Финиш

Ко второй половине января 2014 года привычно мягкая зима в Северо-Западном и Центральном регионах России сменилась довольно серьезными заморозками. В течение почти двух недель дневная температура находилась на уровне –13-18 ^оС, ночами опускаясь до –20 ^оС и даже ниже, до –25 ^оС. «Арктическая подготовка» находящихся в двух крупнейших «котлах» частей «миротворцев» оказалась совершенно неудовлетворительной. Зимнего обмундирования и топлива отчаянно не хватало, импровизированные средства утепления и обогрева являлись неэффективными и имелись в недостаточных количествах. Снабжение окруженных было практически невозможным: тяжелые потери транспортных средств не окупались доставленными тоннами полезного груза – боеприпасов, запчастей, топлива. Масштабы снабжения были микроскопическими по сравнению с потребностями окруженных войск. Считалось, что для ведения боевых действий полнокровная дивизия нуждается в сутки в 300 тоннах топлива, 300 тоннах боеприпасов и 50 тоннах продовольствия. С продовольствием ситуация до сих пор была весьма удовлетворительной, острота дефицита боеприпасов сглаживалась широкомасштабным применением окруженными трофейного оружия и трофейных, соответственно, боеприпасов к нему. Взятых с расположенных на занимаемых ими территориях русских военных складов. Боевая эффективность войск неизбежно снижалась, но все же оставалась достаточно высокой для того, чтобы русские с очень большой осторожностью подходили к вопросу о цене попыток ликвидации окруженных группировок, скромно именуемых индексами «С» и «М». И так было именно до второй половины января. Именно до тех дней, когда и в Ленинградской, и в Московской областях температура впервые ушла ниже –20 ^оС. Без достаточного количества топлива для автотранспорта и боевой техники, без газа, мазута, угля и электроэнергии для отопления ситуация за какие-то дни обострилась для окруженных радикально. А впереди был февраль – традиционно самый холодный у русских месяц в году. Страдания и гибель остатков местного населения не значили для «миротворцев» ничего, но топить буржуйки паркетом, мебелью и спиленными городскими и пригородными деревьями могли роты и батальоны, но не бригады и не дивизии. А о деблокаде уже было трудно и мечтать: русская 1-я Армия к этому времени стояла на подступах не только к Праге, но и к Загребу.

22 января командование формально до сих пор существующей Северо-Западной группы войск «миротворцев» предприняло решительную попытку изменить сложившуюся тягостную ситуацию. Оставив сильный заслон, сводная боевая группа «С» пробила внутреннее кольцо окружения и начала продвигаться на север. Этот удар позже стал известным как «Северный марш». Почти 60 миль, пройденные за первые сутки, давали очень серьезный повод для оптимизма: американские СМИ звенели фанфарами, расписывая подвиг офицеров и солдат прославленных бригад, в нечеловеческих условиях нанесших сокрушительное поражение многократно превосходящему противнику. К слову, годы спустя проведенный с использованием данных с обеих сторон трезвый анализ подтвердил, что у прорывающихся действительно были все шансы на успех. До финской границы оставались считаные десятки миль, и удерживающие внешнее кольцо окружения русские и азиатские части вряд ли смогли бы долго противостоять ядру сил прорыва. Последним остаткам американской 42-й Пехотной и двух бригадных боевых групп 29-й пехотной дивизии, испанской XI бригаде «Эстремадура» и до сих пор относительно полнокровному хорватскому 2-му моторизованному батальону, носящему индекс «Пауки». Двигающиеся по параллельным дорогам русские опаздывали с вводом в бой резервов, не успевая перехватить два основных шоссе, а силы их авиации в этом районе были незначительными. Командующий сводной боевой группой с декабря генерал-майор Йяпл совершенно не был дураком. По понятным соображениям секретности он запретил ставить в известность о готовящемся прорыве штабы вспомогательных армейских и охранных подразделений и частей союзников, формирующих стенки того «котла», в котором они провели уже несколько месяцев. Их боевая ценность в любом случае была к этому времени не слишком высокой, а оставшись на месте или начав запоздалое движение в арьергарде, они выполняли важную функцию. Отвлекая на себя и сковывая силы противника, затрудняя интерпретацию им ситуации в динамике.

Доберись успешно прорывающиеся из окружения войска сводной боевой группы до Финляндии – и там могла уже начать играть главную роль не военная сила, а политика: традиционно неудобное для России поле боя. Интернирование было всего лишь одним из вариантов и даже не самым выгодным. Можно было полагать, что пропуск войск бывших союзников по миротворческой коалиции через свою территорию вовсе не является чем-то невозможным. При всей пафосности предрождественского выхода Финляндии из состава участников операции «Свобода России» возможность оказать услугу могущественному хозяину мира под предлогом «соображений гуманности» стоила на политическом рынке дорого. Дороже золота. Русские могли припомнить это финнам потом, но потом – это далеко. Сейчас русским было не до северного соседа, сохранившего и армию, и экономику почти в целостности. В Финляндии до сих пор господствовали антирусские настроения: правительство Саули Нийнисте сдерживало их с очень большим трудом, непрерывно напоминая своему населению и своим военным один и тот же исторический пример. Поэтому какие-то послабления оппозиции очевидно способны были снизить напряженность на много пунктов сразу. На это рассчитывали, и совершенно не без оснований.

Но прикрывающие границу второсортные русские мотострелковые бригады выиграли сначала первые несколько часов, потом другие несколько. Потом третьи. Превращенные в неподвижные огневые точки единицы бронетехники, несколько десятков боеспособных танков и налаженная система огня, – эти земли видели такое далеко не в первый раз. Обе бригады понесли потери, которые даже явно прорусские аналитики назвали потом «трагическими». Они выстояли почти сутки – вот этого не ожидало командование сводной боевой группы «С» и командование Северо-Западной группы войск международных миротворческих сил. К 2100 топливо у боевых машин прорывающихся бригад миротворцев закончилось практически полностью, а до границы с Финляндией как было 30 миль, так и оставалось почти столько же. А на все еще располагающих топливом грузовиках пройти через остатки русских позиций было невозможно. Все еще невозможно. А единственный воздушный удар, на который был такой расчет, уже закончился – со всеми своими успехами и со всеми своими потерями. А слить топливо с дизельных грузовиков и без остатка передать его боевым машинам – это занимало время и давало русским возможность перегруппироваться, и догнать оторвавшиеся от них прорывающиеся части, и атаковать их хотя бы с марша. А призывы о помощи, обращенные и к правительству Финляндии, и к командованию финских войск, оставались без ответа. Так много «а» и так много «но»…

У Suomen maavoimat оставалось почти 190 боеспособных танков и около пяти сотен бронемашин разных типов: столько сейчас у НАТО не было во всей Северной и Центральной Европе. Финны могли бы решить исход сражения с минимальными потерями для себя и если не повернуть войну вспять, то выручить бывшего союзника, спасти многие сотни и тысячи человеческих жизней. Но они предпочли не слышать. Предпочли остаться в неподвижности, глядя на зарево на южном горизонте.

Ночью было –25^о по Цельсию. Многие американские и испанские солдаты не испытывали такого холода никогда в жизни, но это, кстати, не было самым главным. Отказывала техника, отказывало оружие, потому что запланированные к использованию в России зимние смазочные материалы так никогда и не были доставлены по назначению: дивизии, отдельные бригады и отдельные батальоны попали в окружение осенью. И сначала происходящее считалось временным кризисом, а потом снабжение стало совсем скудным. На фоне мягкой зимы и вполне благоприятных синоптических прогнозов, нехватка масел зимних рецептур казалась не особо важной по сравнению с дефицитом запчастей и боеприпасов для артиллерии и авиации. До этих самых дней.

К 08.55 следующего утра русские закончили концентрировать ствольную и ракетную артиллерию и проводить разведку целей – и начали артиллерийскую подготовку. Артиллерии у них было довольно много: собственно, именно ею русские компенсировали слабость своих мотострелковых частей, удерживающих противника в «котле», располагающемся так близко от государственной границы. Артиллерия была преимущественно устаревшей: буксируемые М-46, Д-30, Д-20, два дивизиона РСЗО 9К51 «Град» и еще один, вооруженный не сильно удачной и не особо популярной системой 9К59 «Прима»: чуть ли не единственной на всю армию. Но для ударов по открытой живой силе противника, по скучившейся для дозаправки технике, преимущественно легкобронированной и такие орудия были пригодны.

