Глава пятнадцатая

В аэропорту Читы их встречали. Высокий мужчина неопределенного возраста. У него был чисто выбритый череп, немного обветренное красноватое лицо, тонкие черты, нос с горбинкой, узкие азиатские глаза. Ему можно было дать и тридцать, и сорок, и все пятьдесят.

– Подполковник Некрасов, – представился он, пожимая руки обоим гостям. – Вы устали? Давайте сначала позавтракаем, а потом поедем в гостиницу.

– Хотелось бы сразу отправиться в колонию, – попросил Дронго, – мы уже успели позавтракать в самолете.

– Это очень далеко и неудобно, – предупредил Некрасов, – туда сложно добираться. Может, сначала один день отдохнете? Дорога будет дальней и не совсем простой.

– Именно поэтому лучше отправиться прямо сейчас, – настойчиво произнес Дронго.

– Как хотите, – пожал плечами Некрасов. – Тогда разместим вас в нашей гостинице и сразу поедем в колонию.

Они уселись в машину, и она направилась в центр города. Некрасов сидел на переднем сиденье рядом с водителем. Двое спутников устроились сзади.

– Едем в отель «Монблан», – пояснил Некрасов, – очень хороший отель, два ресторана. Есть еще ресторан японской и китайской кухни и украинский ресторан «Хуторок». Отель находится почти рядом с железнодорожным вокзалом.

– Когда мы сможем выехать в колонию? – спросил Дронго.

– Когда хотите. Насколько я понял, у вас есть разрешение на свидание с осужденным?

– Есть, – ответила майор Рахимова.

– Очень хорошо, – кивнул Некрасов. – И еще один несколько щекотливый момент. Отель «Монблан» – один из лучших в городе, если не самый лучший. Мне сказали, что платить будете вы сами. В нашем управлении нет таких свободных средств, а вам, наверное, выплатят в Москве командировочные.

– Безусловно, – улыбнулся Дронго, – мы оплатим оба номера. Неужели такие дорогие?

– По местным меркам очень дорогие, порядка ста долларов, но завтраки включены. Московские цены, наверное, другие.

– Нет. Там цены гораздо ниже, – не выдержав, пошутил Дронго.

Некрасов обернулся и внимательно посмотрел на него:

– Меня предупреждали, что вы сложный человек. Если это шутка, то не очень удачная. У нас сто долларов – достаточно высокая цена для такого богатого человека, как вы, господин эксперт.

Дронго промолчал. Шутка получилась действительно неудачной.

Они приехали в отель, и им дали два соседних, но не смежных номера. Через двадцать минут оба были внизу. Некрасов все это время терпеливо ждал.

– Нам нужно доехать до Карымского района, а оттуда до села Тыргатуй, – пояснил он, – и еще тринадцать километров до места, которое называют Шара-Горохон. Там и расположена вторая колония, для особо опасных преступников. Хочу предупредить, что будет очень жесткий досмотр. Часть колонии предназначена для пожизненно осужденных. Туда входить не разрешается никому. Вам отчасти повезло, что ваш «подопечный» получил только двадцать два года. Если бы он попал в другой блок, где сидят пожизненно осужденные, вас бы к нему не пустили.

– Странно, что он не получил такого срока, – заметил Дронго.

– Вы бывали в колониях особого режима? – уточнил Некрасов.

– Бывал.

– Тогда должны понимать, что представляет собой такая колония. Из тех, кого осуждают на пожизненное, больше десяти лет не выживает никто. Ни одного случая, господин эксперт. Из тех, кто получает больше пятнадцати лет, выживают единицы. Больше двадцати – практически никто. Неужели вы этого не знаете? В условиях той колонии выжить очень сложно. Нет, их никто не мучает и не пытает. Люди умирают от безысходности. Сложно жить, понимая, что никогда не выйдешь из этой колонии. И сложно сознавать, что лучшую часть жизни проведешь там.

– Не нужно мне рассказывать, – мрачно произнес Дронго, – там находятся далеко не ангелы. Я просто не тот человек, который умеет прощать. Понимать – да, но не прощать.

– Дорога будет дальней, – устраиваясь на переднем сиденье «Мицубиси», повторил Некрасов, – напрасно вы не захотели отдохнуть и поесть. Мы положили в багажник ящик воды и бутерброды. Сможете подкрепиться, если захотите, или поспать, ехать нам далеко.

Они выехали из города, когда солнце уже поднималось над горизонтом. Первые полчаса все молчали. Дронго закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, когда услышал голос подполковника:

– Вы не спите?

