Глава шестнадцатая

Они прилетели в Москву днем. Почти все время Дронго просидел в кресле, закрыв глаза. Рахимова иногда поглядывала на него, но так и не решилась ничего спросить. Уже когда самолет наконец приземлился, она сказала:

– Водку сегодня вы не пили. Видимо, не так боялись, как обычно, хотя нас достаточно сильно потрясло.

– Разве? – удивился Дронго. – Значит, я просто не заметил.

– Я не совсем поняла, почему вы так странно вели себя в колонии, – призналась Наира. – Кричали, ругались, заставили его плакать. Что именно вы хотели узнать?

– Уже узнал все что хотел, – грустно признался Дронго, – и, к сожалению, чем больше узнаешь, тем хуже. Кажется, в Библии написано, что знание порождает скорбь.

– О чем вы говорите?

– Пока это только моя гипотеза. Вас будет встречать служебная машина?

– Конечно. Я хочу вас предупредить, что подполковник Некрасов собирается писать рапорт по поводу вашего поведения. Он считает, что вы не имели права унижать и оскорблять осужденного.

– Полагаю, что он прав. Я действительно не имел права так себя вести.

– Тогда почему? Я чувствую себя глупой школьницей рядом с вами. Ваши мысли и действия мне иногда абсолютно непонятны.

– Такой я странный человек, – согласился Дронго. – Вам, наверное, не понравилось мое поведение. Извините, что так грубо себя вел и едва вас не подставил. Мне было важно ввести его в такое состояние. У меня ведь нет амитола или пентатола, с помощью которых можно разговорить любого осужденного.

– Вы говорите с таким вызовом, словно осуждаете нас.

– Не осуждаю. Понимаю необходимость. И точно знаю, что подобные фармакологические пытки применяют уже давно и во всем мире, в самых демократических странах. Англия, Франция, Америка, Россия, Израиль – кто следующий? Даже в Испании после известных террористических актов на мадридском вокзале Аточа проверяли некоторых баскских сепаратистов с помощью этих препаратов. Правительство премьера Аснара так долго не признавало очевидного, уверяя, что это дело рук басков. В результате правые потеряли голоса на выборах, и к власти в Испании пришли социалисты. Так тоже иногда бывает, когда долго и много лгут, даже во имя интересов страны.

– Что вы собираетесь делать завтра?

– Мне бы хотелось увидеться со вторым осужденным, но боюсь, что этого не случится.

– Почему? – не поняла Наира.

– Он не сможет со мной встретиться, – загадочно ответил Дронго.

– Я уже сказала, что мне сложно бывает уследить за ходом ваших мыслей, – призналась она. – Почему вы так непонятно говорите?

– Это тоже пока только мои предположения, – ответил Дронго, – но вы не обращайте внимания на мои слова. Я просто старый меланхолик и мизантроп. Закажите билеты, и мы полетим в Барнаул.

– Там вы тоже будете кричать и оскорблять осужденного?

– Боюсь, что наша встреча сорвется, – снова предположил Дронго.

– Я закажу нам билеты и попрошу оформить разрешение на встречу. Там будет легче, эта барнаульская колония строгого, а не особого режима, – недоуменно пожав плечами, сказала Наира.

– Действуйте, – кивнул Дронго. – Надеюсь, что в Барнауле не будет подполковника Некрасова.

– Какая вам разница? – улыбнулась она. – Будет другой подполковник. Разве это вас останавливает?

– Нехорошо, если после каждой моей поездки на меня будут писать рапорты. Вашему начальству это может не понравиться.

Они вышли из терминала, и он, взяв ее руку и пожимая ее, произнес:

– За нами наверняка следят, но все равно спасибо. Без вас мне было бы страшно и грустно. И еще: извините меня за мое поведение в колонии. Просто так было необходимо.

Они попрощались и разошлись по своим автомобилям. Дронго позвонил Эдгару Вейдеманису из машины:

– Как у нас дела?

– Ты, как обычно, прав, – сообщил его напарник.

– Я был в этом уверен почти на сто процентов. Давай приезжай ко мне, нужно поговорить.

Вейдеманис приехал через час, когда Дронго уже успел принять душ после поездки и сидел в кабинете, просматривая нужную информацию на компьютере. Эдгар протянул ему конверт со своей запиской. Дронго прочел ее и кивнул в знак согласия. Затем протянул напарнику другой конверт и приписал: «На самый крайний случай».

