Высокий постамент с обломанными выше колен мраморными женскими ногами и четыре простецкие телеги вокруг. Оглобли задраны к небу, на них насажены люди. Кто-то еще даже шевелится, но уже не кричит, а вокруг то же, что и на служебных дворах, – трупы, обломки, осколки, брошенные впопыхах мешки, целые и лопнувшие. Только среди вытоптанных клумб и узоров из разноцветных камешков разгром бьет в глаза еще сильнее…

– Прибожественный сервиллионик на балконе, – докладывает Анастас, чуть ли не пританцовывая от странного для такой рыбины возбуждения. Действительно, на узорчатую балюстраду облокотился некто худощавый, с непокрытой лохматой головой. Заметил, приветливо махнул рукой и сразу исчез в лишенном двери проеме.

– Прибожественный сервиллионик сейчас спустится.

– Хорошо. – О тех, кто на телегах, Капрас спрашивать не стал. Живодеры получили то, на что долго нарывались, не расстреливать же их, как пленных или даже мятежников. – Благодарю вас, теньент, можете быть свободны.

Карло не сомневался, что Анастас дождется своего прибожественного, но внезапно ожившая рыбина ринулась к телегам. Маршал остался со своими офицерами. Их, слава Создателю, зрелище не притягивало.

– Казнь должна производиться по закону, – изрек вполне пришедший в себя Фурис, – иначе она не укрепляет справедливость, а способствует произволу.

– Согласно циркуляру, легат имеет право выносить смертные приговоры.

– Если все должным образом оформлено. – Сбить бывшего писаря было невозможно. – Где приговор и копии с него? У меня нет уверенности, что известны хотя бы имена казнимых, а как и с кого в подобном случае требовать возмещения причиненного преступниками ущерба?

– Я скажу легату. – Воистину, чернильный зануда послан корпусу свыше! Легат может ненавидеть крючкотворство, но гайифец есть гайифец, если его и можно посадить на цепь, то на бумажную. – Хотелось бы знать, куда делся хозяин? Даже четырежды сумасшедший не устроит в своем доме такой свинарник! Парк, там, где не было драки, в полном порядке.

– Напрашивается вывод, что усадьбу разгромили разбойники, следовательно, хозяин не может их возглавлять.

– Если только не сбежал, услышав, что поблизости появились войска.

– Тоже вероятно, однако местные уроженцы вряд ли стали бы высаживать окна и крушить статуи, а это сделано не сегодня. Господин маршал, к нам идут…

– Спасибо. – Карло, не оборачиваясь, чуть возвысил голос. – Я не раз говорил, что осенние шторма временно лишат морисков возможности использовать корабли для переброски резервов в нужное место. В этих условиях, подготовив и собрав достаточную армию, можно отвоевать некоторые прибрежные участки. Нанося удары всей силой по отдельным корпусам…

– Уже воюете? – весело спросили за спиной.

Якобы не подозревавший о приближении легата маршал обернулся и столкнулся с задорным, смеющимся взглядом.

– Вот мы и встретились, – императорский посланец оказался еще моложе, чем думалось, – и раньше, чем собирались. Лидас сервиллионик, к вашим услугам!

– Маршал Капрас, – на представление отвечают представлением. – По дороге мне попался разграбленный обоз, решил принять срочные меры, но вы меня опередили.

– Отыскать бандитов в этой кошачьей Мирикии проще, чем губернатора. Видимо, их больше… – Легат по-дружески подхватил Капраса под руку. – Не рискну приглашать вас в то, чем теперь является этот дом, но у пруда есть беседка со скамьями и столом. Вы вполне можете сесть спиной к этим злосчастным телегам.

– С вашего разрешения я сяду лицом к собеседнику, – возразил Карло, разглядывая прибожественного. Лидас Сфагнас, несомненно, был до мозга костей гвардейцем, Капрас и сам некогда носил волосы ниже плеч и подводил черным глаза. Став наемником, он долго привыкал к короткой – в походе не до куаферов – стрижке. Прибожественный же, сменив мундир, сохранил гвардейские локоны, вот только гребень они, похоже, видели нечасто.

