Глава 7
«А дорога серою лентою вьётся», – напевал я, вторя Олегу Анофриеву, чья песня о шофере как нельзя кстати доносилась из установленных в моей «Волге» динамиков. Тёплый августовский день клонился к закату, за спиной осталось около полутысячи километров, и я на крейсерской скорости приближался к санаторию «Летцы», где меня ждала встреча с первым секретарем компартии Белоруссии Петром Мироновичем Машеровым. Правда, в конце пути я едва не заблудился, хорошо, что какие-то грибники или дачники, ожидавшие на остановке рейсовый автобус, подсказали, где нужно сворачивать.
Санаторий оказался затерян в хвойных лесах, располагаясь едва ли не на берегу озера Шевино. Припарковавшись у ворот санатория уже в сгущавшихся сумерках, я прошёл в административное здание, назвал себя, оказалось, что меня уже ждали. Тут же куда-то позвонили, и вскоре появился человек, представившийся Николаем Петровичем, тем самым, с которым я и держал связь по телефону. Не иначе, неизменно находился при шефе, включая отпуска и командировки. Попросил дежурную выдать мне ключи от забронированного на моё имя номера и провёл на второй этаж.
– Пётр Миронович живёт в отдельном домике, а я и его личный охранник расположились в соседнем, – сказал провожатый, запуская меня внутрь. – Машеров уже вернулся с вечерней прогулки к озеру, сейчас у него минеральные ванны, затем ужин. Если что, звоните дежурной, номер телефона вот здесь, под стеклом на тумбочке. Она нами проинструктирована, все ваши просьбы будут выполняться незамедлительно. Естественно, если просьбы будут в пределах разумного… Кстати, магнитофон захватили?
– Конечно, только он в машине остался, за оградой. И другие мои личные вещи там.
– Что же вы сразу не сказали, на территории санатория имеется специальная автостоянка. Пойдёмте, загоните машину внутрь, а я предупрежу Петра Мироновича о вашем приезде. Тогда будем действовать в соответствии с его указаниями.
Через четверть часа, когда я уже поставил «Волгу» на стоянку и принёс свои вещи в номер, Николай Петрович вновь появился и сообщил, что Машеров готов встретиться со мной завтра в десять часов утра у себя в домике. А пока мне можно пройти в столовую поужинать.
– Кормят здесь чудесно, – доверительно, словно какую-то государственную тайну, сообщил референт. – Продукты доставляются из ближайших хозяйств. Может, и без особых изысков, но, поверьте, голодным вы точно не останетесь.
Спровадив его, я занялся разбором вещей. Проверил работу портативного кассетного магнитофона «Легенда-401» производства Арзамасского приборостроительного завода. Его я приобрел за сто семьдесят рублей, к счастью не прибегая к закулисным интригам, как в случае с телевизором. К магнитофону прикупил выносной микрофон и пару десятков кассет, которых, на мой взгляд, должно было хватить для моей работы.
После почти десяти часов за рулём я отрубился сразу же, едва добравшись до постели. А вот проснулся ни свет ни заря, с думами о том, как строить сегодняшний день. Сразу лезть в лоб со своими признаниями, пожалуй, не нужно, это я продумал заранее. Также заранее отпечатал свои показания на машинке, ещё в Переделкино. То есть если я, к примеру, по какой-то причине не смогу всё рассказать Машерову, за меня это сделает машинописный текст на двадцати пяти листах, папку с которым я собирался отдать Петру Мироновичу одновременно с моим признанием. Или, может, сначала отдать для ознакомления, подготовить почву? Ладно, там сориентируемся.
Захватил я, естественно, все вещи, которые попали со мной сюда из будущего, за исключением одежды, чтобы не привлекать лишнего внимания. То есть по местным меркам я одевался вполне даже прилично, считая настоящие американские джинсы, джинсовую куртку и кроссовки «Adidas», но сильно на фоне других советских граждан не выделялся. До кучи прихватил трико и кеды, чтобы сочетать отдых со спортивными занятиями.
