«Весенняя птица!» – проорал сверху папаша Симон, и Олаф привычно кивнул, подтверждая, что слышит. В лицо впивался ледяной шван, развевая офицерские шарфы, было радостно, тревожно и ужасно хотелось самому влезть на мачту. Чтобы видеть.

– Лейтенант, – Ледяной с не присущей ему усмешкой протянул адъютанту трубу, – поднимитесь в «гнездо» и убедитесь лично, что это именно Бюнц.

Фок Фельсенбург отдал честь и ухватился за вантину. Адмирал цур зее не знал, что приказывает рейтарскому капитану, но разве одно исключает другое? Они идут выручать Южную армию, и к кошкам обиды! Да, Бруно и бабушка Элиза поступили с Олафом, как свиньи, то есть как политики, но ведь обошлось. Сейчас не до сведения счетов, сейчас главное – опередить предателей, а затем и остановить. Хорошо, Бюнц очередной раз начхал как на приказы, так и на опасность угодить на Мокрой тропе в два огня. Ничего, прошел: в светлом круге лихо вздымались знакомые мачты. Вместе с «Птичкой» они продержатся до подхода Бешеного, особенно если вернется ведьма, должна же она, наконец, вернуться!

На всякий случай Руппи со всем тщанием оглядел горизонт, после чего перевел трубу на «Весеннюю птицу» и не враз поверил своим глазам. У носовой фигуры была та самая голова, которую он оттяпал «львиным» палашом!

– Это не Бюнц! – выпалил Фельсенбург, чуть ли не слетая с мачты, – это… Леворукий знает кто!

– Именно, – адмирал цур зее успел переодеться в красное и черное. – Здесь самим собой остаетесь лишь вы. Надеюсь, ваш конь оседлан?

– Вам следует поторопиться, – подхватил брат Орест. Адрианианец был в капитанском мундире и держал под уздцы вертящую задом Гудрун. – Морок захромал. Не было гвоздя, потерялась подкова… А ну шевелись, лежебоки! К крабьей теще захотели?!

На Фельсенбурга никто не кричал, но торопиться следовало и ему. Что делать, если эти дурацкие бошки может рубить лишь он? Пришпоренная Гудрун подпрыгнула, норовя ухватить за хвост пролетавшую кавиоту, не смогла, только зубами клацнула, и длинными прыжками понеслась звенящим подмороженным лугом. Это было прекрасно, но полностью отдаться удивительной скачке мешало недоумение. Если ему вместо коня привели кошку, значит, все стали мельче мышат, и как в таком случае прикажете воевать? Руппи вгляделся в приближающиеся деревья, те вроде остались прежними. Значит, это не он измельчал, а Гудрун выросла, ну так вперед!

Пушистая красотка хихикнула и пошла боком, будто приснопамятный Краб дядюшки Мартина, в глаза ударило голубоватое солнце, Фельсенбург чихнул и проснулся. В палатке. Солнце в самом деле пробралось сквозь незамеченную вечером дырку, и правильно сделало: одолженные Бруно – главный охранитель командующего должен знать точное время – часы показывали без двадцати десять, а Руппи лег, вернее, рухнул около шести. Четыре часа, кои фельдмаршал пожаловал своему стражу, истекали, и лучше было явиться, не дожидаясь посыльного. Руперт потряс головой, отгоняя в прямом смысле кошачий бред, и взялся за сапоги – снимать мундир фельдмаршал вчера запретил лично. Бруно ценил крахмальные манжеты, но не дороже собственной шкуры, шкуру же караулил Фельсенбург с палашом, а сталь не мнется. Побриться, впрочем, стоило, да и времени хватало… Руппи высунулся из палатки и потребовал горячей воды. Утро, не в пример ночи, выдалось ясным, даже не верилось, что вечером все сожрет туман; когда ясно, во многое не верится.

Капитан смотрел на бивачную суету, и похожую, и не похожую на вчерашнюю с позавчерашней. С холмика, на котором обосновался фельдмаршал и те, кого он желал иметь под рукой, лагерь казался чуть неряшливым – и палатки стоят кривовато, и лошади не отогнаны, но вообще-то встали неплохо!

