Глава 7
Талиг. Акона Бакрия. Хандава
400 год К. С. Ночь с 8-го на 9-й день Осенних Волн
1
Виконт Сэ проснулся среди ночи и несказанно этому обстоятельству удивился. Нет, при необходимости Арно вскакивал затемно, оставаясь при этом офицером, а не вытряхнутым из зимнего кубла ежом, но это – при необходимости, сейчас же таковой не наблюдалось. Раздосадованный теньент повернулся на другой бок, однако сон даже не ушел – удрал. Вопреки вчерашней беготне и «Змеиной крови». Когда они с Валентином разошлись по своим комнатам, Арно слабодушно решил, что Кан обойдется без утренней пробежки; прошла от силы пара часов, и виконт воспрянул до полной невозможности оставаться в постели. С чувством потянувшись, молодой человек решил написать в Старую Придду. Вообще-то озаботиться этим следовало по приезде, и Арно даже собирался, но сперва они дрались, а потом бегали за убийцами и поймали. Злодейку с белой ленточкой, но не об этом же писать! А написать нужно, причем быстро. Мать не из тех, кто гонит курьеров, дабы убедиться, что сыночка в дороге не искусали белки, а вот Ли… С братца станется показать: все в порядке, я такая же змеища, как всегда, хотите – радуйтесь, хотите – терпите. Молча.
Выволочки Арно изрядно надоели, и виконт подумывал – нет, не о мести, о том, как слегка отыграться. Отослав письмо, можно при случае намекнуть, что мать знает о закатных предчувствиях и кровопусканиях. Ябедничать виконт не собирался, его план состоял в том, чтобы кротко вынести неизбежное внушение, а потом посетовать на непонимание. Дескать, господин Проэмперадор всяких фридрихов и хайнрихов видит насквозь, зато родная кровь для него – темный лес.
Младший из Савиньяков довольно хмыкнул, зажег свечу, поежился и принялся одеваться – покинутый дом был ощутимо теплее, хотя вечером так не казалось. Спальню готовили люди Придда, разумеется, о письменном приборе они не забыли, а вот протопить можно было и лучше. Мундир не спасал, пришлось набросить на плечи одеяло, уподобившись алатским пастухам.
Перо бойко скользило по бумаге, трещал фитилек, в окно скреблась не спиленная хозяевами ветка. Герард наверняка успел расписать драку в подробностях, и хитрый Арно начал с
«Несомненно, г-жа Арамона уже осведомлена о нашем небольшом приключении. Не стану повторять рэя Кальперадо, однако случившееся меня несколько отвлекло, и я не сообщил о своем предельно благополучном прибытии…».
Первая страница далась легко, но потом дурацкая ветка совсем обнаглела. Ветка? Разлапистый вяз рос у дома, где Арно квартировал до вчерашнего дня, а здесь скрестись было нечему, звуки же, однако, и не думали прекращаться. Кошка? Наверняка! Гулена не знает, что окна на зиму уже замазали. Ценивший лошадей, но не котов теньент попробовал сосредоточиться на письме, но осторожное, настырное шарканье отвлекало все сильнее. Когда с кончика пера сорвалась здоровенная клякса, Арно помянул дриксенского шварцготвотрама… или вотрума и решил нахалку турнуть. Прогнать надоеду, не открывая окна, было делом, достойным Валентина, но не писать же под такой аккомпанемент! Теньент раздвинул занавески – кошки не было и в помине, в окно скреблась… Гизелла фок Дахе. Живая, всклокоченная и слишком легко одетая для выбеленной инеем ночи.
Смотреть на преступницу и то было холодно. Арно сгреб дурацкие тряпки к середине окна и понял, что с замазкой так быстро не справиться. Рамы можно высадить, пустив в ход тяжеленный резной стул, но на грохот сбегутся не только Придд со слугами, но и уличная стража. Да и открывать окно таким способом, когда на карнизе стоят, нельзя, тут не впустишь, а пришибешь или столкнешь.
– Я сейчас выйду, – медленно, прижавшись губами к стеклу, произнес Арно. – Выйду и отвезу тебя к… в безопасное место. Поняла?
Гизелла смотрела широко раскрытыми глазами, так серьезно смотрят только дети. Тоже мне, убийца! Но кто же ее отпустил, не Райнштайнер же!
– Я. Сейчас. Приду, – повторил виконт. – Спускайся…
В ответ девушка провела ладошкой по окну и что-то сказала. Проклятье, если он не понял ее, как она поймет его?!
