Глава 12
Талиг. Оллария Талиг. Альце
400 год К.С. 12-й день Осенних Молний
1
Нижний пруд превратился в подобие карьера, по дну которого бежала, исчезая в обнажившемся гроте, короткая речка. Осень завалила ее берега листвой, зима добавила иней, а ночь накинула еще и свое покрывало. Сверху, от водопада, разрушения по глазам особо не били, всматриваться же Роберу не хотелось. Как и возвращаться в запакощенный город, то есть через него. Уходить из Старого Парка было трудно и прежде, но нельзя же стоять у воды вечно, да и ограбленный родник теперь просто льется, слов для людей у него больше нет.
– Меня мучили астрономией, – нарушил журчащую тишину Валме, – всем остальным, разумеется, тоже, но из того, чему меня учили, здесь только звезды. Если они не свихнулись, сейчас больше четырех, так не пора ли нам в лодку?
– Звезды грустят о конце лета даже зимой, – Рокэ что-то бросил в источник. – Чтоб звенело вечно… Раз уж мы здесь, заглянем напоследок к Франциску.
– Усыпальницу разрушили, – разом охрипнув, напомнил Иноходец.
– Левий рассказывал.
– Его там не было.
– На самом действе, – Алва отвернулся от водопада и двинулся краем бывшего бассейна. – Кардинал забрал кости позже, пока вы боялись понсоньи. Если брат Анжело не ошибся с причиной смерти, это его высокопреосвященство и убило. Старая понсонья метит то, что у нас слабей всего, а дальше дело за случаем.
У Левия самым слабым оказалось сердце, а у них с Валентином? «Мориски пользуются цветами понсоньи при бальзамировании…» Очень спокойные слова, отрешенное, словно бы и не юное лицо…
– Дуглас, тот вышел раньше, а мы с Приддом оставались до конца. Валентин знал, что такое понсонья! Знал, и все равно отдал… накрыл останки Октавии плащом. Сколько понсонья дает тем, кто здоров? То есть был здоров…
– И будете, – перебил Алва. – Вы с Приддом, в отличие от Левия, к праху не притрагивались, так что извольте пропустить в Закат тех, кто на нашем берегу без надобности.
– А где Франциск сейчас? – Валме будет любопытно и в Закате. – Эпинэ, вы ведь ничего такого не вывозили?
– Как бы мы могли! Левий говорил, что не станет… разлучать супругов, после того, как… все смешали.
– Кардинал чуть ли не единственный раз поверил Альдо, а тот был удивительно цельной натурой. Он врал всегда, везде и во всем, соврал и здесь. Из-за понсоньи Октавию из гроба выбросить не успели, но теперь Франциск и его любовь в самом деле вместе, я у них был. Кстати, Рамон, как вышло, что не тронули Сильвестра?
– Забыли, – откликнулся дукс, – а я как-то не напомнил.
– Забыли? – не поверил своим ушам Робер. – Дорака?!
– Только после вас, – огрызнулся бывший маркиз. – Старикана позабыли все по очереди, из чего следует, что ничего хорошего он никому не делал. Будь иначе, облагодетельствованные выстроились бы у могилки с кувалдами, а то и передрались бы за право первого плевка.
– Передергиваешь, – хмыкнул из темноты Алва, и стало по-лесному тихо. «Заглянем напоследок к Франциску…» Напоследок! Ворон собирается возвращаться, он сделал то, за чем приходил – Иноходцу это лишь предстояло.
«Марианна умерла, Робер. Ошибка исключена – с баронессой были Пьетро и графиня Савиньяк…». Поющая вода приняла жемчуг, а Марианна умерла. Пьетро вывел женщин из горящей Нохи, а Марианна умерла. В предместье, на каких-то огородах, до которых у нее еще хватило сил дойти. Любовь и страх за любимых – та же понсонья, трогают сердце и ждут.