Артиллерийская подготовка длилась 40 минут ровно: минута в минуту до восхода солнца. По ее окончании три завершившие сосредоточение мотострелковых бригады и одна моторизованная (из состава ВС Республики Узбекистан), а также учебный танковый батальон Северо-Западного фронта перешли в наступление. Имеющее своей целью недопущение выхода к российско-финской границе сводной боевой группы «С» и ее дальнейший разгром. Общевойсковой бой с полным напряжением сил обеих сторон длился еще двое суток, почти без перерыва. Русские несколько раз были вынуждены разрывать контакт и вновь наносить мощные ракетно-артиллерийские удары по потерявшим подвижность и закапывающимся в землю войскам противника. Постепенно они начали наращивать свою воздушную группировку: в текущих условиях даже переброшенный аж из-под Мурманска учебный полк с полудюжиной «Ми-24» и парой «Ми-35М» оказался козырем высокого номинала.

Исход сражения оставался неясным вплоть до утра 25 января, когда принявший на себя командование остатками сводной боевой группы испанский полковник счел дальнейшее сопротивление и невозможным, и излишним. Большинство остающихся в его распоряжении офицеров и солдат были ранены и/или обморожены, техника потеряна почти полностью, а немногочисленные уцелевшие к этому часу боевые машины остались совершенно без топлива. Окончательно подошли к концу боеприпасы и медикаменты. Наконец, просто любая попытка развести костер для обогрева вызывала на себя артиллерийский огонь. Переданное парламентером требование полковника «проявить хотя бы минимальную гуманность» и дать его людям согреться, было встречено русским генералом возмутительным наглым смехом. Тот передал испанцу свои ответные требования, но они не сопровождались никакими действиями по прекращению огня и тому подобным. Противопоставить этому было уже нечего, а финны так и продолжали молчать. Хотя число полученных ими дипломатических посланий превысило десяток, а их тон последовательно становился все более угрожающим, Саули Нийнисте решил не рисковать. Возможная кара русских за нарушение подписанных им неполный месяц назад договоренностей являлась угрозой прямой и явной. Реальной и непосредственной. Неизбежной. Очевидно, она показалась президенту Финляндии более страшной, чем также неизбежное, но все же лежащее в будущем наказание со стороны США, Испании и Хорватии. Президент Нийнисте хорошо помнил родную историю: в 1944 году Финляндия отделалась очень и очень легко именно потому, что и Сталину, и Гитлеру было чем заняться. С их страной могучий сосед мог обойтись тогда много и много хуже. Могло быть совсем плохо. Поэтому ни во время Арденнского наступления, ни во время Балатонского – да, действительно готовых опрокинуть Западный и Восточный фронты и продлить существование нацистской Германии еще на год, – Карл Маннергейм и Юхо Кусти Паасикиви даже не подумали чем-то помочь бывшему союзнику. А сидели очень тихо и очень мирно. Потому что были реалистами. Без бронетехники, авиации и флота. Под боком у окончательно тогда озверевшего и развернувшегося в Европе во всю мощь русского медведя.

Оставленные в Петербурге и его близких и отдаленных пригородах батальоны и роты «миротворцев» начали сдаваться в плен еще 22-го. Еще когда у национальных гвардейцев 42-й и 29-й дивизий все шло еще довольно неплохо. К 24 января «Зона урегулирования "С" была ликвидирована почти полностью. Собственно, как раз за исключением нескольких десятков квадратных километров, еще удерживаемых остановленными так недалеко до их цели частями, прорывающими окружение. К середине 25-го все закончилось полностью. К финской границе вышли почти 130 человек в составе нескольких мелких групп и поодиночке сумевшие избежать обнаружения и уничтожения с воздуха. Со средствами воздушной разведки, в частях второй линии у русских до сих пор было весьма паршиво, а очередной снегопад начался в самое нужное время, не дав сделать разгром полным, абсолютным. Пеший марш спасшихся «миротворцев», прорыв изможденных людей по льду и по снежной целине сам по себе мог бы стать сюжетом для приключенческих романов и кинофильмов. Останься их сторона победительницей, наверняка они были бы и написаны, и сняты. Так – нет. После формальной сдачи финским пограничникам вырвавшиеся из России американцы и хорваты были интернированы: для них война завершилась.

Между тем для попавших в плен в растянутом треугольнике между Выборгом и Гвардейском на севере, Гатчиной на юге и Отрадным на востоке ничто еще не закончилось. Американцы, поляки, испанцы, хорваты, чехи, эфиопы и нигерийцы. Им было чего бояться. Съемкам со спутников и с самолетов-разведчиков, рассказам переходящих линию фронта очевидцев и даже перебежчиков до сих пор как-то старались не верить. Не хотели верить. Теперь пришлось.

От города и пригородов не осталось почти ничего. От города, известного всем. От пригородов, известных сотням миллионов. В относительной целостности остались несколько десятков квадратных километров в самом центре: бывшая «темно-зеленая зона». Сотни не относящихся к ней городских кварталов были превращены в руины или почти в руины – в кучи кирпичного щебня, в топорщащиеся гнутой арматурой нагромождения бетонных плит; выгоревшие остовы бывших домов тянулись иногда на многие сотни метров без перерыва. Только трезвый подсчет позволял отнестись к ужасающей картине чуть спокойнее: отдельные дома, отдельные объекты инфраструктуры были пусть повреждены, но все же целы. Даже 2–3 более-менее сохранившихся дома на квартал делали его «живым», обитаемым, а кое-где дело было чуть лучше. Живые здесь остались. Поразительно, как живуч человек…

Но и десятки квадратных километров почти сплошных руин – это было совершенно не ново, это не привлекло бы большого внимания. В конце концов, несколько городов «Восточноевропейских демократий» выглядели сейчас ровно так же: а уж их-то обывателям мира показывали по всем телеканалам с утра до вечера. Здесь дело было в другом.

Так неожиданно сильно использовавшие пропагандистский успех с «Поездом из Чудово» русские решили пойти с той же карты, что и в прошлый раз. Впрочем, они были бы полными дураками, если бы этого не сделали. Если бы смолчали или оставили все «на потом». Иностранные новостные команды получили в Петербурге полный карт-бланш: их подбрасывали к городу военным транспортом, их пускали везде. Уже к 26 января анонсы на скорую руку смонтированного AFP и DPA – «Франс Пресс» и «Дойче Прессе-Агентур», – документального фильма «Гибель Дворцов-2» лезли из каждого европейского телеэкрана. Лезли каждые четверть часа, пока о дате и времени показа не стало известно каждому, а тизеры не набрали по миллиону просмотров в «Ютюбе» каждый. 28-го фильм показали почти синхронно по всей Европе. Так себе был фильм: в мирное время ни операторская работа, ни остальное не были бы оценены даже на «удовлетворительно». Но это была очередная бомба. Как стало, кстати, бомбой и послепоказное обсуждение фильма в студии той же DPA. Какой-то умник в штаб-квартире НАТО согласился на «телемост» со студией – можно подумать, даже сам факт показа «Гибели Дворцов» не свидетельствовал о настроении общества. Пресс-атташе штаб-квартиры НАТО Бен Ниммо сказал: «У наших сотрудников есть правило – никогда не прятаться от журналистов». Большая ошибка. Очень большая.

В студии присутствовали человек пятнадцать: двое ведущих, операторы и ассистенты операторов, режиссеры, техники. Приветствия были короткими: просто формальные слова. Трехметровый телеэкран выдавал изображение отличного качества. При желании можно было пересчитать число звездочек на сдвоенном флаге Европейского союза и НАТО, на значке, вколотом в петлицу строго-темного пиджака пресс-атташе. Ведущий-мужчина задал ему только один вопрос по-немецки:

– Господин Ниммо, ваши комментарии?

Было отлично видно, как тот закатил на мгновение глаза, потом его зрачки вернулись в обычное положение. Сухо улыбнулся, поправил пальцем дужку своих знаменитых очков.

– Очевидно, что это спланированная русская провокация.

– В каком, простите, смысле?

– В прямом.

– Я прошу вас уточнить.