– Я! – Арно ткнул себя в грудь. – Иду. К тебе!
Указать на себя, поставить на открытую ладонь два пальца – так няньки по всему Талигу показывают, как зайчик идет за кашкой – указать на стекло, и снова…
– Я. Иду. К тебе. Я. Иду. К тебе.
Поняла, кляча твоя несусветная, поняла и даже улыбнулась! Виконт заговорщицки подмигнул воскресшей злодейке и, стараясь не шуметь, выскочил в узкий коридорчик. Дом спал, Арно и подумать не мог, что «спруты» уподобятся суркам, однако уподобились. Великан Тобиас, и тот клевал носом в жарко натопленной прихожей; конечно, наступи виконт на что-то скрипучее, сторож бы проснулся, но виконт не наступил, а лоскутные здешние коврики просто отлично глушили шаги. Арно ухватил два плаща, успешно проскользнул перед самым носом сони, взялся за засов и тут его осенило. Хорош он будет, если поволочет Гизеллу в Старую Придду, никому не сказавшись, да еще в первый же день пребывания в полку!
Валентин не стал помогать с похищением, но теперь-то все иначе! Акона удовлетворена, а Гизелла жива, причем ее нужно куда-то срочно девать. Расстреливать спасшуюся, верней, кем-то спасенную дурочку никто, разумеется, не станет, но убрать ее из города надо, а возьмется за это не всякий. Тот, кто отправил девицу фок Дахе к виконту Сэ, знал, что делает, так что, видимо, это все-таки Райнштайнер. К Спруту бергер благоволит, а субординацию уважает, с его точки зрения, теньент Савиньяк не может не поставить в известность своего полковника. И так оно и есть!
Валентин ночевал в комнате, смежной с «кабинетом». Слуги уже успели прибрать, то есть унесли остатки ужина и вернули на прежние места букетики, букеты и букетищи. Узнай об этом вдова, пустившая Придда на постой и перебравшаяся к брату, она бы от умиления прослезилась. Арно хмыкнул и постучал в запертую изнутри – спрут есть спрут – дверь. Валентин откликнулся почти сразу.
– Что-то случилось? – голос был сонным, но осмысленным.
– Ты мне нужен, и срочно! И как ты, и как мой полковник!
Дверь вежливо приоткрылась. Надо же, а в этой спальне тепло, даже жарко…
– В чем дело? – Помятая щека и взлохмаченные волосы делали однокорытника почти уютным.
– В том, что женщину так просто не убьешь, – весело сказал Арно. – Гизеллу кто-то тайно отпустил, но идти преступнице некуда, и она прибежала сюда. Я отвезу ее к матери, но я не дезертир. Считай это ходатайством об отпуске и, будь другом, уйми как-нибудь Ли. Ты кому хочешь голову заморочишь, устрой, чтобы мы спокойно добрались до Старой Придды.
– Интересная новость. – Валентин быстро взялся за гребень. – Говоришь, девица жива?
– Да, если только не замерзнет, пока ты причесываешься. И не сбежит. Тот, кто ей помог, уже рискнул, но дальше – мое дело!
– Наше, – поправил Валентин. – Я допускаю, что она пришла к тебе, однако хозяин дома сейчас я, и мой долг приветствовать даму. Ты, кстати говоря, одет с удручающей небрежностью. Повернись, я расправлю шейный платок.
– К кошкам этикет, не до того! Она бы вообще в окно влезла, только оно замазано.
– Окна мужчин семейства Савиньяк девиц влекут невероятно, но отпуск я тебе предоставлю лишь после личного знакомства. Знакомство же состоится, когда ты будешь выглядеть, как пристало офицеру моего полка. Будь добр, повернись.
Арно повернулся.
2
В самой беседке светильников опять не оказалось, но ногу никто не подвернул и нос не расквасил. Матильда тихонько села, Алва остался стоять у нее за спиной.
– Я бы предпочла льва, – проворчала алатка, вслушиваясь в ночь, ставшую чудовищно тихой. Подобная тишина рвется либо криком, либо неотвратимыми тяжелыми шагами.
– Какого льва? – со знанием дела уточнил кэналлиец. – Черного?
– Каменного, – бездумно брякнула принцесса. – Почему так тихо?!
– Вам не нравится? Давайте петь и смеяться.
– Смешного мало, и я, если вы вдруг не заметили, не девочка.