Так и не поверивший Луциану до конца, Бруно все же оставил прежние позиции и отошел почти к самой трясине, где и развернулся фронтом сразу и к эйнрехтцам, и к горникам. Один фланг Южной армии прикрыли болота, второй – приличных размеров овраг, образованный местной речушкой. Дело было за врагом, который мог явиться той же ночью, а мог обойти залезшего в мешок фельдмаршала и направиться туда, где ему нравилось больше.

Командующий со свитой не откровенничал, но рота охраны, как ей и положено, охраняла, а капитан Фельсенбург торчал рядом с Бруно и тренировал мозги на услышанных приказах. По всему выходило, что старый бык посторонился, пропуская Гетца к эйнрехтцам. Дескать, объединяйтесь, господа предатели, и катитесь к Савиньякам, а мы выждем и пойдем, куда собирались. Только вот господа предатели могут предпочесть фрошерам Бруно. Армия, о которой рассказали торговцы, при ближайшем рассмотрении оказалась куда ближе и куда больше, чем представлялось. Эзелхард, как выяснилось, уже был в руках китовников, а перекрыть дорогу шириной в десяток шагов достанет и батальона, который на пару с горниками поставил бы Бруно в два огня. Фельдмаршал вывернулся, только надолго ли?..

Когда явился папаша Симон с котелком, Руппи прикидывал, сколько при их обозе можно просидеть в болотах без риска съесть сапоги и друг друга. Выходило, не слишком-то и долго.

– Доброго утра, господин капитан, – поздоровался палач, – ваша вода. Завтрак будет холодным.

– Переживу. Новости есть?

– Рауф в поиске, затемно уехал, а так…

«Так…» было ожидаемым. Папаша Симон втираться в доверие умел, может быть потому, что оное доверие оправдывал. Капралы и сержанты вовсю откровенничали с господином Киппе, которого полагали личным слугой Фельсенбурга. Нет, заплечных дел мастер не врал и не скрывал своего ремесла, но и не распространялся о нем. Он больше слушал, чем говорил, и к тому же оказывал услуги – менял повязки, рвал зубы, чинил амуницию – и все с обстоятельным благодушием. Вояки такое ценят, и Руппи знал то, что до ушей старших офицеров доходит редко.

– …не понимают они, с чего мы с места сорвались, – папаша Симон подал чистое полотенце, – вот и сочиняют, а половина неприятностей от того, что тем, которые думают, не понять, правильно начальство делает или нет.

– Начальство само не знает, – обрадовал налюбовавшийся за ночь на фельдмаршальские сомнения Руппи. – Зря ты со мной отправился, сидел бы в Хексберге да радовался.

– Никак нет! – отрезал Киппе. – Безделье противно Создателю, а член гильдии на фрошеров работать не может – из мастеров исключат, да и нет у них там…

– Руперт! – лопоухий Пауль, самый болтливый из адъютантов Бруно, начал говорить еще по ту сторону полога, – к фельдмаршалу! Вернулся Рауф, эти скоты затеяли переговоры, представляешь?! Звали самого, только жирно больно, едет Рейфер… А фок Гетц, жаба такая, с китовниками-таки снюхался, так что спасибо твоему адрианианцу. Эх, и влетели бы мы! Представляешь?!

– Не тараторь! – прикрикнул Руппи. – Я должен явиться к фельдмаршалу, или еще что-то?

– «Что-то», и немалое! Рейфер наотрез отказался ехать без тебя, так и заявил! Он, дескать, недостаточно храбр, чтобы говорить с китовниками без Фельсенбурга за плечом. Представляешь?!

– Пытаюсь, – вышепоименованный Фельсенбург принял из рук папаши Симона перевязь. Представить Рейфера было нетрудно, куда трудней было понять, как вылезти из болотного мешка.

Ли откровенно дурачился, и ничего с этим поделать Эмиль не мог. На чужие предчувствия ядовитый змей плевал, а если даже и нет? Братец решил идти до конца, и удержать его выходило, лишь дав по башке.

– Если ты уверовал в предначертания, – Лионель нахально зевнул, – вспомни хотя бы сказки. Судьбу можно схватить за шкирку, но удрать от нее не выйдет, как и спрятаться. Ты-то сам, о брат мой, собираешься помереть от старости среди потомства, плаксивых дам и лекарей?

