– Дай! – Змеехвостая дева выхватила у Марселя жеманно звякнувшую лютню. – Кыш, штанастый! Я сама буду петь!

Уже не дева, а самая настоящая Зоя, обвившись четырьмя радужными хвостами вокруг четырех ножек заваленного снедью стола, со страстью щипала струны, и те от ужаса вызванивали омерзительно сладенькую мелодию.

Виконт по возможности незаметно заткнул уши, но ближайший из Зоиных хвостов взмыл в воздух и, проведя по лицу горячей – это выходец-то! – тряпкой, шумно и знакомо задышал. Валме приоткрыл глаза и узрел над собой родную морду.

– Ди-и-дина-ди!.. – продолжало вызванивать от окна; казалось, это бренчит розовенькое от витражей солнце. Виконт скосил глаза и обнаружил здоровенные золоченые часы с расписным циферблатом и целующимися птичками наверху. Вчера этой штуковины виконт не заметил – было темно, меж зубов набилось волокнистое кагетское мясо с кагетскими же мелко порубленными травками, а потом – Марсель едва успел вытащить зубную нить – в дверь заскреблись. Уже зная, чего ждать, виконт открыл, и в спальню вкатились три красотки. Талиг наследник Валмонов не опозорил, однако в подробностях разглядывать отведенную ему комнату времени не было, а поганые часы то ли ночью не звонили, то ли Валме сперва был слишком занят, а потом еще более слишком утомлен…

– Гав! – напомнил о себе Котик, и по лицу Марселя вновь прошлась горячая тряпка. – Гав-у-у-гм!

Виконт понял и встал: волкодав отличался недюжинным умом и дал бы фору любому из обитателей казаронской усадьбы, которую для почета именовали замком, но отодвигать засовы пес не умел.

Истомившийся Котик выскочил вон, едва не сбив ждавшего на пороге седовласого слугу с умывальным прибором.

– Вада, судар! – значительно провозгласил кагет.

– Не вода, – поправил окончательно проснувшийся сударь, – а утро! Нужно говорить «утро, сударь», только тогда ты станешь настоящим утренним кошмаром.

– Утра, судар! – охотно повторил носитель таза. – Трапэза! Казарон Муллухт-ло-Пархуп завот к сталу!

– Доложи, что иду. – На рассвете кагеты были бы ужасны, однако успело перевалить за полдень, а в это время Марсель к убийству не стремился.

Пробуждаясь без посторонней помощи, виконт гнусно радовался отсутствию Алвы или кого-нибудь в этом же роде, но радость иссякала после бритья – в крайнем случае после первой чашки шадди. Рокэ не только не давал высыпаться, он делал бытие ярче и, при всех своих кульбитах и обмороках, надежнее. И уж всяко при Вороне «павлины» были бы сговорчивей… Ну да и сейчас должно выйти неплохо!

Попробовав пальцем воду, Валме поискал глазами зеркало и нашел. Такое же гайифское, как и часы, – а еще в комнате имелись соплеменные подсвечники-удоды, с полдюжины разнокалиберных ваз, набитых аляповатыми восковыми цветами, четыре чудовищные скульптурные группки и очень недурные шкуры, на которых были развешены сабли и кинжалы, опять-таки весьма приличные. В целом же спальня как нельзя лучше сочеталась с посетившими Марселя предутренними грезами.

– Ди-и-дина-ди-и, – тут же откликнулись польщенные часы. Была половина первого, и внизу у «стала», среди гор мяса и рек вина, ждал казарон Муллухт. И это не считая дороги, которая тоже ждала и, пожалуй, даже манила – только будет ли она манить после завтрака по-кагетски?

Марсель с подозрением ущипнул пузо, но оно пока вело себя смирно, то есть почти отсутствовало. Натягивая рубаху, виконт заметил две привязанные к спинке кровати ленточки – зеленую и желтую. Ночью они вились в косах увеселявших хозяйского гостя кагеток. Бурраз как-то упомянул, что, если женщина довольна, она, уходя, оставит мужчине ленту для волос, а если разочарована, неумеха найдет в своей обуви какой-нибудь фрукт или овощ посочнее. Дам было три, и виконт старательно вытряхнул сапоги, но знака неудовольствия в них не обнаружил. Значит, третья красотка если и досадовала, то не слишком. Валме попробовал догадаться, кому он угодил не до конца, однако гостьи были слишком похожи, чтобы их различать.