Несколько секунд ведущие одного из лидирующих новостных агентств Европы и пресс-атташе НАТО молча смотрели друг на друга. Это был прямой эфир. Синхронный перевод на четыре языка, включая испанский и арабский. У «Франс Пресс» шла сейчас собственная трансляция.

– Я предполагаю, что русские совершили это сами. Чтобы обвинить в этом миротворцев. Как я и сказал, это провокация.

Ведущая-женщина засмеялась, и режиссер мгновенно перекинул показ на ту камеру, которая была нацелена именно на нее. Смех был нехороший: визгливый, больной. Ведущей было далеко за сорок: у нее было волевое лицо умного, зрелого человека и хорошая строгая прическа. Немного слишком яркая косметика, но на телевидении так принято: она не полевой журналист. Через несколько секунд больной, горький смех женщины был поддержан сначала одним мужским голосом, потом вторым, потом несколькими сразу. Повинуясь мгновенной команде сообразительного режиссера, техник за пультом дал общий план студии: оскалившиеся в смехе лица журналистов и персонала. Слезы на грубом мужском лице технаря: читающееся по его губам несложное ругательство. Кто-то закрывается руками; кто-то начинает уже не смеяться, а почти выть. Потом в кадр снова пошла трансляция из Брюсселя, кривая усмешка на всем знакомом лице.

– Если бы вы находились прямо здесь, в нашей студии, я бы дала вам пощечину, – очень отчетливо произнесла женщина. – Я надеюсь, русские вас повесят.

– Что?

– Что слышал, свинья.

В студии еще продолжали истерично посмеиваться несколько человек. Брюссель отключился.

– Ну, мне кажется, что это конец. Вообще конец.

Как ни странно, мужчина-ведущий не сказал ничего: только пожевал губами.

– Какое же счастье, что у нас нашлись и Эберт, и Рохау, и канцлер Барш. Какое же облегчение, что наши мальчики перестали гибнуть и вернулись домой. Какое же горе, что экс-канцлер пошла на поводу у этих… Если бы мы участвовали во всем этом и сейчас, участвовали снова – нашей стране уже никогда было бы не отмыться.

– Мы участвовали, Петра.

– Мой бог, я знаю. Но мы ушли оттуда. Слишком поздно, но мы ушли. И сейчас, когда русские по-мясницки разделывают остатки Восточной и Центральной Европы, что мы должны думать об этом всем?

– Что нас стравили.

Женщина вновь засмеялась, тем же больным голосом.

– Итак, давайте подведем итоги. Давайте. Промежуточные, на конец января 2014-го. Но все равно итоги. Еще раз вспомним все вместе. Начиная примерно с 1999 года во всем мире велась серьезная, планомерная пиар-кампания по дискредитации Российской Федерации. Пиками ее стали четыре момента. Убийство русскими террористами популярнейшего вице-канцлера Германии Филиппа Реслера. Нападение уже мусульманских террористов на русскую атомную станцию, продемонстрировавшее всему миру пренебрежение ими мерами безопасности. Гибель очередной русской атомной субмарины, в которой они посмели обвинить не себя самих, а кого-то другого – какие-то неизвестные, мифические подводные лодки, которые они якобы сумели засечь в своих территориальных водах… И наконец, неспровоцированное нападение русских войск на граничащую с ними мирную, демократическую страну! Ужас какой! Мы с вами, сотрудники DPA, в этой кампании активно и искренне участвовали, кстати говоря…

Светловолосая немолодая женщина с яркими губами на секунду приостановила свой монолог, перевела взгляд с камеры на своего напарника, а затем вернула его назад – прямо на оцепеневших зрителей.

– А потом вдруг выяснилось, что все это время мир активно готовился к войне. И что Реслера убили по приказу мелкой фигуры из посольства США в Германии. Наш с вами защитник, полицейский Карл Эберт, мир его праху, взял потом эту фигуру живой и выдавил из нее показания… О том, откуда у этой фигуры такие идеи… И да, также выяснилось, что отбитое охраной нападение на русскую атомную станцию на самом деле было инспирировано зарубежными эмиссарами, вхожими в архив МАГАТЭ, – Международного агентства по атомной энергии. Взятый в этот раз не нами, а русскими террорист-горец дал массу интересных показаний! Даже мне интересных, неспециалисту. А потом французы выяснили, что и дата нападения на русскую энергостанцию, и дата и даже название взорвавшейся русской субмарины… Что они были отлично известны некоторым европейским политикам еще за несколько месяцев до того, как русские напали на своих соседей. На кого, кстати? Мы все это уже позабыли, правда? Нам было не до того. А если бы «Свобода России» увенчалась полным успехом, как этого ожидал весь мир, то и не вспомнили бы… Хотя не факт. Хотя, может быть, было бы ровно наоборот. Все это обросло бы деталями, показаниями, воспоминаниями очевидцев, интересными зрителям подробностями. Лично мне стыдно… Боже, как мне стыдно…

Пауза была секунд в пять. Дорогая по любым меркам. Неловкая.

– Как мы сейчас знаем, война началась не просто так. Как мы сейчас понимаем, Петра, нам очень и очень повезло в том, что мы столь радикально отказались участвовать в этом безумии. Поздно, но отказались. Позже Франции и Греции. Раньше Венгрии, Кореи и Финляндии.

– И не так, как Япония и Турция.

– Совершенно верно, не так.

Рейтинг у передачи был сумасшедшим: застывшие перед своими экранами миллионы зрителей смотрели сейчас на ведущих внимательно, пристально, не отрываясь. Ни от кого не укрылось, как те содрогнулись. Япония и Турция вывели свои войска с территории России очень и очень поспешно. На фоне происходящего у них дома фронтовые потери не имели большого значения. Даже потопление набитого эвакуируемыми войсками вертолетоносца «Хьюга» на выходе из акватории владивостокского порта осталось почти без комментариев – хотя это был крупнейший боевой корабль, потерянный «миротворцами» с начала боевых действий. В десять раз больше германского «Людвигсхафена». Вдвое – любого из трех потопленных за эти месяцы в двух океанах американских эскадренных миноносцев. 9 января русские наконец-то объявили о том, что приняли вынужденное решение о применении ядерного оружия в отношении двух конкретных стран-агрессоров, войска которых находятся на их территории. И через полный ужаса для всего мира час – назвали Турцию и Японию. По два города в каждой из этих двух стран. Хиросима и Нагасаки. Анкара и Измир.

Было ясно, что генерал Лосев и говоривший его устами русский лидер рисковали не просто сильно, а смертельно. За этот час США и Великобритания могли нанести по России массированный ядерный удар всей мощью своих арсеналов и получить если и не симметричный, то в любом случае смертельный ответ. Но странно сказать, у русских были преимущества. Фронт проходил уже по самому центру Европы. От оказавшей русским и их союзникам серьезное сопротивление Польши уже почти ничего не осталось. И ни ей, ни легко захваченным ими прибалтийским и южнославянским государствам было уже не помочь. Народы Болгарии и Румынии пытались разыграть старую карту с низложением своих правительств и переходом на сторону сильнейшей стороны – в этот раз не вышло. Восставший народ, десятки тысяч «братьев-славян», встречающих русские танки цветами, захлебывающиеся от показного энтузиазма толпы, и вместо ожидаемого братания – мгновенные и тяжелые репрессии. Сотни арестованных политиков и журналистов, борцов за права человека, авторов учебников по новой истории и популяризаторов борьбы с русским варварством. Использование остатков их Вооруженных сил в качестве натурального пушечного мяса. Формирование новых правительств пусть из местных граждан, но на условиях полной, безоговорочной лояльности. Начинать атомную войну ради них, и даже ради Чехии и Хорватии, продолжающих совершенно одновременно сражаться, умоляя США о помощи, и вести с русскими унизительные переговоры, – просто не имело смысла. Было понятно, что все они обречены. Да, применение ядерного и химического оружия могло стабилизировать фронт еще до того, как русские выйдут на границы Австрии и Италии – но это абсолютно гарантировало то, что текущий раскол между США и Европой превратится в уже вечную вражду.