– Не знаю, – огрызнулся маршал Запада, – не думал!

– Вот и я не думаю… О, Сэц-Алан. Сейчас что-нибудь доложит, хорошо-то как!

– Монсеньор, – буднично сообщил адъютант, – здесь епископ Прокопий, он настаивает на личной встрече.

– Впусти… – Ли проводил Сэц-Алана взглядом и потянулся. – Не думал, что этот, как выражаются бергеры, черный грач может обрадовать.

– Вот и радуйся, а у меня дел невпроворот! Из-за тебя, между прочим. Кто меня на неделю инспектировать сугробы выставил?

– А кто меня страшным Понси на ночь глядя пугал? – Он кончит ухмыляться или нет?! – Ты просто обязан остаться, у меня с епископом ничего общего нет, а у тебя есть. Дебош в святом месте.

Искать, чем швырнуть в обормота, было поздно – преосвященный уже вплывал в кабинет. Сейчас он выглядел вальяжно и при этом сурово, не то что прошлый раз. И эта рожа пыталась вытащить под пистолетное дуло Ли!

Эмиль узнал о посланном к Проэмперадору служке задним числом, а узнав, озверел. В отличие от братца, которого выходка пьяного поэта разве что слегка позабавила.

– Ваше преосвященство, вы хотели меня видеть?

– Да, сын мой, – сдержанно подтвердил Прокопий. – Признаться, я ожидал твоего визита, но вчера минуло десять дней. Видимо, вы слишком озабочены армейскими делами.

– Вы правы, – Лионель указал гостю на кресло, и тот величаво уселся. Он либо не опасался леворуких, либо очень чего-то хотел, а непреодолимые желания приводят к сговору с Врагом. Так учит Церковь Ожидания, как ее ни называй.

– Сын мой, – повторил епископ, утверждаясь средь кожаных подушек, – я пришел узнать, должным ли образом наказан офицер, равно оскорбивший и Создателя, и помазанников Его?

– Равно? – слегка удивился Ли. – Мне так не кажется.

– Ваш офицер ворвался в храм и, угрожая оружием, требовал воздать королевские почести какому-то стихотворцу. Мало того, он поднялся к самим Вратам, что само по себе является тяжелейшим преступлением, но это было лишь началом. Этот человек…

– Читал бездарные вирши и, судя по отзывам, делал это отвратительно, – Лионель щелчком расправил манжет, и Эмиль понял, что брат тоже на взводе. – Кроме того, корнет Понси виновен в неподобающем для офицера поведении, вымогательстве под угрозой оружия и потере бдительности. Помазанников Создателя он, тем не менее, не оскорблял, ибо чтит усопшего Барботту превыше земного и горнего. Возможно, чрезмерное преклонение перед дурными поэтами и следует приравнять к ереси, но только – возможно. Зато очевидно, что Создателя и помазанников Его оскорбили вы.

– Сын мой…

– Моим отцом был маршал, – Ли дернул звонок. – Вам не следовало приходить, епископ. Я в самом деле занят и потому, не видя вас, счел историю с Понси недостойной внимания. Как сейчас понимаю – ошибочно. Понси офицером больше не бывать, но вы, не случись этой встречи, могли остаться епископом, что недопустимо. В мирные времена вам подобных еще можно терпеть, но мы воюем, и война ближе, чем кажется из Аконы.

– Я молюсь… Я неустанно молюсь за воинство Талига. И лично за вас… Вы не можете, не должны недооценивать помощь, которую я… олларианская церковь оказываем властям предержащим.

– Вас я оценил, – холодно заверил Лионель. – Вы способны убедить лишь в том, что Церковь – ответ Леворукого Создателю.

Адъютанты Проэмперадора кошек не считали: Сэц-Алан уже торчал на пороге, ожидая, что Проэмперадор потребует вина, шадди или Понси, однако брат лишь щурился на вжавшегося в кресло труса. Совсем как мать.

– Если в Акону войдет враг, любой враг, вы сделаете все, что он потребует, – чеканил Лионель. – Сперва – чтоб спасти свою шкуру, потом – чтобы спасти свой сан со всеми причитающимися благами. Вы не только пустите во Врата любого, кто озаботится сунуть вам в нос пистолет, вы станете молиться хоть за дриксов, хоть за дуксов, и проклинать Талиг. Не забывая при этом переваливать чужие подлости и собственное предательство на паству.