Шаги тонули в неубранных листьях, на черных ветвях каплями висели звезды, изредка светлыми пятнами сквозь ночь проступали статуи, но какие, с дорожки было не разобрать. В одиночку Робер искал бы усыпальницу долго, но Салиган, похоже, видел в темноте. Дукс вышагивал впереди, не забывая по своему обыкновению пороть чушь, но это не раздражало, говорит и говорит. Понимать Эпинэ даже не пробовал, подыскивая доводы, способные убедить Алву отпустить его попрощаться с Марианной, а Салигана – похоронить подругу детства по-человечески. Объясняться и просить Робер никогда толком не умел, в голове, будто горошины в погремушке, скакали обрывки мыслей, какие-то строчки и почему-то марш, который Иноходец и слышал-то всего раз. Бравурные такты вились вокруг, будто ренквахское комарье, не отгонишь.
– «Походная» Балинта.
– Что?
– Это «Походная» Балинта. Ее переделали в марш, и, судя по всему, неплохой. Странно, что вы не вспомнили, вы же в дружбе с Карои. «Оседлаю я коня, гейя-гей, помни, милая, меня, гейя-гей…»
– Лэйе Астрапэ!
– Можно сказать и так. Алаты не любят труб и барабанов, для праздника у них скрипки, для войны – голоса, да и ритм другой, в такт конскому аллюру.
– Похоже, со мной что-то не так. Я уже не первый раз пою, но совершенно этого не помню.
– Сейчас вы не пели.
– Но вы же слышали!
– Я не слышал. Вас год назад или что-то вроде того беспричинная жажда и жара часом не донимали?
Показавшаяся Закатом гайифская резиденция, ледяная вода, от которой невозможно оторваться, странные сны, кровь на руке…
– Один раз точно было, но я подумал, что гайифцы слишком сильно топят. Рокэ, это ведь то, от чего умер Адриан и что было с вами? Левий мне рассказал, только я не понял, что это и обо мне… Больным я себя не чувствую, но если вы что-то заметили, скажите. Не думайте, я умирать не хочу, но подготовиться обязан. Я слишком многих увел из Олларии без ничего, сюда им возвращаться нельзя, значит, нужно как-то устраиваться.
– Для этого у вас есть целый Бертрам.
– Вы о папеньке? – вмешался подкравшийся Валме, и фанфары в голове Робера окончательно заткнулись.
2
– Вы о папеньке?
– Мы об Алатском марше. – Морочить голову Алва умел всяко не хуже самого Марселя, но физиономия Эпинэ говорила сама за себя! – Маэстро можно поздравить. Заимствовать и при этом не портить трудней, чем хорошо сочинять самому.
– Разве? – Желаете музыку, будет вам музыка! – Когда тот же Гроссфихтенбаум войдет в моду, а он стараньями Елены войдет обязательно, появится куча гроссфихтенбаумчиков. Среди них, несомненно, будут приличные, но…
– Господа, – возглавлявший прогулку Салиган остановился перед какими-то кустами, – мы больше не одни.
Пару зеленоватых огоньков Марсель разглядел сразу.
– Это или кошка, – предположил он, – или не совсем.
– Занятная коллизия, – Алва присел на корточки, – спутники Леворукого отринули Олларию, следовательно, Врагу происходящее в ней неугодно, а то, что ему не нравится, должно радовать Создателя. При этом особо убежденные данарии теряют гонор у Старого парка, и в нем же мы впервые за день видим кошку. Вывод прямо-таки напрашивается.
– В Старой Барсине до сих пор живут кошки, – невпопад пробормотал Иноходец. – Трехцветные. Когда Левий… уходил, одна вылезла, он принял ее за Альбину. У него ведь была кошка.
– Мы были знакомы, – Рокэ медленно вытянул руку. – Если б из двух кардиналов мне предложили одного вернуть, вернулся бы Левий. Странно, не правда ли?
– Он жалел, что не смог вызвать у вас доверия.