– Виконт, – позвали из-за двери, – виконт, вы проснулись?

– Я даже побрился, – похвастался Марсель. – Входите, Дуглас, хотя вообще-то нам пора выходить. И завтракать.

– Этого-то я и боюсь, – признался бывший мятежник. – Не поверите, я почти хочу в Агарис, там мы так славно голодали!

– Человеку свойственно превозносить прошлое в ущерб настоящему, – припомнил чью-то сентенцию Валме. – Лично я гостеприимством господина Муллухта скорее доволен. Для такой глуши очень и очень неплохо. Как вам здешние красавицы?

– Не знаю, не пробовал.

– Жаль, что не зашли вчера, мы бы премило провели время. Помнится, Готти как-то вступил в полемику с тремя философами, им не нравилось, когда одним – всё, а другим – ничего. Хотя вру, им не нравилось что-то другое…

– Если вы думаете, что казарон не прислал мне своих наложниц, вы ошибаетесь. Скреблись, как кошки, только я их не впустил. Это же дикарство какое-то…

– И что с того? – отмахнулся бывший посол. – Не принимать подарков – неприлично и недипломатично. Если ваш пес притащит вам что-то ненужное, вы же его не обидите?

– Я не собираюсь заводить собаку, – засмеялся Темплтон. – И козла тоже, кстати сказать.

– Без собаки вам никогда не познать себя до конца, – пригрозил Марсель. – Козлы же даруют нам чувство полета! То, что рожденный ползать не может летать, – глупость, просто нужно на кого-то сесть.

– У меня отличная лошадь, – выкрутился Дуглас, – и очень прыгучая. Не козел, но не каждый полумориск догонит, не говоря уж о линарцах. Адуаны, по сути, вывели новую породу, осталось ее назвать, описать и начать продавать. Кончится война, займусь – не выгонять же из Темплтона дядю с семейством, а жить на что-то нужно.

– Можно еще торговать саграннскими сырами, – посоветовал Валме и глянул на часы. До следующего ди-и-дина оставалось две минуты. – Идемте, пока не забренчало.

– Я, пожалуй, от хозяйского общества воздержусь. Нам с Пьетро можно, он монах, а я – смиренный начальник эскорта и жду курьера от генерала.

– Тогда присмотрите за моей собакой. Тесть нашего хозяина склонен к философии, а Котик в диспутах бывает излишне категоричен.

Закрывая дверь, Марсель заметил привязанную к ручке снаружи оранжевую ленту. Третья девушка осталась так довольна, что решила поведать об этом всем.

Пистолеты Матильда заряжала по утрам, и делала это с тем непередаваемым чувством, с каким обладательницы стройных ножек и роскошных волос натягивают чулки и берутся за гребень. Красотки любят это проделывать на глазах у любовников и любимых мужей, вот и алатка возилась с оружием при Бонифации, а тот смотрел, что-то мурлыкая себе под нос.

День обещал быть славным, неплоха была и ночь, проведенная в поместье казарона средней руки – как и большинство его собратьев, шумного и гостеприимного. Шум усугублялся гостящей родней и тем, что хозяин в недавней заварухе не прогадал со стороной: два его законных сына и трое побочных вовсю служили Баате. Дошлые отпрыски уже принесли любящему отцу кое-какие выгоды, а ожидалось еще больше – ведь на землях сторонников Хаммаила сейчас такое происходит, о-о-о! Может, и сыновьям какие-нибудь владения достанутся, ведь столько их глупых хозяев расстались со своими пустыми головами, и еще многие расстанутся! А если и нет – все равно Баата своих верных сторонников не забывает, да и добыча в покинутых поместьях неплоха. В общем, есть повод порадоваться жизни и разделить эту радость с друзьями казара, которых, несомненно, привел в Мрыхзжак если не сам Создатель, то кто-то из его главных ангелов.

Радость выражалась надежным дедовским способом – казарон закатил в честь гостей пир. В Черной Алати попить-покушать тоже были не дураки, однако витязям до гостеприимного Муллухта было что Бочке до мориска, хорошо, хоть кагетские жены после полуночи оставляют своих мужчин веселиться на свободе. Матильду, разумеется, никто из-за стола не гнал, только сидеть рядом с хозяином и не жрать смог бы разве что святой Эдуард. Или не Эдуард – жития принцесса помнила скверно, но какой-то болван, оказавшись на пиру у северных варваров, продолжал блюсти пост и блюл, пока взбешенный хозяин не разрубил упрямого гостя пополам, отчего случилось неземное благоуханье, а потрясенный варит незамедлительно перешел в эсператизм. Святой, правда, обратно не сросся.