Эдгар взял конверт и, нахмурившись, быстро написал: «Ты играешь с огнем. Это может быть очень опасно».

«Я знаю, – в ответ написал Дронго, – но это наш единственный выход остаться живыми».

Вейдеманис согласно кивнул, убирая конверт в карман. Они прошли на кухню.

– Как твоя поездка? – наконец спросил Эдгар.

– Тяжело, – признался Дронго. – Шесть часов туда и шесть обратно. Плюс изнурительная дорога из Читы до этой колонии, которая находится в невероятной глуши. Там даже есть сектор для пожизненно осужденных, просто потому, что оттуда невозможно сбежать.

– Виделся с Шовдыговым?

– Даже поговорил. Он, конечно, несколько не в себе, учитывая обстановку и его положение. Я еще повел себя не совсем красиво, пытался на него надавить. Он сломался, дважды плакал. А потом решил напасть на майора Рахимову. Сказывается его эмоциональное состояние.

– Дело только в этом? – понял умный Вейдеманис.

– Конечно нет. Его «перекормили» лекарствами. Пытались выжать из него все, что он знал. Два месяца беспрерывно кололи, чтобы он выдал всю информацию. Он даже сам не знает, что именно говорил. И это сказалось на его психике и эмоциональном состоянии.

– Хорошо еще, что он не сошел с ума.

– Еще несколько лет, и процесс будет необратим, – мрачно заметил Дронго. – Он точно не вернется обратно через двадцать лет.

– Что собираешься делать?

– Полететь в колонию к Захохову, – громко произнес Дронго, качая головой, – переговорить с ним обо всем.

– Надеешься получить новую информацию?

– Уверен, – ответил Дронго, скорчив кислое выражение лица. Эдгар только усмехнулся и быстро дописал: «Насчет смены правительства ты тоже оказался прав. Сразу после теракта были выборы, на которых правящая коалиция проиграла».

Дронго понимающе кивнул. Он взял листки и сжег их в пепельнице.

Вечером позвонила Наира Рахимова.

– Я начинаю вас бояться, – призналась она.

– Что произошло?

– В колонии, где сидит Шамаил Захохов, объявлен карантин. Сразу несколько человек поместили в лазарет. Нас пока туда не пустят. В лучшем случае через месяц. Вы об этом знали? Алло, вы меня слышите?!

– Нет, не знал. Но догадывался, – ответил Дронго.

– Можно узнать истоки вашей догадки? – спросила Наира.

– Наверное, обычная интуиция, – вздохнул он. – Можно, я попрошу вас помочь мне?

– Конечно. Меня для этого к вам и приставили.

– Попросите, чтобы завтра утром меня принял Алексей Федорович Богдановский. Скажите, что это очень важно.

– Хорошо. Обязательно доложу и перезвоню вам. Что-нибудь еще?

– Нет. Больше ничего. Хотел поблагодарить вас за все дни, которые вы были со мной. Большое спасибо.

– Вы говорите так, словно прощаетесь со мной.

– Я думаю, что мы почти закончили наше расследование, – признался Дронго. – Во всяком случае, так вполне может произойти.

– Мне опять сложно понять ваши слова, – тихо проговорила Наира, – но утром я вам перезвоню, как только получу согласие на вашу встречу с генералом. Сейчас доложу полковнику Савченко.

Она перезвонила уже через десять минут и удивленно сообщила, что генерал будет ждать Дронго завтра в десять часов утра.

– Странно, – не удержалась от комментариев Наира, – кажется, вы действительно очень интересны и нашему Савченко, и самому Алексею Федоровичу.

– Вот такой я интересный человек, – не очень весело произнес Дронго.

– Может, вам лучше не приходить к нам и не встречаться с генералом? – неожиданно предложила Наира. – Возьмите билет и улетайте к своей семье в Италию. Я думаю, никто вас не станет задерживать.

Она почувствовала его состояние или поняла, чем можем закончиться эта встреча. Но он знал, что уехать ему не дадут. И никуда он не сможет улететь. Эта встреча была обязательной. Последний акт трагедии должен быть сыгран.

– Спасибо за ваше участие, – сказал Дронго, – но я привык завершать свои дела. До свидания!

– Мы еще увидимся? – Она знала, что их прослушивают, но задала этот вопрос.

– Надеюсь, – кивнул Дронго.