– Это было распоряжение регента… его высокопреосвященства… Агния! Мы не могли его не исполнять!

– Кажется, я это уже слышал. Кажется, от тех, кто удрал с Колиньяром, а может, и от самого Колиньяра. Сэц-Алан, вызовите конвой. Бывший епископ Аконы Прокопий отправится в Бергмарк и останется под присмотром маркграфа, пока его судьбу не решат герцог Алва и его высокопреосвященство Бонифаций. Выезжать завтра, подорожную и другие документы забрать у Райнштайнера.

– Вы… – затрепыхался враз растерявший и вальяжность, и суровость пастырь, – вы меня не так поняли!.. Я не настаиваю на наказании вашего офицера… Я готов простить…

– Прощением займетесь в Бергмарке. Если вы, паче чаяния, веруете, у вас будут изумительные условия для молитв – горы, как известно, ближе к небу. Сэц-Алан, помогите этому человеку встать, у него что-то с ногами.

Помощь и впрямь требовалась: клирика била дрожь, однако злобе в его глазах позавидовал бы сам капитан Оксхолл. Адъютант выволок епископа из кабинета, как выволакивают пьяного, но закрыть дверь не смог, это пришлось сделать Эмилю. На душе стало пакостно, и жутко захотелось распахнуть намертво заклеенное окно. А может – разбить? Пусть выветрится…

– Погань, – Лионель пинком отправил провонявшее епископом кресло в угол комнаты. – Сильвестр меня звал по титулу и порой по имени, в отцы, хоть бы и духовные, не набиваясь. Все-таки он был умен, по крайней мере вначале. Ты узнал?

– Кого?

– Бесноватого. Правда, не расцветшего.

– Мерзко мне стало, – не стал кривить душой Эмиль, – чудом окно не разбил, но бесноватый бы бросился.

– Он не настолько загнан в угол, чтобы забыть старые привычки. Любовник Гизеллы, хоть и был боевым офицером, сорвался, лишь когда его принялись вязать. Церковная крыса всяко продержится дольше, впрочем, запустим-ка к преосвященному Герарда. Во избежание сомнений.

– Ну избежишь ты их, а дальше?

– А дальше достойный пастырь будет утешать Колиньяра и иже с ним. Не помешает почетче определить границу между бесноватыми и просто обнаглевшими мерзавцами. Повезет, заодно и от будущего суда избавимся, уж больно неаппетитным он обещает выйти.

– Думаешь, Колиньяры сбесятся?

– Хотелось бы, но их с Манриками Сильвестр раскормил без всякой зелени. Пойдем, проедемся, что ли, сил нет тут сидеть!

У кочковатого топкого луга имелось неоспоримое достоинство – тот, кто добирался до его середины, становился неуязвим для засевших по краям стрелков. Очень удобно, если ты собрался говорить с подонками. Руппи на всякий случай проверил, как ходит в ножнах клинок, и вслед за Рейфером тронул коня. С противоположной стороны двинулась похожая кавалькада – генерал, увы, единственный, и конвой. Дюжина солдат и офицер… Вряд ли с выучкой от Ринге.

Всадники съезжались церемониальным шагом. Фельсенбург сдерживал так и норовящего вырваться вперед Морока, попутно прикидывая, не зарубить ли фок Гетца, благо перебежавший к временщику подлец подлежал казни хоть по дриксенским законам, хоть по варитским. Как и куда бить, Руппи представлял, только дальше-то что? Будь фок Гетц главным, его смерть могла бы вправить подчиненным мозги, но китовниками распоряжается эйнрехтский командующий.

Старший приятель младшего Марге, прыгнувший в столичные коменданты, оттуда – в Замок Печальных Лебедей и, наконец, в фельдмаршалы, разговаривать передумал, о чем и сообщил отвозившему ответ Бруно адъютанту. Дескать, он, Мориц-Максимилиан-Михаэль граф фок Ило-унд-Неттесшверт, согласен на личную беседу с принцем Зильбершванфлоссе, а у Рейфера не тот чин, титулу же и вовсе полтора года. Впрочем, к гонору вполне могла прилипнуть осторожность, а повод для опасений у фок Ило имелся, уж это-то Руппи знал точно. Живым урод с луга бы не ушел.