– Даже не знаю… – опять улыбнулся легат. – С чего начинать, не знаю. Предложил бы пообедать, только у меня ничего нет, а из мяса тут найдешь разве что человечину. Меня, что бы ни думали здешние чинуши, на нее как-то не тянет, и вас, видимо, тоже. Есть еще лебеди на пруду, все равно им зимой без хозяев конец – крылья подрезаны.

– Мне смерть от голода пока не грозит. – После писем Турагиса и самого Сфагнаса Карло ожидал встретить что угодно, но не ясные глаза и странные шутки. – Да и у моих людей седельные сумки никогда не пустуют.

– Полезная привычка, прикажу с завтрашнего дня возить с собой сухари и так далее… Сударь, нам слишком многое надо обсудить, в один разговор мы не уложимся.

– Мне тоже так кажется. Как вы знаете, я получил ваше письмо…

– Более того, вы не сгинули при моем приближении. Минутку!

Говорить с помощником, судя по прическе, тоже гвардейцем, в присутствии маршала легат все же не стал. Капрас сидел на белой – проклятье, здесь все либо белое, либо черное, обугленное, – скамье и смотрел на пару стройных молодых людей. Они что-то живо обсуждали, а над ними вился дым – башня в парке никак не прогорала до конца. Маршал поежился: от воды тянуло осенним холодом, а может, не от воды, а от близости смерти. На пожары и кровь Капрас глядел дольше, чем Лидас и его ровесники – на солнце, а в Кагете трупов у дороги вообще не замечали… Карло тоже не замечал, а тут всей кожей чувствовал – лежат! В нескольких шагах от пруда с нелетающими лебедями и кружевной беседкой на рукотворном полуострове.

– Закатные твари! – Вернувшийся легат с маху бросился на мраморную скамейку. – Я думал, потери все-таки меньше…

– Теньент Анастас доложил, что застать разбойников врасплох не удалось.

– Дурака я свалял, – не стал вилять прибожественный, – вот и положил треть своих. Думал, бандиты, перепившись с очередной добычи, оружия поднять не смогут, а кто на ногах – в бегство ударится, так ведь нет! Получил полноценный бой, и еще какой! Ни один сам не сдался, брали разве что раненых и оглушенных. Главарь в донжоне этом дурацком сгорел, не поверите, до последнего богохульствовал…

Карло промычал что-то неопределенное. Проклятья, которыми его самого осыпали схваченные в Кирке мятежники, вполне сходили за богохульство, но отец Ипполит записал в еретики тех, кто соглашался считать Ореста посланцем свыше.

– Добровольцев набрать не штука, но кем я своих конников заменю? – Легат по-школярски поставил локти на теплый от солнца каменный столик и положил на сцепленные руки подбородок. – А у вас что новенького?

– Получил доклад с границы. – Такого не утаишь, да и зачем? – Я не спешил бы судить чиновников, хотя, как всякий военный, их и не люблю. Мы им не помогаем, своих сил нет, они решили обратиться к Создателю…

– К Создателю?! – присвистнул сервиллионик. – Чинуши?!

– Губернатор Мирикии и субгубернатор Кипары направлялись в обитель Гидеона Горного, – догадки про Баату Карло оставил при себе, – и по дороге попались в лапы необычно большой банде. Судя по следам, которые видели мои драгуны, этой сволочи собралось не меньше двух эскадронов. Превосходительных захватили вместе с обозом, и почти сразу же банду атаковал бакранский отряд, который добычу отбил и угнал в Кагету. За Рцук мои драгуны, само собой, не совались, но, похоже, мы с вами теперь единственное начальство на две провинции: губернатора Кипары бакраны захватили еще раньше.

– Как тут у вас… у нас занятно. – Теперь легат накручивал длинную прядь на украшенный золотым перстнем палец. – А ведь я на вас злился, было дело!.. На то, что император дерется с морисками, а вы в тылу застряли. Я даже знал, с каких слов начну разговор: «Почему вы, маршал, еще не в пути? Я полагал, корпус давно на марше, его так ждут в столице. Припасы, снабжение? Не беспокойтесь, сейчас все пойдет по-новому, вам быстро все соберут и доставят. Воля божественного Сервиллия должна быть исполнена!..»