– Смог… Вэдэ ак’и… Приза… Вэдэ…
Она вышла из кустов, поджарая маленькая тень с отливающими сразу аметистом и изумрудом глазищами, и медленно, очень медленно двинулась к негромко приговаривающему кэналлийцу.
– Вэдэ… Вэдэ ак’и… Эпинэ, узнаете?
– Что?
– Это Альбина. Полумаска, пятно у основания хвоста и второе – на плече.
– Я не запомнил пятен…
– Вы не пробовали умирать в кошачьем обществе. Кстати, давно хотел вам заметить, что умирать для других лучше сразу, неожиданно и как можно позже. Вэдэ ак’и, вэдэ…
Кошка – неужели в самом деле Альбина?! – уже обнюхивала руки приговаривающего человека. Она готова была в любое мгновение шмыгнуть назад в кусты, и Робер с Марселем замерли, боясь спугнуть тихонько мяукнувшую загадку.
– Второе, – разбил тишину Салиган, – желтоглазое. Господа, вы ушей и носов случайно не нарезали? На память.
– Путаете Бакрию с Нухутом? – Валме уже рылся в карманах. Сахар нашелся сразу, но кошкам сахар – что кэналлийцу пиво.
– Это вы путаете Нухут с Гайифой, – заржал дукс. Он был не из пугливых, то есть не боялся, что непонятные кошки удерут. – В Паоне по младости державной, пока на яд не перешли, резали всё и все, но мясца у нас в любом случае нет. Слышите, ребятки? Любите нас бесплатно или проваливайте.
Желтоглазое либо не поняло, либо вылезло не за подачкой. Оно было крупным, заметно крупнее Альбины, вроде бы не черным и со светлым пятном у горла.
– Рокэ, – отчего-то шепотом спросил Валме, – а ты в Нохе перед дуэлью не с ним … говорил?
Алва обернулся, зверь вышел на тропинку, потянулся передом и задом, после чего копнул слежавшиеся листья. Все почти благоговейно молчали.
– Да, – объявил после минутного созерцания Ворон, – это он. Теперь главное – не вспомнить о короткохвостой кляче. С ней мне говорить не о чем.
3
Ночь потихоньку подползала к утру, от шадди начало чуть ли не тошнить, но Заля в первом приближении утопили, причем дважды – при сухой погоде и при раскисших дорогах.
– Хватит, – Эмиль решительно пихнул чашку к противоположному краю стола. – Я не шад и даже не Рафиано. Давай по бокалу, и все: ты – спать, я – в седло.
– Пожалуй, я тоже проветрюсь… – потянулся Шарли. – Хоть бы в наших краях этой заразе расползтись не дали! Не думай, я псов в ближайшее время разводить не собираюсь, но дядюшку Густава рано или поздно навещу. Не хотелось бы встретить там всякое… непотребство.
– Непотребство там уже было, – припомнил Эмиль. – Когда твой умный дядюшка Штанцлера пригрел.
– Он не со зла, – отмахнулся Себастьен, – а в память великой любви. Без нее была б у меня толпа кузенов и ни шанса на баронство.
– Оно тебе нужно?
– Пока нет, но вдруг? Постой-ка!
Стук многочисленных копыт по подмерзлой земле был несвоевременным и потому тревожным. Не меньше десятка всадников – определить несложно, тем более в ночной тишине, – быстрой рысью гнали то ли прямиком к генеральской квартире, то ли мимо, но тогда куда? К алатам?
– Похоже, гонец с охраной. – Себастьен провел рукой по волосам. – Вопрос, по чью душу.
Смолкнувший топот, оклики охраны, четкий, но тихий и потому непонятный ответ. Значит, таки сюда. К дому двинулось двое, нет – трое. Ночь, спешка… Ли управился быстрее, чем ожидалось? Если так, к Карои успеть уже не выйдет.
– Ты кого-нибудь ждал?