– Нет, – открыл он глаза.

– Я не совсем понимаю, зачем вам туда ехать. Такой изнурительный путь. Ради чего? Что можно узнать от человека, который уже два года находится в колонии? Какие секреты он может знать?

– Может, он что-то вспомнит, – пояснил Дронго.

– Через два года? – не скрывая сарказма, хмыкнул Некрасов. Вам не кажется, что это несколько наивно? А вы ведь не наивный человек, судя по вашей репутации. Тогда почему вы туда едете? Неужели действительно думаете, что можно узнать новые подробности?

– Нет, не думаю. Мне кажется важным пообщаться с этим осужденным, чтобы понять его мотивы. Его психотип, если хотите.

– Что это вам даст? Неужели вы едете только для того, чтобы поставить очередной психологический эксперимент? Простите, но я вам не верю. Должна быть более конкретная цель.

– А разве вам самому неинтересно, – возразил Дронго, – каким образом бывший военнослужащий российских войск, который храбро и честно воевал в Чечне, оказался организатором подобного акта, унесшего жизни стольких людей? Если даже такой человек мог столь разительно измениться, разве вы все не обязаны искать причины такого поведения, понимать истоки его поступков, чтобы предотвратить подобные случаи?

Некрасов молча отвернулся.

Путешествие действительно оказалось долгим и тяжелым. Уже у села Тыргатуй выяснилось, что проселочная дорога до колонии просто размыта, даже на внедорожнике ехать пришлось достаточно осторожно, чтобы не опрокинуться и не попасть в яму. Наконец в пятом часу дня они прибыли в лагерь. Еще около сорока минут ушло на различные формальности, пока проверяли и перепроверяли документы. Начальник колонии готов был допустить к осужденному подполковника Некрасова и майора Рахимову, но никак не подозрительного иностранца, даже несмотря на указание руководителя областного управления. Вопросы согласования заняли еще некоторое время. Наконец им разрешили пройти в комнату, куда должны были привести Джумшуда Шовдыгова.

– Может, вам лучше не присутствовать на этой беседе? – предложил Некрасов, обращаясь к Рахимовой. – Вы можете все услышать из соседней комнаты. Понимаете, осужденные годами не видят женщин.

– Я должна находиться рядом, – упрямо сказала Наира.

– Это может помешать беседе, – предупредил Некрасов, – и выбить заключенного из обычного состояния.

– Вы тоже так считаете? – спросила она, обращаясь к Дронго.

– Я думаю, господин подполковник прав, – ответил тот, – ваше присутствие скажется на его эмоциональном состоянии. К тому же он не должен особо любить представителей женского пола, после того как его бросила первая супруга. Но именно поэтому вам нужно остаться. Я хочу, чтобы у него было определенное психическое состояние, которое может мне помочь.

– Видимо, у вас свои методы, – разозлился Некрасов. – Как хотите, мое дело было вас предупредить. Если он вообще не захочет с вами разговаривать, то вы сами пожалеете, что меня не послушали.

Все трое остались в комнате. Дронго уселся за стол, офицерам принесли два стула, чтобы они могли устроиться у стены, практически с правой стороны от его спины. Он мог их видеть, чуть повернув голову. Через несколько минут привели Джумшуда Шовдыгова в наручниках. Это был сильно исхудавший, высокий мужчина, с помятым, плохо выбритым лицом, сильно запавшими глазами, коротко остриженный и с трудом передвигавшийся. Он был одет в темную тюремную робу. Его посадили на стул.

– Снимите наручники, – попросил Дронго.

Конвоир вопросительно взглянул на Некрасова, очевидно, он уже знал, кто был здесь старшим офицером.

– Снимайте, – разрешил подполковник.

Конвоир снял наручники и вышел. Шовдыгов оглядел всех троих, находившихся в комнате, потер свои отекшие запястья и криво усмехнулся:

– Много человек, и все в штатском. Здесь давно не было чужих людей в штатском. И женщины не было. Все трое приехали на встречу со мной?

– Правильно, – кивнул Дронго и добавил: – Это хорошо, что вы не потеряли своей наблюдательности.

– Кто вы такие? – спросил заключенный. – Если добрались до этого лагеря, значит, у вас важное дело. И сразу трое.

– Вам что-нибудь скажут наши фамилии? – пожал плечами Дронго. – Считайте, что мы все трое из службы безопасности и совершили такой долгий путь, чтобы уточнить некоторые детали вашей прежней жизни.