– Разумеется, – на всякий случай согласился Капрас. – Но отправка обозов, как видите, дело не такое уж и легкое.

– Еще бы! Это в дороге все казалось очевидным… Приехал, а тут готовое приложение к вашим докладам. Конные банды режутся с пришедшими из-за реки бакранами, все всех грабят, даже солдат не боятся, а превосходительные как провалились… Пришлось застрять в Мирикии и, в отсутствие местных болванов, наводить порядок.

Прибожественный тряхнул головой, пытаясь отбросить лезущие на глаза волосы, но те были слишком длинными. Черные пряди придавали легату сходство с молодым невыезженным конем – и за ухо в шутку схватит, и копытом по лбу врежет. Не со зла, сдуру.

– С вашими силами вы ничего не добьетесь, – твердо сказал Карло. – Здешняя банда была не так уж и велика, но потери в самом деле непозволительные. Нужна армия, хотя бы на первое время, пока не удастся собрать и обучить милицию. Вы не представляете, как я стремлюсь заняться тем, что умею лучше всего, то есть войной по всем правилам, но свободные от морисков провинции должны исправно поставлять провиант, фураж, орудия, рекрутов. А для этого, как вы правильно сказали, нужен порядок.

– Хорошая речь, – сверкнул глазами легат, – но я и без нее поумнел… Только дурак упорствует в своих ошибках, а Сервиллию дураки не нужны, не любит он их… Вернемся в Мирикию, тут же напишу, что вам нужно задержаться самое малое до Излома. Это – главное, остальное обсудим в дороге, мне эти лебеди что-то поднадоели.

– Вы хотите ехать прямо сейчас?

– Естественно! – Сфагнас был само удивление. – Свое дело мы сделали, предоставим остальное воронам, да и окрестное дворянство съезжается. Я их созвал, и я не губернатор, чтобы теряться.

– В таком случае в самом деле нужно поторопиться. Я присоединюсь к вам послезавтра.

– Почему?

– Потому что здесь завершено далеко не все, а завтра я должен заняться пушками. Тут каждый день на счету. Господин Сфагнас…

– Как вы меня назвали?

– Мой офицер для особых поручений служил с вами и назвал ваше… прежнее имя.

– Здесь кто-то из наших?! Кто?

– Агас Левентис, я его к вам пришлю… Сударь, в мои годы трудно отказываться от привычных имен и званий, да и в них ли дело?

– И в них тоже, но, пока мы одни, говорите как вам удобней. Только, во имя Леворукого, зачем вам эта скотобойня?

Затем, раздери тебя кошки, что услышанное и увиденное нужно переварить. Затем, что маршал Капрас отнюдь не горит желанием стоять рядом с прибожественным сервиллиоником на встрече с мирикийскими дворянами, среди которых может оказаться и Турагис. Затем, что письма, посланные с дороги, перехватить труднее.

– Я считаю своим долгом остаться, – как можно уверенней произнес Карло, – потому что нужно проверить окрестности. Часть разбойников могла находиться за пределами усадьбы, в таком случае они вернутся, а значит, их нужно встретить. Мои драгуны с этим справятся лучше ваших добровольцев, к тому же при мне больше людей, и они не измотаны схваткой. Кроме того, придется осмотреть поместье, составить и засвидетельствовать акт о состоянии, в котором оно находится, провести хотя бы предварительную опись имущества и обеспечить его охрану. Ну и оставлять покойников воронам неразумно. Еще достаточно тепло, и может вспыхнуть зараза, а пустая усадьба притянет к себе другие шайки и мародеров из местных. Вы не знаете, где хозяин и связан ли он с разбойниками?

– Понятия не имею, но пособники свое получили…

– Пособники?

– А как прикажете называть тех, кто обихаживал этих живодеров? Ну ничего, теперь все, слышите – все! – поймут, как нельзя поступать. Приютили, понимаете ли, мразь всякую, кормили, поили… Любили, между прочим!

– Возможно, у них не было выбора.

– Выбор есть всегда, – отрезал легат. – У тех, кто здесь болтался, он точно имелся. И у тех, кто сидит по домам, когда нужно морисков бить, тоже… был. Больше не будет!