Не намного лучшие перспективы имел возможный удар по центральной части России, подальше от границ бывших союзников. Год назад русские города-миллионники на прицеле межконтинентальных баллистических и крылатых ракет гарантировали то, что русские не начнут войну первыми. Они не использовали свой арсенал даже в худшие для себя дни, безнадежно проигрывая войну. Сейчас от этого арсенала осталась максимум четверть, но и ее было достаточно для низведения человечества в каменный век. Всего человечества в целом. А от русских городов-миллионников не осталось почти ничего: их уцелевшее население рассеялось по тысячам квадратных километров бескрайней территории России, и было теперь мало уязвимо для прицельных ударов. От промышленных центров тоже осталось не так много: инфраструктура, персонал, система связей, – все эти сегменты промышленной мощи понесли тяжелейшие потери. И разменивать теперь собственные города, собственную почти не пострадавшую инфраструктуру на остатки русской в ходе глобальной ядерной войны – этот размен был категорически невыгоден именно США и Великобритании.

И еще одним очень интересным обстоятельством, важность которого порой ускользала от аналитиков, было наличие у русской стороны самых настоящих заложников. Американские, польские, итальянские и боснийские части до сих пор удерживали Москву, продолжая вяло сражаться в уже совершенно безнадежном окружении. И в этом контексте прозвучавшая неделей раньше фраза Лосева: «В этот раз мы сожжем свою столицу вместе с захватчиками. Готовьтесь», – оказывалась очень-очень конкретной угрозой. Можно было предположить, что русские не педалировали освобождение своей древней столицы именно по этой причине. А может быть, и по другим тоже. Четыре полнокровных дивизии и целая охапка вспомогательных и полицейских частей вокруг их алого Кремля – это была язва, растравляющая русскую душу почище ржавой спицы в глубокой ране. До предела разъяряющая каждого русского солдата, вступающего на территорию Болгарии, Румынии, Польши, высаживающегося с десантами на датских островах. Полное презрение русских к еще недавно так важному для них «мировому общественному мнению», риску «осуждения авторитетными структурами» и прочему из той же категории – оно имело в своей основе в том числе и именно это. Кто там был позади, кто сидел сейчас в Москве, кроме американцев и поляков? Болгары, боснийцы, датчане, итальянцы? Ага, ну-ну…

Обращение «К народам Японии и Турции» было распространено русскими всеми возможными путями – и на всех основных языках мира. Включая, разумеется, японский и турецкий, но не ограничиваясь ими. Это само по себе было намеком. Как и белорусы несколькими месяцами ранее, они не удержались от издевательств над здравым смыслом, наполнив свое послание ссылками на «пример, поданный самой демократичной страной мира», и тому подобным. «Как и Президент США Трумэн в 1945 году, мы принимаем данное решение с тяжелым сердцем. Как и тогда, это вынужденное решение. Как и тогда, оно служит благородной цели – скорейшему прекращению военных действий и наступлению мира во всем мире». Каждое слово в этом послании было издевкой. Каждое было сказано не просто так.

Анкара и Измир не являлись наиболее населенными городами Турции: оба уступали Стамбулу в 3 и 6 раз, соответственно. Что это означало, учитывая вековую мечту русских о черноморских проливах? Не нужно было быть магистром наук, чтобы догадаться, что именно значит вот этот конкретный намек. Нанести по территории России ядерный удар и получить ответный Вашингтон и Лондон не рискнули. А на коллективный вой правительств и СМИ «всего цивилизованного мира» об «окончательном раскрытии русского плана мирового господства», «вопиющем проявлении русского безумного варварства» и «необходимости дать совместный отпор» сотни миллионов человек уже плевали. Год назад, годы назад, почти те же самые слова произносились, когда русские сидели в своей тундре в обнимку со своими медведями, и словосочетание «Русский фронт» считалось безнадежно устаревшим. Сейчас почти эти самые слова звучат снова, потому что русских раздразнили, оскорбили, разъярили до предела. Потому что совершенное с ними превысило предел даже их всем известной терпеливости. Может быть, они имеют теперь моральное право получить кое-что от потерявших инстинкт самосохранения европейцев и азиатов? В конце концов, у США было достаточно сейчас собственных, внутренних проблем, чтобы мобилизовать всю свою устрашающую мощь для войны. Еще такой далекой от них войны. Проблем с разрастающимися, как раковые метастазы, вспышками сепаратизма: уже не анекдотическими, как раньше, а самыми настоящими. Проблем с идущей вразнос экономикой, которой смена доллара на новую валюту не помогла совершенно. Да, казавшийся таким выгодным план не сработал только из-за военных и политических просчетов, но сейчас было не время искать козлов отпущения. Нужно было сконцентрироваться и пытаться сдержать все ширящиеся признаки глубочайшего кризиса, способного стать фатальным для лидирующей державы мира.

Три часа спустя обнародования русскими второй части их обращения – той самой, в которой были названы две конкретные страны и четыре конкретных города, – США выступили со своим собственным. В нем президент и сенат объявили о своем стремлении не допустить дальнейшей эскалации спровоцированного Россией конфликта, не позволить и так выходящей из-под общего контроля человечества ситуации погубить весь мир. Этому самому человечеству было в очередной раз напомнено, что именно Россия развязала биологическую войну, отравив всю планету своим «русским парагриппом», пандемия которого не имела себе равных. Теперь человечество должно было сказать решительное «нет» стремлению России погубить планету в горниле ядерного апокалипсиса! Должно было сделать еще массу вещей, которые в Вашингтоне и Лондоне считали полезными.

Человечество же, как, впрочем, это обычно и бывает, плевало на то, к чему его призывали мудрые люди. Оно в ужасе смотрело прямые трансляции из Японии, где десятки миллионов человек штурмовали противоатомные убежища и железнодорожные станции, бежали из всех крупных городов, выходили в море на переполненных суденышках, мчались и брели по забитым дорогам с детьми на руках. Лишь бы выгадать милю, пять, десять – дальше от будущего эпицентра, еще дальше, еще. Каждая миля означала лишний шанс выжить.

Русская легенда о том, что в японских школах учат, что это русские сбросили атомные бомбы на Страну восходящего солнца – это именно легенда. На самом деле японцы отлично знают, что такое «Энола Гей», что такое «Малыш» и кто такой Пол Тиббетс. Практически каждый японский школьник посещал хиросимский мемориал. Каждый без исключения был в курсе – зачем именно самая демократическая страна в мире сбросила на них две атомные бомбы. Аргументы русских были совершенно логичными: поверить в них было несложно. Подсознательно каждый здравомыслящий взрослый японец отлично понимал, что они все доигрались. Что прошлогодняя весенняя эпопея с почти месячной обороной островов Танфильева и Шикотана русской морской пехотой, полегшей до последнего человека, но не сдавшейся, – это конкретный признак того, что будет дальше. И что оккупацию Дальнего Востока на глазах оправляющиеся от поражения русские им не простят никогда. И что когда начнется – двумя городами не ограничится: атомных бомб у русских еще много…

Выбора у Японии не было: Страна восходящего солнца разыграла свою ставку со всеми шансами на победу. В этот раз США – победитель Японии в прошлой войне – были на их стороне. Считалось, что это не просто увеличивает шансы, это делает ситуацию однозначной и беспроигрышной. И то, что их страна проиграла второй раз подряд – это оказалось для японцев очень важно. Это вызвало к жизни очень заумные внутренние философствования, плохо понятные даже соседям, которым сейчас было в общем-то не до вникания в тонкости перевода. Японцы уже имели опыт сокрушительного поражения в войне и долгого, мучительного выкарабкивания из последовавшей нищеты. Такая перспектива была без преувеличения ужасной: даже просто озвучивание русскими их угрозы стоило японской экономике миллиардов и миллиардов. Констатация того, что угроза реальна и противостоять ей невозможно – стоила постов десяткам самых высокопоставленных политиков и военных. Осознание того, что они во второй раз за три четверти века сами начали войну, способную низвергнуть их избранный богами народ в пропасть… Вот это произвело на всю страну самое серьезное впечатление. Убийственное. Сколько при этом пришлось на собственный и коллективный разум японцев, а сколько на некие запущенные созданным в России вирусом молекулярные сигналы… Это определить было невозможно в принципе.