– Эй, – окликнула Матильда, – твой высокопреосвященств, кого зарубили на пиру за отказ от мяса во время поста?

– Дурака, – благодушно откликнулся выспавшийся Бонифаций, – и богохульника к тому же. Воссесть за чужой стол и испортить людям обед есть невежество и гордыня. Творящий же сие именем Его свершает богохульство и отвращает вкушающих от Создателя. Ибо как чтить отца, что попрекает детей своих сладким куском?

– Я бы тебе сказала как, – хмыкнула Матильда, – только ты по-алатски, как я по-кагетски… Хорошо, что мы здесь заночевали, но второй ужин будет слишком, а ведь наш хозяин не из самых богатых.

– Самых мы объехали, ибо всему есть предел: и желудку, и времени. Идем, душа моя, ибо тот, по чьей вине стынет мясо, немногим лучше твоего святого.

– Он и твой тоже! – слегка цапнула аспида Матильда. – Святые, что жили до Оллара, у нас общие.

– А вот и нет. – Бонифаций привычно поднял палец. – Великий Франциск непотребных святых упразднил, оставил лишь тех, от кого польза есть – если не душе, то Талигу. А какая польза от разрубленного ханжи? Скота хотя бы съесть можно… Почему серьги малые вздела? Непорядок.

– Я не Древо Урожая, а супруга кардинала Талига, – наставительно сказала принцесса, но серьги заменила. Причем с удовольствием. Спускаться по широкой, хоть и деревянной, лестнице рука об руку с внушительным супругом тоже было приятно.

Хозяин уже восседал за разноцветным от яств столом. И в Алате, и в Агарисе, и в Талиге кушанья по глазам не били. Да, сласти попадались яркие, а мясо украшали красными, желтыми и зелеными овощами, но именно украшали. Здесь же царили ядовитая зелень и неистовая желтизна, а оттенки красного и вовсе напоминали о закате, но Матильда все равно похвалила.

– Так красыво, – обрадовался казарон. – Жить надо ярко, как птыца!

– Воробьи считают иначе.

– Варабэй нэ счтытает, варабэй нэ может. Он бэднак! Голуб тоже бэднак, но он уже блэстыт! В крэстийанской хабле мало цвэта. В замке казарона жывот радуга.

– А что тогда живет в четырежды радужной Паоне? – поддержал разговор сидящий по правую руку от хозяина Валме.

– Воры! – отрезал хозяйский тесть, вооруженный ногой нухутского петуха. – Оны крадут всё и продают как свое! Оны кралы наших птыц, вытыкалы на своих шпалэрах и говорылы – гайыфскый стыл! Мы украшалы замкы птыцамы, когда гайыфцы ходылы в сэрых трапках!

– Возможно, – предположил наследник Валмонов, – серое было в моде?

– Пробуй это выно! Харошее, старший сын прыслал вмэсте с часамы. – Хозяин жил сегодняшним днем и думал о том, что ему уже привезли и привезут еще. – Целая тэлэга часов, и всэ пают! Тэпэр у мэна в каждой спалнэ часы с птыцамы!.. И вот это тоже пробуй… Из пагрэбов замка Марапон!

– Это мы научылы Гайифу всэму! – стоял на своем тесть. Тощий, в чем-то парчовом, он то грыз нухутскую ногу, то принимался ею размахивать, и Матильда не выдержала.

– Ваш родственник, – сообщила она казарону, – напоминает мне друзей моего покойного мужа.

– Много ест, – кивнул казарон, – и много говорыт, но мнэ ест чем кормыт. Он умный, а за столом должно быт много всэх и много разговоров! Пробуй эту птыцу! Ее тушилы в траве кры-гж-бш…

Умопомрачительно запахло – слуги водрузили на стол здоровенный чан. Будь такой у древних варитов, святой сдался бы и остался неразрубленным, но пожиратель нухутских ног был пресыщен.

– …училы их пысат! – продолжал возмущаться он из-за плеча зятя. – Аны кралы наши буквы! Мы – патомкы саймуров, а кто гайыфцы? Откуда оны прышлы? Зачэм?

– Я сегодня же доведу ваше мнение до сведения гайифской стороны, – пообещал Валме. – Скажите, а шпалеры с дамами-воительницами – это чисто имперское или тоже позаимствовано у вас?