– Разве что сюрприза, я его всегда жду.
– Я заметил.
Неотложное и скверное возят галопом и часто в одиночку, а когда исправлять поздно, спешить нечего, ибо незачем. Походная рысь, ночь и охрана – это всего-навсего важность. Кому-то мог понадобиться командующий, а кому-то и Проэмперадор. Рудольф об охоте на зайца не осведомлен, для него Лионель в войсках, для большинства других, спасибо Грато и Сэц-Алану, тоже.
– Господин генерал, – на пороге все тот же адъютант все с тем же котом, только зевает теперь зверь, – спешная депеша господину маршалу от Проэмперадора Северо-Запада. Доставил капитан Сэц-Алан.
– Пусть заходит. – С Ли полный порядок, и хватит сходить с ума. Мозги сейчас требуются для другого.
– Мой маршал!
– Докладывай.
– Вчера поздно вечером прибыла внеочередная эстафета из Вассермюле, – адъютант после ночной прогулки слегка раскраснелся, не более того. – С ней приехал некий господин, который согласно распоряжению Проэмперадора дожидается вас в Аконе. Иных устных распоряжений не поступало, письмо предписано доставить вам немедленно.
– Молодец, – развеселился Эмиль. – Отправляйся к здешним адъютантам, они тебя устроят. Выспишься, получишь приказ. Заодно скажи, чтоб седлали…
Знакомый футляр с оленем командующий открыл, не сомневаясь, что братец очередной раз обогнал сам себя. И отлично – врать и ждать указаний Эмилю поднадоело. Если Заль – дезертир и убийца, миндальничать нечего, купаться – так купаться!
«Эмиль, приветствую! – они „приветствовали“ друг друга уже лет двадцать. – Заяц почти готов, но есть его ты не будешь, вернее, будешь не ты. Как оказалось, Бруно, не добив вас с Ариго, в первую очередь оказал услугу себе, ибо, кроме тебя, выручать старого быка некому, а выручать нужно…»
«Кроме тебя, некому»… Некому…
– Ну, стало быть, некому, – фыркнул Эмиль, непонятно какой раз перечитав письмо. – Сволочь.
– Что-то не так? – быстро спросил словно бы подобравшийся Шарли. – Заль?
– «Гуси»! – просчитать до четырех, разжать вцепившиеся в письмо пальцы. Разжать, господин командующий, «кроме тебя, некому». – Себастьен, диспозиция меняется. Диспозиция, но не время выступления. Сегодня уже сегодня, так что выйдешь завтра. В это же время.
– Выйду. Куда?
– На Доннервальд. Нет, Бруно перемирия не нарушил, дело в китовниках или как их там. Если эту погань не прихлопнуть сейчас, завтра мы получим очень скверную войну. Особенно когда гады оседлают переправы и влезут в крепости.
– Значит, дриксы. – Шарли заглянул в чашку с остатками шадди, скривился и потянулся за бутылкой. – А как же Заль? Ты меня убедил, что поворачиваться к этой чуме спиной нельзя.
– Залем, – совершенно спокойно объяснил Эмиль, – займется мой брат, нас это больше не касается.
– Не понимаю, – красная винная струя, красный футляр на скатерти, – зайцев тысяч пятнадцать, нельзя на них просто взять и плюнуть.
– Я же сказал! Это дело Лионеля.
– То есть он нашел выход? Уже нашел?
– Да. У Заля будет чем заняться. – «Не могу напоследок не напомнить, что я вполне себе жив, а хоть бы и нет – твое дело воевать, а не кудахтать…» – Они что там, уснули?
– Не думаю, – Себастьен отшагнул, позволяя гостю выбрать стакан. – Ты сейчас к Карои?
– К себе. Нашелся человек, который хорошо знает китовников.
– Рад за него… А может, Бруно подождет? Мне наш собственный заяц как-то ближе.
– Это не обсуждается. Приказ получишь к вечеру.