– Ну тогда жить и любить. Возьмите персик, здесь должны быть персики, – черный силуэт заслонил звезды, но это был всего лишь Ворон, вставший у предательской решетки. – Что-то здесь, несомненно, бродит, но подойдет ли?
– Так мы, – осенило Матильду, – приманка?!
– Это прояснится после встречи.
– Я хочу уйти.
– Неужели вам совсем не интересно?
– Нет! – отрезала алатка, уже понимая, что врет. Кладбищенский страх остался на лестнице, зато любопытство вылезло и теперь вовсю принюхивалось. – Оно ушло?
– Скорее, не вышло. Оставайтесь на месте.
– Делать мне нечего, вставать.
Кэналлиец что-то затеял, и пусть его, главное, что с Лараком Ворон прав. В Черной Алати не зря поют о влюбленных, которые не могут соединиться. Потом один умирает и приходит за другим. Они будут вместе, пока их не разлучит законный супруг, тогда лишний уйдет в полное небытие…
– Сударь, – окликнула Матильда спутника, – а выходцы… не алатские выходцы знают, что будет, если живая жена умрет?
– Скорее всего. Вы не возражаете, если я опущу решетку?
– Зачем? – хрюкнул пережитый в зловредной беседке страх, хотя проще было бы сказать «нет». Старые дуры вправе иметь любые причуды, а уж кардинальские жены…
– В самом деле, зачем? – переспросил Алва, и тут же раздался щелчок. Тот самый. – Ну, скажем, чтоб слегка приблизить вечность.
Ворон не сказал ничего особенного, но Матильда поняла, что сейчас что-нибудь натворит. Или хотя бы ляпнет. Безотчетная, глупая несвоевременная ярость вырвалась откуда-то из юности, и унять ее не вышло.
– Я вас ненавижу! – чуть ли не с радостью объявила алатка. – А вы на краю вечности, могу и толкнуть.
– К вам я стою лицом, так что врасплох меня не застать, а вечность в спину не бьет. Что до ненависти, то вы бы смогли ненавидеть разве что агарийцев, сумей они вернуть Алат.
– Мой внук сумел вернуть Талиг.
– Не вернуть и не Талиг.
– Ах, да! – злое веселье не отпускало и требовало громкой чуши. – Марагонского бастарда признали, так долой прошлое величие!
– Величие не бывает прошлым. Если это величие страны или человека, который что-то сделал. Эсперадор Адриан, как я недавно узнал, был велик, а ваш первый супруг?
– Да! – рявкнула Матильда. – Да, я была дурой, а Анэсти – слизняком. Но ваши Оллары – разбойники с большой дороги.
– Не больше, чем Мекчеи или Зильбершванфлоссе, правда, «гуси» начали раньше.
– Раканы правили уже тогда. – Твою кавалерию, ну и бред же она несет! Жила с Анэсти – не несла, а тут прорвало!
– О да, – внезапно согласился Алва. – Раканы на дорогах, насколько мне известно, лично не буянили. Собственно говоря, непонятно, откуда они вообще взялись. Поскольку династия правила не одну тысячу лет, предполагалось нечто красивое и божественное, но бог богу рознь, вспомните наших друзей бакранов. Вдруг Раканов возвел на престол бог-ызарг или бог-ежан? Или боги были приличными, но решили пошутить. Поймали в степи все того ж ызарга, слегка подправили и поставили над четырьмя царствами?
3
Граф Савиньяк не спал, не собирался и не хотел, он никогда не хотел спать, когда искал ответ и чувствовал: до искомого остается шаг или два. Мешало, что ставка на сей раз взлетела запредельно высоко. Дворцовые и военные победы в сравнении с пресловутым Изломом были что вальдшнеп в сравнении с медведем, и с этим медведем, в отличие от Хайнриха, поладить не выходило, только обойти или прикончить. Правда, сперва следовало стать кем-то вроде Кабиоха.
Прикидывая военные кампании, Савиньяк всегда смотрел на карту. Карта лежала перед ним и теперь, пользы от нее было мало, но когда перед глазами что-то осмысленное, думается чуть легче. Маршал взял грифель и заштриховал Багряные Земли, Черную Алати, Кэналлоа и Марикьяру. Этой ночью ему не давали покоя Закат, мориски, огнеглазый Флох, святой Адриан с Леворуким и собственное отражение. Леворукий, как водится, все портил – если он в самом деле был зеленоглаз…
Будь у Ли твердая уверенность, что он проживет еще лет десять, он, как сказочный балбес, отдал бы четверть за немедленный разговор с Бертрамом и Коко. Похоже, два Проэмперадора с разных концов схватили одну змею, а гадина извивается, норовя то юркнуть в прошлое, то искусать.