– Я ничего не помню и ничего не знаю, – устало признался Шовдыгов. – Вы напрасно сюда приехали, ничего не узнаете. Или опять будете меня колоть?

– Не будем, – пообещал Дронго. – Я не думаю, что это снова пригодится.

– Вам должны были сказать. Меня целых два месяца кололи и вводили ваши проклятые лекарства. А потом допрашивали. В таком состоянии я вспоминал даже то, чего не мог вспомнить в обычной жизни. Все, что мог рассказать, я уже рассказал. Даже не помню, что именно я говорил. Наверное, из меня все вытащили. Выпотрошили, как говорят у нас в колонии.

– Нас интересует ваша прежняя жизнь, – повторил Дронго. – Вы ведь воевали в Чечне?

– Дураком был, – сразу ответил Шовдыгов, – поэтому и воевал. Пошел контрактником, деньги думал заработать. Ничего не получилось. Что сейчас вспоминать?

– Из-за вашей жены, – уточнил Дронго.

Он заметил боковым зрением, как покачал головой Некрасов. Очевидно, он считал подобное утверждение слишком провокационным.

– Какая разница, – зло ответил заключенный, – из-за этой суки или из-за себя? Вы ради этого сюда приехали? Только там у меня тоже ничего не получилось. Наш сержант какого-то араба пристрелил и пачку долларов себе взял. А я пристрелил араба и нашел у него две пачки презервативов. Вот и весь мой капитал.

– Такой правоверный мусульманин, – в тон ему, зло ответил Дронго. – Пошел убивать своих братьев по вере из-за двух пачек презервативов. Какой сознательный и благородный человек. Ты дерьмо, а не мусульманин, идешь на войну ради наживы.

– А ты кто такой, чтобы меня осуждать? – окончательно разозлился Шовдыгов.

– Тоже мусульманин. Только не такой, как ты. Я ведь совершил паломничество в Мекку, был в Кербеле и Мешхеде. И знаю, какой страшный грех – убивать невиновных людей, тем более своих собратьев по вере, из-за денег.

– Сам тоже работаешь на них, – кивнул Шовдыгов в сторону обоих офицеров, – а смеешь меня осуждать.

– Ты сказал, что пошел в армию заработать. А потом решил, что можно заработать еще более легким путем. И все из-за этой дряни, твоей первой жены.

– Ты не знаешь…

– Знаю, – перебил его Дронго, повышая голос, – я ее видел. И из-за нее ты готов был умереть! Какой ты мужчина, если терпел ее столько лет?!

Наира изумленно переглянулась с Некрасовым. Она не понимала, что происходит. Почему эксперт позволяет себе разговаривать с осужденным в таком тоне и почему разговор пошел совсем в другом направлении? Но она понимала, что у Дронго всегда есть свои методы ведения любой беседы. Шовдыгов опустил голову, и плечи его неожиданно дернулись. Кажется, он заплакал. Некрасов решительно поднялся со своего места и гневно заявил:

– Вам никто не разрешает унижать осужденного! Я вынужден прекратить вашу беседу.

– Сядьте на место, подполковник, и не вмешивайтесь! – рявкнул Дронго.

Наира незаметно дернула Некрасова за рукав. Она уже поняла, что беседу специально поднимают до такого накала.

– А потом ты ездил в Турцию и получал инструкции, – продолжил Дронго. – Успокойся, не дергайся!

– Я все рассказал, – выдавил Шовдыгов.

– Там еще было издательство, о котором ты забыл рассказать.

– Нет, не забыл. Я рассказал им про «Звезду», так переводится «Улдуз». Я им все рассказал, не мог ничего скрыть. Они меня все время допрашивали.

– Давай немного успокоимся, – снова предложил Дронго. – Мне неинтересно, с кем и зачем ты встречался. Ты и так все успел рассказать. Я приехал сюда не из-за этого. Мне нужно знать, когда ты уговорил своих товарищей, как вы решили выбрать место и время.

Шовдыгов молчал, опустив голову.

– Вспоминай, кроме тебя, там были еще двое – Захохов и Хаджиров. Почему именно они?

– Я все сказал, – поднял голову Шовдыгов. – Что еще вы хотите? Я все рассказал следователям. Отстаньте от меня!

– Как ты с ними познакомился? – настойчиво спросил Дронго.

– Захохова и Хаджирова мне посоветовали взять наши друзья из Турции. Я их не знал. Шамаил был незаменимым человеком в любом деле. Мог все, что угодно, достать и организовать. Он был знаком со всеми нашими друзьями с Северного Кавказа. А Хаджирова я даже немного опасался. Он готов был умереть ради нашего дела. И мы решили его использовать.