Во время завтрака я всё искал глазами среди преимущественно пожилых постояльцев Петра Мироновича. Наивный, наверняка он питается или в отдельном кабинете, или вообще ему всё приносят в домик. Странно, но, выходя без пяти десять из номера с магнитофоном в руках, я не испытывал почти никакого волнения. Сегодня признаваться точно не буду, постараюсь изобразить из себя нормального писателя, заинтересованного воспоминаниями ветерана партизанского движения. Посему папку с докладом и вещдоками припрятал в номере: упаковав всё в водонепроницаемую плёнку, пакет не без труда засунул под крышку сливного бачка. Если будут искать целенаправленно, то, безусловно, найдут, но я надеялся, что пока меня никто ещё ни в чём не подозревает. А от горничной, которая могла из чистого любопытства залезть в тумбочку или тем более под матрас, я таким макаром вроде бы подстраховался.
Прежде чем предстать пред очи лидера Белоруссии, я подвергся обыску.
– Таковы формальности, – пожал плечами Николай Петрович, пока личный охранник Машерова в предбаннике изучал содержимое моих карманов. Даже проверил пломбу на задней стенке магнитофона. Не найдя ничего криминального, кивнул помощнику первого секретаря, и тот постучал в дверь, которой заканчивался короткий коридор.
Получив разрешение, толкнул дверь и жестом пригласил проходить, оставив нас с Машеровым наедине. Тот сидел за столом в простом тренировочном костюме и с карандашом в руках изучал какие-то бумаги. Увидев меня, снял очки и поднялся.
– Добрый день, Пётр Миронович, вот, добрался всё-таки до вас.
– Здравствуйте, здравствуйте, Сергей Андреевич! Приехал вот без супруги, Полина моя с внуками решила повозиться, к дочке отправилась, так что никто нам мешать не будет… Ну что, располагайтесь, тут как раз удобные кресла и столик, на него можно положить магнитофон. Розетка? А вот, сзади кресла, действительно, зачем таскать батарейки, если можно просто подключиться к сети… Чай, кофе, сок?
– От сока или минералки я, пожалуй, не отказался бы, а то что-то в горле пересохло.
– А вы местную водичку ещё не пробовали? Напрасно, очень вкусная и полезная, она из источников подаётся по трубам в третий корпус, там на первом этаже питьевая галерея.
– Обязательно попробую, меня даже записали на грязевые ванны, но вечером, потому что пока я рассчитываю поработать с вами.
– Я не против, хотя и не обещаю, что получится записывать целый день. Всё-таки у меня побольше процедур, да и прогулки ежедневные к озеру. Но, думаю, в любом случае за неделю я успею надиктовать всё, что вспомню интересного… Николай Петрович!
Дверь приоткрылась, и в проеме нарисовался помощник Машерова.
– Коля, будь добр, организуй нам сока или минералочки.
– Один момент.
– Итак, – вновь повернулся ко мне Пётр Миронович, – с чего начнём?
– Давайте с самого детства. Хочется узнать о вас побольше.
– С детства? Ну что ж… Родился я в бедной крестьянской семье, в деревне Ширки, Сенненского уезда Западной области. Не знаю, нужно это вам или нет, но фамилия моего отца – Машерб, с ударением на последний слог. По семейной легенде он был праправнуком француза, солдата наполеоновской армии, оставшегося после отступления в этих местах и принявшего православие, а затем женившегося на крестьянке…
Шестерёнки кассеты размеренно вращались, записывая на плёнку голос человека, на которого я делал ставку в этом мире. Про себя я подумал, что, пожалуй, за два-три дня вполне управлюсь, а там можно будет и выложить козыри, которые, впрочем, могут для меня вполне оказаться и приговором. Но всё же хотелось верить в лучшее.
Между тем Машеров перешёл к войне. Рассказал, как записался добровольцем в истребительный батальон, как попал в окружение, плен, затем побег из поезда с военнопленными… На этом месте нас прервали. Постучал предупредительный Николай Петрович и сообщил, что пора идти на процедуры. А после обеда можно продолжить.
Послеобеденные два часа пролетели незаметно. Мы как раз добрались в повествовании до момента, когда будущий первый секретарь ЦК КП Белоруссии начал преподавать в Россонах и занялся организацией комсомольского подполья и развёртыванием партизанского движения в Россонском районе. Затем настало время ужина, после которого у Машерова была запланирована прогулка по берегу озера.
– А можно мне прогуляться с Петром Мироновичем? – поинтересовался я у Николая Петровича. – Когда общаешься не под запись, нередко узнаёшь о человеке интересные вещи. Если он, конечно, не против.
– Хорошо, я спрошу, но ничего обещать не могу.