– Значит, – подловил собеседника на слове Карло, – иногда выбора все же не бывает?

– Заговорился… Выбор за ними. Либо они возьмутся за оружие и исполнят свой долг перед Создателем и Сервиллием, либо их вознесут поближе к лучезарному светилу. Пусть узрят свет поярче, раз уж огонь, что зажег император, им не нужен. Я странно выгляжу в ваших глазах? Погодите… Когда дойдете до Паоны, вы сами поймете, кто нас ведет! Он – не Орест. Он – Божественный Сервиллий!

– Я готов это признать…

– Но еще не признали! Неудивительно: Орест был Орестом, принц и принц. Мы его держались лишь потому, что остальные еще хуже были, и вдруг… Теперь за ним нельзя не идти, и мы идем, только ведет нас отнюдь не сын болвана Дивина!

Мы знали, что остановим морисков, и мы остановили, хотя те же мы месяцем раньше бежали, бросая пушки и захромавших лошадей! Мы знаем, что мы победим и вернемся – живыми, веселыми, гордыми! Пока вы не пойдете с ним и по его приказу в бой, вы будете сомневаться, потому что наш разум к подобному не готов… Я ни разу, понимаете, ни разу не усомнился в победе и в том, что со мной ничего не случится!

– А те, кто погиб… Что чувствовали они?

– Те, кто умирал, видели то, что нам пока недоступно… – чуть ли не с грустью сказал Лидас. – Когда-нибудь это увижу и я… Но сначала мы с вами очистим север, только учтите: миндальничать я не дам ни вам, ни кому бы то ни было! Я видел, как вы смотрели, вернее, не смотрели на казненных. Привыкайте. Или вы, вроде епископа Мирикийского, против подобных мер?

– Я просто не вижу в данном случае смысла. – Если его не проймет этот довод, его не проймет ничто. – Разбойников нужно казнить прилюдно и законно. Это убедит порядочных обывателей в том, что власть не дремлет, ну а мерзавцы, прежде чем кого-нибудь зарезать, четырежды подумают. Или хотя бы дважды.

– А ведь вы опять правы, – легко согласился легат, – я привык действовать не откладывая, однако казнь без зрителей полезна бандитам, но не отечеству. Больше этого не повторится, обещаю. Что ж, оставайтесь, но ночевать в большом доме лично я не советую, уж лучше палатка.

– Благодарю за совет.

– Взаимно. И передайте бродяге Агасу, чтоб поторопился, а то я без него все выпью и всех съем.

В последнее Капрас не поверил, в первое, кстати говоря, тоже.

Палатка не понадобилась, потому что парни Василиса наткнулись на жилище то ли управляющего, то ли старшего садовника. Одинокий домик в дальнем углу парка каким-то чудом остался цел. Похоже, перетрудившимся разбойникам стало лень разносить еще и его, а может, здесь обитали те самые пособники, о которых говорил Лидас, или выручила все еще густая листва, но симпатичное строеньице с черепичной крышей сохранило и двери, и окна. Мало того, в заоконном ящике обнаружилось жаркое, которое оставалось лишь разогреть. К трапезе поспела и хозяйка – толстая полосатая кошка, ничтоже сумняшеся вспрыгнувшая Фурису на колени. От неожиданности бывший писарь выронил уже насаженный на вилку кусок, тот плюхнулся обратно в тарелку, полетели брызги.

– Кошка, – констатировал доверенный куратор походной канцелярии.

– Несомненно, – кивнул маршал. Урчащая животина, лампа с желтыми кувшинками, задернутые занавески и аромат подливы были чем-то очень правильным, тем, что должно существовать всегда и везде. В отличие от чудовищного тумана за окном и еще более чудовищных дел последних месяцев.