– А Исмаил Ламиев?

– Мы напрасно с ним связались. Ему все время нужны были деньги на очередные дозы. Он был наркоманом. И мне сказали, что он умер от передозировки.

– Ты выбирал место для взрыва?

– Нет. Нам нашли это место. Сказали, что там бывают иностранцы. Нужно было взорвать бомбу в тот момент, когда там будут люди. На связи был Шамаил, и они с Асхатом решили устроить там взрыв.

– Ты рассказывал о своих связях в Турции?

– Из меня вытащили все, – выдохнул Шовдыгов, – все, что я знал. Они меня допрашивали все время. Я больше ничего не могу сказать. Вы напрасно сюда притащились. И еще эту женщину привезли. Сюда женщин нельзя пускать. Очень опасно, живой отсюда может не уйти.

– О твоем отношении к женщинам мы знаем, – сбавил тон Дронго, – но все это так глупо и пошло. Из-за этой неудачливой актрисы начал ломать свою жизнь. А потом решил отомстить всему человечеству. Если бы ты был обычным фанатиком, я бы тебя больше уважал. А так – ты рядовой мерзавец, который за счет крови других готов был разбогатеть. Ты никогда не верил в Аллаха, ни когда пошел в армию, ни когда организовывал взрывы, ни сейчас. И поэтому рая тебе не будет. Ни в этой жизни, ни в иной.

– Не говори так! – закричал Шовдыгов. – Я честно исполнял свой долг!

– Какой долг?

– Наша борьба с неверными. Наш джихад…

– В Чечне убивают чеченцев, ты тоже боролся с неверными? – издевательски спросил Дронго.

– Хватит! – снова не выдержал Некрасов. – Вы не смеете так говорить!

– Сам знаешь, почему я туда пошел, – зло произнес в ответ Шовдыгов. – Все проклятье из-за женщин. Всегда так было и будет. Поэтому их всех нужно спрятать от наших взглядов. Это они нас искушают, они служат Иблису.

Он неожиданно вскочил со своего стула и метнулся в сторону Рахимовой. Непонятно было, что именно он собирался сделать, но реакция Дронго оказалась мгновенной. Он тоже вскочил со своего стула и толкнул осужденного в левое плечо. Тот отлетел к стене.

– Не нужно, – попросил Дронго уже более спокойным и участливым тоном, – не нужно дергаться. Эта женщина не виновата в твоих страданиях.

– Напрасно мы сняли с него наручники, – сказал Некрасов, поднимаясь со своего места.

Дронго подошел и неожиданно обнял заключенного:

– Успокойся! Я понимаю, как это больно и тяжело. Понимаю, как долго все это будет продолжаться. Но ты можешь выдержать. Ты должен быть сильным. А потом вернуться домой. У твоих братьев большие семьи. Они будут тебя ждать.

Шовдыгов уткнулся ему в плечо и снова беззвучно заплакал. Потрясенная всем происшедшим, Наира смотрела на эту сцену, не веря своим глазам.

– Я думал, что тоже погибну, – выдавил осужденный. – Лучше бы я умер! Почему я остался жить?

Дронго молчал, стараясь не смотреть в сторону офицеров. Некрасов осуждающе качал головой, Наира молчала, никак не комментируя эту сцену. Через несколько минут Шовдыгова увели.

– Ну, и чего вы добились? – хмуро спросил подполковник. – Только наорали на человека и вывели его из состояния равновесия. Зачем вы это сделали? И не задали ему ни одного толкового вопроса. Я вообще не понимаю, почему вас сюда пустили.

– Все что мне нужно, я узнал, – спокойно ответил Дронго.

– Каким образом? Он же вам ничего не сказал. Не нужно делать вид, что вы такой умный, – раздраженно заметил Некрасов. – Я сидел рядом и все слышал. Вы его все время провоцировали. И кончилась ваша беседа его нападением на майора Рахимову. А я ведь вас предупреждал. Теперь вот обязан подать рапорт.

– Напишите, что это моя вина, – предложил Дронго, – это я его спровоцировал, чтобы его лишний раз не наказывать.

– Что вы сумели узнать? – не унимался подполковник.

– Почти все, – признался Дронго, – остались только небольшие детали.

– Я совсем не понимаю, о чем вы говорите, – махнул рукой Некрасов, вызывая охрану.