Перед Японией сейчас лежали и исторические примеры, и современные. Доходчивые примеры Франции, Германии, Финляндии, славянских стран Европы. А быстро соображать тут умели. И серьезно воспринимать то, что заявили по поводу ближайшей перспективы Японии на другом берегу Охотского, Желтого и Восточно-Китайского морей, в Норильске и Пекине – умели тоже. Абэ Синдзо добровольно покинул пост премьер-министра, вновь смененный своим политическим соперником экс-премьером Нода Есихико. На нужные процедуры и церемонии не было никакого времени: счет шел без преувеличения уже на десятки минут. Они успели. И новый премьер, и его величество император Акихито нашли, произнесли вслух, отослали миру и России нужные слова. Выступили с нужными, спасительными обращениями, заявлениями, обещаниями. Замерли в ожидании, пока часы продолжали отсчитывать минуты до старта русских ракет.

Начальник Турецкого генерального штаба генерал Некдет Озел был убит выстрелом в затылок офицером собственной охраны, также немедленно застреленным. Командующий Сухопутными войсками генерал Хулуси Акар – взят под арест членами собственного штаба, – однако освобожден неполный час спустя. Президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган и премьер-министр Бинали Йылдырым подавили путч жесточайшим образом – с выводом на улицы не только подчиняющихся жандармерии «сил противодействия беспорядкам», но и армейской бронетехники. Считали, что подавили. В совместном обращении они произнесли слова: «Мы готовы ответить с еще большей силой», «мы не поддадимся на шантаж» и «если они посмеют пойти на этот преступный шаг, за него сторицей заплатят кровью их собственные граждане». Неполную минуту спустя того, как эти слова прозвучали в еще контролируемом турецким правительством радиоэфире, русские прислали рекордно короткий, всего на несколько слов ответ. «Бурса, Адана, Газиантеп, Конья». Названия следующих четырех по величине населения турецких городов после Анкары и Измира. Слушать обещания и заверения от заокеанских партнеров и союзников было уже некогда: миллионы людей бежали или брали в руки факелы; путч – первый из будущей серии турецких путчей – разворачивался в этот час в полную силу.

Все звучащие сейчас комментарии и прогнозы не имели значения, дело обстояло до предела просто. У русских была атомная бомба, а у турок ее не было. Попытка силой захватить хранилище атомного оружия НАТО на авиабазе Инджирлик впервые привела к обмену огнем между военнослужащими Турецкой армии и США, и даже став успешной, оказалась полностью бесполезной. Исходно предназначенные для использования именно турецкими ВВС 40 атомных бомб из 90 хранящихся там, были инертны без ключей авторизации, находящихся в руках командования НАТО; обойти все блокировки за быстро утекающие минуты не удалось.

Президент Эрдоган и премьер Йылдырым были повторно арестованы с боем, их многочисленная охрана оказала отчаянное сопротивление. И вновь освобождены военными. Командиры двух из трех бригад и полка, продолжающего защищать столицу 4-го Корпуса объявили о своей верности законному правительству Республики и применили оружие без колебаний. Это были не просто парадные столичные части – солдаты корпуса прошли через самые жестокие бои, какие только можно было представить: крови они не боялись. На улицах гибли тысячи – и в панической давке, и под перекрестным огнем разделившихся на два противостоящих лагеря армейцев и жандармов. Удар взлетевших со столичной авиабазы Акинци самолетов турецких ВВС поставил в этом ужасе не точку – многоточие. Через неполный час после уничтожения правительственного бункера разработанной и произведенной в США авиабомбой объявивший о взятии всей полноты гражданской и военной власти в свои руки генерал Галиб Менди также был убит. Следующий претендент представлял уже не ВВС, а жандармерию: этот хотя бы остался жив, когда в эфир вышел «Гражданский комитет», сделавший ровно то же самое, что на противоположной стороне Земли делали Нода Есихико и император Акихито. Вышедший в систему оповещения в телевизионный эфир, радиоэфир, Интернет – с обращениями к собственному народу и народу России. С заявлениями, обещаниями, призывами. Живыми, полными одновременно и искреннего страха, и искренней надежды.

Неизвестно, насколько на ужаснувшийся мир и на русских лидеров подействовали кадры прямого эфира, транслируемые с крыши отеля «Шератон Анкара». Давящий толпу строй «Леопардов» и перекрестный огонь, скачущий между стенами вспыхивающих один за другим жилых и правительственных зданий. Неизвестно, насколько подействовало на самих турок и это, и все остальное. В первую, в главную очередь – десятки тысяч погибших за считаные часы. «Гражданский комитет» удержался, и второй арест президента и премьер-министра стал окончательным. Русские ракеты не стартовали.

Окруженная Московская группировка Миротворческих сил – Сводная боевая группа "М" капитулировала только в самом конце февраля, когда морозы уже давно ушли. Был даже какой-то юмор в том, что война переориентировала работу даже не сбитых космических спутников и вычислительных мощностей синоптических компьютеров – наиболее производительных в мире, – именно на войну. На распознавание изображений, на вычисление маршрутов транспорта, на локализацию вражеских штабов и центров управления. Минус 25 градусов по Цельсию продержались в Ленинградской и Московской областях максимум неделю. В принципе, будь метеорологические прогнозы надежнее, петербургская группировка вполне могла протянуть время и дождаться оттепели, снявшей бы остроту необходимости идти на прорыв. Генералы и даже телекомментаторы продолжали рассуждать о том, что тогда обе «сводные боевые группы» могли бы продержаться дольше, приковывая к себе русские силы, оттягивая их от двигающегося через Европу фронта. Могли соединиться, могли осуществить прорыв в каком-то ином направлении… Все это было уже просто устным упражнением, оторвавшимся от реальности. Сил в континентальной Европе у продолжающих сохранять верность НАТО стран не оставалось уже почти ни на что. К концу февраля даже оптимистичное итальянское правительство уже прекратило разглагольствовать о «своей твердой уверенности в стойкости и верности славных наследников воинственных традиций Рима» и присоединилось к вялоидущим многосторонним переговорам в Афинах. Сводный русско-украинский полк морской пехоты занял Триест без единого выстрела: до Венеции по прямой оставалось почти 100 километров. Италия вообще довольно маленькая страна.

Требования из-за океана упорно продолжать борьбу с кровавой русской угрозой звучали к этому дню даже уже не угрожающе – тоскливо. Русские не дошли даже до французской границы, но что взяли – то взяли. В Центральной Европе быстрее других соображающие правительства сохранили свои государственные структуры и территории в целости или почти в целости: активный поиск военных преступников и их выдача по первому требованию русских комендатур, – это была ерунда на фоне окружающего. Более ригидные страны, решившие сопротивляться до конца, превратились в то, что люди уже видели раньше. Когда в течение десятилетий просто военной силой последовательно были превращены в прах Ирак, Сербия, Ливия и Сирия. С одобрения большинства телезрителей. Да, сейчас к ним добавились Польша, Хорватия, Босния и Герцеговина, и народы западных и восточных стран были, кстати, искренне благодарны им за яркий и своевременный пример. Терять свое собственное привыкшее к комфорту и миру население на поле боя, располагающемся не где-то в России, а здесь, на порогах своих домов, – они не желали. Тем более ради амбиций политических преступников, последовательно приведших к ничтожности сложившуюся за десятилетия систему дипломатической устойчивости и развязавших мировую бойню. Когда десятки государственных и журналистских расследований открыли подноготную подготовки удара по России, а вирус позволил людям думать собственными головами – стало уже не так просто найти добровольцев с прежним энтузиазмом воевать за интересы далеких хозяев мира. Шел февраль.

– Вообще, лично я так до конца и не верю в этот фантастический вирус, – произнесла холеная дама в берлинской студии DPA.

Только что закончился очередной телемост с Москвой, из рекордной серии «Запад – Восток», но трансляция еще шла. Техники пока не начали бродить по студии, собирая свои микрофоны и датчики.

– Да, я видела все эти комментарии, анализы, описания. Но знаменитый эффект наблюдался на самом деле у относительно немногих переболевших. А может быть, на самом деле никакого вируса и нет? Русские выложили в Сеть, выпустили в эфир, привезли на Афинские переговоры три десятка совершенно убийственных свидетелей. Плененного ими еще до начала войны мусульманского террориста, возглавлявшего нападение на атомную энергостанцию, – спланированное с подачи западных разведок. Диверсантов и убийц, захваченных ими в самом начале этой войны, а на самом деле также до ее начала. Расстреливавших безоружных людей, чтобы мы в своих телестудиях объявили это потом преступлением русского же режима и использовали как еще один повод для силового вмешательства. Привезли пленных, принадлежавших к Вооруженным силам североамериканских, европейских и азиатских государств, – предметно и весьма полно рассказывающих о формировании и поддержке нашими правительствами многочисленных «эскадронов смерти», нацеленных на уничтожение мирного населения России. В том числе методами, за использование которых после Второй мировой войны вешали и немцев, и японцев.

