать из нее?
Оружие? Орудие? Союзницу? Врага?
Сама Софья предусмотрительно вперед не лезла – в этот раз. Пусть Воин Афанасьевич представляет датчан, пусть Федя их принимает по всей форме – она покамест со стороны посмотрит. Как царская сестра.
Софья знала, что у датчан наверняка есть о ней сведения. Но…
Немного игры жизнь не испортит. Да и церемония приветствия на царевича рассчитана, не на царевну. Пусть бояре грызутся, пусть Федя себя взрослым лишний раз почувствует, а она просто посмотрит.
И посмотрела.
Георг Софье не показался. Никак. Одутловатое, несмотря на молодость, лицо, пышный парик, избыточно красные губы – и только-то. А в остальном – самое выдающееся на его лице – нос. Больше там ничего нет. Ни ума, ни решительности, ни отваги… просто – ничего. Скука и пресыщенность. И священная уверенность в том, что ему все должны. Просто по праву рождения.
М-да, такого и в Англию отдать не жалко, пусть наглам кровь портит.
Кажется, о том же подумала и Катерина, потому что больно ткнула Софью кулачком в бок. Хорошо хоть, незаметно.
– И ты мне это предлагала?
– Цыц, малявка. Зато он дрессируется легко.
– Им ворон пугать можно!
– Тобой тоже, так что не обольщайся, – срезала Софья сестру. – И помолчи, а то неприлично.
Катенька засопела, но Софья отлично знала, что вечером в ее покои вломятся сестрички со скандалом. И если его повернуть в нужную сторону…
Чем хорош у Катерины характер – коли ей намекнуть на несовершенство, она в лепешку разобьется, а доведет все до идеала. Вот и ладненько, а то кто-то последнее время к булочкам пристрастился, а о танцах забывать начал. А это женскому здоровью не на пользу. А Машка за старшей вьюном тянется. В результате следующий месяц девчушки будут делом заняты.
Эх, сговаривать их надо…
Наконец из кареты вышла Ульрика-Элеонора.
Софья проглотила матерное выражение и подумала, что брак будет счастливым, но без любовниц не обойдемся.
Никак.
Не красавица?
Ну, мягко говоря.
Даже бояре притихли. Нос длинный, волосы непонятного цвета – под париком не разглядишь, белила-румяна в комплекте… авось там оспин нет?
Зубы… нет, зубы вроде как все целы.
Платье…
Да уж, Петра за эти абажуры с рюшечками, кои он на Русь притащил, стоило всеми венерическими заразить, какие Европа знала. Корсет, кринолин, грудь наружу, зад назад, обручи топорщатся, руки голые, зато оборки всю грязь метут…
Надо будет девчонку лекарям показать. Софья отлично помнила экскурсии в музей, еще в средней школе. И как объясняли, убыток аристократии наступил еще и от естественных причин. Мамаши утягивали себя корсетом так, что внутренние органы вообще функционировали наполовину. А что родится от такой больной? У которой сколиоз, лордоз, кифоз и черт его знает, что еще? Кишечник переплющен, печень в легкие ушла, матка, наоборот, в малый таз съехала и чудом наружу не вывалилась?
Неаппетитно?
А зато чистая правда.
И помолчите, ради бога, за экологически чистую косметику на основе сурьмы, ртути и свинца! Там же отравы – не на одного ребенка, а на взвод солдат! И все наверчено на несчастной соплюшке.
Отмывать, переодевать, осматривать… выбора нет. А то вон бояре как косятся. Кто помладше – те еще более-менее, а старики сейчас плюнут, да и рявкнут – мол, срамота!
Нет уж, лучше нормальный сарафан, чем вот это.
Постепенно очередь дошла и до представлений. И по тому, как на нее посмотрели Георг и Ульрика, Софья чуть перевела дух.
Георгу явно все было безразлично. Подумаешь там, русская царевна. Разве что на Катеньку посмотрел внимательнее, знал планы русских. Но – прости. Прозевал царевну, будешь жить с английской жа… то есть, конечно же, леди.
А вот Ульрика вгляделась серьезно. Словно что-то искала в лице Софьи. И царевна не стала разочаровывать девушку – улыбнулась. На лице Ульрики дрогнули, чуть расслабляясь, уголки сжатых в улыбке губ, и Софья перевела дух.
Неглупа. Слава богу – не дурочка! Узнала, куда едет и кто какую роль играет. И явно настроена на мирные переговоры.
Ф-ф-ф-фу-у-у-у-у-у, камень с плеч.
Ладно. Сейчас небольшой прием в честь приезда будущей царицы, скромный пир, где можно присмотреться к гостям повнимательнее – и отдыхать. А уж потом…
Софья знала, что завтра с утра она придет в покои Ульрики-Элеоноры. Для Георга уже составлено богатое меню из праздников и развлечений, охот и поездок, а вот с девочкой надо серьезно работать. Не оставлять же ее в таком виде?
Да Алешке все устрицы мира не помогут!