То же вино, что полчаса назад, а будто полыни плеснули, хотя алаты в самом деле к свадьбам мансай на полыни настаивают. На полыни и еще на чем-то…
Ждать в комнате, будто пропахшей его собственными разглагольствованиями о необходимости утопить Заля, Эмиль не стал, впрочем, ординарцы Себастьена не мешкали. Отдохнувшие кони рвались пробежаться, это свита позевывала и все еще думала, что впереди алаты и алатское. Объяснять, в чем дело, маршал не стал, просто свернул на нужную дорогу, как это сделал бы Ли.
4
Альбина проводила людей до порога храма, где и уселась, Робер зачем-то обернулся поискать кота и нашел – тот, как оказалось, замыкал шествие.
– Эпинэ, – велел Алва, – идите-ка вы с Рамоном вперед, мне нужно побеседовать со старым знакомым.
– С кем? – слегка растерялся Иноходец. – Тут же никого нет.
– С котом, и это очень важно.
– С котом?! – По всему это было шуткой, но отчего-то казалось даже не правдой – откровением, будто в каком-то житии.
– Не удивляйтесь. Все кошки с рождения понимают кэналлийский.
– Полезли, – Салиган уже зажигал фонарь, – подслушать все равно не выйдет.
Тяжелая перекошенная дверь была не заперта, однако открылась не сразу. Лицо тронул истосковавшийся сквознячок, который не пах ни гнилой водой, ни цветами – зимой засыпают не только деревья, но и запахи. Рамон повел фонарем, рыжеватый луч сунулся внутрь и напоролся на так и не убранные осколки.
– Шикарно здесь все же нагадили, – со знанием дела произнес дукс, и Робер почувствовал себя последней свиньей.
– Я должен был исправить хоть что-то, – негромко сказал он. – И ведь мы с Эрвином сюда приходили, а до меня не дошло!
– И хорошо, – маркиз уверенно двинулся к лестнице, – если б вы или, того хуже, Катарина привели церквушку в божеский вид, Дженнифер с Краклицей тут бы все разнесли, а так вы забыли, и они тоже.
– Рамон… Простите, вырвалось.
– Прощаю, я вас и не за такое прощу. Вы милый.
– Не понимаю, не могу понять, с чего они так ненавидят сестру? Катари не сделала им ничего плохого, наоборот!
– А надо было сделать, хотя сейчас королева почти ни при чем. Наши красотки грызут друг дружку сами по себе, а блохи летят во все стороны. Песиков вы видели, это – ночная ипостась, помойная, а есть дневная, с рюшечками. Краклица додумалась присылать себе якобы от воздыхателей цветы со стихами, в ответ Дженнифер пырнула врагиню поэмой о своем подвиге и страданиях. Теперь она убила развратную королеву нарочно.
– Она?!
– Вместе с юным и прекрасным возлюбленным, которого – только не упадите, здесь стекло и ступеньки – оскопил и тайно умертвил генерал Карваль. Вы не знали, а ваш Никола из корысти стал любовником королевы, которую и обрюхатил, но при этом вожделел гордую и прекрасную Дженнифер. Кстати, могло быть еще веселее. Вы ведь уже изнасиловали Ивонн Маран, почему бы вам не повожделеть еще и Дженнифер?
– Мне?!
– Ну не мне же! Я не поэтичен. Ладно, слушайте дальше. Карваль красавицу не убил, а в надежде сломить заточил в Багерлее, дав срок на размышление и пригрозив публичным истязанием в Занхе. Дальше предполагался полный Иссерциал, но Оллария восстала и Дженнифер стала свободной. Уж не знаю, сколько и чего она отвалила за эти сказки, но Краклице они не понравились, и Кракл на заседании дуксии исхитрился огласить выдержки из показаний Дженнифер. Их, вестимо, объявили подделкой, но и поэму о Свободной Орлице списали на воображение и вдохновение бумагомараки, которого не забыли во избежание прирезать. Впрочем, королеву наши дамы не жалуют и как таковую… – маркиз зевнул и сменил тему. – Вы ведь не знали предыдущего покойного Килеана? Того, кто пошлепал в Закат без перевязи?