Дама посмотрела прямо в глаза шестидесяти миллионам зрителей: телеканал сейчас смотрела большая часть Европы.

– Что, разве мы не могли увидеть все это сами? Поверить во все это без вируса? Могли. Просто не хотели. Нас все устраивало. И мы получили тот результат, который заслужили: каждый из нас. В Афинах русские заявили, что будут вешать и сами. Вас это удивляет?

– Почему они не использовали атомное оружие раньше, вот что меня удивляет, – произнес журналист-мужчина.

– Ну…

Женщина не нашла быстрого ответа, и было бы странно, если бы нашла. В общем-то это был главный вопрос из всех. Главный за год. Простого ответа на него не имелось. Имелись только очень сложные. Упрощая на порядок, применение русскими ядерного оружия на поле боя гарантировало развертывание уже совершенно открытого и открыто поддерживаемого всем миром геноцида русских. До «окончательного решения вопроса» включительно. А разменяться в стиле «а пропадай оно все пропадом» русским тогда не хватило духу. Как показала жизнь – это было верным решением. Как ни странно.

Война не закончилась сразу, в один день. Она как-то тихо угасла. Мир понес слишком большие потери, для того чтобы продолжать воевать, и недостаточно большие, чтобы прекратить воевать навсегда. Никто не называл закончившуюся бойню «Третьей мировой», никто не говорил, что это «Последняя война», как иногда говорили раньше. Но только ограниченное число не самых умных людей продолжали именовать произошедшее «Миротворческой операцией "Свобода России"». Россия сумела защитить свою свободу, и это весьма дорого обошлось и ей самой, и всему миру. Тысячи политиков рассуждали о том, что все должно было быть не так, что все должно было быть иначе. Сотни – не слишком громко укоряли русских за то, что, вновь дойдя до своих границ, они не остановились в виде молчаливого укора, а пошли дальше – оккупировать несчастную Европу, ставшую жертвой чужих политических игр. Было очевидно, что основные бенефициары возможной и даже практически гарантированной победы над Россией отделались легче всех и в результате поражения тоже. США, с их импичментом и кризисом – политическим и экономическим вместе, но с весьма умеренными людскими потерями. Да, с радикальными переменами в верхушке Генералитета, заставляющими вспомнить русское же слово «чистки». Но сохранившие значительную долю флота и армии – и сохранившие уверенность в своем превосходстве даже над всем миром, вместе взятым. Великобритания, с ее «временными парламентскими затруднениями» и странным «домашним арестом Королевы», про которые что только не говорили. Потерявшая половину вооруженных сил и три четверти золотовалютных резервов и не выигравшая от этого ничего. Но на землю обоих организаторов этой войны так и не ступила нога русского солдата: вот что было важно.

Европейцам пришлось хуже всех, если не считать традиционно нейтральные страны. Фактически легче других отделались государства Иберийского полуострова, до которых русские танки не докатились еще многие и многие сотни километров. Испания и Португалия потеряли в России тысячи солдат и офицеров и сотни боевых машин, но Афинский договор 2014 года обеспечил их независимость, и оба правительства с успехом делали вид, что ничего особенного не случилось. Государства, имеющие несчастье располагаться ближе к русским границам, не имели возможности позволить себе такую роскошь. Именовали это по-разному, и термины, кстати, довольно активно эволюционировали со временем, но смысл был один. Восточная Европа, Украина, Грузия вошли в «ближнюю сферу интересов» новой России. И заставлять уважать свои интересы на этих территориях она теперь была готова всей своей мощью, и без всяких оговорок. Германия, Франция и Греция заявляли о своей «ориентации на добрососедские отношения», делали очень многое из того, что Россия от них хочет, и можно было только довольно абстрактно считать: выгодна в конечном итоге такая политика или нет. Наверное, да, потому что в нескольких других странах размещались сейчас «временные воинские контингенты» победившей стороны, и мнения их правительств теперь никто не спрашивал даже по поводу прогноза погоды.

Несколько других государств понесли более серьезные потери, несколько – менее серьезные. Забавно, но, например, Нигерии и Эфиопии было абсолютно наплевать на в полном составе погибшие в далекой снежной России батальоны – их наличие или отсутствие вообще никак не влияло на региональный баланс сил, а России еще десятилетие было не до развития торговли и туризма в направлении данных стран. А вот, например, потери вооруженных сил Пакистана и Республики Корея и понесенные этими государствами не окупившиеся военные расходы имели очень серьезные последствия. Серьезнейшие. В первую очередь в эскалации противостояния с ближайшими соседями. Главными среди которых были «мы все знаем кто».

В любом случае, прошло еще много недель, прежде чем стрельба на земле и рев реактивных двигателей в небе утихли окончательно, а потоки беженцев потянулись обратно по домам. Много месяцев, прежде чем в быт людей начали возвращаться симптомы нормальной жизни – регулярные рейсы поездов и гражданских самолетов, адекватно подаваемые международные новости, налаженная работа почты и банков. Вспомнить только одну замену долларов США на новую валюту – со всеми аспектами этой реформы, вместе взятыми. Даже она одна аукалась всему миру еще очень долго… Было понятно, что пройдет еще много лет, прежде чем сгладится, приглушится боль потерь, и насмерть дравшиеся одна с другой державы начнут обмениваться не авиаударами, стрелами танковых атак и группами диверсантов, а делегациями, состоящими из политиков, бизнесменов, а потом даже спортсменов и ученых. Возможно, даже целые десятилетия.

Но одно можно было сказать точно. Русский язык никто не запретит. Имена Пушкина, Гагарина, Басова, Жукова, Прохорова, Толстого, Оловникова, Чехова и сотен других уже никто не вычеркнет из учебников и справочников. Понятие «русский язык» не останется неинтересной короткой главой в чужих энциклопедиях.

Мир уже совершенно точно стал другим. Он точно уже никогда не будет прежним. Но мы в нем остались.

Ну что еще сказать? Первая, очень поверхностная оценка понесенных Россией людских потерь была сделана еще до окончания войны, еще зимой. Выглядела она настолько по-средневековому жутко, что в нее просто невозможно было поверить. Что мировые, что «возрожденные» отечественные СМИ захлебывались комментариями, поворачивая не умещающееся в сознание число разными боками, деля его на составные части и собирая снова. К счастью, реальность оказалась чуточку более щадящей. Неожиданно большое число людей, считавшихся погибшими или пропавшими без вести, возвращались в родные места или начинали жизнь почти с нуля на новом месте. Там, куда забросила их судьба, иногда за тысячу километров от старого дома. Война 2013–2014 годов вновь отучила мир насмешливо воспринимать слова о «русском характере». Неожиданно оказалось, что такое понятие действительно существует – уж это человечество вполне сейчас прочувствовало. И скорее всего именно некие особенности того самого русского характера и позволили стольким миллионам – многим десяткам миллионов – совершенно гражданских, мирных людей выжить без государства, без цивилизации. В отрыве от всего или почти от всего, составлявшего их жизнь до войны. Уехавшие из городов и городков в никуда, в мельчайшие поселки и хутора, просто в леса и степи – семьями, командами, даже поодиночке, – они пережили и весну, и лето. Не попали под опустошившие города эпидемии. Неся потери и от карателей, и от бандитов, все же продолжали копать землю и сажать то, что можно было съесть, если удастся дожить до урожая. Отдали партизанам и действующей армии всю свою молодежь. Отдали трудовому фронту всех себя, когда волна прокатилась назад и появилось, куда выйти из леса. Вряд ли на такое были массово способны больно цивилизованные европейцы и участвовавшие в нападении на Россию азиаты, включая японцев и южнокорейцев. Вряд ли – как раз не особо цивилизованные арабы. Впрочем, ни тем, ни другим при схожей ситуации просто некуда было бы деться. В плотно заселенной Европе, в Японии, на Корейском полуострове, в арабских полупустынях просто негде спрятаться и нечем прокормиться на ничейной земле. Не останешься незамеченным, когда хоть сколько-то оккупантов да контролируют каждую пару сотен квадратных километров.