Он еще успел позвонить Штаркману и договориться о встрече на завтрашний вечер. А утром следующего дня точно без пяти минут десять уже был в приемной генерала Богдановского. В десять часов он вошел в кабинет, где, кроме самого хозяина, находился и полковник Савченко. Рукопожатий не последовало. Оба офицера несколько настороженно смотрели на гостя.

– Вы хотели встретиться, – начал беседу генерал.

– Да, – кивнул Дронго. – Но мне показалось, что и вы тоже ждете моего визита.

– Давайте без ваших психологических экспериментов, – поморщился Богдановский, – начнем нашу беседу без ненужных отклонений.

– Согласен, – слегка улыбнулся Дронго. – Тогда по порядку. Как вам хорошо известно, некоторое время назад ко мне обратился известный израильский бизнесмен Меир Блехерман, у которого погибла дочь во время террористического акта в Москве. Он настаивал, чтобы я занялся частным расследованием этого случая, уверяя меня, что необходимо провести более детальное частное расследование.

Уже тогда это показалось мне несколько странным. Ведь он понимал, что частное расследование по таким преступлениям просто невозможно. А учитывая, что по этому делу террористы уже были осуждены, включая организатора взрыва, то возможности расследования вообще выглядели смешными. За исключением нескольких очень щекотливых моментов. Почему-то следователь, который вел это дело, упорно избегал встречи с Блехерманом после оглашения приговора. Интересно было и то обстоятельство, что Блехерман привез сюда Гилада Штаркмана, который служит в армейской разведке Израиля и которого наверняка очень неплохо знали в нашем ГРУ. Плюс он демонстративно жил в «Ритц-Карлтоне» и даже позволял себе иногда увлекаться женщинами, появляющимися в отеле.

Любой, даже не самый подготовленный сотрудник спецслужб понимает, что его будут прослушивать и за ним установят наблюдение. Что и было сделано, когда Штаркман появился здесь. Но это его совсем не смущало, словно он нарочно вызывал на себя такую волну. И еще одна деталь. Младший брат Меира Блехермана, Иссер Блехерман, – руководитель израильской военной разведки АМАН. Неужели он не мог объяснить своему старшему брату, что расследование убийства его дочери на территории России частными структурами практически невозможно? Но Блехерман приехал и предложил именно нам с Вейдеманисом заняться возможным повторным расследованием. В таком случае и его брат, и он сам, и приехавший с ним Гилад Штаркман просто несостоятельные дилетанты. Но мне сложно поверить в непрофессионализм израильских спецслужб. И тогда остается только один вариант: они знали, что будет наблюдение, понимали, что следить будут и за нами, и сознательно пошли на это. Сразу возникает вопрос: почему?

Богдановский слушал не перебивая. Савченко сидел неподвижно, неотрывно глядя на эксперта.

– И тут появляется ваша служба, – продолжал Дронго. – Внешне все правильно, так и должно быть. Но если Блехерман и израильтяне знали, что вы обязательно появитесь, значит, они точно просчитали, что наше расследование вызовет ваш интерес и вы по непонятным для нас причинам согласитесь принять нас в качестве своеобразных партнеров. Опять вопрос: почему вы нам просто не запретили всем этим заниматься? Его так легко и просто решить, но вы этого не могли сделать. Вы должны были убедить израильскую сторону, что первое расследование было достаточно успешным и второе не выявит ничего неожиданного. И вот здесь была небольшая ошибка.

В разговоре со мной господин генерал невольно отметил, что мне сложно будет встретиться именно с Шамаилом Захоховым. А вот майор Рахимова, наоборот, сказала, что с Захоховым встретиться легче, ведь он осужден на колонию строгого, а не особого режима. Может, потому, что она не была допущена к особым секретам, которые были известны в вашем управлении очень немногим. Дальше – больше. Сам Захохов был обычным товароведом. Сложно представить, как он мог изготавливать и собирать взрывное устройство. Но в его гараже были найдены остатки бомбы с его отпечатками пальцев. Значит, он был настоящим кретином – оставил у себя в гараже такие улики после взрыва. Но интересно другое. Один из тех, кто якобы собирал бомбу, погиб. Второй умер от передозировки лекарств. Я понял, почему Рахимова сообщила мне информацию о пагубном пристрастии Ламиева. Вы пытались выжать из него всю информацию и немного перестарались со своими лекарствами. Учитывая, что он злоупотреблял героином, его сердце не выдержало. Но любопытно, что именно Захохов остался, чтобы понести наказание, и при этом в его гараже нашли все нужные улики.