– Иногда мне кажется, – признался Капрас, – что я только лишь еду в Фельп. Заночевал на постоялом дворе, переел на ночь и вижу кошмар… Кругом творится то, чего просто не может быть, и добро б оно было просто страшным или опасным, как те же мориски… Оно же еще и нелепо! Дурацкие колючие корабли, козлиные всадники, орущие казароны, хвосты из молний…

– Однажды я уснул в жаркий полдень. – Фурис упорно пытался донести вилку до рта через топчущуюся по его коленям полосатку. – Рядом на столе лежал вскрытый гранат, который привлек пчелу. Так вот, за миг до пробуждения я увидел сон…

Воспоминания прервала опять-таки кошка. Толкнув доверенного куратора походной канцелярии под локоть, животина сиганула на пол, и тут же раздались голоса и стук. Карло на всякий случай принялся торопливо очищать свою тарелку: такой вот гомон, когда все распоряжения отданы и офицеры отпущены, слишком часто оборачивается немедленной скачкой.

– Господин маршал, – доложил Йорго, – в усадьбу через Садовые ворота хотел попасть молодой человек с собакой. Драться не пытался, бежать тоже, хотя мог – он, в отличие от часовых, был верхом. Вы говорили, нужно разыскать кого-то из здешних, а этот называет себя сыном управляющего. На разбойника не похож.

– Давай его сюда… Минут через десять.

Вернувшейся кошке от колен было отказано, доедали молча и быстро – возникший из тумана незнакомец разбудил прикорнувшую было тревогу. Потом ординарец убирал со стола, а Карло бездумно разглядывал чужое жилище, в которое вряд ли кто-нибудь вернется… Хотя есть же у графа какая-то родня, да и сам он вполне может быть жив. Турагис считал хозяина Белой Усадьбы мерзавцем, нужно выяснить подробности… Возможно, вдовец привечал разбойников из страха, только бешеных собак лучше не подкармливать. Последнее Карло сказал вслух и услышал от Фуриса, что бешеные собаки ничего не едят. Не могут глотать.

– Надо же, – пробормотал маршал. Больше до возвращения адъютанта не было произнесено ни слова. Хмурый, как и все в этот вечер, Йорго ввел в комнату высокого опрятного парня, совсем молодого. Правильное лицо и добротное платье делали его похожим на дворянина, отсутствие шпаги и шляпа без пера напоминали, что полосатая муха – еще не оса.

– Пагос Тагарис, – доложил адъютант. – Сын покойного управляющего… То есть уже три года покойного.

– Это так, господин. – Пагос со странным выражением на лице разглядывал гостя, которому самое место было в господском доме. Из-под стола вылезла все та же кошка, встала на дыбки, пытаясь запустить когти парню в ногу, тот поморщился:

– Дыма, кыш! Не до тебя…

– Судя по всему, – осенило Карло, – я сижу за вашим столом.

– Ничего страшного, господин. Это большая честь для нас, а господин граф никого не принимает. Вообще никого. Я могу спросить, где моя мать?

– Ваша мать?

– И сестра. Дыма, отстань!

– Садись, – велел Карло, понимая, что добрые драгуны предпочли ничего не объяснять, а поднявшийся на закате туман позволял видеть разве что спину идущего впереди. – Ты когда уехал и зачем?

– Позавчера утром. У господина графа в Мирикии есть поверенный, нужно было отвезти бумаги.

– На дорогах сейчас опасно, ты уехал один?

– Нет, господин, нас было семь человек. Мы везли овощи из теплиц, у нас очень хорошие овощи. Прежде были цветы, но господин граф, овдовев, велел все переделать.

– Как вышло, что ты оставил спутников?

– Я решил вернуться раньше.

– Почему?

– Сам не знаю, господин… Просто понял, что должен ехать. Я слышал, что в Кипаре нападают на обозы, но у нас, хвала Создателю, тихо. И потом, у меня собака и хорошая лошадь. Я знаю окрестности и сумел бы объехать любую засаду.

Обходить засады, чтобы угодить в ставший кошмаром родной дом. Если что и нужно объезжать, так это Белую Усадьбу, но бедняга ехал именно сюда. Отчего-то маршал не сомневался, что перед ним не разбойник и не пособник, хотя подкрепить свою уверенность ничем не мог.

– Господин… Мне сказали в «Радостной цапле», что у нас солдаты. – Глаза парня растерянно шарили по комнате. – Я так обрадовался! Сейчас все хотят заполучить на постой эскадрон… Господин, что-то случилось? Здесь? Дыма, да уйди же ты!