– Мне о нем рассказывали… рассказывала Марианна. – Если просить, то сейчас! – Салиган, мне очень нужна ваша помощь. Я рассчитывал на Джаниса, и он был готов со мной пойти, только Рокэ его отослал, а один я не справлюсь.
– С кем? Да вы спускайтесь, внизу как-то уютнее и никто никого не уронит с лестницы.
Они спускались, и вместе с ними вновь скользила черноволосая женщина, едва различимая в слегка потесненной фонарем ночи. И все-таки Робер видел каждый ее шаг, каждую складку туники, то есть не видел, а помнил. Она так и будет вечно идти не имеющей конца и начала лестницей, ее невозможно догнать, заглянуть в лицо, спросить о том, чего больше не знает никто.
– Так что я должен натворить? – Салиган утвердил фонарь на бывшем надгробии Франциска. – Не стесняйтесь, я же ваш частичный преемник, у меня даже документ есть!
– Вы же видели нас – меня и Марианну!.. Вы не можете не понимать, о чем я прошу. Рокэ пробудет в Лаик еще день и помчится дальше, к Хербсте. Я ему нужен, зачем – сам не знаю, но остаться не смогу. И я не брошу Марианну там, где она сейчас, место я знаю. Вы мне поможете ее забрать?
– Не-а, – развел лапами дукс. – Для этого нужно разорить гробницу, в которой совершенно точно не осталось ничего привлекательного. К тому же у гроба очень тяжелая крышка.
– Я не прошу разорять ничьих могил! Балинт рассказывал… Алаты и кэналлийцы сжигают погибших на чужбине и забирают пепел. Если я уцелею, то заберу ее в Эпинэ, в старый замок. Я думал, мы будем там жить… Неважно! Это мое дело!
– Угу, только сами вы его сделать не можете.
– Мог бы, не просил.
– Рокэ в сходной ситуации отвечает «все в порядке, я его уже убил». Все в порядке, Проэмперадор, я ее уже забрал.
– Когда?! Куда?
– Когда именно – запамятовал. Вы помните, когда удирали?
– Лэйе Астрапэ!
– Лэйе Абвение. Так помните?
– В ночь на восьмое Летних Молний.
– Тогда Джанис меня осчастливил десятого. Еще пару дней я был по уши занят, потом прихватил любимую урну Коко и занялся.
– Где она?!
– Здесь, вместо Октавии. Сперва я хотел ее пристроить у Рокэ в церквушке, но потом вспомнил это местечко, и как вы тут напоследок грустили.
– Салиган! – Робер шагнул к маркизу, тот по-кошачьи отскочил, выставив вперед руку.
– Не трогайте меня, я – дукс, и я грязный, а полное отсутствие родственников рано или поздно вызывает желание кого-то похоронить.
– Она тут… – никак не мог осознать Робер, – тут…
– Тут саймурская урна и пепел.
Пепел! Пепел кружил над сгоревшими кварталами, где остались Жильбер и Никола. Пепел кружил над раз за разом приходившей в бреду огненной степью… Повелитель Молний опять вырвался, потеряв почти всех, и… он рад, что жив!
Стыдясь своего открытия, Робер стянул перчатку и сдвинул все еще лежащий на разбитом надгробии плащ. В белом мраморе зиял пролом. Плохо соображая, что он делает, Эпинэ сходил за фонарем и вернулся. Дыра была неудобной и не слишком большой, но угол королевского гроба Иноходец разглядел. Рыжий свет медом растекся по полированному кипарису, нежными льдинками замерцал перламутр.