– Нэт, – вступил хозяин, – это прыдумалы глупцы! Развэ дама можэт ваеват?! Зачэм?! Ваюет мужчына, дама его любыт, а он любыт даму!

– Господа, – подал голос от двери уклонившийся от завтрака Дуглас, – к моему глубокому сожалению, должен напомнить, что нужно спешить. Только что прибыл курьер от генерала Коннера. Доверенные лица его величества Бааты уже на месте. Его высокопреосвященство и ее высочество ждут в аббатстве Гидеона Горного не позднее шести пополудни.

Дорога оставалась горной, хотя близость равнины и ощущалась. Склоны стали пониже, камешки под копытами помельче, ручьи потише, но необычная, резкая красота все еще радовала глаз, а дующий в спину прохладный ветер делал дневную жару терпимой. Пегая мориска неутомимо вышагивала между мерином Бонифация и гнедым Крепышом Коннера, присоединившегося к кавалькаде, едва набитый часами, винами и гостеприимством дом скрылся из глаз. Да, лошади были веселы, а вот Бонифаций усиленно хмурился, сведя и так чрезмерные брови в толстенную черно-седую гусеницу.

То, что кардинал предоставил драгоценную супругу Темплтону с Пьетро, говорило о многом: его высокопреосвященство явно собирался изречь нечто то ли секретное, то ли не слишком приятное, а пока собирался с мыслями. Валме не торопил – думал о том, как четверо конных ехали с перевала, а следом за ними катилась ночь. С чего прощальная кэналлийская кантина влезла в голову, виконт не представлял, но жутковатая четверка незримо двигалась рядом и волокла с собой тьму, которую не чуяли ни кони, ни два рыскающих вокруг отряда волкодава. Будет смешно, если ее унюхал Бонифаций.

Когда возглавлявшие колонну адуаны перешли очередную речку, его высокопреосвященство переложил поводья в левую руку, почесал нос и объявил, что в аббатство ехать нельзя.

– Гнездо еретиков? – участливо спросил несколько разочарованный Марсель.

– Гнездо? – хрюкнул олларианец. – Так, гнездышко воробьиное… Не в том суть. Еретики строят крепко, а что у них в головах, один Леворукий разберет. Может статься, что въехать мы въедем, да не выедем. Сам я туда полезу, если выхода другого не отыщем, но супругу не потащу!

– Да уж, – признал Коннер, – оплошали мы с этим монастырем… Что теперь-то делать? На кагетской стороне до первой пристойной халупы – день, не меньше, в Гайифу лезть нам нельзя, да и «павлины» вроде как к Гидеону наладились. Помолиться. Иначе им никак, свои же за хвост схватят: дескать, такие-сякие, что ж вы с врагами шашни разводите?!

– А может, святые отцы в самом деле святые? – предположил Марсель. – От мира удалились, птицам проповедуют, земному чужды, скверне не подвластны… К таким можно и заехать.

– Это гидеоныши-то, жабу их соловей, святые? – Генерал-адуан саркастически хмыкнул. – Да они тут на деньгах сидят! Видали б вы эту обитель – прямо торговый двор! Церковка крохотная, а склады как в Тронко в речном порту. Оно и понятно: Гайифа с клириков, что в Кагете осели, половинную пошлину берет, ну те и рады стараться. К «павлинам» вино и шерсть тащат, а назад – всяческую дребедень…

– Часы? – оживился Марсель. – С музычкой?

– Может, и часы… Лишь бы доход был.

– Значит, святых там нет, и мир не перевернулся? – деловито уточнил Марсель. – Тогда нашим монахам с Лисенком ссориться не резон, он за пакость Талигу их самих без шерсти оставит.

– Торгашам не резон, покуда они – торгаши. – Брови Бонифация расходиться не желали, так и топорщились на переносице. Выглядело впечатляюще. – Шпиону Бааты тоже не резон было кормящую руку кусать, однако же укусил, не побоялся. А ну как еретики паонские свою скверну приволочь успели, а монастырь горный даже с козлами быстро не взять!

– До чего же хорошо, – Марсель подмигнул Коннеру, – до чего же хорошо, что у нас случился умный кардинал, а то папенька чуть не решил, что таковые только у эсператистов водились.