Лионель оторвался от созерцания ставшего в самом деле черным Алата и взялся за остывшее вино. Четверка то ли богов, то ли сыновей бога, то ли демонов правила четырьмя землями, а потом куда-то делась – была изгнана, ушла, погибла… Смертные остались. Каждый помнил свое и жил по-своему. Седые и Бирюзовые земли обезлюдели, Золотые потеряли память и только Багряные, хоть и не остались прежними, прошлого не отринули. Мориски смотрят в Закат, которым в Талиге владеет Леворукий… Закат, осень, твари, алатские костры, эсператистские страхи…
Больше всего это походило на материны драгоценности. В детстве Ли любил разбирать огромный сверкающий ком, втиснутый в сундучок, который отказывался закрываться. Наследнику Савиньяков нравились камни, золото и серебро, но интересней всего был выуживать из сверкающего сумбура нужное и собирать из колец, сережек, кулонов, ожерелий гарнитуры. Некоторые мать начинала носить, хотя изначально ей не приходило в голову прибавить к кэналлийскому гребню алатские серьги…
– Ли, Ли, открой!
Младший. Распихал свитских и ломится в дверь. Любопытно, как бы вели себя адъютанты, осуществи Арно свой выдающийся план. Впрочем, при живом Райнштайнере подобные накладки невозможны, и сидящие по приемным офицеры никогда не узнают, что братец Проэмперадора собирался выкрасть умилившую его убийцу. Разумеется, бескорыстно, в надежде на последующие цветочки для всех и везде.
Арно продолжал ломиться, кажется, он был не на шутку взволнован. Ли поморщился, однако ключ повернул.
– Хочешь к Эмилю в Гёрле? – как мог нежно осведомился Проэмперадор.
– Не хочу! – Арно завертел головой. – Она к тебе не приходила?
– Она? Теньент, когда вы ревнуете, соизвольте сообщать, кого и к кому.
– Тьфу-ты, кляча твоя несусветная! – Братец, начхав на субординацию, уселся на неразобранную постель. – Эта… Которую вы с бароном расстреляли. Ты только имени вслух не говори, нельзя!
– Оно не из тех, что произносят со сладкой дрожью и при каждом удобном случае. – Савиньяк вгляделся в раскрасневшуюся физиономию, дернул шнур звонка и сообщил: – Ты похож на разбушевавшегося дрозда. Судя по твоим намекам, девица не упокоилась?
– Она ко мне приходила! – На дыбы не вскинулся, похоже, все серьезно. Понять бы еще, Излом это или совпадение. У Иссерциала выходцев нет, у Дидериха и в сказках они ходят стаями. Когда они завелись? Почему?
– Валентин думает, я был средством – чем мог помог Арно, – а целью – ты и Селина, только до тебя трудней добраться. Он, то есть Придд, поскакал к девушкам, а я – сюда! Значит, ее не было?
– Увы. – Вбежавший Сэц-Алан явно готовился куда-то немедленно мчаться. И помчится. Завтра, к Валмону. – Согрейте для теньента вина и распорядитесь оседлать Грато. Арно, в каком состоянии Кан?
– Я его не загнал…
– Это радует. Приличного проэмперадора на севере найти легче, чем хорошего мориска. Теперь можешь докладывать. Казненную девицу называй «особа»; «она» для выходицы слишком поэтично.
– Она… Эта особа пришла к моему окну, только я уже переехал к Придду, а Валентин боится, что явится его сестра. Конечно, ее никто не убивал, и с собой она не кончала, зато пыталась колдовать. Валентин говорит: те, кто поднимал выходцев, пока не случится следующий излом, могут встать. Понимаешь, эта др… дама ненавидела семью, а «спруты» не знали, что она возилась с собачьей кровью, поэтому ее просто похоронили.
Валентин терпеть не может, когда разрывают могилы и все такое, к тому же прошло немало времени, и его сестра… другая, отдала ему адрианову эсперу. Придд взял, потому что у сестры, у живой сестры…
– У графини Ариго.
– Вот-вот! У нее теперь новое имя, выходец его не знает, а значит, не найдет. А еще графиня живет на острове, а ведьму похоронили на берегу, потому что в церкви Альт-Вельдера хоронят только наследников Вальков, а остальных – в форте.