Не в первый раз, но России опять помогли ее размеры. Вражеское нашествие размылось на тысячах километров недружественной земли. Без полноценного геноцида ее было себе не присвоить, а полноценный геноцид вызвал такой ответ, который не просто опрокинул агрессора, но и принес войну в его собственный дом. Опять же совершенно не в первый раз.

Командир партизанских разведчиков пережил войну, пусть и оставшись инвалидом. Противопехотная мина, уложившая его напарника и оторвавшая ему обе ступни, не сумела убить старшего лейтенанта на месте, а судьбе он шанса не дал. Остановил кровотечение, не умер от болевого шока. Приводя себе в пример летчика Маресьева и радуясь относительно теплому времени года, прополз за четыре дня почти 25 километров, пока не добрался до человеческого жилья. К моменту, когда подошла его очередь на реконструктивную хирургию, бывший старший лейтенант уже занимал должность доцента на своем старом месте, преподавая «Автоматизированные электромеханические комплексы и системы». Даже увечье не лишило его природного упорства и жизнелюбия, а с обаянием у него всегда все было в порядке. Женился он быстро и удачно, и дети были хорошие.

Его товарищи так никогда и не разыскали старшего лейтенанта Сомова потому, что по понятным причинам командир взвода разведки никогда не называл никому в отряде свои настоящие имя и фамилию. На самом деле он был не Николай Сомов, а Никита Сонин. Своих же он после войны не искал, считая отряд уничтоженным полностью. Поскольку тот так и оставался безымянным, действующие регистры поиска были малополезны. Только уже в 2020 году бывший командир партизанского разведвзвода случайно услышал в идущем по радио «Часе имен» имя Арсена Кочиева и слова «Разыскивает… действовавших в Лодейнопольском районе Ленинградской области летом и в начале осени». И даже записал озвученный адрес, но писать «Арсению» на юг так и не стал. Награды Сонин надевал два раза в год – на первый День Победы и на второй. Пришедший ему летом, в самое горячее время, драгоценный орден Мужества, медаль «Партизану Отечественной войны» II степени, «Победу», естественно. Ходил он на своих протезах плохо, но самостоятельно. Работая с утра до вечера, растя детей, лихо водя переделанную под ручное управление машину, бывший старший лейтенант Сомов прожил долгую и успешную жизнь совершенно счастливым человеком. У него все было хорошо.

Арсен Кочиев, известный своим товарищам как Арсений, уехал после войны на юг. Война оставила в его душе слишком тяжелые следы, Арсен сменил за несколько лет три работы и двух жен, но ни в одном доме не мог оставаться надолго. В конце концов он нашел себя в месте, максимально далеко отстоящем от всего, напоминавшего дважды раненному человеку войну. Смешно сказать, начал разводить баранов в своих родных предгорьях. Занятие, ничем не хуже любого другого. Вообще, любой человек, серьезно занимающийся делом, имел в новой России все возможности быть уверенным в своем будущем – вот чего нам не хватало все довоенные годы. Знатный животновод Арсен Кочиев последовательно добавил к своим скромным боевым наградам обе медали ордена «За заслуги перед Отечеством», основал на собственные деньги «Дом сирот дяди Арсения» и все-таки женился снова. Большой дом, большое сердце… Жена долго пугалась того, как он кричит во сне: «Док, стрелок слева, слева! Сними его, он нас всех убьет!..» Бывший рядовой Кочиев умер еще довольно молодым человеком, неожиданно для всех. Его именем назвали школу в Алагирском районе.

Вика и Костя закончили войну в Брюсселе, в составе все той же бывшей 32-й отдельной Ленинградско-Павловской Краснознаменной мотострелковой бригады. Ныне 32-й отдельной Рижско-Ленинградско-Павловской Краснознаменной Жуковской мотострелковой. Шире известной просто как «Новосиб». Старший сержант и сержант расписались на раздолбанном, выгоревшем здании штаб-квартиры НАТО на бульваре Леопольда III, видя в этом какой-то сакральный смысл. На самом деле, смысла не было. Когда паломничество желающих расписаться или просто нацарапать на обугленных стенах пару добрых анонимных слов начало затихать, здание снесли просто на хрен, до основания. Подрывом нескольких сотен щедро уложенных под стены зарядов взрывчатки. Оконные стекла вышибло в половине города – и не было, между прочим, ни одного протеста со стороны местного населения, которого предупредили заблаговременно и корректно. Население бельгийской столицы с ужасом прислушивалось и молчало в тряпочку. Не желающих молчать в тряпочку бойцы комендантского батальона карали, совершенно не колеблясь. Батальон был «чеченским» – еще одна издевка русских над местными стереотипами, ведь европейские правозащитники несколько десятилетий боролись за права чеченского народа, угнетаемого нехорошей Россией. На батальон приходилось аж трое Героев России, и, разбирайся бельгийцы в русской геральдике получше, они сочли бы это дополнительным актом устрашения.

Вика демобилизовалась в декабре 2014-го, по беременности; Костя ушел ровно годом позже. На двоих у старшего сержанта и сержанта Титовых было три «Святых Георгия», две «Отваги» и по «Партизану», и выглядела пара, конечно, колоритно. Хотя и совершенно обычно, кстати. Возвращаться обоим было некуда, и, когда Костя дослужил свое в Западной группе войск, растущая семья осела в мелком городке на азовском побережье. К 2016-му у них было уже пятеро детей; впрочем, трое из них приемные. Тоже обычное дело. Вика еще до родов дважды ездила в Петербург, но не сумела отыскать никаких следов мамы. Ее заявление лежало в «Бюро розыска», и Вика продолжала надеяться, но… На отца была хотя бы похоронка: второй раз полковника Петрова сбили уже под словацкой Трнавой, и, хотя катапультировался он чисто, его добили на земле. Десантировавшаяся группа спецназа ВВС сумела спасти оператора, перебила больно храбрых против раненого пилота бойцов-«территориальников», и вывезла тело полковника на свою территорию. В 2018-м его перезахоронили в Химках, как сотни тысяч других. Из-за того, что дети были еще малы, Вика и Костя не выбрались на открытие памятника и впервые приехали много позже. Очень намного, когда хилые саженцы метровой высоты уже превратились в нормальные молодые липы и клены. Нужную аллею они нашли быстро: «Словакия» располагалась, как и положено, между «Украиной», «Польшей», «Венгрией», «Чехией» и «Австрией». Десятки бетонных плит, тысячи имен. «Герой Российской Федерации, полковник М. М. Петров». Выдавленная в бетоне и залитая золотом звездочка под папиным именем. Все правильно. Все хорошо.

Потом они пошли к громадному сектору «Россия, Северо-Запад». При помощи расставленных на перекрестках главных аллей кубиков интерактивных систем Костя нашел двоих рядовых Титовых с нужными инициалами: отца и брата. Вика нашла «мл. сержанта А. Н. Симонова» – мужа своей старшей сестры, с которой она сейчас уже, наверное, почти сравнялась по возрасту. Младшие дети начали капризничать: слова «дедушка», «дядя» и «тетя» им вообще ничего не говорили. Дедушек, дядь и теть у них никогда не было, и мама плачет, а они все уже давно устали… Все же они задержались еще на полчаса. В каталоге нашли Геннадьева, Фокина, Ляхина, еще нескольких, кого помнили, но к их камням уже не пошли, решили, что в другой раз. Дмитриева, Иванова и Федотина и трех десятков прочих старых друзей было и не найти сразу: слишком распространенные фамилии. Фамилия Сивый в списке была, но это был Сивый-старший, а Ромки не было. «Пока что», может быть, не было, – потому что списки опознанных понемногу росли. Вот взять хотя бы того же лейтенанта Ляхина… Генетикам было чем заняться: в одном только ростовском центре работали сейчас человек триста, и все равно производительности не хватало. А иностранных специалистов к работе не допускали принципиально: после того как вскрылось, для чего в предвоенные годы делали «генетические паспорта регионов» и «анализ на происхождение и поиск генетических кузенов», народ начал воспринимать любое упоминание о «молекулярном тестировании для международной базы данных» с очень большой настороженностью.