– Что здесь странного? – уточнил генерал.

– Ничего. У людей бывают ошибки, – ответил Дронго. – Только потом его семье предлагают переехать в Нальчик. Появляется некто Юрий Гаврилович Моргунец и все устраивает. Семья Захохова переезжает в Нальчик, купив двухэтажный дом. Вот здесь уже серьезный прокол. Я специально отправил Вейдеманиса по адресу, где жили Захоховы. Их трехкомнатная квартира, даже несмотря на очень высокие цены в Москве, стоила сто семьдесят тысяч долларов, никак не больше. Ее продали якобы за двести пятьдесят, что позволило купить за сто восемьдесят тысяч долларов двухэтажный дом в Нальчике, в очень удобном для ребят месте. Цену того дома я попросил узнать одного из моих помощников – Леонида Кружкова, за которым вы не следили и который сумел спокойно доехать до Нальчика. Очевидно, разница в цене была платой вашему агенту за сотрудничество.

– Цены могут варьироваться, – вмешался Савченко, – они часто меняются. Не понимаю, при чем тут цены на их жилье?

– Ни при чем. Если не считать, что господин Моргунец упрямо не отвечает на мои звонки уже несколько дней. Его телефон отключен. Позволю себе предположить, что это не настоящая его фамилия и вообще такого человека просто не существует.

– Это только ваше предположение, – вставил полковник.

– Нет. Дело в том, что Юрий Гаврилович принес письмо от Захохова и сообщил жене, что его младший брат учился вместе с ее мужем. Я попросил Вейдеманиса проверить. В группе и в потоке Шамаила Захохова не было человека с фамилией Моргунец. Хотя это тоже не доказательство. Может, у них одна мама и разные папы, поэтому и разные фамилии, – не скрывая сарказма, произнес Дронго.

Оба офицера молчали.

– И еще один факт, – добавил эксперт. – Перед тем как отправить Захохова якобы в Барнаул, ему разрешили свидание с женой в месте, совсем не напоминающем тюрьму. Как странно. Осужденному на четырнадцать лет террористу дают свидание с семьей, даже не в тюрьме! И его практически не допрашивают. Ведь Шовдыгова два месяца кололи «сывороткой правды», Ламиева просто убили, а вот Захохов в таком нормальном состоянии, что может даже встречаться со своей супругой. Немного странно, вы не находите? Но предположим, что и здесь было проявлено просто обычное благородство ваших спецслужб.

Богдановский взял карандаш и начал вертеть его в руках.

– Вы подставили мне майора Рахимову вместо сестры Шовдыгова. Понимаю, что это была целая операция. Почти сразу мне удалось понять, что она не тот человек, за которого себя выдает. И я снова спросил себя: почему? Чего так боятся сотрудники вашего управления, если сознательно не хотят меня никуда пускать? Почему были задействованы такие силы, когда мы попытались отправиться в Нальчик? Я ведь нарочно сошел в Воронеже, понимая, какие силы вы задействовали, чтобы меня вычислить и найти. И снова вопрос: почему? Почему на мои поиски было брошено столько ваших офицеров? Выделили даже специальный самолет, чтобы мы вернулись в Москву. А во время разговора со мной пригласили самого гениального аналитика, какой только был в истории бывшего Комитета государственной безопасности, – самого Семена Абрамовича Штеймана. Этим приглашением вы невольно подтвердили все мои подозрения. Мне нельзя было узнать какую-то чрезвычайно важную тайну, которую вы пытались всеми силами скрыть. Причем не столько от меня, сколько от израильских спецслужб.

Я отправился к Шовдыгову и нарочно вызвал его на откровения. К этому времени я уже понимал, что вы выжали из него все, что могли, используя самые современные методы фармакологии. Что он мне и подтвердил. Но интересно, что его бывшая супруга вспомнила про турецкое издательство, о котором вы ни разу не упомянули. И у следователя Полякова не было желания продолжать эту линию. Хотя в Турцию под видом следователя послали вашего сотрудника. Достаточно набрать в Интернете адрес и название издательства «Улдуз», чтобы узнать поразительный факт: это издательство не чисто турецкое, среди совладельцев есть двое израильских бизнесменов. И именно про это издательство вспомнила бывшая супруга Шовдыгова. Вот такой невозможный факт, о котором нет ни слова в уголовном деле осужденных.