Руководитель Белоруссии ничего не имел против собеседника, наверное, со своим помощником он и так наговорился до колик. Увидев, что охранник вновь меня шмонает, возмущённо заявил:
– Степан, я понимаю, что ты начальник моей охраны и имеешь соответствующее предписание от своего руководителя. Но в данном случае твой непосредственный начальник – я, и мне не хочется, чтобы моих гостей обыскивали. Меня народ избрал на эту должность, а я его должен бояться? Так что не нужно так делать.
– Хорошо, Пётр Миронович, больше не повторится, – процедил Степан, недобро косясь в мою сторону.
Определённо, Машеров мне нравился всё больше и больше. Тем более что когда я решил провести небольшую рекогносцировку, он как-то легко подключился к теме обсуждения советской действительности.
– Вот вы как считаете, Пётр Миронович, почему простой советский человек вынужден записываться в разного рода очереди, чтобы приобрести вещи, отнюдь не считающиеся предметами роскоши? Да что там говорить, даже мне, члену Союза писателей, далеко не всегда удаётся избежать этих треклятых очередей. А взять тот же магазин «Берёзка»! Почему человек с улицы не может купить понравившуюся ему вещь? Почему дипломат может там отовариться за инвалютные рубли, а какой-нибудь фрезеровщик, сорок лет отстоявший у станка, не может? Сам видел, как пацаны клянчили у иностранца жвачку, так тот швырял её на асфальт и хохотал, когда дети ползали на карачках, устраивая драку за неё. Неужто наша промышленность не может наладить выпуск какой-то жевательной резинки, раз на неё такой спрос? Это же не наркотик, в конце концов. Или лучше, чтобы наши дети позорились перед иностранцами?
– Я с вами во многом согласен, Сергей Андреевич. Правда, «Берёзка», если вы не в курсе, помогает стране накапливать и сохранять валюту. А о жвачке мне рассказывали, есть такие факты, и, честно, стыдно за нашу молодёжь. Понятно, что нам пришлось пережить тяжелую войну, восстанавливать страну из руин. И я считаю серьёзным достижением, что за прошедшие тридцать лет мы освоили космос и научились управлять атомной энергией. В научных сферах мы продвинулись далеко. Но за громадьём планов нередко забываем об элементарных нуждах простого советского человека. Нет, мы много сделали, взять хотя бы бесплатные медицину и образование. Однако и здесь не обходится без взяточничества и круговой поруки. Есть связи и деньги – получи место в вузе, даже будучи безграмотным двоечником, а достойный абитуриент вынужден идти в техникум или в вуз, где меньше конкурс. Так же и в медицине. По блату тебе обеспечат и палату на одного, и уход, и лекарства. Нет блата – лежи в общей, с обшарпанными стенами, и жди, когда медсестра соизволит вынести из-под тебя утку. Не говоря уже об импортных лекарствах, которые могли бы спасти не одну жизнь, или в крайнем случае кому-то облегчить страдания.
Машеров непроизвольно сжал ладонь в кулак, губы его превратились в тонкую, побелевшую ниточку, на лице заходили желваки. Он словно вспомнил какой-то случай из своей биографии. Кто знает, возможно, с кем-то из его близких когда-то случилась трагедия. И даже он не смог помочь, хотя в это мне, честно говоря, слабо верилось. А я покосился на охранника, который держал дистанцию в пятьдесят шагов, зорко за нами наблюдая, но при этом не имея возможности слышать наш разговор.
– Рассчитывали, что толчок экономике даст создание совнархозов, – продолжил Машеров. – Поначалу так и было, но потом стало ясно, что до конкретного рабочего места реформы не дошли. Деревенская молодёжь стремится в город. У меня хороший товарищ, с которым мы партизанили, сейчас он председатель колхоза, так жалуется, что на селе остались почти сплошь старики. Мы миллиарды вкладываем в развитие сельского хозяйства, но отдачи нет. Бюрократия гасит все начинания на корню, не позволяет проявлять инициативу… Ладно, что-то не туда меня понесло.
Однако на следующий день, когда мы снова гуляли у озера по затерянной в прибрежном кустарнике тропинке, наш разговор вернулся во вчерашнее русло. Похоже, Пётр Миронович частенько размышлял на эту мучившую его тему и наконец нашёл благодарного слушателя. Мне оставалось только поддерживать беседу.