Когда они выходили из комнаты, Наира посмотрела на Дронго и глухо произнесла:

– Вы бываете жестоким и бессердечным. С этой стороны я вас еще не знала. Даже не представляла, что вы можете быть таким.

Дронго промолчал. Он уже знал слишком много. И собирался завершить свое расследование, возможно, самым невероятным и невозможным признанием, какое только могло произойти в его жизни.

За окнами был поздний вечер, когда полковник Савченко вошел к генералу. У обоих были усталые лица. Богдановский показал на стул у приставного столика и, не дожидаясь, пока полковник сядет, спросил:

– Как прошла встреча?

– Три часа назад завершилась, – доложил Савченко. – Всю беседу записали, и я уже прослушал. Непонятно, как вел себя наш эксперт. Мы таким его еще не слышали. Кричал на осужденного, оскорблял его, вспоминал первую жену, которую тоже ругал, позволял себе такие вещи, словно сорвался с катушек. Сейчас мы позвонили Семену Абрамовичу и попросили его приехать и прослушать разговор. Наши специалисты-аналитики считают, что Дронго нарочно провоцировал Шовдыгова, пытаясь достичь каких-то своих целей.

– А наши офицеры сидели и молчали?

– Подполковник Некрасов пытался вмешаться, но Дронго даже ему не дал говорить. Он кричал и вел себя не совсем адекватно.

– Тогда получается, что он настоящий идиот. Полететь на край света, чтобы наорать на осужденного и ничего у него не узнать. Вы верите, что он идиот?

– Нет, – ответил полковник.

– В который раз жалею, что мы пошли на контакт с этим экспертом, – признался генерал, – куда спокойнее было бы просто его проигнорировать.

– Наш аналитический отдел считал это неправильным, – напомнил Савченко, – нельзя было оставлять его без плотного наблюдения.

– Я помню, помню, – кивнул Богдановский и поинтересовался: – Где они сейчас?

– Остановились в читинском отеле «Монблан». Завтра утром вылетают обратно.

– Что с остальными?

– Вейдеманис был дома, два раза выходил – один раз за хлебом, во второй раз пошел в кино.

– Куда пошел?!

– В кинотеатр. Там он ни с кем не встречался. Посмотрел фильм и вернулся домой.

– Он что, ребенок? Ему нечего делать? Зачем он пошел в кино?

– За ним следил наш сотрудник. Вейдеманис ни с кем не встречался и ни с кем не разговаривал.

– Вейдеманис – бывший полковник Первого главного управления, – напомнил Богдановский. – Он прекрасно умеет работать при плотном наблюдении. А один сотрудник мог и не справиться. Хотя сейчас наш главный объект – это Дронго. Давайте дальше.

– Гилад Штаркман сегодня утром поехал в израильское посольство, где пробыл около трех часов. Вернулся в отель и заказал себе обед в номер. Больше никуда не выходил.

– Денисовой не звонил?

– Нет, не звонил. Мы ее отпустили. Она ничего не знает. Наши специалисты в этом уверены.

– В общем, все хорошо, а на поверку выходит, что все очень плохо. Вейдеманис пошел в кино и непонятно с кем встречался. Штаркман поехал в посольство и тоже непонятно чем занимался там так долго. Дронго мы разрешили посетить абсолютно закрытую колонию, увидеться с осужденным. Он провел беседу в присутствии двух офицеров, которые ни черта не поняли. И теперь они возвращаются домой. В общем, все не слава богу! Что теперь будем делать?

– Я думаю, что мы должны переговорить с Дронго. Пусть объяснит свое поведение в колонии, – предложил Савченко.

– Он может нам наплести все, что угодно, – сказал Богдановский, – и потом захочет встречи с еще одним осужденным. А вы знаете, чем все это закончится.

– Там в колонии ввели карантин, – пояснил полковник, – нашли какую-то инфекцию, даже есть несколько заболевших, которых отправили в лазарет. Туда его не пустят.

– Это еще хуже. Сразу вызовет подозрение. Заменить Захохова нельзя, Дронго расколет любого, кто окажется на его месте.

– Но там действительно карантин. Он может продлиться месяц или еще больше, – многозначительно произнес Савченко. – А во время карантина несколько осужденных могут даже умереть.

– И вместе с ними Захохов, – кивнул генерал. – Возможно, это единственный выход. Хотя вы знаете, что нам могут не разрешить такой радикальный метод. Но если там умрет несколько человек…

– Мы так и планировали, – сообщил Савченко.

Богдановский собирался что-то сказать, когда зазвонил телефон. Дежурный доложил, что Штейман хочет зайти к генералу.