– В разговоре со мной Шовдыгов неожиданно признался, что Захохова и Хаджирова ему рекомендовали со стороны и он лично раньше их не знал. Шовдыгов прошел как организатор. Его отправили в Сибирь, два месяца кололи ему всякую гадость, и теперь он почти наверняка обречен. А вот семью Захохова вывезли из Москвы, спрятали в Нальчике, помогли им купить дом и, наверное, скоро перевезут в другое место, где они смогут жить и со своим отцом. Юрий Гаврилович уже сообщил, что срок могут скостить. Хотя террористам по российским законам не положена ни амнистия, ни такое сокращение срока. Еще один интересный факт. Шовдыгов вспомнил, что скромный товаровед Захохов мог при желании достать любую деталь, любую необходимую вещь. Знаете, что самое примечательное? Супруга Захохова вспомнила, что смертник Хаджиров действительно несколько раз посещал их дом и часто звонил ее мужу. Чтобы вычислить после взрыва Захохова, достаточно было всего лишь проверить мобильный телефон смертника. Просто проверить все номера, по которым он звонил. Даже если его телефон взорвался вместе с ним, это легко проверить. Но сразу взять Захохова было нельзя, поэтому с его арестом тянули целую неделю, чтобы все выглядело достаточно правдиво.

И еще два момента можно трактовать как небольшие проколы, которые дают общую картину в целом. Захохов подвез на своей машине Хаджирова к Петровскому пассажу со стороны Центрального банка. А там наверняка были установлены видеокамеры. Но предположим, что их не было. Тогда почему ваши спецслужбы просили Полякова повременить с арестом Захохова? Ведь его вычислили очень быстро. Но именно сотрудник вашего управления попросил Полякова не торопиться с арестом Захохова.

Я уже понимал, что Захохов – обычный двойной агент, который информировал вас о группе Шовдыгова и обо всех их действиях. Ведь Хаджиров был настоящим фанатиком и мог совершить свой самоподрыв где угодно. Кстати, еще один интересный факт. За несколько месяцев до взрыва Захохов отправился на хадж в Мекку, причем ему оплатила путешествие неизвестная благотворительная фирма. Подозреваю, что оплата прошла через вас. Теперь все совпадало. И становилось понятно, почему ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить утечку информации, почему появился такой интерес ко мне и Вейдеманису со стороны вашего управления и почему нас так плотно опекали, даже разрешив посетить квартиру супруги Захохова и осужденного Шовдыгова. Спектакль был сыгран. Но результат оказался несколько иным. За несколько дней расследования я понял, что Захохов был вашим агентом и мог знать о готовящемся взрыве. В этот момент в Европейском парламенте обсуждался вопрос отмены санкций. Этот взрыв нужен был как свидетельство активности террористов в Москве, когда необходимо сплоченно выступать против фундаменталистов. Но самое важное, что Хаджиров пришел туда, когда там была группа немецких туристов. Почти уверен, что несчастная девочка Блехермана оказалась там случайно. Так иногда бывает. Целью бомбы Хаджирова были немцы, находившиеся в Петровском пассаже. И, конечно, согласие на этот акт он получил от Захохова, а не от Шовдыгова.

Дронго видел, как меняется выражение лица Савченко, который побледнел при последних словах. Полковник бросал растерянные взгляды на генерала. Тот начал багроветь, но усилием воли заставлял себя слушать. Дронго видел состояние обоих офицеров, но безжалостно продолжал:

– Этот хорошо подготовленный акт помог убрать правящую коалицию Германии, когда шок от случившегося привел к избирательным урнам тысячи новых выборщиков. Миграционная политика бывшего правительства Германии была подвергнута резкому осуждению. А привезенные тела соотечественников вызвали шок в стране, который привел к падению правительства. Так уже было в истории, когда взрывы на мадридском вокзале Аточа сместили правительство Аснара и его преемник Рохой не сумел стать премьером, уступив на целых семь лет этот пост социалистам. Но самое важное – нельзя было выдавать своего двойного агента. Уже на следующий год ваше управление отчиталось о нескольких предотвращенных террористических актах. Подозреваю, что это было сделано с помощью двойных агентов, внедренных в организации с помощью того же Захохова или при его непосредственном участии.