– Капитан, – Рейфер внезапно придержал лошадь, дав Мороку повод победно вскинуть голову, – я должен объясниться. Никогда не считал себя трусом, но после Марагоны я боюсь. Не знаю, как со страхом у вас, но вы лишены предрассудков и знаете, что делать с китовниками, вот я и настоял на вашем присутствии. Когда все закончится, постараюсь не остаться в долгу.

– Вы мне ничего не должны, – не будь Рейфер генералом, Руппи бы отмахнулся. – Когда адмирал цур зее Кальдмеер после освобождения из плена… гостил в Южной армии, вы отнеслись к нему с пониманием. Я запомнил.

– Мне говорили, что Фельсенбурги всегда платят долги.

– Это не наш девиз. Долги слишком часто исключают друг друга. – И тогда приходится выбирать между Олафом и мамой, между правдой и присягой, между азбучными истинами и здравым смыслом. Ему повезло с выбором: Олафу грозила смерть, а мама просто плакала, но когда-нибудь ставки сравняются…

– Я все больше понимаю, почему вас ценят «львы». – Рейфер чуть привстал в стременах, разглядывая тех, с кем предстояло говорить. – Вы должны быть знакомы с Гетцем.

– Мы могли видеть друг друга. – Даже наверняка видели, на именины Девы Дриксен приглашали всех генералов, а в карауле стояли наследники знатнейших фамилий. – Только вряд ли командующий Горной армией обратил внимание на фенриха.

– У вас очень запоминающийся взгляд.

– Он стал таким после Хексберг.

Или после шекских боен? В любом случае искал старого Канмахера и сговаривался с дошлым шкипером не тот Руппи, что смеялся на палубе «Ноордкроне».

Арно после рубки у Трех Курганов и плена тоже стал другим, хотя до брата ему ой как далеко! Чтобы смотреть так, как смотрит старший Савиньяк, обычного разгрома мало, да и не проигрывал черноглазый фрошер никому. Или проигрывал, но об этом знает только он сам?

– Будь перед нами командующий этой нечистью, – прервал молчание Рейфер, – я бы приказал вам его убить. Таков был мой первоначальный план.

– И мой, – признался Руперт, не отрывая злобного взгляда от сопровождавшего фок Гетца офицера в мундире горного егеря. – Увы, фок Ило предусмотрителен.

– Неудивительно. Нас загнали в угол достаточно надежно, чтобы мы забыли о правилах. Бруно не от хорошей жизни отдал вас мне, наверняка надеялся, что Фельсенбург подтвердит свою репутацию, но смерть горной погани нам ничего не дает. В отличие от смерти фок Ило.

– Да, – согласился Руппи, – не беспокойтесь, Гетца я не убью.

Рейфер молча кивнул – китовники были уже слишком близко. На первый взгляд они бесноватыми не казались, ну так и затеявшие сместить Бруно умники пеной не исходили.

Фок Гетц напоминал Олафа в лучшие его минуты – когда Ледяной видел победу и знал, как ее схватить. Хмурящийся за генеральским плечом капитан походил бы на Зеппа, если б друг внезапно стал предельно мерзок. Негаданное сходство пришпорило и без того бьющую копытом ярость, но Фельсенбург сдержал как себя, так и вновь прижавшего уши Морока.

– Я готов вас выслушать, – Рейфер заговорил первым и обошелся без расшаркиваний, что было совершенно правильно.

– Для начала пожелаю доброго утра, как вам, так и будущему брату будущего кесаря, – улыбнулся горник. – Если бы командующего поставили в известность о присутствии наследника Фельсенбургов, он был бы здесь.

Как жаль!.. Как жаль, что фок Ило остался в неведении, потому что второго шанса одним махом обезглавить китовников не будет.

Предатель, все еще улыбаясь, ждал ответа, и Руппи заставил Морока отшагнуть – капитан сопровождает генерала и откроет рот лишь по его команде.

– Господин фок Фельсенбург, я сказал что-то обидное?