Естественно, до обвинений высшего партийного руководства страны Машеров не доходил, обличал недостатки существующего строя не огульно, а указывая на конкретные проблемы. Как бы и ругал, и в то же время чувствовал меру. Да и с чего бы ему особо распинаться перед малознакомым писателем? Ну да, понравилась ему повесть «Знак беды», Пётр Миронович даже высказал мысль, что книгу неплохо бы экранизировать, хотя бы силами «Беларусьфильма». Но это отнюдь не давало повода для откровений, которые могли бы стоить серьёзных последствий не только ему, но и мне. Если бы мы с ним были знакомы лет десять, тогда другое дело, а пока откровенничать нам обоим чревато.
Хотя передо мной стоял не очень большой выбор. Либо я признаюсь, что забрался в это время из 2015-го, либо молчу – и всё остаётся как есть. А это значит, что будет Афганистан, где погибнут тысячи наших ребят, перестройка и развал страны, бандитские разборки, разворовывание под видом приватизации, массовый суицид, падение рождаемости, наркомания… Нет, вот такого будущего я не хотел. И потому, хочешь не хочешь, придётся раскрываться.
Закончили мы на четвёртый день. Учитывая, что от моей путёвки оставалось ещё несколько дней, я мог провести их в своё удовольствие. Но я продолжал свои прогулки с Машеровым, и в одну из них решил наконец во всём признаться. Гаджеты брать не стал, решил ограничиться папкой с рукописью. Для маскировки написал сверху: «Научно-фантастический роман в жанре альтернативной истории». Мало ли, писатель всё-таки, может, решил похвалиться перед руководителем республики новой рукописью.
Мы двигались уже знакомой тропинкой, метрах в пятидесяти впереди, как обычно, держался охранник, изучавший местность на предмет возможной опасности. Кивнув в его сторону, я сказал:
– Правильно вы говорили, чего простых людей опасаться… Другое дело – ненормальные, маньяки какие-нибудь.
– Даже не напоминайте, здесь же, в Витебской области, подонка одного выловили этим летом.
– Да, слышал, Михасевич его фамилия. А зовут Геннадий Модестович. В следующем году тридцатилетие должен отметить. И ведь с виду ничем не примечательный персонаж, даже многими положительно характеризовался. Семьянин, активно участвовал в общественной жизни, даже в КПСС состоял! Первое убийство совершил четырнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят первого года…
– Постойте, постойте! А откуда вы знаете такие подробности? Ведь ещё идёт следствие!
Вот он и настал, момент истины. Я набрал в лёгкие воздуха и – словно в омут головой.
– Потому что именно я был автором письма Щёлокову, в котором рассказывалось о Михасевиче.
Если Машеров и был удивлён, то внешне это ничем не проявил. Разве что брови слегка приподнялись, да взгляд стал жёстче.
– Что ещё за письмо?
– Вам Щёлоков ничего не рассказывал? Понятно, небось все лавры приписала себе наша доблестная милиция… А на самом деле я отправлял письма не только Щёлокову, но и Ивашутину в ГРУ. Помните номер «Правды», в котором указывались имена предателей Огородника и Полякова? Имён в моём письме было больше, по остальным, скорее всего, идёт разработка. В письме Щёлокову я указал фамилии нескольких серийных убийц, правда, не уверен, что в газетах что-то проходило, либо этот номер мне просто не попадался на глаза. Но когда вы в нашу прошлую встречу в Бресте рассказали о Михасевиче, я понял, что процесс пошёл, как любит выражаться один деятель, ныне занимающий пост первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС.
– Хорошо, я могу согласиться с тем, что вы отправили эти письма, очень уж складно у вас выходит. Но откуда вы узнали о серийных убийцах и предателях? Неужели под личиной писателя скрывается детектив?
– Пётр Миронович, я тут специально для вас приготовил папку, из которой вы получите ответы на многие интересующие вас вопросы. На заглавие не обращайте внимания, это отвлекающий манёвр. Давайте так с вами договоримся: постарайтесь очень не удивляться тому, что узнаете. И пожалуйста, никому эту папку не показывайте. Если после её прочтения у вас появятся ко мне вопросы – а они, мне думается, появятся, – то я до окончания путёвки буду находиться в санатории. При мне также имеются некоторые вещественные доказательства, о которых упоминается в рукописи. В общем, держите папку, и ещё раз прошу – ни-ко-му её не показывайте. После прочтения или верните мне, или уничтожьте. А теперь давайте сделаем вид, что мы просто мило беседуем, а то вон Степан как-то уж слишком заинтересованно смотрит в нашу сторону.