– Ты, чадо, не заговаривайся и не отвлекайся. – Бонифаций грозно сунул руку за пазуху и вытащил флягу. А мог бы и кинжал: таковой у его высокопреосвященства имелся, и как раз за пазухой. – Сильвестр, чтоб его, тварь такую, из ямы змеиной да на пригорочек выпустили, не дураком был. Одна беда: нам сейчас не кардинальские подштанники ворошить, а к ызаргам в мешок лезть. И полезем, куда денемся, но благоверную мою надо удержать. Может, ее с коня уронить? Не здесь, а когда камней поменьше будет.

– Не будет, – утешил генерал-адуан, – разве что у самого брода, а там поздно что-то кумекать. А если, ваше высокопреосвященство, того? Правду сказать? Что без нее драться сподручней…

– Я не то чтобы совсем против драки, – протянул Валме, ловя за хвосты и подтягивая сразу две мысли, – но я не хочу драться там, где не хочу. В обитель в таком настроении лезть, видимо, грех, однако не в том суть. Мы едем на переговоры, а посредники у нас кто? Кагеты. Значит, и встречаться нужно на кагетской земле. Аббатство же – эсператистское, то есть, где б его ни построили, оно стоит на земле Агариса, и хозяин там – Эсперадор, а если Эсперадора нет, то богопротивный, не спорю, конклав. Вы, ваше высокопреосвященство, как глава церкви Талига, можете, если пожелаете, принять приглашение равного, только где таковой?

– Рыбу кормит, – весело подхватил Коннер. – Здорово придумано!

– Сейчас еще здоровее будет, – пообещал Валме. – Кагеты встречают «павлинов» у брода, там же должны караулить и наши.

– Почему «должны», там они…

– И отлично. Дождя нет, сухо, сядем на травку и переговорим. Нужно только решить, как мы там оказались. Для четырежды радужного Сервиллия и тех, кто будет ему доносить.

– Чего проще? – засмеялся Коннер. – Порыбачить по дороге в Равиат заехали. Рыбеха тут одна водится, пальчики оближешь, только далеко ее даже в бочке не увезти. Уснет, а снулая она не в пример хуже.

– Точно! – припомнил Валме. – Мирикийский крутолобик где-то здесь и обитает! Надо спросить, как его кагеты зовут, наверняка звучно… Ваше высокопреосвященство, вы с ее высочеством польстились на рыбку, а с гайифскими паломниками встретитесь случайно. Поболтаете о рыбалке, потом «павлины» – молиться, а вы – как хотите.

– Хвалу Создателю я всяко воздам, – кивнул кардинал. – Хорошо придумано. Жаль, снасти не прихватили, ну да кто ж его знал? Что ж, сын мой, гони кого-нибудь к кагетам в монастырь и к переправе, пусть лагерь разбивают. Успеете в два конца?

– Успеем. Ты, капитан, гулять не раздумал еще?

– Я? – притворно возмутился Валме, как всегда перед прыжком ощутивший гаденькое желание отыграть назад. Ну за какими кошками он решил промять Мэгнуса и бакранов?! Расчувствовался, наплел о великом козлином предназначении, горцы воспряли, а тут еще и старая грымза завела про Зло, которое нужно отвратить. Присутствовавшего при сем Валме разобрал смех, но бывший посол сдержался. Зато брякнул, что долг бакранов – пробраться в Гайифу и посмотреть, не замышляют ли там предательства.

Объяснять волоокому Жакне, сколь важен будущий поход, было упоительно, но теперь пришла пора пересаживаться на козла и куда-то скакать, рискуя сломать шею. Вообще-то Марселя никто за реку не гнал, только вот беспастушные бакраны в Гайифе могли наерундить. Напугать тех же чиновников или нарваться на парней Капраса. Удержать распаленных собственной пророчицей и приветом от Алвы горцев было не проще, чем завидевших рогатую даму настоящих козлов.

– В следующий раз, – сказал себе по-кэналлийски Валме, – не станешь…

Как будет «вредничать», виконт не знал, а отступать было поздно. Неизбежность в лице глазастика Жакны уже себя обозначила, и потом репутация есть репутация. В Варасте и Сагранне наследника Валмонов почитали отчаянным, приходилось соответствовать.

– Ну, – буднично хмыкнул Бонифаций, – счастливо… Не балбесничайте там лишку!

– Не будем, – от души заверил Валме, заворачивая недоумевающую кобылу. – А вы без нас не впадите в какую-нибудь ересь и не подавитесь. Крутолобик принадлежит к костистым рыбам.