– И какой вывод? – спросил Богдановский, стараясь не выдавать своего волнения. У него начало дергаться лицо.

– Вы заранее знали о готовящемся взрыве, но не стали его предотвращать. Более того, взрыв был организован и рассчитан буквально по минутам, чтобы там оказалась немецкая группа. Понимая, что можете выдать своего двойного агента, вы пошли на такой акт, чтобы предотвратить другие подобные акты, которые вам в конечном итоге и удалось остановить. А израильтяне, очевидно, догадывались об этом, так как в турецком издательстве оказались их бизнесмены. Таких совпадений не бывает. Возможно, что сами израильтяне тоже не хотели выдавать свою агентуру в Турции. И тогда получается, что этот взрыв нужен был всем. Вашему управлению – чтобы не подставлять своего агента, израильтянам – чтобы не выдавать свою возможную агентуру, наконец, оппозиции Германии, которая пришла к власти не без помощи этого взрыва и шока от гибели соотечественников. Шовдыгов сказал одну важную фразу: Захохов был связан с подпольем на Северном Кавказе. И это убедило меня окончательно в моих выводах.

– Так, – заговорил Богдановский, глядя на Савченко, – я предупреждал, что все это может плохо кончиться. Теперь мы получили выводы нашего гостя. – Он перевел взгляд на Дронго: – Значит, по-вашему получается, что мы сами устроили этот взрыв, договорившись с немцами и израильтянами?

– Не передергивайте, господин генерал, – возразил Дронго. – Взрыв был организован в первую очередь, чтобы не подводить двойного агента, иначе бы ему просто перестали верить. С израильтянами не могло быть никаких договоренностей. Они слишком ценят жизнь своих граждан, чтобы разрешить убивать дочь Блехермана даже ради сохранения своей агентуры в Турции. Хотя почти убежден, что и в их тайных операциях бывали такие эпизоды, когда они шли на жертвы во имя будущих побед. Это аксиома работы всех спецслужб мира. А насчет немцев просто все получилось настолько слаженно, что можно было задействовать и их группу. Я не удивлюсь, если выяснится, что группу специально привели туда как раз в этот момент.

Богдановский покачал головой. И, уже не скрывая своих чувств, с ненавистью произнес:

– Вы понимаете, что это абсолютно закрытая информация и мы не можем допустить, чтобы вы вышли с ней из нашего управления? Ни при каких обстоятельствах! Своими аналитическими способностями вы подписали себе смертный приговор.

Дронго молчал.

– Ни одна спецслужба мира не разрешит вам разглашать подобную информацию, – вставил Савченко. – У всех свое грязное белье, свой «скелет в шкафу». Но никто не позволяет вытаскивать это на свет божий.

Дронго по-прежнему молчал. Богдановский шумно вздохнул и снова посмотрел на полковника. Тот понял, что ему нужно как-то прояснить ситуацию. Или хотя бы попытаться это сделать.

– Во время войны, – неожиданно сказал он, – был такой случай. Англичане сумели разгадать код «Энигмы», шифровальной машины немцев. И они заранее узнали о готовящемся налете на Ковентри. Можно было спасти город – тысячи женщин, стариков, детей. Но тогда немцы поняли бы, что их код раскрыт. Черчилль и его советники приняли самое сложное решение: позволили немцам разбомбить Ковентри. Они пожертвовали целым английским городом во имя будущих побед. И благодаря этому их высадка летом сорок четвертого прошла с наименьшими потерями. Ведь немцы были убеждены, что высадка будет в другом месте. И англичане знали об этом благодаря той самой «Энигме». Вы умный человек и должны все понимать. Мы не могли остановить Хаджирова. О готовящемся взрыве знали многие на Северном Кавказе. Два предыдущих взрыва мы остановили. Если бы мы остановили их снова, подозрение сразу пало бы на Захохова. И мы не могли этого допустить. Пришлось разрешить этот взрыв. Вы ведь понимаете, что в истории каждой спецслужбы есть сколько угодно подобных случаев. Не мы первые, не мы последние. Если бы произошел другой взрыв, в институте погибли бы десятки и сотни молодых людей. Мы это тоже сознавали. И спасали людей. Сотни других людей. После ареста группы Шовдыгова мы предотвратили еще восемь подобных терактов. Я думаю, что в общей сложности мы спасли тысячи людей. У нас просто не было другого выхода. Мы не имели права подставлять агента, который давал такую ценную информацию. А насчет немцев вы не правы. Это не было нашей целью. Получился своеобразный побочный эффект, которого никто особенно не ждал.