– Согласно уставу, – отрезал Рейфер, – офицер во время переговоров может отвечать на вопросы лишь с разрешения старшего, каковым в данном случае являюсь я. И я напоминаю вам – пока великие бароны не сказали иное, кесарем Дриксен остается малолетний Ольгерд из дома Зильбершванфлоссе.

– Великие бароны не могут говорить за всех варитов. Капитан Фельсенбург, – горник опять улыбнулся, – если вам угодно молчать, молчите. И думайте, насколько я знаю, вы это умеете отлично, а время у вас, именно у вас, пока есть. Господин Рейфер, я уполномочен довести до сведения командующего Южной армией предложения фельдмаршала фок Ило-унд-Неттесшверта.

– Такого фельдмаршала в кесарии нет. – Рейфер был само спокойствие. Те, кто признаются в несуществующей трусости, владеют собой лучше крикунов вроде покойного Троттена. Хорошо, хоть эту дрянь повесили, плохо, что живую нечисть папаше Симону так просто не отдашь.

– Такой фельдмаршал есть в Дриксене. – Горник даже не думал беситься, говоря по чести, он держался просто отлично. – Господа, раз уж вы здесь, имейте терпение. Я слышал о вас, Рейфер, вы не знатней меня. В последние два года вы стали любимцем Бруно и считаете себя ему обязанным, но так ли это? Старик – принц крови, однако он не побеждал, пока рядом не появились вы. Я за свои слова отвечаю: чтобы получить чин полковника, таким, как мы, надо стать на голову выше титулованных болванов. Чтобы стать самым паршивым генералом, нужны маршальские мозги и покровитель. Чтобы получить авангард или арьергард, требуется стать мозгами покровителя. Я слышал, что на море бывает иначе, но мы с вами ходим по земле.

– Господин фок Гетц, – Рейфер не прервал предателя, но умело воспользовался паузой. – Что вы имеете передать фельдмаршалу Бруно?

– Прежде всего я желаю довести до его сведения мнение Горной армии. Мы годами оттаскивали от Южной армии бергеров и ноймаров, не рассчитывая даже на справедливый пенсион. Награды и чины были для тех, от кого ждали великих побед, а мы грызли зубами эти поганые скалы и уходили в отставку безрукими полковниками с больной спиной. Нас не благодарили, но мы знали, что нужны, что без нас Дриксен не только не получит Южную Марагону, но и Северную потеряет. И мы стояли. Знатные, богатые, честолюбивые шли кто на флот, кто в гвардию, только мы служили не себе, а Дриксен и не слишком часто вспоминавшим о нас кесарям.

– Вы жалуетесь?

– Уже нет. Господа, я все же прошу меня дослушать. Мы слишком долго молчали и служили. Так долго, что оказались в одной цене с лошадьми, но мы бы пережили и это, если б нас не предали, вы не предали, сговорившись за нашими спинами с фрошерами.

Бруно Зильбершванфлоссе счел столичные интриги важнее Марагоны, которая была у него в кармане. Наша кровь, да что наша, кровь, пролитая у Трех Курганов, для него ничто, главное – удержать власть. Рейфер, мы знаем, кто ударил в спину фок Греслау, не дав ему вернуть Марагону. Вы выполнили распоряжение Бруно и потому неподсудны, но вы предали Дриксен и тех, кто за нее погиб. Я, выбирая, между старым интриганом и отечеством, выбрал отечество.

Похожий на Олафа генерал ждал ответа и Руппи знал, что отвечать, но когда говорят генералы, капитаны молчат. Или стреляют. Желание убивать становилось все сильней и все глупее. Подуставшие от стояния кони пытались приплясывать, топча полегшую траву, в небе торопился на юг кто-то запоздавший. Лохматые журавки?

– Вас связывает верность, – проклятье, горник смотрит не на генерала, а на капитана! Дружески так смотрит, со значением… – и я вас понимаю, только на другой чаше весов величие Дриксен. Объединив наши силы, мы получим армию, которой фрошерам противопоставить сейчас нечего, и спасем нашу и вашу победу. Вы отлично начали кампанию, но, не поняв, что произошло в Эйнрехте, почти все потеряли. Возможно, тому виной возраст принца Бруно и его принадлежность к дому Зильбершванфлоссе…

– Я не уполномочен обсуждать командующего Южной армии, – голос Рейфера все еще звучал ровно. – И я не понимаю намеков. Что именно вы имеете нам предложить?