– Очень интересно. Значит, Придды какие-то меры все же приняли. – Габриэла, убивавшая своими руками, в могиле, неужели у Гизеллы фок Дахе больше сил? Вряд ли, тогда в чем причина? Не в том же, что некоторые зовут «любовью»… – Вернись в Акону, братец.
– Иначе ты не поймешь! Валентин везде натыкал рябины и полыни, я-то думал, это сено от хозяйки осталось, оказалось, нет. Поэтому Гиз… особа ко мне не вошла, хоть я ее и позвал. Понимаешь, она совсем живая была и как будто замерзшая. Холодина, а она в одном платьице!
– Девушка в одном платьице в самом деле вызывает желание ее согреть. На тень ты, само собой, внимания не обратил?
– Потом, когда Валентин сказал! Я сперва решил отвезти ее к матери, но… Если б я просто ушел, получилось бы форменное дезертирство, вот я и попросил у Валентина отпуск…
Повествование прервал Сэц-Алан, за спиной которого высился Тобиас.
– Курьер от полковника Придда, – отрывисто дорожил адъютант. – Со срочным письмом.
– Давайте.
«Монсеньор, – почерк Придда оставался безупречным, но чернила в паре мест размазались. – Полагаю необходимым сообщить, что известная Вам фок Д., прежде чем отправиться к виконту Сэ, посетила девицу Арамона, однако в исполнении своих намерений не преуспела. По моим подсчетам, времени, прошедшего между двумя визитами, хватает лишь на то, чтобы пешком добраться от дома полковника Шерце до моей квартиры. Это доказывает, что, сойдя со своих троп, выходцы передвигаются с той же скоростью, что и обычные люди. Виконт Сэ, будучи верхом, опережает нежелательную гостью самое малое на три четверти часа. Я был бы Вам весьма признателен, если бы Вы согласились надеть эсперу, которая сейчас находится у виконта. Девица Арамона имела непродолжительную беседу с фок Д. и пришла к выводу, что ее ненависть направлена в первую очередь против Вас.
Так же не могу не известить Вас о крайнем беспокойстве девицы Арамона и баронессы Вейзель. Ваше самое краткое письмо окажет на обеих исключительно благотворное воздействие. В противном случае мне придется сопровождать девицу Арамона к Вам, так как удерживать ее в доме насильно мне по ряду причин представляется нежелательным.
Преданный Вам полковник Придд».
4
– Несчастный, – посочувствовал Анэсти Ракану Ворон. Негодяй так и стоял спиной к прикормленной казарами смерти. – Ужасная судьба, если вдуматься.
– Да ну?! – с готовностью взъярилась подуспокоившаяся было Матильда. – Я из-за этого суслика всю жизнь Закатным Тварям под хвост пустила…
– Одно другому не мешает, – весело заверил Алва. – Пусть рысь и подавилась сусликом, гибели суслика это не отменяет. Кто ловит, тот выбирает за двоих. Вы ловили?
– Убирайся к кошкам! – огрызнулась бывшая Матишка, будто Алва мог убраться. Будто она могла выдернуть из канувшей юности Анэсти и запихать туда Ферека, Адриана, шада… Бонифация, в конце концов! Брюха у муженька тогда не было, и говорил он, надо думать, по-человечески.
– Ловила, – внезапно призналась алатка. И как ловила! Подкупала, вступила в сговор с камеристкой, переодевалась в агарисскую мещанку, и все – чтобы сперва отыскать, потом подманить и наконец закогтить белокурого незнакомца. Да уж, поохотилась…
– Сударыня, – пропустил мимо ушей признание Ворон, – раз уж мы кого-то ждем, давайте обсудим один вопрос. Довольно-таки щекотливый. Мой отец с помощью межевых шадов скупал ваши драгоценности. Я, само собой, подтвердил его распоряжение, и в Алвасете лежит около двух третей того, что вы привезли в Агарис.
– Не возьму! – отрезала принцесса. – Продала так продала… Выкупать не на что.
– Я вам и не предлагаю. Вы – высокопреосвященства Талига, а камни – собственность Мекчеи, с которыми моя семья состоит в дружбе. Предполагается, что Альберт – Мекчеи, но здравый смысл этому противится, особенно после знакомства с вами.
– Розамунда одно лицо с Альбертом.
– А вы?
– Вы тоже не в батюшку! – огрызнулась не желавшая обсуждать проданные камни Матильда. – И не в деда.