Наступило тяжелое молчание.

– Почему вы молчите? – не выдержал генерал. – Вы сознаете, какой ураган могут вызвать ваши слова, если вы выйдете живым из этого кабинета? Вы же умный человек и должны были просчитать все варианты вашего откровения. – Он неожиданно понял, что именно сказал, и вопросительно, даже немного испуганно посмотрел на сидевшего гостя. – Вы не могли не понимать, что мы не позволим вам разглашать подобную информацию, – продолжал, задыхаясь от волнения, Алексей Федорович, – вы не настолько наивный человек, чтобы прийти к нам и обвинить нас в организации взрыва и убийствах. Вы прекрасно сознавали, чем это может для вас закончиться. И все-таки пришли. Значит, у вас есть козырь в рукаве. Иначе вы не посмели бы сюда явиться.

Савченко наконец понял, о чем говорит генерал, и даже привстал от волнения. Этот эксперт не был сумасшедшим, значит, он действительно на что-то рассчитывал.

– Вы уже передали этот материал израильтянам? – спросил он упавшим голосом. – Он уже у них?

– Вы правда считаете, что я способен на такую подлость? – возмутился Дронго. – Для чего? У меня нет никаких счетов с вашей спецслужбой, даже несмотря на угрозы, которые прозвучали несколько минут назад в мой адрес. Я ведь понимаю ваши мотивы. Мне они не очень нравятся, но я их понимаю. Надеюсь, это выглядит не очень патетически, если я вспомню, что мы все жили в одной стране. И я люблю вашу страну. Не всегда соглашаясь с вашей политикой, я очень ценю вашу литературу, культуру, музыку. Неужели вы действительно полагаете, что я могу пойти на разглашение этой информации? Даже если мне заплатят три миллиона Блехерман? Я прекрасно осознавал, когда просил об этой встрече, что после нашего разговора могу выпасть из окна или поскользнуться на лестнице. Именно поэтому я принял меры. Конверт с моим признанием уже находится за рубежом. Если в ближайшие несколько месяцев со мной или с Эдгаром Вейдеманисом что-либо случится, этот конверт будет вскрыт и копии пойдут во все центральные европейские газеты.

– Вы нас шантажируете? – гневно спросил Богдановский.

– Конечно нет. Это моя обычная страховка. Иначе у кого-то из вас может возникнуть желание решить все вопросы одним разом, когда мы с моим напарником окажемся в одной машине. Или в одной квартире. Или вообще рядом друг с другом. Повторяю: я понимаю мотивы ваших поступков. Я их не одобряю, но я не ваш противник и никогда не буду разглашать подобную информацию. И не забывайте, что мой напарник – ваш бывший коллега. Профессиональная честь не позволит и ему обнародовать такую информацию.

Богдановский задумался. Савченко шумно выдохнул воздух. Это был самый лучший вариант из всех возможных. Дронго и его напарник будут молчать, а сотрудники его управления ничего не предпримут против этой пары.

– И еще один нюанс, – безжалостно добавил Дронго, решивший расставить все точки над «i». – Если бы с нами что-то случилось, израильтяне могли бы просчитать все варианты и понять вашу игру с двойным агентом. Полагаю, что вас такой вариант тоже не устраивает.

Алексей Федорович начал кашлять, задыхаясь от гнева. Савченко поднялся и, достав бутылку минеральной воды, наполнил стакан своему патрону. Богдановский залпом выпил воду, затем убежденно произнес:

– Вы авантюрист, просто искатель приключений. Вместо того чтобы устроиться на солидную работу, вы позволяете себе такие безответственные поиски…

– Да, – согласился Дронго, – очевидно, вы правы. Солидная работа не для меня. Надеюсь, что вы разрешите мне все-таки отсюда выйти живым.

– Подождите! – остановил его генерал. – Что вы скажете Блехерману? Он ведь предложил вам такой гонорар.