Все так благородно, все так по-седоземельски. Фок Ило не желает кровопролития – вождю всех варитов нужны все вариты, по возможности целые, вооруженные, хорошо обученные и, само собой, верные. Неверных предполагается отправить к Торстену, но не сразу. Предводитель китовников дает главе дома Зильбершванфлоссе восемь дней, по истечении каковых обещает разбить и казнить. Впрочем, Бруно со своими офицерами числом до семи десятков в любое время вправе покинуть армию и отправиться куда сочтет нужным. Положив шпагу, причем навсегда.

– Принц Зильбершванфлоссе может быть либо фельдмаршалом Дриксен, либо мертвецом, либо забывшим об оружии стариком. Четвертого не дано. Те, кто сочтут, если сочтут, своим долгом последовать за Бруно, теряют звание воина Дриксен и навсегда становятся не имеющими права на меч слугами. Вне зависимости от того, сколь древен их род и велики прошлые заслуги. Это, капитан фок Фельсенбург, в полной мере касается и вас.

Ответить бы, но порой лучший ответ – молчание и повиновение начальству, благо оно приличное.

– Я доведу услышанное до сведения фельдмаршала.

Прощаться Рейфер не стал – зачем прощаться, если ты не здоровался? Генеральский зильбер принял с места легким галопом, Руппи слегка задержался. Из-за имевшего наглость походить на Зеппа егеря и из-за себя. Знай Руперт фок Фельсенбург, что своими победами вражеский фельдмаршал обязан этому вот генералу с седыми висками, генерал бы к фельдмаршалу не вернулся.

Развернув Морока так, чтобы пуля, если она будет, до Рейфера не долетела, Руппи уставился на парня в горном мундире, и поганец расценил это по-своему.

– Вы должны быть с нами, – объявил он. – Вы станете нашей гордостью, когда поймете, что Фельсенбург – варит, а не прислужник Бруно! Мы слышали, как вы деретесь… Вы защищаете не тех, но вы делаете это, как истый потомок Торстена. О вашем ударе говорят по всей армии. Вас примут с радостью и ни о чем не спросят. Едемте!

Что Руппи бы хотел, так это показать ублюдку пресловутый удар. Первый и последний раз показать, но не убивать же капитана, отпустив генерала. Будущий брат кесаря оскалился, то есть, конечно же, улыбнулся.

– Фельсенбург не может прислуживать внезапно осмелевшей столичной сволочи. Для этого я слишком потомок Торстена, а ваш Марге… Будет висеть, как висел Бермессер, клянусь ведьмами Хексберг.

Мориск понял хозяина прежде, чем тот дал ему шенкелей. Дареная молния ринулась вперед, в несколько прыжков догнав невозмутимого Рейфера.

– Вы все-таки что-то им сказали, – заметил генерал. – Зря.

– Я не сказал, я ответил. Мой палаш просто жить им спокойно не дает!

– В любом случае отстали вы намеренно. Зачем?

– Они могли выстрелить вам в спину, я бы на их месте так и поступил. Господин Рейфер, победы Бруно в самом деле ваши?

– Нет, хоть я им и способствовал, – вот теперь Рейфер улыбнулся. – Переправа через Хербсте и Прибрежный курган – немного мои. Сам я там не был, просто нашел, как скрыть атаку пехоты.

– И это решило все!

– Нет, капитан. Похоже, вам никуда не деться от вашего подвига, но головы рубит не палаш, а тот, кто его держит. Я, если угодно, палаш Бруно, не меньше, но и не больше. Кампанию мне не выиграть, что бы китовники ни пели. Кстати говоря, они это любят. Объяснять, какие мы толковые, какой Бруно старый, как нас не ценили… Может, и не ценили, только это не повод терять совесть, хотя вряд ли она у них водится.

– У Марге прежде не водилась и вряд ли завелась теперь, – заверил Руппи, и Рейфер кивнул. Поле кончилось, а с ним и странный разговор, хотя в последний год странными были чуть ли не все разговоры и все собеседники.