– Я – выродок, – вежливо объяснил Ворон. – Если не ошибаюсь, по счету четвертый. Соберано Алваро ценил вашего дядюшку Золтана. Ваш отец в самом деле избавился от старшего брата?
– А ваш в самом деле избавился от короля?
– Осмелюсь предположить, что ответ знала только королева. Соберано предпочел бы другой яд, но порой выбирать не приходится. Было двое мужчин и две чашки, выпить из своей было бы опрометчиво.
– Тетка Шара что-то подозревала, но либо не могла доказать, либо не хотела. – Алва не врет, и она тоже не станет! – Так и жила в Сакаци, долго жила…
– Мне довелось охотиться в ваших краях. Тогда я так и не понял, почему вы боитесь Белой Ели.
– Так Аполка же!
– И что?
– Ничего! – отрезала Матильда. – Нашел о чем ночью говорить! Здесь и так какая-то дрянь шляется.
– Вы уверены, что именно дрянь?
– А хоть бы и нет! Хватит с меня вашего аспида!.. Как пристал в Агарисе, так никак и не отцепится.
– Простите, сударыня, вы о чем?
– О чем? – Матильда ошалело затрясла головой. – Я, кажется, бредила?
– Вы вспоминали Агарис и некоего «аспида», – напомнил Ворон. – Вряд ли про змею вы бы сказали «ваш». Это был олларианец?
– Откуда я знаю! То есть… Ну не помню я ничего! Наверное что-то было!
– Попробуйте встать и подойти ко мне.
– Нет!.. Вы отсюда не падали, а я пыталась.
– Поэтому я вас и прошу.
Она встала, сама не зная почему. Может, из-за ирисов на пепелище, а может, из-за вернувшегося Робера или казарона, которому, чтоб не закричать, требовалась женщина.
Пепелища должны зарастать цветами, пусть ты их и не увидишь.
Алва, всегда такой галантный, стоит и ждет, значит, нужно самой… Сделать шаг, взглянуть в глаза пережитому ужасу, вспомнить… Что? Несмерть тянет к себе нежизнь и возвращает сны. Кружат в диком танце пары, щербатая малявка заносит ножку, топает по блюду, разлетаются брызги, дрожит бумажный цветок в рыбьей пасти.
– Доброй ночи, фокэа, вы опять там, где вас быть не должно?
Сладковатый жуткий ветер, свихнувшийся спутник, бегство непонятно от чего, темные аллеи, белые могилы, бред… И горячие мраморные руки на плечах. Эсперадор Руций, так похожий на Робера, каким тот был один-единственный раз. Эпинэ забыл, а она помнит.
– Быстрее, фокэа, быстрее!
– Стойте, сударыня!
Вышедший из стены белый жеребец, горохом посыпавшиеся звезды, горный ветер, кольцо сильных рук.
– Спасибо, сударыня.
– Руций… Руций…
– На гальтарский манер меня еще не называли.
Всего лишь Алва… Каменный Эсперадор подарил ей ночь без стыда и без сомнений, Ворон не сможет, да и не захочет. Матильда Алати вздернула подбородок.
– Вы узнали, что нужно?
– Не до конца. Вам ничего не говорит имя Герман?
– Нет.
– А Супре?
– Супре?
– Благодарю вас, фокэа!
Здесь не было даже стены, так что он взялся из ниоткуда. Черный олларианец, который слишком много от нее хотел.
– Ну вот он! – с удовлетворением произнесла женщина. – А с меня хватит!
– Это в самом деле так, – негромко сказал аспид, и Матильда увидела, что затылка у него нет. Только лицо и туман.
– Сударыня, постарайтесь не упасть на лестнице, – герцог Алва уже волок ее к краю площадки. – Если встретите Валме, пусть идет сюда, остальных гоните назад, и Бонифация первым.
– У него же только полголов…
– Вас это больше не касается. Не оглядывайтесь. Во всех смыслах этого слова.
– Ну уж не…
– Идите!
Почему она пошла? Уж не потому ли, что с ней заговорили так, как она всю жизнь хотела. Чтобы прогнать. А чего еще делать со вздорной старухой, пусть ее и обнимали памятники?! Эпинэ был болен, а Дьегаррона вообще по голове двинули, хоть и не так, как этого аспида. Герман… Теперь она запомнит, только кому оно нужно?
На второй площадке Матильда таки обернулась, но увидела лишь уходящие во тьму ступени. На самой нижней валялся малиновый цветок. Бумажный и как будто изжеванный…