– Пусть зайдет, – сразу решил генерал. И, уже обращаясь к Савченко, заметил: – Сейчас выясним, насколько идиотом был ваш подопечный.

В кабинет вошел, тяжело ступая и опираясь на свою трость, Семен Абрамович. Генерал поднялся, чтобы пожать руку старейшему сотруднику их управления. Штейман ответил на рукопожатие, кивнул Савченко и сел напротив него.

– Как вы себя чувствуете, Семен Абрамович? – спросил Богдановский.

– В отличие от вас совсем неплохо, – неожиданно произнес Штейман.

– Даже так? – переглянулся с Савченко генерал. – Что, у нас все так плохо?

– Во всяком случае, не очень хорошо, – ответил Семен Абрамович. – Я прослушал беседу Дронго с этим осужденным. Должен еще раз подтвердить, что этот эксперт абсолютно уникальный специалист. Нужно еще посмотреть, как именно он себя вел, увидеть мимику его лица. Но примерное впечатление я уже составил.

– Мне доложили, что он вел себя не совсем адекватно.

– Глупости! – резко произнес Штейман. – Он вел себя абсолютно правильно. Нарочно провоцировал осужденного. Дронго прекрасно понимал, что ничего нового он все равно не сможет узнать. Но ему нужны были другие сведения. Он получил подтверждение о конкретном издательстве, с которым контактировал осужденный. Видимо, вы не сообщали ему об этом издательстве.

Богдановский нахмурился. Он старался не смотреть в сторону Савченко, который тоже дернулся при упоминании турецкого издательства. Штейман заметил их реакцию, но спокойно продолжал:

– Шовдыгов признался, что два месяца его кололи этой вашей сывороткой. Он даже не помнит, что он говорил. И я не сомневаюсь, что ваши специалисты из него все вытянули. Дронго тоже не сомневался. Он получил подтверждение у самого Шовдыгова. Потом он вспомнил о бывшей супруге осужденного и ее плохом поведении и правильно связал ее недовольство с его желанием заработать, из-за чего тот пошел контрактником в армию. Шовдыгов признался, что ничего не сумел заработать. Дронго начал его обвинять в убийствах своих братьев по вере. Для человека, который завербован клерикальными организациями, это очень серьезное обвинение. Дронго сознательно использовал его состояние и узнал, что с двумя осужденными по этому делу Шовдыгов не был знаком. Не знаю почему, но для Дронго это было очень важно.

Богдановский тревожно переглянулся с Савченко. Это не укрылось от наблюдательного Штеймана.

– Учу вас, учу, все бесполезно, – покачал он головой. – Если бы я даже ничего не знал, то теперь по вашим тревожным взглядам догадался бы о многом. Видимо, Дронго подозревает, что вся операция была не совсем такой, какую пытаются преподнести общественности. Повторяю: я не хочу вникать в ваши секреты, но ему было важно узнать, каким образом сколотилась эта группа. И он это узнал. Там была еще одна фраза о Захохове, который мог достать все, что угодно. Если ее внимательно проанализировать, то она лишь подтверждает некое особое положение этого осужденного.

– Вот так, – сказал Алексей Федорович, еще раз посмотрев на Савченко. – Все наши офицеры, оперативники и аналитики не стоят и ногтя Семена Абрамовича. Он сумел правильно проанализировать «буйное» поведение Дронго в колонии. Что нам теперь делать?

– В любом случае решайте без меня, – тяжело поднялся со своего места Штейман.

Оба офицера тоже сразу поднялись.

– И еще, – добавил Семен Абрамович. – Я не знаю всех деталей вашей операции и не должен их знать. Но я точно знаю, что таких экспертов, как Дронго, у вас нет и не скоро будут. Поэтому постарайтесь его уберечь от неприятностей любым способом. Такой человек вам еще очень пригодится. Подумай над моими словами, Алеша.

Он повернулся и пошел к выходу, опираясь на палку. Богдановский уселся на свое место и недовольно посмотрел вслед ушедшему.

– А решение должен буду принимать я, – хмуро проговорил он. – Интересно, как именно я должен поступить, если завтра придет Дронго и скажет, что все уже знает? Как бы вы поступили, полковник?

– Не знаю, – честно ответил растерявшийся Савченко. – С учетом всех обстоятельств я просто не знаю.

– Вы мне помогли, – поморщился Богдановский, – я тоже не знаю. Только в отличие от вас я должен буду решать и не имею права ответить как вы.