– Сколько людей оставалось в усадьбе? Без вас?

– Как всегда. – Он все еще ничего не понимал и уже боялся спрашивать. – В большом доме двадцать семь, а всего, с конюхами и садовниками, восемьдесят шесть, и еще дети…

– Вы, я полагаю, умеете писать, – подал голос Фурис. – Утром вам придется составить полный реестр.

– Да, господин… Во имя Создателя, какой реестр?!

– Белую Усадьбу захватили разбойники. Сегодня их уничтожили, но ты первый из ее обитателей, которого мы видим живым, – объяснил Капрас и малодушно добавил: – Конечно, кто-то ушел Мирикийским трактом.

– Разбойники? – Тагарис казался оглушенным. – У нас?.. А господин граф?! Он… где?

– Опиши его.

Под описание не подошел никто из покойников. Хозяину Белой Усадьбы было слегка за пятьдесят, он был худощавым, чернобровым и при этом совершенно седым, носил родовой траур и чисто брился. Его дочерей – беловолосых девочек семи и одиннадцати лет, тоже нигде не видели, а граф их от себя не отпускал. Вторым смыслом его существования были лошади, но в ближних конюшнях стояли только разбойничьи верховые и два длинногривых крепеньких пони.

– Поскольку, – подвел итог расспросам Фурис, – ни разбойники, ни люди императорского легата никого не хоронили, можно предположить, что хозяин с семейством заблаговременно покинул усадьбу. Своих родных, Тагарис, опишите драгунам, хотя наиболее действенным будет утром осмотреть погибших.

– Да, господин, я… посмотрю. Если господин граф уехал, моя мать должна была уехать с ним. Она – молочная сестра госпожи Элпис… сестры господина графа. После смерти хозяйки мои мать и сестра занимались девочками, только… – голос Тагариса дрогнул, – только я ничего про отъезд не слышал.

– Отъезд мог быть внезапным, – предположил Фурис, но Капрас уже понял, что зря почти порадовался за парня и его уцелевшую родню.

– Но, господин… Дома все как всегда. Если только они совсем сюда не заходили…

А они заходили, потому что жарко́му нет и суток, и хлеб мягкий!

– Ты с собакой, – отрывисто сказал маршал, – может быть, она найдет.

Собака нашла. Не прошло и часа, как Йорго срывающимся голосом доложил, что женщина с размозженной головой у сгоревшего амбара была матерью Тагариса. Пособницей, как сказал бы сервиллионик. Сестра бедняги, как и граф с семейством и кровными лошадьми, исчезли бесследно, куда бесследней прохлаждающихся в Кагете превосходительных.

Маршал выслушал, отправил докладчика спать, лег, отвернулся к стенке и принялся считать драгун. Он считал их, пока не увидел, как старый Турагис сажает Гирени на длинногривого солового пони и смеется.

Утро началось затемно, то есть оно еще и не думало начинаться. От окна тянуло сыростью и прелыми листьями, а по стене прыгали тени от фонаря, который держал всклокоченный Йорго.

– Там… На пожарище… – Адъютант явно пытался подобрать слова, а они не подбирались. – Драгуны видят… Все видят.

– Что видят? – Капрас уже протягивал руку за мундиром. Сколько же он спал? Часа два? Три? Но какой славный сон, вот бы ему сбыться!

– Она… Матушка Тагари.

– Так она жива?!

– Нет… Мой маршал… Драгун говорит, сквозь нее видно. И она опять… отпирает…

– Разрубленный Змей!

Они нырнули в туман, будто в чан с известкой. Явившийся доложить о призраке сержант тащил фонарь, превращенный непроглядной мглой в светящийся одуванчик. Сбиться с дороги было невозможно: по сторонам стеной стояли стриженые туи, впереди выла собака. С нее и началось. Не желавший умолкать пес допек начальника караула, и он велел хозяину «унять скотину». Тагарис, не говоря ни слова, поднялся. Собака выла у амбара, а не гнать парня в одиночку туда, где убили его мать, у драгун совести хватило. Пошли втроем и увидели.