– Я все проверил, – раздалось из дальнего угла. – Старого там не осталось ничего, а нового я класть не стал. Не нужно, чтобы Марианну тревожили спасители того, что барон называет вечными ценностями. Кстати, о Коко. Не подвергайте его искушению вернуть хотя бы одну из постигших его утрат. Я и вам-то говорить не хотел, но вы собрались рыскать по огородам, а огурцы уже отошли.
Все отошло, чего уж там! Надо было что-то сказать, но это «что-то» клубилось в душе невыразимым мерцающим туманом, а нужные слова были залапаны пошляками. Алва, тот мог запеть или отшутиться так, что собеседнику сдавило бы горло, а Робер молча стоял с фонарем, пока не раздались быстрые шаги.
– Рокэ! – Вот теперь слова нашлись, вскипели, хлынули, – Салиган отыскал и похоронил Марианну, она здесь, в гробнице Октавии! Я только попросил помочь, а он уже… Когда люди… Те, кто не мог оставаться в этой злобе, стали сходиться к источнику, я сбежал сюда. Рамон меня нашел у колодца, я не помню, о чем думал, наверное, о деле, о том, как нам уходить, и при этом все равно о Марианне. Поэтому она здесь.
– Следующий раз захвачу цветы. – Ворон подошел к надгробию и вернул плащ на дыру. – Рамон, ты стал еще сентиментальней…
– Тебя! – хмыкнул Салиган. – Да, я сентиментален. Спасая всю жизнь уже упоминавшиеся тут «истинные ценности», невольно становишься менее мерзким. Поэтому я провожу вас до Лаик.
– Прелестный повод, – Алва окинул глазами внутренность храма, после чего заглянул в колодец и перевел взгляд на потолок. – Ро, подойдите-ка. Здесь что-нибудь изменилось? Если не считать гробниц.
Почему-то он вообразил, что колодец высох, а вода стояла у самых краев, качая голубые холодные звезды. В Барсине – Фульгат, здесь – Найер, и тоже невозможно яркий. Эпинэ не удержался, опустил руку в прозрачную стужу, зимой поток не принесет лилий, их просто нет.
– Колодец не изменился… Как странно!
– Что именно?
– Здесь он настоящий, в Барсине – обманка, а со стороны не отличишь. И звезды отражаются одинаково, четче, чем на небе.
– Особенно если учесть, что неба здесь нет. – Рокэ тоже коснулся воды и быстро провел мокрыми пальцами по лицу. – Доберемся до Кольца, напишите Арлетте. Она вас любит, и ей от вас теперь скрывать нечего.
– Напишу, – пообещал Робер. Как Ворон с наследником змеюки-Бертрама, а теперь еще и Салиганом умудрились не просто влезть в душу, но и согреть ее, Иноходец не понимал, просто рядом с болью угнездилось нечто, не дающее захлебнуться потерей. С первого же дня невидимого вдовства, когда он очнулся в уже разобранном лагере, помня безумный разговор у реки и не зная, был ли тот на самом деле. Если да, жизнь становилась окончательно пропащей, но дожить ее было нужно хотя бы в память Левия и Никола.
5
Дожить… Для начала попробуй хотя бы встать! Робер зашарил по земле в поисках перевязи, нашарил Котика, тот как-то странно гавкнул и осторожно прихватил погладившую его руку, не давая подняться. Эпинэ не противился, лежал и смотрел в облака, сам не зная, чего ждет. Оказалось, Ворона.
– Я вам не снился, – сказал тот, протягивая перевязь. – Готти, пусти. Вставайте, сударь, здесь неплохо, но лучше оставить этот берег за спиной. Дракко оседлан. Вот, выпейте… Валме с вином вы не дождались, а от одной касеры голова не болит.
Робер выпил и сел в седло. Марианна умерла, он жил и куда-то ехал, уже не мечтая о ставшем ненужным доме. Ближе к вечеру с ним поравнялся Алва, но ничего не сказал, просто пристроился рядом. Сперва маршал молчал, потом принялся вполголоса напевать. Наверное, это было привычкой, ведь он пел даже в тюремной карете.