– Во-первых, откажусь от гонорара. Потом расскажу, что он поступил не совсем красиво, когда приехал сюда, уже прекрасно сознавая, что за ним и Штаркманом будут следить. То есть он сознательно подставлял меня и Эдгара, чтобы выяснить, как именно вы себя поведете. Вероятно, это была игра и с его стороны. Возможно, они владеют информацией о вашем двойном агенте и хотели проверить ее, задействовав нас обоих. Если эта информация верна, то вы не должны разрешить нам проводить расследование. Более того, почти наверняка вы обязаны пойти на нашу ликвидацию, чем подтвердите подозрения Меира Блехермана. Именно поэтому Штаркман сидел в Москве, звонил по обычному телефону и так нагло подставлялся. Им была важна ваша реакция. Поэтому можете считать, что мы с Эдгаром отчасти работали и на вас, не позволяя израильтянам подтверждать свою версию. Вот, собственно, и все.

– Получается, что мы еще и благодарить вас должны, – криво усмехнулся генерал.

– Обойдемся, – строго отчеканил Дронго. – Я только хотел объяснить вам, с какими проблемами вы могли столкнуться в случае нашей ликвидации. Это было бы непростительной ошибкой, господин генерал.

– Не нужно говорить мне об ошибках, – прервал его хозяин кабинета. – Я действовал во имя своей страны, а вы – во имя денег. Большой суммы денег. У нас разные идеалы, господин эксперт.

– Нет, – возразил Дронго, – у вас были свои корыстные мотивы. Продвижение по службе, награды, звания, отличия. Вы меньше всего думали в тот момент о страданиях отца, потерявшего дочь. Или о страданиях родных и близких всех, кто погиб в результате этого взрыва. И не нужно попрекать меня деньгами. Свой гонорар я не получу, Блехерман мне его просто не заплатит, и вы об этом прекрасно знаете. Поэтому не нужно меня упрекать. И уж тем более не нужно прикрываться громкими фразами о любви к Родине. Хотя я вас не обвиняю. У нас с вами такая работа. И не только у нас, генерал. Политики совершают гораздо большие подлости во имя интересов своей страны. Иногда надуманных или мнимых, но совершают. Сколько людей погибает, когда на одной чаше весов престиж государства, иногда ложно или неправильно понятый политиками, а на другой – жизнь сотен тысяч людей. А вот великий русский писатель Достоевский считал, что мировое счастье нельзя построить даже на слезинке одного ребенка. Вы явно не соответствуете его постулатам. Хотя справедливости ради признаюсь, что и я далек от его идеалов. Вот такая работа и у вас, – повторил Дронго. – Часто дурно пахнущая и не всегда отличающаяся нравственностью. До свидания, господин генерал.

Больше не было сказано ни слова. Дронго поднялся, молча поклонился обоим каким-то театральным жестом и, повернувшись, пошел к дверям. Богдановский подумал, что сейчас самое удобное время его пристрелить, и посмотрел на ящик своего стола, где лежал пистолет. Потом взглянул на Савченко. Очевидно, в его взгляде что-то мелькнуло, если полковник все понял и отрицательно покачал головой. Дронго вышел из кабинета.

– Мерзавец, – уже успокаиваясь, проговорил генерал, – как он всех обманул! Сумел провести и нас, и израильтян. Как вы думаете, он сдержит свое слово?

– Я в этом уверен, – ответил полковник, – и он прав. Не в наших интересах его ликвидировать. Хотя бы пока, – добавил он через секунду, чтобы успокоить своего шефа.

Дронго вышел на улицу. На противоположной стороне его ждал Эдгар Вейдеманис.

– Зачем ты сюда приперся? – строго спросил эксперт. – Чтобы им легче было убрать нас обоих?

– Я решил, что будет правильно умереть вместе с тобой, – шутливо ответил Эдгар. – А вообще, конечно, было очень тревожно. Я думаю, что это твое самое опасное расследование в жизни.

– Возможно, – согласился Дронго. – Только давай договоримся, что в следующий раз ты не будешь за мной приходить.

– А я не один, – неожиданно сказал Вейдеманис, – в моей машине тебя ждет майор Рахимова. Ты знаешь, мне кажется, что она в тебя влюбилась. Как это тебе удается? Я не удивлюсь, если в следующий раз на месте любящего тебя человека окажется сам Алексей Федорович Богдановский.

Дронго оттолкнул его и поспешил к машине. И, уже открывая дверцу, услышал знакомый голос:

– Я поняла, что ты прощаешься, и решила еще раз тебя увидеть. Это ведь некрасиво – прощаться таким образом.