Собственно говоря, шести глаз вполне хватало, чтобы удостоверить явление призрака и даже включить в рапорт. Подобное, само собой, случалось нечасто, но ничего невероятного в нем не было, да и опасности привидения не представляли. Не выходцы и не закатные твари… Маршал с чистой совестью мог остаться досыпать, только есть пакости, которые начальство делит с подчиненными. Если оно, конечно, не Забардзакис.

Под ногу сунулся какой-то дурацкий корень, Карло споткнулся, но устоял, и вообще нога была правой, так что дурной приметой это не считалось.

– Осторожней бы, – сказал сержант, поднимая повыше свой «одуванчик». – Берегом идем.

Туман превращал тьму в неопрятные седины. Где-то спали лебеди с подрезанными крыльями, где-то вбирала ночную сырость, превращаясь в грязь, вчерашняя зола. Были б видны звезды, можно было бы понять, который час, а так… Вроде бы призраки исчезают перед самым рассветом: если матушка Тагари пропадет до их прихода, значит, почти утро.

Успели. Туман набивался в глаза, будто снег; чтобы хоть что-то разглядеть, пришлось подойти совсем близко. Каменные, потерявшие деревянную крышу стены уходили вверх, притворяясь горами или древней башней, а скорее всего, они и были когда-то таковой. Собака, крупная кагетская овчарка, выла, задрав голову туда, где могла находиться луна. Рядом стоял хозяин. Сын… Призрак его не узнавал, он вообще не оглядывался, пытаясь отпихнуть прозрачными руками что-то вроде бороны, подпиравшей окованную железом дверь, от которой отказался даже огонь. Чтобы свернуть зубчатую холеру, требовалось трое-четверо мужчин из плоти и крови, причем не абы каких, но, говорят, призраки забывают все, кроме самого для них главного… Чуть светящаяся худенькая фигурка пыталась ухватиться за станину, только руки проходили сквозь металл. Женщина вряд ли это понимала, она знала лишь одно – сдвинуть, оттащить, выпустить… Карло сделал еще шаг, теперь он стоял даже ближе сына и видел напряженное лицо «пособницы», закушенную в невозможном усилии губу… Смотреть на такое было невозможно, Капрас и не смог.

– Драгуны, – рявкнул он, – хватит пялиться! Помогите!..

Дикий приказ никого не удивил, напротив. Сержант и еще двое ринулись к станине. Отвалить ее удалось не сразу, а ведь дорвавшиеся до хоть какого-то действия солдаты себя не жалели! Молодцам сервиллионика одной бороны показалось мало, к порогу подкатили еще пару жерновов и набитые песком бочки. Отвалили и их, оставшаяся без опоры дверь повалилась вперед. Вояки отскочили, женщина, не будь она уже мертва, погибла бы на месте, но опаленное чудище прошло сквозь сотканное из тумана и света тело и грохнулось оземь, а матушка Тагари кинулась в открывшуюся дыру. Капрас, будто пришитый, двинулся следом и уперся в тошнотворную груду на пороге. Разбойники до последнего пытались вырваться… И богохульствовали они, надо думать, тоже до последнего, но призрака обгоревшее мясо не задержало. В глубине черного провала женский силуэт казался до невозможности четким. Светящиеся руки то сжимались в кулаки, колотя по невидимой стене, то обшаривали ее, то царапали…

– Когда рассветет, – хрипло велел Капрас, – найдите ломы и разбейте стену.

Это еще предстояло сделать, но маршал уже знал, что там найдут. Вдовый граф, две белокурые девочки и сестра Пагоса Белую Усадьбу так и не покинули.

Через полчаса Карло молча поднялся в седло. Запах гари преследовал маршала до заваленных скисшими сливами одичавших садов. Вчера Карло и помыслить не мог, что хмельная вонь окажется спасением, а она таки оказалась. Пьяные птицы улетели или уснули. Возможно, конские копыта и давили пестрые тельца, ночь и туман не позволяли разглядеть даже стволы деревьев. Все, что осталось Капрасу, – это грива и уши его лошади да смутная фигура едущего первым сержанта. Карло никогда не имел склонности к поэзии, но залитая белесой мглой дорога казалась отражением того, что творилось на душе, хотя могло быть и наоборот.