Золото осенней степи, конский топот, серебро с чернью Старого парка, стук трости, стук копыт, невидимое солнце и только песня все та же. Чужая, непонятная и при этом чуть ли не родная. Как Старая Барсина.
– Рокэ, я давно хотел спросить, о чем эта песня?
– О пока еще не любви. Говорят двое – она и он. На талиг наши кантины звучат странновато, но вы поймете. Постойте-ка…
Полон день тревоги, а закат – огня.
– Всадник одинокий, пожалей коня.
Засыпает ветер и встает луна,
Всадник одинокий, я в ночи одна…
«Я в ночи одна»… Это могла бы сказать, прошептать, простонать Лауренсия среди своих непонятных растений, а Вицушка попросила бы пожалеть коня. И Матильда, стань она юной – тоже. Пусть будет счастлива с бровастым епископом, вот уж кто любит жизнь, и этой любви достанет двоим!
Ищет тополь ветер, стынут капли звезд,
От луны до песни протянулся мост;
Ледяная зелень предвещеньем дня…
– Женщина ночная, позабудь меня!
Он хотел забыть, он просил забыть, да что там забыть! Он умолял и приказывал бежать, и Марианна подчинилась… У Катари было слабое сердце, а смерть пришла к ней на острие кинжала. О сердце Звезды Олларии никто не думал, и меньше всех она сама, а оно не выдержало ужаса, сквозь который пришлось пробираться. Баронесса пережила чудовищную дорогу, но не отдых. Как лошадь, которую загнали. Ужас загнал… Марианна не умерла – ее убили, как и Левия, и Никола с Жильбером. Пожары бы не вспыхнули, а болезнь спала бы годами. Жозина бы тоже жила, если б не тетка Маран, а Мараны – если б служанка меньше любила госпожу. Все они могли уцелеть, но смерть сказала: «Мое!»
– Рокэ… Сколько раз я обязан вам жизнью?
– Мне – нисколько. Вы цените жизнь, даже когда она ведет себя с вами мерзко, и жизни становится стыдно. В конце концов, вы будете счастливы, иначе зачем бы светило солнце?
– Солнце?
– Луна, звезды, костры, свечки… Догоняйте или… страдайте!
Посылать коня с места в карьер Алва умел, Робер тоже, а Дракко хотел бежать и за Соной, и просто так. В лицо ударил ветер, зазвенела под копытами степь. Марианны не было, а он жил, Марианны не было, а он гнался за черным ветром и хотел жить, жить, жить!
Скрещены дороги, за спиной рассвет… – Всадник одинокий, ночи больше нет.
– Марианна могла бы вас полюбить! Когда вы ушли… Выиграли у этого Килеана и ушли.
– Нет.
– Она мне сказала.
– Она ошибалась, Ро. Нужно любить тех, кто готов остаться, баронесса это в конце концов поняла. Вас вообще любят, именно как вас… Без сапфиров, морисков-убийц и страшных слухов, вам они без надобности.
Опять запел… А ночь кончается вместе с парком. Ушли в заросли кошки, ветер стал пахнуть дымом. Впереди полумертвый город, позади, за поющей уже не людям водой, могила и колодец со звездами. Рокэ сюда вернется с цветами, он обещал, а вот ты просто ушел.
Скрипнет зло подпруга, звякнут удила,
– Я тебя забуду, я тебя ждала…
– Я не хочу возвращаться, – громко сказал Робер. Не Алве, но герцог обернулся. – Ни в Лаик и ни сюда… Вообще.
– А вам и не к кому, – утешил Ворон. – Не разбазарьте свою свободу, из нее может выйти отличное счастье. Со временем.
За спиной – дорога, впереди закат
– Женщина ночная, я приду назад…
Санкт-Петербург – Москва, 2010–2016
notes