К 2020 году Виктория Титова использовала наконец выданную за отца стипендию для завершения высшего образования и довольно быстро выросла из рядового инженера-химика в Викторию Михайловну. Сначала в начальника цеха, а затем и в зама по производству на комбинате средней руки. Одному из тех, которые росли как грибы вокруг строящихся городков и городов по всей стране. Нового Южноуральска, Новой Калуги, Нового Брянска. Костя, к слову, высшее образование так и не получил, но дефицит доказавших свою преданность стране мужчин с двумя руками, двумя ногами и неглупой головой был острым еще много лет: зарабатывал он не хуже любого начальника. Шутить над неравной парой Титовых никому в голову не приходило: им завидовали. Они были живые.

У каждого почти не осталось одноклассников, у Вики одногруппников по старой группе петербургского института. На все три коллектива – семь или восемь живых девочек, пара целых и пара покалеченных мальчиков и десятки оставшихся от погибших неактивных страниц в начинающих постепенно работать социальных сетях. «Пользователь последний раз заходил… марта 2013 года». Им хотелось верить, что всем просто не до глупостей, что все со страшной силой работают и рожают, но верилось плохо. Друзей-однополчан у Титовых оказалось довольно много, но среди них было всего несколько таких, кто прошел войну с самого начала, как они оба. Слишком мало в живых осталось мужчин и ребят, и женщин, и девочек, кто был в строю в начале и дошел до самого конца: до Брюсселя, до Триеста, до Батуми. Большая часть была летнего и осеннего призыва: зимних в бой уже не пустили…

Герой Российской Федерации генерал армии Лосев умер в 2016 году; в некрологах было написано «острый повторный инфаркт миокарда». Накрытое Знаменем Победы тело провезли по Красной площади на гаубичном лафете. И после отдания почестей перед лицом сотен тысяч пришедших с ним проститься людей похоронили в Кремлевской стене – как делали в старые времена. К слову, Западным фронтом до Лосева командовали трое генералов, в том числе два погибших и один покончивший с собой в самые тяжелые и безнадежные дни. Они такой чести не удостоились.

Огромный мемориальный комплекс «Незабытые» выстроили на народные копейки и для всего народа вместе. Помимо этого памятники постепенно ставили по всей стране. И поскромнее, и побогаче. В селах, в поселках, в городах, на территориях восстановленных заводов и фабрик, перед отстроенными зданиями сельсоветов. Гипсовый боец с «калашниковым» в опущенных руках, обессиленно припавший на одно колено: уже убитый в бою, но еще не поваленный на землю. Или другой, отлитый из сияющей темным золотом молодой бронзы: застывший с оружием наготове стрелок, закрывающий спиной девчонку с малышом на руках. Или третий – просто воин с тем же «калашниковым» в руке и спокойным, уверенным выражением, навечно застывшим на его каменном лице. И имена: многие десятки и сотни имен на каждой плите.

Страна выжила. Вновь понеся громадные людские и материальные потери, она, как и в прошлый раз, вышла из войны победительницей. Россия уцелела и благодаря своим пространствам, растянувшим силы противника, и благодаря своим людям, снова не пожалевшим себя ради будущего своих детей. Тяжкие репарации, наложенные победившей Россией на Европу и Азию, вытащили ее из руин. Современное оборудование – от станков до сельхозтехники, – современные технологии, продовольствие, сырье. Гражданские авиалайнеры. Боевые корабли, официально объявленные «учебными». Банальнейшее золото: как «живое», так и в виде перекачиваемых по электронным сетям цифр. В зачет шло все. Было даже как-то неловко думать, что это была плата за пролитую кровь, но так, в общем-то, дело и обстояло. Побежденные предпочитали не рисковать открытой схваткой или безнадежной партизанской войной, способной обратить их ухоженные страны в пепел, а платить. Платить и каяться. Чего они, собственно, хотели от нас самих еще несколько лет назад. Это и казалось, да в общем-то и на самом деле было, вполне удовлетворительным выходом для них. Позволяющим, кстати, в какой-то степени восстановить переломленную общественную мораль. Смотрите, мы помогаем исправить то, что натворили и наши собственные негодяи, и чужие. Это благородно. Мы все-таки в какой-то мере хорошие.

Вернувшиеся с войны люди работали не покладая рук. Восстанавливая индустрию и сельское хозяйство, заново отстраивая городские районы и поселки, корпуса заводов и машинно-тракторные станции. Рабочих рук отчаянно не хватало, и добровольческий панъевропейский «Новый Корпус Мира» при всей его распиаренности выглядел просто смешно на фоне числа строящихся по всей России объектов. И, кстати, просто объявлений «Срочно требуются», висящих на каждом углу. Стране остро, острейше требовались каменщики, бетонщики, токари, операторы станков с ЧПУ, инженеры-электронщики, инженеры-дорожники, инженеры-домостроители, инженеры-химики, инженеры по строительству и эксплуатации мостов, туннелей, железных дорог и всего прочего, из чего состоит нормальная жизнь любой страны. Отчаянно нужны были сборщики и наладчики оборудования, конструкторы, фермеры, фельдшеры, врачи всех специальностей. Представители полутысячи других профессий и преподаватели всех возможных дисциплин, кроме искусствоведения, маркетинга и менеджмента.

В стране почти не осталось тех, кто так долго сидел на шее народа, кто мучил нас и наших братьев, как гнойный нарыв на теле. Долгая, тяжелая война дала возможность стать полицаями, карателями, палачами, охранниками в концлагерях, старостами и бургомистрами всем тем нашим землякам и соседям, кто нас так страстно и искренне ненавидел и презирал. Кто что конкретно выбрал – зависело от возраста, телосложения, твердости духа, в конце концов. Несложно мечтать о том, что «всех москалей сожжем по сараям, всех жидов перевешаем, всех косоглазых в море утопим». Гораздо труднее делать это собственными руками, рискуя получить в спину партизанскую пулю. Теоретиков геноцида, поддерживающих новых хозяев вдохновенным славословием, сладким пением в микрофон, работой на тяжелой должности вассального чиновника, все равно нашлось больше. Но вне зависимости от выбранного пути, судьба у всех была практически одинаковой. Замешанных в пролитии крови мирных людей находили и вешали на площадях. Виновные в добровольном и активном сотрудничестве с оккупантами – получали по 5, 15 или 25 лет каторжных работ, вне зависимости от того, какие уважительные причины у них для такого непростого выбора имелись. Но и те, и другие перестали нам теперь мешать.

Армию-победительницу довольно быстро кадрировали: дивизии и отдельные бригады сводили к батальонам постоянной готовности. Но вооружение продолжали клепать если не в три, то в две смены: война очень четко показала, чего стоит иметь современную бронетехнику, авиацию и ПВО и чего стоит их не иметь. А врагов у России еще оставалось не на одну войну: на четыре. Это с континентальной Европой все уже было более-менее ясно – и то в это верили далеко не все. Оставались раздираемые на части внутренними проблемами США, находящиеся почти в безопасности за своими океанами. Оставалась Великобритания, понесшая серьезнейшие потери, но не переставшая быть великой, и очень серьезно работающая теперь в интересах будущего возможного «пересмотра результатов» столь неудачно закончившейся «миротворческой операции». Оставалась заглушившая свою яркую риторику и пересажавшая своих радикалов, но не ставшая от этого более слабой Япония. Не слишком убедительно рассказывающая всему миру о своей переориентации на мирное сотрудничество со всеми соседями, но строящая сразу три вертолетоносца взамен одного потерянного. Оставалась Турция, пережившая три путча за четыре года, давно оправившаяся от страха 2014-го и тоже уже начавшая чувствовать соблазн реванша. Не в одиночку – против России-то. Нет, ни в коем случае. Конечно же, нет. Вместе с кем-нибудь сильным, кто может снова поднять знамя борьбы с темным русским варварством. Неважно, что сейчас таких не слышно. Если подождать, если некоторое время осторожно поискать, они могут найтись.

Ну что, все? Уже все? Вы тоже видите это? Вы видите, как буйно лезет хрустящая, яркая молодая трава сквозь почти уже смытый дождями пепел? Еще год, два, три – и от пепла не останется ничего: он растворится полностью везде, кроме человеческих душ. Вы чувствуете, как пахнет хлебом из двора дома, стены которого белеют свежей кирпичной кладкой? Еще пять лет, и в таких домах будут все улицы, а во дворах будет шумно от индейских кличей подрастающих детей первого послевоенного поколения. Детей мужчин и женщин, вернувшихся с победой и растящих себе смену.